Я люблю гостить зимой в деревне, у дяди Георги. В деревне зимой спешить некуда. Сидишь возле печки, где громко трещат дрова, и смотришь, как за окном снежинки кружат в танце, вытворяя невообразимые пируэты.
В один из таких зимних вечеров у дяди Георги гостили соседи – Давид и Сандро. Они сидят за столом, пьют красное вино и произносят душевные тосты, превознося до небес хозяина дома, дядю Георги. Дядя Георги – немногословный, стеснительный великан. Ему неудобно слушать похвалы. Он, смущенно улыбаясь, смотрит в пол, слегка наклонив набок голову. Лица у всех раскрасневшиеся от выпитого в немалом количестве вина и жара, исходящего от печки.
Мужчинам ничего не мешает неспешно наслаждаться холодным зимним вечером. Хорошо всем: дяде Георги – кому не приятно слушать хвалебные оды, хорошо Сандро и Давиду – кому не нравится в снежную метель сидеть в теплом доме, кушать шашлык из только что зарезанного молочного поросенка и пить душистое домашнее вино. Хорошо мне, возле печки, одним глазом читать роман, другим – с интересом наблюдать за мужчинами, обладателями таких больших животов, что они, кажется, вот-вот лопнут. Обо мне они давно забыли: ну сидит там где-то, возле печки, двенадцатилетняя племянница хозяина дома. Сижу, не шевелясь. Боюсь прервать священнодействие, оскорбить их своим присутствием. Тете тоже хорошо – она в соседней комнате с соседкой, тихо переговариваясь, вяжет теплые носки.
Сандро с любовью тремя пальцами прихватывает кусок шашлыка лоскутком тонкого, как шелк, лаваша таким образом, чтобы прихватить еще и жареный лук с зеленью. Его глаза с нежностью наблюдают за движениями толстых пальцев рук, он предвкушает удовольствие. Он широко открывает рот и, запрокинув голову, высоко поднимает три пальца с едой. Он медленно разжимает пальцы, и шашлык камнем падает в рот Сандро. Он жует с наслаждением, не спеша, смакуя вкус кушанья. По лицу Сандро видно, что он любит жизнь. И что бы ни случилось, в любой жизненной ситуации порадовать себя вкусной едой ему никто и никогда не запретит.
Давид, сдвинув домиком густые брови, медленно и печально жует мясо, поминутно вытирая ладонью свои взлохмаченные черные усы.
Дядя почти не ест. Иногда закусывает вино квашеной капустой.
Вдруг со двора донесся тонкий голос соседа Мушкела:
– Георги! О Георги! Дома ты, что ли?
Дядя Георги вышел на крыльцо:
– Заходи, дорогой сосед, на хорошее вино. Не стой на холоде. – Дядя Георги любил Мушкела за его открытость и порядочность. И, зная его ранимость, он, разговаривая с ним, тщательно подбирал слова, чтобы, не дай бог, ничем его не задеть.
– Некогда мне, дорогой Георги, некогда! Что хотел у тебя спросить? Да! Вспомнил! Ты не можешь мне одолжить свою сенокосилку?
Худосочный Мушкел стоял, переминаясь с ноги на ногу, в прохудившихся ботинках, в незастегнутом старом пальто, в шапке-ушанке набекрень.
Георги прячет улыбку в усах:
– А зачем тебе зимой сенокосилка?
Прежде чем позвать Георги, Мушкел долго ходил возле его дома, догадываясь, что у соседа Сандро с Давидом. Он знал, что Георги сегодня заколол поросенка. И как бы стыдно ему ни было, Мушкелу так хотелось посидеть с соседями в удовольствие, что он набрался храбрости – наступил на горло своей гордости и пошел к дому Георги.
«Дурак! – подумал Мушкел. – Ничего лучше не смог придумать!»
– Заходи, Мушкел, уважь меня. Мой дом – твой дом. Хорошее вино тебя согреет.
Не успел дядя Георги договорить, а Мушкел уже на пороге дома стряхивал снег с ботинок:
– Некогда мне, некогда, Георги! Откуда у меня время в гости ходить?
Мушкел быстро зашел в дом, снял пальто и сел за стол.
Мушкел жил один и очень скромно. Он любил не столько выпить, сколько посидеть в хорошей компании, вместе с соседями, которых считал своей семьей. Он приходил к ним без приглашения, помогал по хозяйству, нехотя оставался трапезничать. Ему было неудобно. Он мечтал построить себе новый дом, куда бы не стыдно было пригласить соседей и угостить хорошим вином.
