Каллас[2] балета. Майя Плисецкая

Место действия: Большой театр в Москве. Мы договорились, что в 10 часов 40 минут я подойду к подъезду № 16. Не обнаружив сразу нужный подъезд, я бегом огибаю почти все огромное здание, в постоянном страхе опоздать. Наконец, я стою перед заветным подъездом, толкаю тяжелую, высотой метра в четыре, дубовую дверь и оказываюсь в небольшом вестибюле. Затем открываю следующую дверь, рядом с которой справа сидит дама в ливрее, лет пятидесяти пяти. Она оглядывает меня с головы до ног. «Кто такой? Куда ему нужно? К кому идет?» – думает она, не издавая ни звука. Ведь для нее немыслимо встретить посетителя грубым «Куда?»

В конце концов, она швейцар не московского ресторана, где грубые формы обращения в порядке вещей, а Большого театра, одного из важнейших центров русской культуры. В этих богатых традициями стенах застыли благоговение и гордость.

Когда русские говорят о Большом театре, то у иностранцев часто создается впечатление, будто они рассказывают о чудотворной иконе. Этот ореол должны излучать и женщины-портье. В их обязанности входит быть вежливыми, но строгими и не каждого запросто впускать в храм муз.


Майя Михайловна Плисецкая. Балет «Кармен» (1969 год)


Кто пытается попасть в Большой театр должен, по мнению привратниц, иметь основание и право на это. Через все подъезды, в том числе и через подъезд № 16 напротив универмага «Пассаж»[3], можно пройти только по пропуску. У меня же его нет. Дама вежливо и тихо спрашивает, куда мне нужно. Отвечаю, что я договорился с Майей Плисецкой встретиться в классе. Услышав из моих уст имя Майи Плисецкой, она сбрасывает маску официальности, черты ее лица на глазах смягчаются, а интонации голоса становятся исключительно приветливыми. Ей, пожалуй, никогда бы и в голову не пришло спросить у меня пропуск. Тому, кто условился о встрече с прима-балериной Большого театра, обожаемой и почитаемой Майей Плисецкой, не нужна для входа никакая бумажка.

Мне вежливо предлагают сесть, сказав, что сейчас позвонят. Затем привратница набирает три цифры и что-то тихо говорит в трубку. Пока она разговаривает по телефону, я сижу в старинном кресле XIX века и внимательно все разглядываю. В холле, на лестнице разостланы старинные ковры, стены украшает сделанная со вкусом шелковая драпировка цвета бордо, ярко светят тяжелые люстры, а в высоких позолоченных трюмо артисты проверяют, к лицу ли им одежда, прежде чем повесить в гардеробе около лестницы дорогие шубы, шапки или шляпы. Даже снимая верхнюю одежду, звезды театра держатся с достоинством; пожилым дамам служительница в ливрее помогает надеть пальто.

Вскоре возвращается «моя» привратница. На ней синий костюм с юбкой до колен. На правом рукаве вышит силуэт Большого театра, а на левом я обнаруживаю четыре буквы «ГАБТ». «Что означает это сокращение?» – интересуюсь я. Она смотрит на меня несколько удивленно и, наверное, думает, что я хочу ее разыграть. Затем она торжественно объясняет мне, что ГАБТ – это сокращенное название Государственного академического Большого театра. У меня создается впечатление, что она довольна и горда возможностью здесь работать.

Едва она произнесла последнюю фразу (после моего прихода прошло самое большее несколько минут), как другая дама предлагает мне пройти с нею. Мы идем по устланной коврами лестнице вверх, затем вниз и пересекаем сцену Большого театра; ее площадь, на мой взгляд, около тысячи квадратных метров, если не больше. Над сценой, на головокружительной высоте, висит с дюжину тяжелых колоколов, в которые звонят, например, тогда, когда совершается коронация царя в опере «Борис Годунов». Мы проходим мимо кабин для переодевания и гримерных помещений балерин и певцов, пересекаем буфеты и ателье. «И как они только здесь ориентируются?» – думается мне. Ведь в Большом театре действительно все – большое и импозантное.

Приблизительно без десяти одиннадцать мы входим в зал № 2, в котором с одиннадцати часов будет заниматься Майя Плисецкая. Официально это называется «упражнения в классе». До одиннадцати там занимаются восемнадцати-девятнадцатилетние танцоры и танцовщицы, а среди них несколько дам и мужчин более старшего возраста. Я застаю конечную фазу занятий. Балетмейстеру приходится повышать голос, чтобы перекрыть звуки вальса, исполняемого пианисткой, и шум от прыжков учеников и учениц. Он кричит: «Жетэ и потом». Что означает по-русски «и потом» – мне хорошо известно. Но я не понимаю, что такое «жетэ». Наставник молодых танцоров раскрывает загадку. Все балетные упражнения – в том числе и в России – имеют французские обозначения. «Жетэ» в переводе означает «прыгать».

