Сан-Франциско, Калифорния
– Шварцман!
Голос был женским и настойчивым. Ей пришлось взять себя в руки, чтобы вернуться туда, где она была. Анна увидела бежевый ковер, зеленое одеяло на уровне глаз. На нее сверху вниз смотрели Хейли и Хэл. Она сидела на полу, прислонившись спиной к стене.
– Помоги мне поднять ее, – сказала Хейли Хэлу.
Шварцман вздрогнула, почувствовав на спине и плечах огромные руки Хэла, когда тот быстро вернул ее в вертикальное положение. Возьми себя в руки. Ты не какая-то свихнувшаяся тетка. Ты врач, ученый.
– Кто-нибудь может принести мне бутылку воды? – крикнула Хейли в коридор. Хейли и Хэл. Им она могла сказать. Они должны знать.
– Все нормально. – Анна прочистила горло. – В самом деле. Просто я не ожидала…
Они подумают, что я сошла с ума. Так всегда думала ее мать – мол, она слишком остро реагирует на все или делает из мухи слона.
Но это явно не тот случай. Или все же тот? Наверное, она слишком остро отреагировала. Ей требовалось время, чтобы успокоить нервы, подумать, прежде чем что-то сказать. Никогда не предсказывай результат заранее, это первая заповедь ее профессии. Она была ученым. Ученому нужны доказательства. Тело даст ответы.
– Кулон? – спросила Хейли.
– Он необычный.
Хэл и Хейли переглянулись. Для них это был просто кулон. И, конечно, наверняка найдутся другие, подобные ему. То, что они никогда таких не видели, еще ничего не значило.
Наоми Мьюир из команды криминалистов вошла в комнату с бутылкой воды и вручила ее Хэлу. Тот открыл крышку и вложил бутылку в руки Шварцман.
– Попей.
Она поднесла воду к губам и сделала глоток. Холодная жидкость взбодрила ее, помогла стряхнуть гнетущие мысли. Анна вернула бутылку Хэлу.
– Мне лучше. – Она расстегнула молнию на комбинезоне, чтобы впустить прохладный воздух. – Просто я слегка перегрелась.
Хейли подозрительно посмотрела на нее. Шварцман внутренне съежилась. Нужно, чтобы они ей поверили. Но что ей делать, если они не поверят? Сан-Франциско должен был дать ей новый старт, помочь начать жизнь с чистого листа. Ведь ей так хотелось начать все сначала! Но, похоже, она зря надеялась…
Шварцман потянула вниз молнию на комбинезоне, впуская еще больше свежего воздуха, и снова вернула ее на место. Затем надела новую пару перчаток и вернулась к телу. Внимательно осмотрела небольшой бугорок на переносице жертвы и провела пальцами по хрящу в поисках признаков перелома. Чисто. Как и Шварцман, Виктория Стайн родилась с округлым перегородочным хрящом, который делал ее нос типично еврейским.
На шестнадцатый день рождения Анны ее мать предложила дочери пластику носа в надежде, что та решится на что-нибудь более прямое и патрицианское, больше похожее на ее собственный нос.
– Нашли что-нибудь? – спросил Хэл.
Покачав головой, Шварцман перешла от носа к челюсти и скулам. Ничего, что объяснило бы причину смерти. Наконец она открыла рот жертвы и посмотрела на зубы. Регулярно отбеливаемые, ровные. Ничего, что указывало бы на травму.
Шварцман отступила и еще раз внимательно осмотрела покойницу с головы до ног на предмет ушибов или признаков травмы, измерила внутреннюю температуру и, чтобы сохранить улики, надела на кисти рук трупа пакеты.
– Я не могу назвать вам причину смерти без вскрытия, – наконец сказала она, снимая перчатки. – Никаких видимых ран или ушибов, никаких очевидных травм, чтобы предположить, что привело ее к смерти.
– Но это явно была не естественная причина, – добавил Хэл.
– Нет. Безусловно, нет.
Шварцман заметила, что Хейли переводит взгляд с нее на мертвую женщину. Она явно сравнивала их. Темные волосы, рост… они могли быть сестрами.
– Значит, нет причин предполагать связь между тобой и жертвой?