Как только он зашел в дом, дядя Георги тут же налил ему стакан вина, и Мушкел, по традиции, стоя выпил за Всевышнего. На голодный желудок вино подействовало сразу, и он захмелел. Стакан не должен пустовать, и дядя Георги снова налил гостю до краев, положил на тарелку большой кусок мяса, жареный лук и пучок зелени – петрушку с укропом.
– Покушай пока, а то опьянеешь. – Дядя Георги очень внимателен к нему.
– Э-э-э! Один стакан вина только выпил! За кого ты меня принимаешь? Я вообще не пьянею! – Мушкел обиженно начал есть.
Через полчаса Мушкел догнал Сандро и Давида. Дядя Георги, это знали все, никогда не пьянел. Давид с грустными глазами затянул народную песню. Через минуту подхватили все. Сандро и Давид, естественно, пели басом, подчеркивая свою уверенность и непоколебимость. Дядя Георги, по-моему, просто шевелил губами. У Мушкела был тонкий голос, и, когда доходило до припева, он начинал радостно подпевать тенором, периодически подскакивая на месте. Картина была настолько забавной, что, кусая губы, я еле сдерживала хихиканье. Плача от смеха, я закрыла глаза и уши на тот случай, если я вдруг, не дай бог, не сдержусь. Спустя некоторое время я открыла глаза и увидела, что дядя Георги, пряча улыбку, строго на меня смотрит и грозит под столом кулаком.
Было глубоко за полночь, когда соседи собрались домой.
– Вот когда я умру, вы тоже ко мне приходите в гости! Посидим тогда хорошо! – на пороге дома вдруг сказал пьяный Мушкел.
Сандро, Давид и дядя Георги переглянулись.
– В смысле посидим? Мы – да. А вот ты просто рядом полежишь. – Пьяный Сандро засмеялся.
Дядя Георги и Давид с укоризной на него посмотрели. Сандро нервно закашлял и умолк.
Дядя Георги подошел к Мушкелу, положил тяжелую ладонь ему на плечо, опустив голову, исподлобья посмотрел в глаза Мушкелу:
– Ты же не увидишь этого. Не говори глупостей. Мы можем просто так прийти к тебе в гости.
Мушкел снова сел на стул. «Просто так…» А чем он их будет угощать?
Наступила гробовая тишина. Мушкел опустил голову. Что делать?
– Послушайте. А почему нельзя сделать репетицию похорон? – в шутку, смеясь, бросил Сандро.
Все удивленно посмотрели на него. Через минуту молчаливого рассматривания друг друга идея показалась не такой уж и дурацкой.
Давид задумчиво погладил густые черные усы:
– А что? Все будет по-честному. Завтра пошлем соседского мальчика глашатаем о том, что тебя не стало. Красиво тебя оденем. Для такого случая я одолжу тебе красивую рубашку, которую я по праздникам надеваю. – Он медленно и с достоинством обвел всех взглядом. – Уложим тебя на тахту. Накроем покрывалом. Никто ничего не заподозрит. Все соберутся в твоем доме, принесут деньги на твои похороны, и всё! Поплачем, вспомним, каким ты был добрым и честным. – Глаза захмелевшего Давида наполнились слезами. Он с чувством достал платок, развернул его и высморкался.
Мушкел, сгорбившись, смотрел на Давида снизу вверх грустными глазами.
Сандро подошел к Мушкелу и тоже положил руку ему на плечо.
– Выпьем за тебя, закусим. И, главное, ты тоже будешь с нами!
Мушкел представил себя бездыханно лежащим на тахте, в холодном доме. От жалости к себе у него сжалось сердце.
– Что-то я не готов пока к этому, – очень тихо, опустив голову, сказал Мушкел.
Такого разочарования Сандро и Давид давно не испытывали.
– Э-э-э!!! – Давид взмахнул рукой и досадливо опустил ее. – Ему дело предлагают, а он? Один раз в жизни ты можешь на что-то решиться? Не хочешь, чтобы уважаемые люди пришли в твой дом, – так и скажи! – Давид резким движением руки убрал ниспадающую на его глаза челку, обиженно надув свои и так толстые щеки.