За несколько минут до одиннадцати балетмейстер, которому я собирался задать еще пару вопросов, откланялся, сказав, что он со своими учениками должен вовремя покинуть помещение, так как сейчас придет другая группа.

Немногим позже в зал входят десятка два мужчин в возрасте между двадцатью и сорока годами. Они тепло одеты, на них теплые шарфы, на ногах – шерстяные чулки, и большинство из них в халатах, которые они сразу же снимают. Затем появляются так же тепло закутанные три балерины. Перед самым началом занятий входит Майя Плисецкая. На ней купальный халат в красно-белую полоску, на шее – гармонирующее с ним красное махровое полотенце, а в руке – элегантная спортивная сумка. Волосы заплетены в косу. Она садится на низкую скамью, сбрасывает халат и надевает белые пуанты. В твердые носки заранее вложены пробки из пенопласта. Майя Плисецкая в своем облачении выглядит весьма красочно: белые пуанты, черное трико из грубой шерсти крупной вязки, гетры в красно-розовую полоску и свободная блуза прямого покроя с изображением Микки-Маусов на мотороллерах.

Ровно в одиннадцать часов входит балетмейстер Асаф Мессерер. Бывший ведущий танцор Большого театра, которого называли «королем воздуха», занимается с солистами балета. Официально на занятиях должны быть только мужчины, но этим трем-четырем балеринам разрешено репетировать с ними.

82-летний Мессерер, уже более 60 лет связанный с Большим театром как солист и педагог балета, становится перед группой, в составе которой много звезд. Тишина. Все ждут его команды. Он бросает короткий взгляд в сторону пианистки, и она начинает играть – сначала медленный вальс. Балетмейстер дает указания на французском языке. Все подходят к станку – поручню, прикрепленному к стенам в метре от пола вокруг всего зала, и начинают с медленных движений, которые они сами контролируют в зеркале, занимающем целую стену учебного класса.

Майя Плисецкая в этой группе одна из многих, и тем не менее она резко выделяется, как будто ее присутствие магнетизирует других. Асаф Мессерер стоит перед зеркалом и показывает каждое упражнение отдельно. Правую руку они кладут на поручень и делают круговые движения левой ногой, все время держа стопу вытянутой. Затем они берутся за поручень левой рукой и делают то же самое правой ногой. Вслед за этим они вращают корпусом, головой и бедрами, поднимают вытянутые ноги вверх, занося их за голову.

Ритм исполняемой на рояле музыки, а следовательно, и движения танцоров и танцовщиц в зале постепенно ускоряются. У меня создается впечатление, будто у них нет ни костей, ни позвоночника, даже большая берцовая кость кажется гибкой, как резина. Они изгибаются и крутятся, как котята. Мужчины и женщины делают шпагат так же непринужденно, как другие садятся в удобное кресло; спина и шея у них при этом всегда прямые.


Асаф Михайлович Мессерер


Затем пианистка переходит с вальса на четырехдольный такт, под который отрабатываются прыжки и вращения в воздухе. Деревянный пол каждый раз вздрагивает, когда танцоры опускаются после вращения в воздухе. Они вращаются так быстро, что ненаметанный глаз не в состоянии определить количество оборотов, хотя я и пытался их сосчитать. Майя Плисецкая садится на минутку на скамью, берет в руки другие пуанты, достает из кармана ножницы и вырезает дырочку в атласной ткани, из которой сшиты пуанты. «У меня на маленьком пальце на ноге уже много лет нарост, который пока что ни один врач не смог удалить, а он мешает», – говорит она, заметив мой любопытный взгляд.

Обувь для балерины так же важна, как инструмент для пианиста. «Из плохого фортепьяно даже самый лучший пианист не извлечет волшебных звуков», – поясняет Плисецкая, для которой мастер Большого театра шьет балетные туфли по мерке, причем среди них не бывает правых или левых. В классе балетную обувь разнашивают для выступлений; для прыжков используют мягкие балетные туфли, для танца – твердые пуанты. На балетных репетициях одновременно проверяется и обувь. «Если в пуантах что-то не в порядке, нарушается весь танец», – замечает моя собеседница. А этого быть не должно, особенно у прима-балерин.

Она еще немного бегает и прыгает в новых пуантах с маленьким отверстием, разминая и пробуя их; на этом классные занятия для нее и других солистов на сегодня закончены. Далее у каждого своя особая программа.

