На следующий день все частично разъяснилось. Или, лучше сказать, еще больше запуталось. Это был выходной, и мы с Воробьем сидели у меня, в сотый раз пережевывая эту странную историю. Вернее, я одна пережевывала. Володька со скучающим видом глядел в окно.
– Слушай, Воробей, – не выдержала я, – если тебе все это до лампочки, можешь проваливать. Я тебя не держу.
Он поднялся с кресла.
– Ты знаешь, мне действительно пора заниматься. Паганини говорил, что настоящий скрипач должен играть каждый день. Иначе рука перестанет чувствовать смычок.
– Сам ты смычок, – раздраженно бросила я. – «Не беспокойтесь, Игорь Николаевич, с Эмилией все будет в порядке». Кто это говорил?.. Тоже Паганини?! Наобещал с три короба, а теперь в кусты.
– Не в кусты, а на конкурс, – важно ответил Воробей.
– На какой еще конкурс?
– На такой. В Питере проводится конкурс юных скрипачей. Мне прислали приглашение.
– Поду-у-маешь, – презрительно скривилась я. – В Питере! Нашел чем хвастаться. Вот если бы тебя пригласили в Италию или в Штаты…
– Всему свое время. Для начала сойдет и Питер.
И Володька повернулся, чтобы идти.
– Иди, иди, – сказала я ему в спину. – Но учти: если меня укокошат, тебе по ночам будет являться мой окровавленный труп!
– Ну чего ты хочешь, Мухина?
– Зефира в шоколаде, – капризно произнесла я. – Но от тебя разве дождешься. – Я направилась в прихожую. – Если будешь уходить, захлопни дверь. Мне надо сходить в магазин. Чао-какао.
И я действительно пошла в магазин, купила там себе коробку зефира и, конечно же, на обратном пути все слопала, оставив парочку зефиринок на тот случай, если Воробей все-таки не ушел к своей обожаемой скрипке.
Володька не ушел. Сидя на прежнем месте, он от нечего делать листал фотоальбом.
Тут надо сказать, что мой папочка – страстный фотолюбитель. Он ни на секунду не расстается с фотоаппаратом. По-моему, даже спит с ним в обнимку. Так что наша семья запечатлена во всех мыслимых и немыслимых ракурсах.
В данный момент Воробей листал фотоальбом под названием «Наша дочь». Альбом открывался цветным снимком, который папочка умудрился сделать тринадцатого мая в роддоме номер тринадцать. Далее шли фотографии, где меня, голенькую, купают в ванночке; затем я, голенькая, лежу в кроватке; а после, опять же голенькая, сижу на руках у счастливой маман. Короче – сплошная порнуха.
На следующих страницах замелькали бантики, куколки, новогодние елки… Володька уже собрался листать дальше, но я завопила словно резаная:
– Стой! Стой! Стой!
Он даже вздрогнул от неожиданности.
– Ты чего, Мухина?
Я без лишних слов забрала у него альбом. Так и есть! Не хватает одного снимка. Его кто-то отодрал. Причем неаккуратно.
Я с победным видом посмотрела на Воробья.
– Что ты на это скажешь?
– На что?
– Протри очки, Паганини! – Я сунула ему альбом под самый нос. – Неужели не видишь: одной фотки нет!
– А может, Игорю Николаевичу не понравилось качество снимка.
– Мой папочка, – разъяснила я, – скорее повесится, чем наклеит в альбом некачественный снимок. Здесь и дураку ясно – фотку сперли. И спер ее тот самый тип, который приходил вчера ночью.
– Ага, – дурашливо кивнул Володька. – Это был шпион. А ты сфотографирована на фоне секретных ракет.
Я шутя замахнулась на него альбомом.
– Нет, нет! – тоже шутя, в ужасе заорал он. – Я ошибся! Просто кто-то узнал, что ты станешь знаменитой топ-моделью, и решил заранее украсть твой снимок!
Я на полную мощь врубила музыку… В общем, мы стали беситься.
Вдоволь наоравшись и напрыгавшись, мы повалились без сил: я на диван, Воробей в кресло.
– Значит, так, Мухина, – отдышавшись, сказал он, – сколько тебе лет на этой фотке?
– Лет пять, наверное.
– А что ты там делаешь?
– Не помню. Вроде бы стою в детском саду…
– Слушай, а может, в других альбомах есть такой же снимок?
– Исключено. Папочка всегда оставляет лучший отпечаток.
– А негатив?
– Верно! – воскликнула я. – Должен быть негатив!
Мы помчались в кладовку, где у отца была оборудована фотолаборатория. И… замерли на пороге. Негативы вперемешку с фотобумагой валялись на полу.
Мы с мрачными лицами смотрели на весь этот кавардак. Все то, что в какой-то момент показалось нам веселой игрой, вновь превратилось в настоящую опасность.
– Воробей, – с тревогой сказала я, – меня выслеживает маньяк-убийца.
– Ну-у… – неуверенно протянул он. – Не думаю.
– Ой, мамочка, жить-то как хочется.
– Спокойно, Мухина, – твердо сказал Володька, видимо, вспомнив, что он все-таки мужчина. – Я тебя в обиду не дам.
– Не понимаю, – бормотала я, – если он забрал негатив, то зачем ему еще и фотография понадобилась?
– Здесь-то как раз все понятно. Сначала он обнаружил фото. Оторвал его. А затем нашел и негатив.
– А почему он не унес весь альбом?
– Почему-почему, вздохнул Воробей. – По кочану. Кто знает, что у него на уме.
– Скоро мы об этом узнаем, – со вздохом произнесла я.
И как в воду глядела.