Экопсихология. Парадигмальный поиск - читать онлайн

Глава 1. Общность методологических проблем психологии восприятия и физики движения и времени[7]

Вышедшая в 2013 г. книга P. M. Нагдяна написана на стыке психологии и философии физики. Она посвящена анализу старого вопроса об истинности наших знаний, о психологических возможностях и ограничениях их использования в качестве адекватного средства познания внешнего (физического) и внутреннего (психического) мира человека. Я не буду пересказывать и анализировать ее содержание – лучше ее вдумчиво прочитать, – а остановлюсь на тех причинах, которые, на мой взгляд, делают эту книгу актуальной и интересной для психологов, физиков и философов, склонных к рефлексии того, что они исследуют, как они исследуют и в какой мере познавательные возможности нашего мышления позволяют нам приблизиться к пониманию физической природы вещей и психической природы самого человека как познающего субъекта. И в этом контексте возникает вопрос: что же такого общего есть между психологией восприятия и физикой движения и времени, которое заставляет психологов «вторгаться» на территорию физических исследований природы вещей?

Соотношение психологии и физики как научных дисциплин носит исторически давний и в определенном смысле парадоксальный характер.

С одной стороны, начиная с эпохи Нового времени становление психологии как самостоятельной науки происходило и продолжает происходить под мощным влиянием физики как классического образца научного исследования: от научной логики исследовательского мышления до критериев достоверности экспериментальных результатов. В качестве иллюстрации приведу только два примера. Первый – это парадигмальный переход от классической психологии восприятия, построенной в контексте «атомарно»-ассоциативной логики классической (механистической) физики (Вундт, 1912; Сеченов, 1947; Титченер, 1914 и др.), к гештальтпсихологии восприятия, которая построена в контексте «полевых» динамических взаимодействий, привнесенных в психологию из теории относительности и квантовой механики (Wertheimer, 1925; Koffka, 1935 и др.). Второй пример мы наблюдаем сейчас, когда физика, точнее сказать – философия физики, на современном этапе ее развития переживает парадигмальное осмысление своих методологических позиций в направлении «классическая физика – неклассическая физика – постнеклассическая физика». И вслед за этим, как отражение рефлексивного анализа парадигмального развития классической и современной физики, появляется целый ряд методологических работ по психологии, анализирующих развитие психологии в том же направлении: классическая, неклассическая и постнеклассическая парадигмы в психологических исследованиях.

С другой стороны, такие базовые для физики понятия и категории, как пространство, время, движение, скорость, взаимодействие и т. п., до сих пор относятся к числу психологических проблем, пока не имеющих общепринятого научно-психологического решения. Несмотря на тысячи исследований по психологии восприятия и две тысячи лет их истории, проблема психических механизмов, обеспечивающих порождение пространства, времени, движения и тому подобного в виде ощущений, образов, представлений, понятий, продолжает решаться на уровне феноменов восприятия и разного рода эмпирических данных, представляющих результативный, «продуктный» уровень (срез) психических актов (Панов, 2004). Причиной этого является то, что в качестве исходных предпосылок используются, как правило, эмпирические данные о результатах (продуктах) свершившихся актов восприятия и физикальные (привнесенные из физики) представления об указанных свойствах и отношениях. Это было хорошо показано Миракяном и его сотрудниками на проблемах константности восприятия, восприятия формы, движения объектов и стабильности и других пространственных свойствах окружающего мира (Миракян, 1990, 1999, 2004; Миракян и современная психология восприятия, 2010; Миракян, Панов, 1995; Панов, 1998, 2004 и др.).

Так, в наших исследованиях зрительного восприятия движущихся и неподвижных объектов, проведенных под руководством Миракяна, показано, что восприятие скорости изучалось и продолжает изучаться либо исходя из физического ее понимания – как соотношения расстояния, пройденного движущимся объектом за определенный промежуток времени, либо опираясь на уже отраженные в акте непосредственно-чувственного восприятия ощущения пространственного положения движущегося объекта.