Плисецкая остается в зале № 2 и делает минут на пять перерыв. Затем она начинает репетировать балет «Анна Каренина», который через пять дней будет идти в Большом театре неизвестно в какой раз, но который она уже по крайней мере с полгода не танцевала. Такова уж эта балерина. Балет, созданный по одноименному роману Л.Н. Толстого, крепко держится в руках одной семьи. Музыку к балету написал муж Майи Плисецкой, композитор и пианист Родион Щедрин. Постановка и хореография самой Майи Плисецкой («Мой муж мне помогал»). Главную партию Анны Карениной танцует она сама.

Супружеская пара Плисецкая – Щедрин внесла существенный вклад и в создание советского художественного фильма «Анна Каренина»: он написал музыку, а она сыграла главную роль. При работе над фильмом родилась идея и о балете. Кинофильм уже почти забыт, балет же, напротив, прочно входит в репертуар Большого театра, и Плисецкой после длительных пауз постоянно приходится его репетировать.


Майя Плисецкая и Родион Щедрин, 2009 год


В классном помещении площадью около 200 квадратных метров на репетиции только Майя Плисецкая и ее партнер Борис Ефимов, который танцует партию героя романа Толстого – графа Вронского. За роялем на этот раз сидит не та пианистка, которая в классе играла трех- и четырехдольные такты, сопровождавшие прыжки и вращения, а концертмейстер Эмма Лиепа.

Балетмейстер Асаф Мессерер также присутствует на репетиции. Я попросил его об этом, пользуясь поддержкой Майи Плисецкой, так как хотел после репетиции еще немного поговорить с ним. Прима-балерина в репетиторе не нуждается; танец она проверяет и исправляет сама, пользуясь зеркалами.

Обе звезды балета становятся посреди зала. Ефимов слегка обхватывает Плисецкую руками, и она говорит пианистке: «Эмма, начнем с третьего действия». Эмма перелистывает ноты и начинает играть. Борис и Майя вместе вращается, расходятся, она уносится на пуантах, возвращается и падает ему на руки. «Стоп!» – восклицает она внезапно. Пианистка сразу же прерывает игру. Майя Плисецкая дает себе и партнеру новые указания: «Я иду на пуантах, делаю пируэт, раз, два, затем снова иду на пуантах и падаю назад, тебе на руки». Танцоры проигрывают свою партию, то есть музыку. Каждую ноту балета, который длится три часа, они знают наизусть. И дальше: «Держи меня прямо, не наклоняя… Да, теперь правильно».

Несколько минут они танцуют под музыку не останавливаясь, пока Майя снова не высказывает недовольства каким-то движением. Стоя в центре зала, они дискутируют о правильной поддержке. «Спорить мы можем хоть до завтра. Давай-ка попробуем сделать вот так», – решает прима-балерина. Они продолжают танцевать, пока оба не покрываются потом и не начинают задыхаться. Смотрю на часы: прошел целый час.

После репетиции Майя Плисецкая идет в душ, а затем на массаж. «Примерно через час я вернусь», – говорит она Мессереру и мне. В это время я беседую со старейшиной балета.

Когда он занимался с солистами балета, я удивлялся тому, что 82-летний мужчина может быть в такой хорошей спортивной форме и так бодро выглядеть. Он, создавший историю советского балета, – элегантный мужчина. Асаф Мессерер держится всегда прямо, говорит тихо, но убежденно, и одевается – даже в классе – по моде. Цвета его одежды всегда взаимно гармонируют. Сегодня на нем коричневый пиджак, коричневые брюки, сорочка в коричневую полоску, коричневый галстук несколько другого оттенка и черные носки.

Как и одежда, такой же продуманной была и вся жизнь Мессерера. Он никогда не пил и не курил, для него существовал только балет. А это значит: упорный труд и самодисциплина. Почти семьдесят лет тому назад он посвятил себя балету и неизменно принадлежал к числу наиболее знаменитых. Сперва как танцор (он исполнил 50 ролей), затем как хореограф («Лебединое озеро» в его постановке шло в Большом театре с 1937 по 1975 год), а теперь – в качестве педагога, у которого учатся молодые танцоры и танцовщицы. Он объехал весь свет и в 1961 году создал хореографическое училище в Брюсселе.

Шесть дней в неделю, кроме понедельника, он проводит классные занятия в Большом театре и репетирует с солистами. Дома он часа два готовится к проведению занятий и придумывает новые комбинации шагов и прыжки. Его книга о классическом балете считается на Востоке и на Западе стабильным учебником балета. Чтобы еще долго оставаться в форме (движений в классе и на репетициях ему недостаточно), он каждое утро в течение 40 минут делает специальные спортивно-балетные упражнения.