– Если только вы не параноики. – Комментарий предназначался не столько им, сколько ей самой. Она не будет параноиком. Именно этого и добивался Спенсер: навсегда оставаться в ее памяти, где каждая мелочь напоминала бы ей о нем. Пусть даже не надеется. Сан-Франциско был для нее новым стартом. – Жертва действительно похожа на меня. И она держит букет желтых цветов…
– И они тебе знакомы? – спросил Хэл.
Она почувствовала тяжесть его взгляда.
Разумеется, Хэл был в курсе. Роджер наверняка рассказал ему. Они говорили о ней. Это выглядело как вторжение в ее личную жизнь… хотя, наверное, зря она так. Они защищали ее, как коллеги. Она сделала бы для них то же самое.
– Цветы другие. Те, что подбросили мне под дверь, были более торжественными. – Интересно, Роджер до сих пор работает над ними?.. – Роджер здесь? Хотела спросить его, нарыл ли он что-нибудь по части полученных мной цветов.
– Я пока еще не видел его, но, как только увижу, спрошу, – сказал Хэл.
Без сомнения, у лаборатории хватает реальных дел, однако Анна надеялась, что там изучат ее цветы.
– Эти больше похоже на полевые, чем на букет, который положили мне под дверь.
Платье… он точно выбрал бы такое. Она не смогла заставить себя произнести эти слова вслух. Это не было уликой, а гадать на кофейной гуще было бесполезно.
– Она из городка, соседнего с тем, в котором выросла ты, – продолжил Хэл.
– Население Гринвилла более шестидесяти тысяч человек, еще тысяч сорок живет в Спартанбурге. Не скажу, что там все знают друг друга, и понятия не имею, кто эта женщина.
– Ну ладно, – согласился Хэл.
– Что еще вы хотите к этому добавить, Шварцман? – спросила Хейли.
Анна распрямила спину и коснулась впадины на шее. Казалось, Хейли видела, что она что-то скрывает. Хейли наверняка свяжет их разговор с ее признанием, что она до сих пор боится Спенсера. На то Хейли и следователь, чтобы выстраивать логические цепочки…
Шварцман вытащила из-под майки кулон и встретилась взглядом с Хейли. Была не была… Она решила довериться им.
– Вот это. Мой отец заказал его для моей матери на первую годовщину их брака.
Хэл наклонился ближе.
– Провалиться мне на этом месте!
Прежде чем кто-то успел хотя бы что-то добавить, Анна пошла собирать чемоданчик.
– Я сделаю вскрытие как можно скорее.
Хейли положила ей на плечо руку. Прикосновение нежное, напоминающее о том, что они друзья.
– Не возражаешь, если мы возьмем твой кулон? – спросила она. Хейли была на ее стороне. Все они на одной стороне. Наконец у нее появились союзники против Спенсера.
– Чтобы сравнить их, – не унималась Хейли.
Шварцман потрогала кулон, висевший у нее на шее после смерти ее отца.
– Как это поможет?
– Может, и никак, – ответила Хейли. – Но вдруг твой кулон скажет нам что-то такое, чего не скажет тот, что был на ней…
Шварцман уже было тошно из-за того, что она сняла кулон. Она носила его постоянно, каждый день; это было единственное, что связывало ее с отцом. Это была всего лишь вещь. Неодушевленный предмет. Им же нужно поймать убийцу.
Анна понимала, что отказ невозможен, и, когда Хейли протянула пакет для сбора улик, дала цепочке упасть в пластиковый мешочек.
– Я позабочусь о том, чтобы ты получила его назад как можно скорее, – пообещала Хейли.
Отдав кулон, Шварцман ощутила желание побыстрее уйти, оказаться как можно дальше от этого места. Однако она заставила себя сбавить обороты: неторопливо сняла защитный комбинезон и вернула его в пластиковый мешок, чтобы потом присовокупить к уликам.
Шварцман шла через дом, и пол вибрировал под ее ногами.
Их со Спенсером дом был таким. Цветы и мягкие тона. Каждая вещь знала свое место. У ее бывшего мужа-хамелеона имеется вкус. Он обаятельный, чуткий, он из тех мужчин, которые всегда идут по тротуару ближе к проезжей части улицы, и если машина пролетит через лужу, вода окатит его, а не ее. Он из тех мужчин, что выбирают дорогие декоративные подушки в тон шторам.
