Филипп не переставал думать о женщине, написавшей то письмо. Почему ее слова снова и снова приходили ему на ум – этого он и сам сказать не мог. Прежде он никогда не задумывался о том, что творится в хорошеньких головках молодых дам и девиц. Теперь же он сделал открытие, которое, бесспорно, удивило его. И да, немного взволновало.
Закрыв глаза, я стану представлять себе, что ты со мной и твоя кожа касается моей…
В последующие дни, посещая бювет, прохаживаясь по саду против курзала и прогуливаясь по Лихтенталер-Аллее, Филипп силился угадать, в ком из тех женщин, которых он встречал, скрывается столь пылко любящая натура. Попытки эти были тщетными, однако помогали проводить время без скуки.
«А что, если это написала вовсе не барышня, а замужняя дама или вдова? – подумал Филипп в какой-то момент, однако сразу же сам себе возразил: – Нет. Слишком уж невинны те строки, где она рассказывает о другой влюбленной паре. Я, конечно, не видел ни начала, ни конца письма. И все же от него веет юностью и чистотой. Та, из-под чьего пера оно вышло, еще не знает плотских утех. Скорее всего, она дебютантка, переживающая первую влюбленность. Времени у меня предостаточно. Постараюсь выяснить, кто же эта девушка. И кто предмет ее чувства».
Наилучшую возможность для наблюдения за людьми Филипп, конечно же, получал, выходя в свет. Благо поводов для этого в Баден-Бадене было предостаточно. Сегодня, к примеру, в курзале давался концерт. Филипп решил непременно занять такое место, которое позволит ему изучать лица слушательниц. «Женщины в большинстве своем не слишком усердно прячут свои чувства, – подумал он. – А те сочинения, что будут исполняться сегодня, не могут не тронуть романтическую душу. Быть может, я замечу взгляд, посланный кем-нибудь кому-нибудь украдкой? Ах, как бы мне хотелось разгадать эту тайну!»
Одевшись, Филипп в прекрасном расположении духа вошел в мужскую гостиную, где оба графа, отец и сын, жали его на бокал коньяку.
– Нам необходимо подкрепить силы, – подмигнул хозяин дома гостю. – Говорят, сегодня мы услышим превосходное сопрано, и все же высокие голоса плохо действуют на мои нервы.
Молодые люди согласно рассмеялись.
– В антракте, – продолжал старший граф, – будет подан легкий ужин. Сделай одолжение, Франц, проводи к столу тетю Берту. А вы, герр фон Хоэнхорн, надеюсь, будете рады составить пару Элизе.
Филипп любезно кивнул, однако мысленно отметил: «Не думал я, что придется настолько сблизиться с семейством фон Фрайбергов. Пожалуй, напрасно я всюду их сопровождал. Впредь не следует этого делать».
– Ну? В путь? – молвил граф. – Надеюсь, дамы уже давно готовы.
Допив коньяк, мужчины вышли в переднюю. Берта фон Лаутербах в самом деле уже спустилась – в элегантном серебристом платье с черной выпушкой. Черный же кружевной шарф покрывал ее плечи, седые волосы были затейливо убраны. Встретив холодный испытующий взгляд этой дамы, Филипп невольно подумал: «Хорошо, что Францу, а не мне быть ее кавалером за столом. С барышней будет, полагаю, попроще, хотя, вероятно, придется поскучать».
Она, молодая графиня, вскоре тоже спустилась, опередив, как ни странно, свою маменьку. В руке у Элизы было письмо, с которым она поспешила к серебряному подносу для корреспонденции, лежавшему на маленьком столике у стены.
«Как хорошо, – сказал себе Филипп, – что я захватил с собою давеча законченное письмо к матери. Оставлю его здесь, и с завтрашней почтой оно будет отправлено».
Элиза приблизилась к тетушке и оживленно с ней заговорила, а гость тем временем подошел к столику, вынул из внутреннего кармана фрака свое письмо и положил его на поднос. При этом взгляд его невольно упал на конверт, оставленный сестрой Франца. Имя адресатки было выведено изящным женским почерком.
Филипп вздрогнул. Послание предназначалось, вероятно, какой-то подруге, которой он не знал. Однако он знал эту руку! Именно ею были написаны те строки, что он столько раз перечитывал!
Мыслимо ли это? Элиза фон Фрайберг? Благовоспитанная барышня, только вчера начавшая выходить в свет? Может ли быть, чтобы она уже мечтала о поцелуях и ласках любимого мужчины?