Через несколько минут молчания Мушкел не своим голосом спросил:
– А когда?
Все тут же оживились.
– Завтра. А чего ждать? – Сандро в предвкушении потирает руки. – Приготовим плов, наварим мяса. Одним словом, накроем шикарный стол. Ты же знаешь, как мы тебя уважаем!
– Почему для того, чтобы накрыть мне шикарный стол, я обязательно должен умереть? Мы можем сделать все то же самое, но чтобы я не умер? – Мушкел неуверенно смотрит на всех.
– Ты что? С какой стати без повода накрывать такой стол?
Между мужчинами снова повисло молчание.
– Я придумал! – У Мушкела засияли глаза. – Смотрите. Когда я по-настоящему умру, вы же будете собирать деньги на мои похороны? Да. Дайте мне эти деньги сейчас, и мы накроем шикарный стол. На мои настоящие похороны можете не приходить! Просто меня похороните, и все! Все равно я с вами тогда посидеть не смогу. Ну как? Хорошо я придумал? – Мушкел с надеждой обвел всех взглядом.
– Ты ведешь себя как ребенок! Не хочешь – не умирай! – Сандро обиделся не на шутку.
Мушкел понял, что надо соглашаться. Это единственный шанс пригласить друзей в гости.
Грустная весть с утреннего зимнего небосклона обрушилась на жителей деревни.
– Мушкел умер! – радостно крича, бегали по деревне деревенские мальчишки в предвкушении чего-то для них непонятного и торжественного.
По традиции, ударяя себя по коленям, женщины громко запричитали. Все бросились к дому Мушкела.
Мушкел с гладко побритыми впалыми щеками и с тщательно причесанными волосами лежал спокойно на тахте, в парадной рубашке Давида. Таким симпатичным он еще никогда не был. Прибежавшие громко причитающие соседки при виде «покойника» тут же прекратили плач и с удивлением уставились на Мушкела. Окружив тахту, они молча, оценивающе взирают на него. Давид и Сандро, стоящие рядом с тахтой, нервно переминаются с ноги на ногу. Жена Давида узнала рубашку мужа на Мушкеле и вопросительно и строго смотрит на супруга. Давид опускает глаза.
– Хороший был человек. Не жалко. – Жена Давида вытирает сухие глаза кончиком головного платка.
Женщины в недоумении смотрят на нее.
– Жалко его!
Женщины поняли, что в первый раз ослышались, и успокоились.
Соседка Нина, крупная высокая женщина, решила, что тишина затянулась, а это некрасиво на похоронах, и начала причитать, как бы приглашая соседок на душераздирающий плач.
– Бе-е-едный, несчастный Мушкел! Как ты несуразно умер! И жизнь была несчастливой, и смерть такой же!
«Интересно, где она видела счастливую смерть?» – грустно подумал Мушкел, неудобно лежа на твердой тахте.
– Каким он, оказывается, красивым был! Несчастный! Так и не женился. Ни жены, ни детей. – Нина, известная в деревне плакальщица, грузно стоит над Мушкелом, как будто хочет его ударить своей тяжелой рукой, и во весь голос причитает. Она уже оплевала все лицо Мушкела. Ему нестерпимо хотелось вытереться.
«Как я раньше не замечал, что она всех покойников оплевывает? – Ему стало смешно. – Все ушли оплеванные!» Он вспомнил, что последним в деревне умер Вано. «До чего же злобный был старик! Тогда тоже Нина возле его гроба громко причитала. Она его тогда, наверное, хорошо оплевала. Так ему и надо!» Мушкелу стало весело.
Соседка Маро, поправив платок на голове, подошла к «покойнику» и поцеловала в лоб. В доме у Мушкела было холодно. И он тоже был холодным. Он так замерз, что у него посинели губы. Конечно, он не мог видеть, кто его поцеловал. Но в любом случае ему стало приятно, и он чуть не улыбнулся. Его так давно не целовали.
Через какое-то время он начал замерзать окончательно. Хоть бы они двери закрыли.
Но в доме покойника принято, чтобы двери были открыты нараспашку. Мушкел медленно остывал.
Причитания закончились. Соседи быстро собрали деньги. Началась подготовка к похоронам. На улице разожгли костер. Варилось мясо только что зарезанного теленка. Поставили длинный стол. Его быстро уставили разными яствами. Все были так увлечены приготовлениями, что на какое-то время совсем забыли про Мушкела. Так устроен человеческий мозг. Сперва шок от того, что человека не стало, потом ты думаешь о нём только как о покойнике.