Я попросил Асафа Мессерера, который приходится Майе Плисецкой дядей, чтобы он объяснил мне феномен балерины Майи Плисецкой. «У Майи есть талант, она честолюбива, дисциплинированна и – самое главное – большая индивидуалистка[4]. Это предпосылки. В свои лучшие годы она могла очень высоко и далеко прыгать. Лирические, драматические и героические роли она танцует одинаково хорошо. У нее свой стиль, своя интерпретация, которую многие пытались копировать. Кроме того, у Майи есть природные данные для балета: хорошая фигура, пропорциональное телосложение, длинная шея, прямая спина, прямые ноги, мягкие суставы, а также чувство ритма и талант к импровизации». Когда я позднее заговорил с нею об этом, она с иронией высказалась о значении головы и шеи у балерины: «К несчастью, в балете шея важнее головы».

Никто не знает Майю Плисецкую лучше, чем Асаф Мессерер. Более 40 лет дядя обучает свою племянницу – столько же Плисецкая танцует в московском Большом театре. Ей 60 лет, но в это мало кто поверит. Танцоры и танцовщицы после 20 лет работы в балете могут выйти на пенсию. Таким образом, Майя Плисецкая уже более двух десятилетий могла бы получать ежемесячную пенсию в 200 рублей (700 марок ФРГ). Но и в 60 лет она еще никогда не думала о пенсии. Ее деятельность в Большом театре и за границей определена на годы вперед.

«Майя Плисецкая была, есть и всегда будет самобытным феноменом. Исключительным явлением в балете», – констатировал один из московских знатоков балета, который, желая сделать ей особый комплимент, заметил, что, судя по ее теперешней форме, она и в 70 лет сможет танцевать. На что она тут же ответила: «Конечно, когда никто не будет смотреть».

Для Плисецкой, как и для ее дяди, балет означает не только успех, овации, славу, почет и благосостояние, но и тяжкий труд, и железную дисциплину. Свыше 40 лет ежедневных тренировок тела и души. Отказ от нормальной семейной жизни, и прежде всего от детей. «Я могу быть либо хорошей матерью, либо хорошей балериной. И то и другое вместе не выходит», – признается она мне. Она еще в ранней юности выбрала балет. Ее муж, с которым она вступила в брак 26 лет назад, был с этим согласен. Он сочиняет музыку, она танцует в балете. Он любит балет, а она музыку. «Так мы находим общий язык», – говорит Майя Плисецкая. У Родиона Щедрина много дел, и он часто в поездках; она напряженно работает и редко бывает дома. Случается, что супруги не видятся неделями.

Мне посчастливилось застать обоих в их московской квартире. Как и многие другие заслуженные москвичи, они живут в центре города, на улице Горького, примерно в пяти минутах езды на автомобиле от Большого театра, расположенного около Кремля. В девятом подъезде дома № 29 по улице Горького им принадлежат квартиры № 31 и 32, состоящие: одна – из трех комнат с кухней и ванной, другая – из одной комнаты с кухней и ванной. Эти две квартиры в так называемом кооперативном доме Большого театра они купили одну за другой 21 год назад. Сколько квартиры тогда стоили, супруги сейчас уже не помнят. За квартиру площадью в 100 квадратных метров они внесли установленный предварительный взнос, а остальную сумму выплачивали частями в последующие годы. Теперь весь долг погашен и квартира принадлежит им.

Теоретически супруги могут ее кому-то подарить, передать по наследству или продать, но не на свободном жилищном рынке. Если бы они надумали продать свою квартиру, тогда им пришлось бы вернуть ее Большому театру. В этом случае они, несмотря на инфляцию и повышение цен на квартиры в Москве, получили бы лишь ту сумму, которую уплатили более 20 лет назад. С тех пор как квартира принадлежит им, они живут там почти бесплатно. За отопление, горячую и холодную воду, электроэнергию, вывоз мусора, уборку лестницы и пользование телефоном (за местные переговоры по телефону в Советском Союзе плата не взимается) они платят примерно 30 рублей (100 западногерманских марок) в месяц.

Но ни один из супругов не смог сообщить мне эти сведения. «Это не наша забота. Да мы об этом и понятия не имеем», – говорит Майя. Домработница Катя, которая ведет домашнее хозяйство семьи Плисецкой – Щедрина со времени их бракосочетания, заботится о финансах, ведет учет, готовит еду и убирает. «Когда мой муж женился на мне, он привел с собой и Катю». Ни Майя, ни Родион не умеют готовить, и если Кати вдруг нет дома или она заболела, а суп, который домработница для них заранее сварила, они уже съели, тогда балерина пробует свои силы у плиты. Результаты мне демонстрирует муж. «Норберт, полюбуйтесь на поварское искусство Майи». Усмехаясь, он показывает мне сковородку, в которой лежат маленькие обуглившиеся кусочки мяса. «Сегодня она в первый раз попробовала жарить мясо. Мы едва не задохнулись в дыму». У нее нет ни малейшего желания стоять у плиты, и кроме чая да манной каши, она ничего не умеет готовить.