И в то же время, если что-то покажется ему не так, способен швырнуть беременную жену через всю комнату.
Он тебе не бывший.
Спенсер все еще оспаривал развод. Южная Каролина стояла на страже института брака. Порядочные южанки не бросают своих мужей.
Вновь надев уличную обувь, Шварцман вышла из здания, чтобы вдохнуть прохладного воздуха. Чемоданчик был слишком тяжелым, каблуки – слишком высокими. Ей было одновременно холодно и жарко.
Ей отчаянно хотелось поскорее вернуться домой, но в то же время было страшно остаться одной. Она прижала руку к животу и, упираясь в диафрагму локтевой костью, делала медленные вдохи-выдохи. И боролась с воспоминаниями.
То, как он манипулировал ею с самого начала. То, как легко она позволила поймать себя в его сети.
На их первое свидание Спенсер приехал в светлых брюках и темно-синем блейзере. Он подарил ее матери цветы. Яркий букет желтых цветов. Не огромный букетище… это было бы безвкусицей. Нет, небольшой, но симпатичный букет, дань уважения, нечто такое, что добавит света и радости ее дню.
За ужином в загородном клубе Анна ощущала себя едва ли не королевой. То, как он касался ее руки, то, как она была в центре всеобщего внимания… Зависть в глазах женщин, проходивших мимо их столика, была очевидна. Спенсер Макдональд был предметом их обожания. Богатый, шикарный, влиятельный, самый завидный жених Гринвилла.
В тот вечер, когда он предложил ей заглянуть к нему домой, она согласилась. В клубе они пили вино и шампанское, но настоящий кайф для Анны исходил от него.
Когда они приехали к нему, он налил ей второй бокал, а уже через несколько минут повалил ее на дорогой персидский ковер на полу своего кабинета – и изнасиловал.
Секс, ее первый секс, был болезненным и грубым; она отбивалась с первой и до последней минуты.
Но как только Спенсер закончил, он улыбнулся и обхватил ее лицо ладонями для поцелуя, словно это был секс по обоюдному согласию и любви. Затем отвел ее, окровавленную и плачущую, в ванную и наполнил для нее ванну. Он настоял на том, чтобы она легла в нее, зажег свечу, принес ей ледяной воды и болеутоляющую таблетку, которую она не приняла.
Потом он доставил ее домой, чистую, словно новенькую…
– Док? Эй, док?
Шварцман повернула голову и увидела Кена. Уродливая реальность Спенсера смягчилась при виде добродушной физиономии Кена Мэйси. Она в безопасности. Спенсера здесь нет. Но она не могла отогнать мысли о нем. Никогда еще Анна не ощущала его так близко.
– С вами все в порядке? – спросил Кен.
Она заставила себя сглотнуть и кивнула.
– Вы какая-то бледная.
– Меня немного мутит, – честно призналась Шварцман. Скорее всего, сказывается усталость. Это была долгая ночь. Уже поздно. Нужно немного поспать, и тогда к ней снова вернется бодрость.
– Давайте я отвезу вас домой?
– Нет. – Полагаться на других – значит, утратить чувство безопасности. Единственное реальное утешение в одиночестве. Шварцман медленно побрела на улицу. – Спасибо, – добавила она, чтобы успокоить его. – Немного подышу свежим воздухом, и мне станет лучше.
Туман придавал каждому вдоху странное ощущение – она как будто жевала нечто легкое и прохладное. Кен что-то сказал про какое-то заведение средиземноморской кухни. Ей послышалось слово долма.
Но ей сразу вспомнилось dolor – испанское слово, означавшее «боль». Qué dolor. В клинику, где Шварцман работала во время учебы на медицинском факультете, часто приходила бездомная женщина. «Qué dolor», – говорила она, взявшись за голову. Голова. Dorsal funiculus2. Состоит из двух восходящих пучков – gracilis и cuneatus – и одного нисходящего — comma fasciculus. Затем еще один…
– Док? – Кен решительно тряхнул ее.
Она вздрогнула и заморгала. Сосредоточилась. Посмотрела ему в лицо, испытывая непреодолимое желание зевнуть. Зевота часто связана со стрессом. Спортсмены зевали перед соревнованиями, десантники – перед прыжком. Часть стратегии выживания, связанная с гипоталамусом. Это тоже было частью страха.