Филиппу с трудом удалось сохранить внешнюю невозмутимость. Открытие взволновало его, тем более что нынче же вечером ему предстояло показаться под руку с Элизой в обществе и сидеть рядом с ней на концерте.
«Невероятно! – удивлялся он. – Как может эта девушка – то есть женщина (ведь она вполне уже созрела, как видно по ее декольте) – столь невинно улыбаться в предвкушении приятного музыкального вечера? Будет ли улыбка Элизы такою же, когда он – тот, кому она писала, – склонится над ней и коснется губами притягательной маленькой родинки на ее груди? Потемнеют ли эти внимательные карие глаза или же закроются, когда… О нет! Не стану даже думать о таком! Что это на меня нашло?»
Слушая пианиста, Филипп старался немного отвлечься от мыслей о женщине, сидевшей подле него и непрестанно напоминавшей ему о своем присутствии цветочным ароматом духов. Музыкант исполнял «Шесть музыкальных моментов» – чудесные маленькие пьесы, выражающие самые разнообразные чувства, от беспечной радости до отчаяния. В программе значилось, что эти сочинения Франца Шуберта были опубликованы два года назад, за несколько месяцев до смерти композитора. Филипп слушал их впервые, однако его внимание не желало вполне сосредоточиваться на музыке.
То и дело посматривал он на свою соседку, а вернее, на ее руки с длинными тонкими пальцами, обтянутые белой лайкой. Они то поигрывали веером из слоновой кости, то вежливо аплодировали, то спокойно ложились на колени.
Лицо Элизы Филипп старался не разглядывать, и все же он не мог не соотносить ее облика с тем, что теперь знал о ней. К тому же нельзя было не признать, что эта девушка прелестна. Как она улыбается, как сияют ее глаза, смотрящие на пианиста! Очевидно, тот, другой мужчина, тоже заметил очарование Элизы. И его восхищение не осталось без ответа.
В антракте Филипп подвел соседку к столу и предложил ей бокал вина. Он с улыбкой выслушивал ее замечания и вежливо отвечал на вопросы о его музыкальных предпочтениях. Она так по-девичьи наивно болтала с ним и в то же время – он знал это – тосковала по своему возлюбленному. Какое поразительное противоречие!
После антракта нервы Филиппа уже не были так напряжены. Он сумел отчасти преодолеть то потрясение, каким явилась для него двойная жизнь молодой графини.
Пение, по видимости, не нравилось Элизе. Ее правая рука судорожно сжимала веер, а искоса взглянув ей в лицо, Филипп увидел нахмуренный лоб.
Да, под маской беспечной дебютантки, несомненно, скрывались глубокие чувства. Сейчас ее всего лишь раздражала некоторая резкость высоких сопранных нот, но когда она окажется в объятиях любимого…
«Довольно!» – остановил себя Филипп.
Когда уста твои меня коснутся…[7]
– запела артистка.
«Неужели все сегодня сговорились?» – подумал Филипп, подавив стон.
Глаза горят, от зноя тело страждет,
И сердце полно незнакомой жажды…
Вслушиваясь в эти слова, Элиза подалась вперед и слегка склонила голову набок. Мерцание ее сережки, похожей на каплю росы, привлекло взгляд Филиппа к нежной коже за мочкой уха. Он сглотнул и на мгновение закрыл глаза.
Почему он прежде не замечал, как изысканны линии этой шеи, которую сегодня украшала лишь простая золотая цепочка?
«Уста иссушены томленьем…» – услыхал Филипп и невольно облизнул губы. Треклятая песня! Кончится ли она когда-нибудь?
Наконец музыка смолкла. Сопрано поклонилась, принимая аплодисменты и, сказав несколько прощальных слов, запела последний романс.
На всех вершинах —
Покой.
В листве, в долинах
Ни одной
Не вздрогнет черты…
Птицы дремлют в молчании бора.
Подожди только: скоро
Уснешь и ты![8]
Покой… Да, вот о чем теперь мечтал Филипп. Ему хотелось скорее остаться одному, чтобы сон освободил его от назойливых мыслей.
Так, значит, у Элизы фон Фрайберг есть возлюбленный. И кто же? До сих пор Филипп, пораженный своим открытием, не думал об этом.
В ближайшее время следовало улучить подходящий момент, чтобы вернуть письмо той, кем оно написано, и предостеречь ее. Тайная любовь может довести девушку до беды.