Дело не только в этом – еда и балет так же несовместимы, как вода и пламя. Балетным танцовщицам и танцорам приходится постоянно бороться с аппетитом, и некоторые зачастую десятилетиями придерживаются строгой диеты. А вот Майя Плисецкая может есть все, даже пирожные, но в очень малых количествах. «Майя ест как птичка. Часто даже не заметно, что у нее что-то лежит на тарелке», – говорит ее муж. При росте 1 метр 65 сантиметров знаменитая прима-балерина уже более 20 лет сохраняет вес в 51 килограмм. Если она прибавляет хотя бы 500 граммов, то на следующий день ей приходится их сбросить. «Превышение веса всего на один килограмм выдает на сцене балетный костюм, и партнер чувствует это при поддержках». В доме Майи Плисецкой и Родиона Щедрина не чревоугодничают, не провозглашают тостов, не устраивают веселых застолий, как это принято в России, где так любят выпить и поесть. Супружеская пара ведет уединенный и, главное, крайне аскетический образ жизни. Ни она, ни он никогда не курили, и даже гостей просят не курить в квартире, в которой не найдешь ни одной пепельницы. «Самому господу богу мы не позволили бы курить в нашей квартире», – самоуверенно заявляет хозяйка дома.

Поэтому она недоумевает, что большинство ее коллег, которым приходится выдерживать тяжелые физические нагрузки, курят. Для тех танцоров и танцовщиц, которые не могут обойтись без сигарет, в Большом театре оборудованы специальные места для курения и поставлены большие сосуды с водой, в которые бросают дымящиеся окурки.

Итак, в квартире на улице Горького нет ни пепельниц, ни бутылок со спиртными напитками, зато уйма цветов. Плисецкой приносят розы от ее почитателей даже в те дни, когда она не выступает в Большом театре. В круглом холле ее квартиры на большом овальном столе обычно стоят десятки букетов роз. Их приносят ей на квартиру, точнее говоря, отдают внизу швейцару, посылают по почте или вручают на улице. «Как раз сегодня, – рассказывает Майя чуть ли не растроганно, – снова произошла подобная история с цветами».

Майя Плисецкая, которую в театр и обратно домой обычно возят на машине среднего класса «Волга», сидела в автомобиле и ждала шофера. После напряженных занятий и расслабляющего массажа она задремала. И все же какая-то женщина постучала в окошко. В руках она держала целую охапку роз, подаренных коллегами по случаю ее дня рождения. Уговаривая балерину, она вручила ей розы со словами: «Я люблю и уважаю вас». Дома Плисецкая поставила эти цветы к другим на овальный стол. «За свою жизнь Майя получила не знаю точно сколько, но наверняка тонны цветов», – говорит ее муж с лукавой улыбкой.

В то время как Майя Плисецкая идет на кухню и готовит нам чай, Родион показывает мне квартиру. Мы как раз разговорились о живописи и картинах, которые они получили в подарок. Холл с застекленными шкафами, цветами и большими афишами с именем Майи почти целиком принадлежит балерине. В комнате, которая служит и спальней, и гостиной, на передней стене висит большой ковер, сотканный с стиле французского художника Фернана Леже. Напротив стоит телевизор с видеомагнитофоном. По просьбе Щедрина почти все балетные спектакли, поставленные и исполненные Плисецкой, записаны на видеопленку. Кровати, которые используются и как диваны, застланы толстыми парчовыми покрывалами. Наряду с передачами концертов, балетных спектаклей и театральных постановок супруги, когда бывают дома, смотрят по телевизору все интересные футбольные матчи.

Повсюду на стенах висят картины Марка Шагала разных размеров с посвящениями художника. Плисецкая, которая принесла нам чай, включается в разговор: «С Шагалом мы были очень близкими друзьями». Каждый раз, когда они приезжали к Шагалу в Сен-Поль-де-Ванс (на юге Франции) – а это случалось довольно часто, – он дарил им картину. Скончавшийся в марте 1985 года художник увековечил свою землячку как балерину на расписанном им плафоне нью-йоркского театра «Метрополитен-опера».