– Думаю, мне стоит отвезти вас домой, – сказал Кен.
– Абсолютно нет, – возразила Шварцман, борясь с физиологическими реакциями. Страх предпочтительнее зависимости. Она позаботится о себе. – Все будет хорошо.
Она упорно смотрела по сторонам, отказываясь встретить пристальный взгляд Кена.
– Хорошо, но только если вы позвоните, как только вернетесь домой, и сообщите мне, что с вами все в порядке. – Он поднял ее мобильник. – Я сейчас занесу свой номер в ваш телефон. – Анна узнала футляр в черно-белую клетку, хотя понятия не имела, как Кен смог завладеть ее телефоном. Не выпуская из рук телефон, он протянул его ей. – Я числюсь тут как Кен Мэйси. Но вы также можете найти меня просто как Кена. Вы действительно…
Остальные его слова скользили по ней, не откладываясь в сознании. Все ее мысли перенеслись назад, к месту убийства. Она дотронулась до места на груди, где всегда покоился кулон. Точно такой же. Эти два кулона были не просто похожими; они были идентичными.
Кен наконец закончил говорить, и Шварцман положила телефон в карман куртки. Она держала чемоданчик перед собой, крепко сжимая ручку. Ноги отказывались двигаться. Казалось, чтобы сделать хотя бы шаг, она должна преодолеть барьер.
Но вот наконец машина. Дверь уже открыта.
Кен поставил ее чемоданчик в багажник и открыл дверь со стороны водителя.
– Вы уверены, что с вами все в порядке? – спросил он, наклонившись к ней.
Не доверяя голосу, она снова кивнула.
Кен отступил назад, закрыл дверь и, прежде чем вернуться к месту преступления, постоял несколько секунд возле машины. Понаблюдал за ней. Но затем все же зашагал прочь. Отлично. Шварцман подождала, когда он уйдет. Дрожащие пальцы с трудом вставили ключ в замок зажигания, но она не стала заводить двигатель.
Ей было страшно ехать домой.
Она должна уехать раньше, чем это заметят коллеги. Она не привыкла сидеть без дела. Она работоспособна, она настоящий профессионал своего дела. Место преступления – не место для нервного срыва.
Но Шварцман все равно не хотела уезжать. Здесь, на месте убийства, было нечто успокаивающее – взаимное подшучивание, то, как вся их группа работает сообща… Это помогало ей почувствовать себя в безопасности.
В ее квартире царила тишина.
Одной рукой она взяла руль. Другой нащупала на шее артерию.
Пульс бешено бьется. Словно второе сердце, как будто объем ее крови удвоился и теперь бежит по телу с удвоенной скоростью. От сужения периферических кровеносных сосудов покраснели щеки, мышцы напряглись, готовые к бегству. Это включилась ее симпатическая нервная система.
Это просто паника. Физиологический страх. Инстинкт. Ты можешь это контролировать. Дыши.
Его здесь нет. Он не может здесь быть.
По ее венам очередной горячей волной хлынул адреналин.
Поезжай домой, там никто не увидит, как ты психуешь. Анна повернула ключ зажигания. Включила кондиционер и подогрев. Без кондиционера стекло быстро запотевало. Она пристегнула ремень безопасности и завела машину. Ее дыхание было хриплым и надрывным, как будто она пробежала марафон. Или как будто впервые села за руль.
Шварцман ехала медленно, чем приводила в ярость всех остальных водителей. На Ван-Нессе машины гудели клаксонами и проносились мимо.
– Найдите себе водителя, мисс Дейзи!3 – сердито крикнул кто-то.
Минута-другая – и позади нее уже никого.
Шварцман выключила обогрев и приоткрыла окно. Твой дом в безопасности. После доставки цветов у каждого входа в здание были установлены камеры. Четыре новых охранника дежурили на этажах и на лестничных клетках, а за стойку был добавлен второй консьерж, чтобы вестибюль ни на минуту не оставался без присмотра. Дом не просто в безопасности. Он практически превращен в крепость. При этой мысли ей заметно полегчало.