Определяющее влияние такого понимания при изучении восприятия движения обнаруживается уже в самих определениях восприятия движения как объекта исследования. В качестве примера приведем только два из них:

«Если два предмета изменяют относительно друг друга свое положение, то нам кажется, что движется тот из них, изображение которого на сетчатке перемещается, или для фиксации которого нам следует сделать следующее за ним движение глаза» (Вундт, 1912, с. 700–701). Как видим, в качестве системы отсчета, причем изначально неподвижной, Вундт использует пространство (рецепторное поле) сетчатки или же окружающее наблюдателя пространство, координатным центром которого является сам наблюдатель.

«Восприятие движения есть результат изменения воспринимаемого положения объектов» (Рок, 1980, с. 239).

Из приведенных определений видно, что под восприятием движения действительно понимается отражение только изменения пространственного положения воспринимаемого объекта относительно некоторой системы координат, что полностью соответствует физикальному, более того – механистическому, пониманию движения.

И действительно, несмотря на разнообразие теоретических представлений о восприятии движения, все они имеют общее исходное логическое основание – физическое представление о движении как пространственном перемещении объекта относительно некоторой системы отсчета, что приводит к абстрагированию от реальных условий протекания процесса восприятия движущегося объекта, в том числе и к абстрагированию этого процесса от происходящего в нем восприятия других сопредставленных свойств движущегося объекта: его формы, величины и т. п. (Панов, 1998).

А что думают по этому поводу физики?

Оказывается, физики сами затрудняются ответить на такие «простые» вопросы, как «Что такое движение, скорость и время?». Для подтверждения приведу краткий анализ исследования восприятия времени и скорости, которое было проведено Ж. Пиаже по просьбе А. Эйнштейна. Очень знаменательна аргументация этой просьбы: «во-первых, в силу того, что в физике связь этих понятий образует порочный круг (скорость определяется временем и пространством, а время измеряется только при помощи скорости), и, во-вторых, в силу того, что в классической механике время является более непосредственным и элементарным понятием, чем скорость, тогда как в теории относительности время зависит от скорости» (Пиаже, 1966, с. 10).

Аргументация знаменательна тем, что она показывает наличие неопределенности исходных понятий, используемых физиками для понимания даже таких «простых» и базовых для физического исследования явлений, как движение, скорость и время, когда одно из них взаимно определяется через другое. Однако если обратиться к психологическим исследованиям движения, скорости и времени, то мы обнаружим аналогичную понятийную неопределенность, когда одни перцептивные феномены объясняются через результаты отражения в непосредственно-чувственном процессе других аналогичных феноменов. Для примера представим логику восприятия «движения» в несколько упрощенном для наглядности виде. Так, классическое объяснение восприятия «движения объекта» строится на том, что объект восприятия изменяет свое «пространственное положение» относительно «пространственного положения» других объектов или самого наблюдателя (его глаза), то есть на основании результата восприятия «пространственного положения». Но чтобы было воспринято «пространственное положение» объекта, должна быть воспринята его «форма». И в то же время восприятие «формы» зависит от того, находится данный объект в движении или он неподвижен, а для этого должно быть воспринято «движение» (или «неподвижность») этого объекта. В результате мы вернулись к тому, с чего начали, – к восприятию «движения»: движется или неподвижен данный объект восприятия. Еще более неопределенным такой способ объяснения становится, если мы за исходные данные берем результат восприятия «пространственного положения» самого наблюдателя (его тела, глаз), потому что в естественных условиях даже в краткие промежутки времени (несколько десятков миллисекунд) глаз успевает совершить несколько видов микро – и даже макродвижений, да еще на фоне собственных движений тела наблюдателя (Барабанщиков, 1990; Белопольский, 2007; Притчард, 1974; Ярбус, 1965 и др.). Если же обратиться к анализу исходных оснований изучения восприятия скорости, то и здесь мы увидим, что в качестве таковых традиционно выступают те же физические представления о движении, пространстве и времени, которые являются исходными и для изучения восприятия движения. Вследствие чего психологическое содержание непосредственно-чувственного процесса восприятия скорости явно или неявно подменяется абстрактно-логическим отношением пространственных характеристик движущегося объекта к временным условиям его восприятия (Миракян, Панов, 1985; Панов, 1998, 2004).