Надежда Леже, недавно умершая вдова Фернана Леже, также подарила Майе Плисецкой много картин. Картина раннего Леже-абстракциониста, висящая на стене в соседней комнате над бесчисленными чемоданами, которые или еще не распакованы после последней поездки, или уже подготовлены для новой, стоила бы на Западе не менее миллиона западногерманских марок. Картину Сальвадора Дали ей вручили в качестве подарка в Нью-Йорке. С самим художником ей случилось встретиться только один раз в парижском фешенебельном ресторане «У Максима». Тогда он подошел к ее столу, поцеловал руку и прошептал на ухо две строки из русской народной частушки.

Картина Жоржа Брака висит, как бы между прочим, в прихожей над сложенными на полу зимними автомобильными покрышками. Того, что все эти картины всемирно известных художников стоят целого состояния, Плисецкая и Щедрин, целиком поглощенные своим искусством, до конца еще не осознали. У них есть дело, которому они отдаются без остатка. На все остальное у них остается мало времени. Ничто, кроме серфинга или парусного спорта летом и горнолыжного спорта зимой, не может оторвать Родиона Щедрина от нот. Хотя его жена тоже любит эти виды спорта, но, опасаясь получить травму, не занимается ими. Дачу, которую они много лет назад приобрели за сумму, соответствующую более чем 30 000 западногерманских марок, примерно в 40 километрах от Москвы в Снегирях, они из-за недостатка времени почти не используют. А автомобиль марки «Мерседес», который Плисецкая купила на валюту в ФРГ прямо на заводе в Штутгарт-Унтертюркгейме, почти всегда стоит в гараже, потому что обоих, как правило, возят на служебной машине.

По советским меркам Майя Плисецкая и Родион Щедрин – состоятельные люди, которым не приходится тревожиться о деньгах. Средства есть, следовательно, нечего о них и говорить. «Чтобы меня деньги вообще не интересовали, я не могу сказать. Я бы солгала, если бы утверждала это, – говорит прима-балерина. – Но работа в Большом театре дает мне значительно больше, чем просто много денег». Автомобили, дом и яхту имеют многие, говорит Плисецкая, но мало кто может танцевать в Большом театре. Для нее этот театр – «самое красивое здание в мире». И в самом деле, она и Большой театр много дали друг другу.

В месяц она зарабатывает 550 рублей. Это соответствует зарплате министра и приблизительно в три раза больше, чем получает средний советский гражданин. От многочисленных зарубежных турне она может оставить себе часть западной валюты и в специальных валютных магазинах покупать на них разные товары, которых нет в обычных советских магазинах. Свои потребности в модной одежде, которую трудно приобрести в московских магазинах, она удовлетворяет во время поездок по западным странам. Но слишком большого значения она этому не придает. «Я часто надеваю то, что попадется под руку». Ее муж частенько не пускал ее из дома, потому что, по его мнению, она была не так одета. Плисецкая лучше всего чувствует себя в джинсах, спортивных блузках и пуловерах – к досаде ее друга модельера Пьера Кардена, которому хотелось бы всегда видеть на балерине свои модели. Всемирно известный портной шьет для нее изысканные платья, костюмы и пальто, а также создал костюмы Плисецкой для многих спектаклей. Для звезды мировой величины парижский создатель мод все делает безвозмездно, и его не страшат дополнительные издержки на поездки к ней в Москву в Большой театр.

Небольшие материальные привилегии и преимущества, связанные со статусом прима-балерины в Советском Союзе, для Майи Плисецкой не более чем приятные мелочи жизни; в отличие от Запада в СССР нет официального титула «прима-балерина». Плисецкая просто балерина. Прима-балериной она стала (без употребления этого титула), получив высшие государственные отличия: Ленинскую премию, звание Народной артистки СССР и другие.

За все время, что она танцует в Большом театре, Плисецкая не пропустила по болезни ни одного спектакля, хотя сверхвпечатлительная балерина уже десятки лет не может спать без снотворного. «Каких-либо болезней я, слава богу, не знаю», – радуется она. При этом она не щадит ни физических, ни душевных сил. У нее, как у первоклассного антрепренера, расписаны наперед дни, месяцы и даже годы. Причитающийся ей в театре двухмесячный отпуск она еще никогда не использовала. В летнее время, когда Большой театр закрывается, Плисецкая еще и теперь совершает турне по восточным и западным странам. Наряду со своими прямыми обязанностями балерины она взяла на себя еще и хореографию. В качестве директора руководит балетом римской оперы. Чтобы иметь возможность самой выступать в Большом театре и за границей, она пригласила в римскую оперу двух балетных педагогов из Ленинграда, которые выполняют повседневную кропотливую работу.