Соседи долго сидели за столом. Сперва с грустью ели мясо, сыр, зелень, помидоры, огурцы, пили красное и белое вино. Потом стали громко переговариваться между собой, кто-то начал спорить, из какого винограда лучше делать вино: из «изабеллы» или из смеси разных сортов. В конце посиделок многие уже смеялись, весело переговариваясь. Тамада призвал собравшихся успокоиться, проявить уважение к «покойнику» и… начал протяжную песню. Он был уверен, что у него хороший голос, и не упускал возможности это продемонстрировать. Петь на похоронах, конечно, допускалось, но в случаях, когда так завещал покойный.
До начала песни Мушкел в какой-то момент уснул. Неглубоко – боялся захрапеть. Но когда затянул песню тамада, он вздрогнул.
У него ныла спина, и он почувствовал, что замерз окончательно.
Уже начало темнеть. Мушкел ждал. Ждал, что наконец-то все разойдутся, кроме дяди Георги, Сандро и Давида, и они будут до утра выпивать, есть, разговаривать. Ведь именно близкие друзья остаются на ночь с покойником.
«Вот те раз! Я умер, а они оставили меня тут одного, а сами пьют и поют песни! И с этими людьми я живу! Свиньи, а не люди!»
И вдруг до него дошло, что так действительно могут проходить его похороны. Какой ужас! Он их всех так любил, а они… От обиды Мушкел тихо заплакал. Через минуту он уже рыдал в голос.
Голоса за столом стихли.
– Там кто-то есть? – Плакальщица Нина, не успев дожевать мясо, со страхом смотрит в сторону дома, где распахнуты двери и где лежит Мушкел.
– Там один Мушкел!
Нина подавилась куском мяса, и у нее на глазах выступили настоящие слезы.
Стремглав разбежались все. Все, кроме дяди Георги, Сандро и Давида. Они остались сидеть за столом. Наконец, наплакавшись, Мушкел, дрожа от холода, накинул на плечи плед и вышел из дома. На него никто не смотрел. Он подошел к друзьям и сел с ними за стол.
Мушкел сидел сгорбившись, с усталым и заплаканным лицом.
– Даже умереть по-человечески не можешь, – с укоризной сказал Сандро и выпил стакан вина.
– Как вам не стыдно! Я лежу мертвый, а вы сидите кушаете и пьете! Еще и песню затянули!
– Твои похороны ничем не отличаются от других! – Давид не смотрит на Мушкела, тщательно вытирает усы.
– Но это же я! Я умер!
– И что? Ты думал, после тебя мир рухнет? Нет! Ничего не изменится. Ни после тебя, ни после меня!
Наступившую тишину изредка нарушал лай деревенских собак.
Мушкел сидел и плакал.
Дядя Георги начал злиться:
– Ты мужчина или кто?
– Нет. Я не мужчина. Я – человек!
У всех пропал аппетит. Мужчины сидели молча и разглядывали свои тарелки.
– И что я в этой жизни хорошего сделал? Даже семью не создал… – Мушкел вспомнил слова плакальщицы Нины.
Дядя Георги примирительно посмотрел на него:
– Ну не создал, и что? Вон у Сандро есть жена, которая его ежедневно проклинает. Вон у него, – Георги кивнул в сторону Давида, – четверо детей. Он так сильно заботится о них, что стакан вина в горло не лезет, так, что ли? Мушкел! Я тебя умоляю!
– А ты вспомни, кто мне помог дом крышей накрыть? Ты. А Давиду кто помогает заготавливать сено? Тоже ты. Ты помогаешь всем. Разве ты не сделал ничего хорошего в жизни? Извини, дорогой, министром ты тоже не стал. Но ты знаешь, они ведь тоже умирают. И не всегда счастливыми. Ты, Мушкел, просто хороший человек.
– Что же вы тогда радовались на моих похоронах?
– Радовались, потому… Потому что счастливы, что знали тебя! Такого красивого и хорошего человека!
Мушкел не отрываясь смотрел на дядю Георги. Потом обвел взглядом Сандро и Давида. Они усмехались в усы. Мушкел примирительно улыбнулся:
– Может, тогда выпьем?
– И споем, дорогой! – обрадовались мужчины.