Я стою со своей пуделешкой Босей в центре площади у современного памятника – продукта авангардного искусства. Такие памятники сегодня щедро рассыпаны по нашим городам как дань моде – демократичному выражению креативного взгляда в скульптурном творчестве. Вот так сказала! Почти так же, как и скульптор, создавший это нагромождение ног, рук и еще чего-то непонятного, гордо именующееся сейчас городским памятником. Заразно это, что ли? На всякий случай отошла чуть подальше от этого детища авангардиста.
Стоим с Босей и наблюдаем, как по зебре переходит дорогу моя подруга Света. Высокая, стройная, в черных брюках и блузке с крупными красными цветами. Ей идет – она брюнетка. Я приветственно машу рукой, Бося исходит лаем – подаем сигналы о нашей локации. Света идет не спеша, гордо неся свою красивую голову с ниспадающими до плеч волнами блестящих черных волос.
Я – пятидесятилетняя женщина, цепляющаяся за ускользающую молодость, переживающая за каждую новую морщинку на лице, случайно обнаруженный седой волос и прочие подстерегающие каждую женщину возрастные неприятности, знаю, в чем секрет молодости подруги – в осанке. Осанка – это наше все! Прямая красивая спина. Всегда! Назло сгибающим нас обстоятельствам. Гордо поднятая голова и…
В тонусе ваша шея, нет предательского, выдающего возраст любой женщины подбородка. Глядишь, и уходящая безвозвратно молодость вдруг передумала от вас уходить. Ну, или, по крайней мере, притормозила свой побег.
Встретились. Неспешно идем в сторону парка, непринужденно болтаем, не умолкая ни на минуту.
Хвалим друг друга за то, что выглядим прекрасно. Воздаем хвалу Господу за то, что развелись с мужьями, которые нас разлюбили (а значит, мы разлюбили тем более!). И мы наконец имеем возможность заняться приятными для нас делами. Правда, еще непонятно, что из них предпочесть.
То ли просто радоваться каждому дню, лучам утреннего солнца, ощущению кожей дуновения ветерка, предаться созерцанию природы и наслаждаться ее гармонией. Или?
Или пытаться еще чего-то достичь? Материального. Для себя, для детей. Убить на это еще несколько лет жизни и выдохнуть наконец? Да уж, вопрос.
Подошли к парку. К Босе кинулась черная, кудрявая, непонятно какой породы собака. Весело лая и виляя хвостом, она начала кружить возле Боси. Я глазами поискала Хозяина этого чуда. Вот он. Высокий, средних лет мужчина с проседью в волосах. Улыбаясь, подходит к нам:
– Мой Шерхан не кусается. И вообще он кастрирован, – предупредительно объявляет он.
Шерхан грустно посмотрел мне в глаза, ему неловко за хозяина.
– А может, он об этом не знает, – тихо сказала я себе.
– В смысле, не знает? – Хозяин перестал улыбаться.
– Почему он должен об этом знать и помнить? Ему делают анестезию, проводят манипуляцию, и он просыпается. Откуда он может знать, что с ним сделали? Если он, конечно, не понимает человеческого языка и вы ему об этом не сказали.
Хозяин недоуменно посмотрел на меня и замолчал.
Мы решили присесть на скамейку и дать возможность Босе и Шерхану познакомиться поближе. Шерхан очень славный. Он смешно мотает головой и пытается играть с Босей, но Бося – трусиха, заливается лаем и убегает от него.
– Ваша собака знает какие-нибудь команды? – самодовольно спрашивает Хозяин.
В моем воображении рисуются всевозможные пируэты Хозяина с Шерханом, и я, в предвкушении каких-то не собачьих возможностей, поворачиваюсь к Шерхану.
– Вроде нет, – отвечаю я.
– А мой знает «иди сюда» и «садись», – гордо заявляет великий дрессировщик.
Я успокаиваюсь и лихорадочно думаю о способностях Боси – не могу вспомнить, что же мы можем знать, и вдруг меня осеняет:
– А моя умеет петь!
Чтобы не быть голословной, включаю на телефоне латиноамериканский музыкальный шлягер. С надеждой смотрю на Босю, рассчитывая, что та меня не подведет и нам удастся произвести фурор.
Но Бося продолжает увлеченно тявкать на Шерхана и на песню не обращает внимания. Хозяин и Света стоят над нами и с нетерпением ждут соло. Ожидание затягивается. Я еле терплю до припева песни, где берутся протяжные, горячие ноты…
Щас споет…
Бессовестная Бося нагавкалась, высунула язык и тяжело дышит. Мерзавка! Темпераментные аргентинцы допели. А мы потерпели фиаско. Я злюсь на свою собаку. Спускаю ее на землю и хочу слегка подпнуть ногой за предательство. Но на меня смотрят Света и торжествующий хозяин Шерхана. Я старательно имитирую улыбку.
Шерхан подбегает к Босе. Та кокетливо прижимается к моей ноге.
– Не бойтесь, он кастрирован, – опять зачем-то повторяет склеротичный Хозяин.
Шерхан остановился и медленно оглянулся на Хозяина.
«Дурак», – с грустным упреком, я знаю, подумал он.
«Неудовлетворенный», – уже точно подумала я.
Мужчина, решив, что променад с питомцем закончен, развернулся и пошел к выходу из парка. Не преминув напоследок показать нам с Босей, что мы лузеры. Похлопав себя ладонью по ноге, бросил Шерхану: «Иди сюда!» – и гордо посмотрел на нас, когда пес послушно подбежал и ткнулся мокрым носом в руку хозяина.
Мы втроем невозмутимо сохраняли молчание.
Шерхан, опустив голову и хвост, пошел вслед за удаляющимся Хозяином. Нескладно согнувшись, с презрением оглядевший двух проходящих мимо женщин, Хозяин шел, задумчиво глядя себе под ноги. Шел, размахивая уже не новой авоськой, из которой одиноко выглядывал батон, купленный в булочной через дорогу.