Когда Майя Плисецкая возвращается из Рима или Мюнхена в Москву, она не спешит кратчайшей дорогой домой на улицу Горького, а едет кружным путем мимо Большого театра. Перед восемью колоннами портала своего «самого красивого здания в мире» она останавливается, пребывает некоторое время как бы погруженная в молитву и только после этого отправляется домой. Для нее Большой театр – волшебство, магнит и храм одновременно.

За едва ли не полвека Майя Плисецкая бесчисленное количество раз танцевала в балетных спектаклях Большого театра («Я не бухгалтер и никогда не считала»). Тысячи балетных туфель износила она за это время. Театр в центре Москвы все еще бывает заполнен до отказа, когда на афишах появляется имя Майи Плисецкой. После каждого действия ей устраивают бурную овацию, а после представления зрители встают, скандируют и в восторге непрерывно кричат: «Браво, Майя! Браво, Майя!» Сотни букетов, большей частью из роз, один за другим летят на сцену.

«Как только зрители не захотят больше на меня смотреть, я сразу прекращу танцевать. Я танцую не для себя, а для публики», – говорит Плисецкая, которая 20 ноября отмечает свой день рождения. Множество матерей в Советском Союзе дали своим дочерям, родившимся в этот день, в честь Майи Плисецкой имя Майя.

Однажды женщины из Ленинграда написали ей к Новому году: «Уважаемая Майя Михайловна, сердечное спасибо за старый, уходящий год. Вы принесли людям так много счастья и радости, сотворив чудесное и незабываемое. Можете быть уверены, что, говоря это, мы выражаем мнение многих, многих людей. Желаем Вам огромного счастья, такого же, какое Вы дарите людям». И супруги из Подмосковья: «Вы – драгоценный камень русского балета и национальная гордость России». Почитатели шлют ей также шерстяные носки, чтобы ноги всегда были в тепле, а печенье собственного приготовления, которое Плисецкая получает по почте, должно придавать ей силы.

Балетная карьера Майи Плисецкой началась в конце 20-х годов. По одному из оживленных московских бульваров взад-вперед бегала взволнованная женщина и спрашивала прохожих: «Вы не видели моей дочери, маленькой рыжеволосой трехлетней девочки?» Никто из тех, к кому она обращалась, не мог ей помочь. Женщина побежала дальше и увидела на тротуаре группу людей. Из репродуктора неслись знакомые мелодии вальсов Шопена, под которые се дочь Майя танцевала на глазах у собравшейся толпы.

Всего в четыре года, посмотрев в театре «Красную Шапочку», она протанцевала дома весь балет; в одном лице она была и Красной Шапочкой, и Волком, и Бабушкой. Маленькая Майя, которая никогда не сидела спокойно, просто не могла удержаться от того, чтобы не совершать под любую музыку ритмических движений. Ее матери, которая в 20-е годы была известной советской актрисой, и дипломату-отцу очень рано стало ясно, что их дочь будет балериной.

Все ее родственники по линии матери, Мессереры, которые происходят из Вильнюса в Литве и позже переехали в Москву, были связаны с театром или балетом; трудились ли они в театре или в балете, они всегда принадлежали к самым лучшим и наиболее известным артистам столицы.

Итак, расширенный семейный совет решил отдать восьмилетнюю Майю в Хореографическое училище Большого театра. Но ей предстояло выдержать строгий приемный экзамен, ибо на одно место претендовало много детей. Вначале у худой и угловатой Майи дела обстояли неважно. Одно из упражнений – нужно было поднять выше головы прямо вытянутую ногу – она не смогла выполнить так, как того требовали условия экзамена. Но необходимый завершающий реверанс получился у нее столь совершенным, очаровательным и элегантным, что члены жюри единодушно проголосовали за то, чтобы ее принять.

В хореографическом училище Майя Плисецкая с самого начала входила в число лучших. Когда она училась в седьмом классе, газета «Советское искусство» писала: «Майя Плисецкая – одна из наиболее одаренных учениц. Для хореографического искусства Советского Союза подрастает великолепный талант». В 1943 году, в разгар войны, семнадцатилетняя Майя окончила училище. Для талантливой ученицы переход из училища на сцену не был трудным, так как ей еще в годы учебы – вследствие нехватки танцовщиц в военное время – пришлось выступать в Большом театре, частично эвакуированном в Куйбышев. В вечернее время театр был затемнен из-за возможных налетов бомбардировочной авиации.