На Джексон-стрит Шварцман свернула направо. Туда же тотчас свернула еще какая-то машина, ехавшая следом. Это был многолюдный город – не то что пригороды Гринвилла; здесь позади вас всегда кто-то находится. Она посмотрела в зеркало заднего вида; машина проследовала за ней мимо одного знака «стоп», затем мимо другого.
«Ладно, – сказала она себе. – Сворачивай».
И свернула влево.
Машина – следом за ней.
Включив на полную мощность кондиционер, Анна оглянулась, но фары были слишком яркими, чтобы разглядеть водителя. Тени создавали впечатление, будто на пассажирском сиденье тоже кто-то сидел. Шварцман вглядывалась в зеркало заднего вида, пытаясь разглядеть лицо водителя. Она узнала бы округлую челюсть Спенсера, его сжатый рот. Едва не врезалась в припаркованную машину. Резко крутанув руль влево, почти вскрикнула, но крик застрял у нее в горле.
– Возьми себя в руки, – сказала она вслух.
В течение шести месяцев, прошедших с тех пор, как Шварцман нашла работу в Сан-Франциско, она чувствовала себя в безопасности. Не было никаких признаков того, что Спенсер пытался связаться с ней или что он вообще знал, где она.
По крайней мере, до телефонного звонка в морг, когда он сказал ей, что ее мать в больнице.
Затем эти желтые цветы под дверью.
Пока она жила в Сиэтле и училась на врача, Спенсер ни разу не показал своего истинного лица. По крайней мере, этому не было доказательств.
Но все это время он неким образом следил за ней. Записки, которые она находила в своем шкафчике в больнице. Все как одна напечатанные на машинке. Туманные по содержанию.
Удачи на устных экзаменах.
Ты обращалась с пациентом в палате 3107 как профессионал.
На всех записках подпись – В.Ю.Д. Ваш Южный Джентльмен. Шутка из более светлого периода их брака.
Нигде не задокументированная.
Две записки могли прийти всего за одну неделю, зато целые месяцы могли пройти в тишине. Анна никогда не знала, чего ожидать. Или когда.
Однажды она была в баре с компанией студентов медицинского факультета. В середине вечера официант остановился у столика, чтобы сообщить, что ее муж на линии и ему нужно срочно поговорить с ней. Когда она сказала, что у нее нет никакого мужа, он официальным тоном уточнил:
– Вы Аннабель Шварцман?
Она была вынуждена ответить на звонок. Хотя тот длился всего несколько секунд, его низкий, довольный смешок до сих пор посещал ее в кошмарных снах. Позже она выяснила, что он отследил ее по кредитной карте.
Однажды вечером, в Сиэтле, вернувшись с занятий, Шварцман обнаружила на подушке кусок своего любимого мыла с запахом жимолости, производимого в Гринвиллле, – в подарочной упаковке, украшенной желтым бантом.
Она положила его в пакет и отнесла к местному адвокату, который специализировался на делах о домашнем насилии. Тот помог ей нанять частного детектива для расследования угроз со стороны Спенсера. Опыт стоил тысячи долларов, которых у нее не было. Чтобы заплатить детективу, она устроилась ординатором еще в одну больницу Сиэтла, три месяца работала по выходным.
Детектив не обнаружил ничего, что доказывало бы то, что, помимо порядочного гражданина и успешного бизнесмена, Спенсер был кем-то еще.
Адвокат посоветовал ей бросить это дело.
– В случае с таким человеком невозможно ничего доказать, – сказал он ей. – Вам будет только хуже.
Шварцман не спросила, что он имел в виду под «таким человеком». Она уже знала. Бездушным. Опасным. Безжалостным. С тех пор как она уехала из Южной Каролины, Спенсер ни разу не заходил дальше угроз в виде записок и телефонных звонков.
Но это не было ни запиской, ни телефонным звонком. Это было убийство. Причастность к нему Спенсера означала бы, что он осмелел и способен на все…
Нет, это наверняка совпадение. Здесь она в безопасности. В этом городе повсюду люди. Ты не одна.
Чтобы подтвердить свою теорию, Шварцман ехала медленно, осматривая улицу. Вот. Пара выгуливает крупного пса. Что-то вроде волка. Хаски. Увы, машина по-прежнему оставалась позади нее. Она притормозила почти до полной остановки. Пусть машина обгонит ее или свернет. Наверняка водитель не станет ждать. Почему он не подал сигнал?