Еще будучи ученицей, Плисецкая уже имела в своем репертуаре 40 балетных партий. Так, ей доверили роль одного из шести лебедей в балете Чайковского «Лебединое озеро». Позже, с 1947 по 1977 год, она, уже как прима-балерина, только в Большом театре танцевала 500 раз. Но и на всех других знаменитых подмостках мира – в Нью-Йорке, Париже, Лондоне, Риме, Милане или в Вене – она приводила публику в восторг своим выступлением в «Лебедином озере». К тем спектаклям, в которых она исполняет главную партию, следует прибавить еще и разные оперы, небольшие балетные пьесы, написанные специально для нее. Кроме того, о ней и с ее участием были сняты кинофильмы. За четыре десятилетия Плисецкая стала воплощением русского балета. Не могу себе представить, чтобы какой-нибудь взрослый русский никогда в жизни не слышал имени Майи Плисецкой. В стране балетоманов такое вряд ли возможно.

В самых известных из ее балетов – а это, наряду с «Лебединым озером» и «Анной Карениной», «Жизель» Адольфа Адана, «Спартак» Арама Хачатуряна, «Ромео и Джульетта» Сергея Прокофьева, «Умирающий лебедь» Камиля Сен-Санса, «Кармен-сюита» Жоржа Бизе / Родиона Щедрина (ее муж искусно инструментовал хоровые и сольные партии оперы Бизе и таким образом прославился на весь мир) – она танцевала в Большом театре и повсюду в мире, по ее выражению, «бесчисленное количество раз».

В 45-минутном спектакле «Кармен-сюита» Майя Плисецкая из-за своего темпераментного исполнения изнашивает три пары пуантов. А в «Умирающем лебеде» она пальчиками ног так страстно цепляется за жизнь, что туфли приходят в негодность за четыре с половиной минуты.

Балет-драма «Чайка» по Антону Чехову, которую она включила в свой репертуар, тоже чисто «семейная вещь». Инсценировка и хореография Плисецкой, музыку написал ее муж. Главную роль Чайки танцует она сама. Эскизы декораций создал кузен, художник Мессерер. Ее 82-летний дядя говорит уважительно: «Майя не только чудо балета, но и одаренный хореограф». Разрешение на то, чтобы из пьесы Чехова сделать балет, Майе Плисецкой дал лично министр культуры СССР. С руководством Большого театра она, по собственному признанию, уже более сорока лет пребывает в мире.

Боготворимая, завораживающая, независимая прима-балерина, которая, не слушая чиновников от культуры, устраивает собственную жизнь по своему усмотрению, увлекает и вдохновляет писателей и поэтов. Чрезвычайно популярный в Советском Союзе поэт-лирик Андрей Вознесенский посвятил прима-балерине стихотворение.

Майя Плисецкая[5]

В ее имени слышится плеск аплодисментов.

Она рифмуется с плакучими лиственницами,

с персидской сиренью,

Елисейскими полями, с Пришествием.

Есть полюса географические, температурные,

магнитные.

Плисецкая полюс магии.

Она ввинчивает зал в неистовую воронку

своих тридцати двух фуэте,

своего темперамента, ворожит,

закручивает: не отпускает.

Есть балерины тишины, балерины-снежины –

они тают. Эта же какая-то адская искра.

Она гибнет – полпланеты спалит!

Даже тишина ее – бешеная, орущая тишина

ожидания, активно напряженная тишина

между молнией и громовым ударом.

Плисецкая – Цветаева балета.

Ее ритм крут, взрывен.

Жила-была девочка – Майя ли, Марина ли –

не в этом суть.

Диковатость ее с детства была пуглива

и уже пугала. Проглядывалась сила

предопределенности ее. Ее кормят манной

кашей, молочной лапшей, до боли

затягивают в косички, втискивают первые

буквы в косые клетки; серебряная монетка,

которой она играет, блеснув ребрышком,

закатывается под пыльное брюхо буфета.

А ее уже мучит дар ее – неясный самой себе,

но нешуточный.

«Что же мне делать певцу

и первенцу,

В мире, где наичернейший сер[6]!

Где вдохновенье хранят, как в термосе!

С этой безмерностью в мире мер?!»

Мне кажется, декорации «Раймонды»,

этот душный, паточный реквизит,

тяжеловесность постановки кого хочешь

разъярит. Так одиноко отчаян ее танец.

Изумление гения среди ординарности –

это ключ к каждой ее партии.

Крутая кровь закручивает ее. Это не обычная эоловая фея –

«Другие – с очами и с личиком светлым,

А я-то ночами беседую с ветром.

Но с тем – италийским Зефиром младым, –

С хорошим, с широким,

Российским, сквозным!»

Впервые в балерине прорвалось нечто –

не салонно-жеманное, а бабье, нутряной

вопль.

В «Кармен» она впервые ступила

на полную ступню.

Не на цыпочках пуантов, а сильно,

Загрузка...