Машина осталась висеть у нее на хвосте. Шварцман вновь нажала на газ и полетела к концу квартала. Свернула направо, проехала еще два квартала до последнего поворота, который вел к гаражу ее квартиры. Машина неотвязно следовала за ней. Анна не стала сворачивать в свой гараж. Нет. Туда она их не приведет.
Вместо этого подождала, когда машина окажется прямо за ней, и взяла в руки мобильник. Разблокировала экран и нашла номер мобильного телефона Хэла. Держа палец над кнопкой «Позвонить», свернула к тротуару и с силой нажала на тормоз.
Но что мог сделать Хэл? В лучшем случае он сейчас в десяти-пятнадцати минутах езды.
К тому времени все будет кончено. Шварцман приоткрыла дверцу машины и вышла на улицу. Мужество собиралось в ней подобно грозовой туче. Она чувствовала прохладные капельки пота над верхней губой. Кровь отлила от внутренних органов к конечностям, тело приготовилось к битве или бегству. Она направилась к странной машине.
Окно опустилось. Мужчина. Незнакомый.
– Почему вы преследуете меня? – спросила она.
На руле лежали большие руки.
– Я был слишком близко?
– Что вам нужно? – требовательно спросила она и, взглянув на телефон, к своему облечению, увидев на экране номер Хэла.
Женщина на пассажирском сиденье наклонилась к окошку, перегнувшись через мужа.
– Он не хочет признавать, что мы заблудились, – сказала она, кладя руку мужчине на плечо. – Дай ей адрес, Питер. Вдруг она скажет нам, где это.
– Мы ищем Макондри-лейн. Это где-то недалеко от Ливенуорта и Грин. Мы просто едем мимо и решили провести сегодняшний вечер с друзьями.
Шварцман с облегчением выдохнула, колени ее ослабли.
– Это там, – сказала она, беря себя в руки, и указала на свой собственный дом. – На углу поверните налево, и поезжайте дальше до конца квартала. Получите у ночного сторожа пропуск на парковку. Или найдите парковку на улице.
– Видишь, Питер, – сказала ему женщина. – Я знала, что мы совсем рядом. Мы едем из Чико в Санта-Барбару. На свадьбу…
Шварцман не стала дослушивать объяснение до конца. Ее парасимпатическая нервная система вновь заявила о себе. Пустой желудок свело болью, ее мутило, кружилась голова. Анна вернулась к машине. С запертыми дверями и пристегнутым ремнем безопасности она снова смогла дышать.
Пара подъехала к ней. Слишком близко. Она даже вздрогнула. Женщина приветливо помахала ей.
Шварцман подождала, пока они свернут за угол. Затем выполнила незаконный разворот и покатила по переулку к гаражу. С помощью ключ-карты открыла охраняемую дверь гаража и помахала ночному сторожу.
Все было как и всегда.
Или нет? Что-то не так… Было ли с ее стороны безумием думать, что за смертью Виктории Стайн стоит Спенсер? Было ли безумием считать, что это не так?
Записки, подарки, неудобные звонки – все это было неприятно и пуга`ло. Когда Шварцман получила заказное письмо, в котором говорилось, что муж подал на нее в суд за нарушение брачного контракта, она потратила пятьсот долларов на адвоката, чтобы удостовериться, что он не прав. Удивительно, но даже в Южной Каролине женщина имела право оставить мужа. Не то чтобы для Анны это имело значение…
Независимо от того, позволял это закон или нет, для Спенсера – точно нет. Постоянные уловки и розыгрыши действовали на нервы, постоянно напоминая, что она никогда не будет полностью свободной.
Шварцман была вынуждена поверить, что все это сделано для того, чтобы вернуть ее в Южную Каролину. Она не могла даже представить себе, к чему еще приведут его выходки.
Но убийство все изменило.
Цветы, жертва, похожая на нее; то, что эта женщина родом из Спартанбурга. Кулон. Ставки теперь намного выше, а значит, что-то изменилось. Что побудило его к убийству?
Если только это не имеет никакого отношения к Спенсеру…
Она ни на секунду не верила в это.