Аналогичный порочный логический круг образуют попытки объяснить восприятие движения на основе как бы уже воспринятой неподвижности пространственного положения наблюдателя (сетчатки его глаза), а затем объяснить восприятие неподвижности фона, относительно которого движется прослеживаемый наблюдателем объект (изображение объекта на сетчатке предполагается неподвижным, а изображение фона – движущимся), на основе как бы уже воспринятого движения этого прослеживаемого объекта (там же).

Для иллюстрации этих рассуждений вернемся к исследованию, проведенному Ж. Пиаже (1966). Приняв предложение Эйнштейна и проведя исследования формирования понятий и восприятия времени и скорости, Пиаже пришел к двум выводам: «1) Существует первичная интуиция скорости, которая не зависит от длительности (но, естественно, зависит от порядка пространственной или временной последовательности): это интуиция "обгона", выражающаяся в том, что тело А воспринимается движущимся быстрее, чем В, если вначале оно было сзади и затем оказалось впереди его; это чисто порядковое понятие сохраняется до 8–9 лет, и его достаточно для объяснения всех известных перцептивных явлений (при подвижном и неподвижном взгляде). 2) Формирование восприятий и понятий длительности, наоборот, предполагает всегда отношение к скорости (скорость-движение, скорость-частота, ритм и т. д.) в том, что касается прожитого времени, как такового времени, которое оценивается через посредство внешних явлений» (там же, с. 10–11).

Как видим, в отличие от сетчаточно-моторного и феноменологического подходов[8], построенных на физикальных представлениях о движении, скорости, времени и т. п., Пиаже рассматривает скорость (движение) более первичным, чувственно более ранним перцептивным образованием, чем длительность (время), что уже не дает возможности объяснить восприятие движения как отражения изменения положения воспринимаемого объекта в уже отраженных пространстве и времени. Согласно Пиаже, в основе первичной интуиции скорости лежит чисто порядковое отношение, содержащее по крайней мере две операции: 1) восприятие того, что вначале тело А было сзади тела В, и 2) восприятие того, что затем тело А оказалось впереди тела В.

С нашей точки зрения, существенным здесь является то, что каждая из этих операций уже включает в себя как данность следующие продукты восприятия: восприятие самого «тела А», восприятие самого «тела В», восприятие «пространственной локализации» того и другого, а также восприятие «пространственного отношения» между ними: «сзади», «спереди». Непосредственно-чувственной основой этих продуктов являются, по Ж. Пиаже (1978), первичные эффекты поля и последующие их операциональные преобразования («встречи», «купляжи» и т. п. эффекты).

Аналогичный отказ от использования механистического понимания движения в качестве исходного основания при изучении восприятия движения объектов и переход на «операциональное» представление процесса восприятия движения можно увидеть в подходах, предлагаемых и другими современными исследователями.

Так, Дж. Гибсон (1988, с. 42) совершенно справедливо утверждает, что движение как объект восприятия – это не то движение, которое изучается в механистической физике: «Движение предметов в окружающем мире представляет собой явление совершенно иного порядка, нежели движение тел в пространстве… Движение в окружающем мире в действительности столь существенно отличается от движения, которое изучал Исаак Ньютон, что лучше представлять его себе в виде изменений структуры, а не как изменение положения точек; в виде изменений в компоновке, а не как движение в обычном смысле слова».

В своем понимании движения как объекта восприятия Гибсон отмечает, что прерывистость воздействия стробоскопического источника на сетчатку глаза оказывается несущественной, если и при стробоскопическом и при действительном движении объекта порядок его воздействия одинаков, например «лево-право», «до-после». На основании этого тезиса он делает вывод, что стимулом для восприятия движения может выступать упорядоченность воздействия на сетчатку, а не собственно «движение» объекта. Нетрудно заметить, что здесь мы имеем дело с вариантом той же логики абстрактно-логического расчленения движения объекта на отдельные его пространственные позиции (локализации), которая лежит в основе эпистемологического подхода Пиаже, но спроецированной на сетчатку глаза. С той же целью – уйти от механистического объяснения восприятия движения и пространственного положения – Гибсон использует в качестве субъективной системы отсчета «край поля зрения», как это делал задолго до него Э. Мах (1908). Однако нетрудно понять, что саму логику рассуждений это не меняет, потому что остается вопрос: каким образом воспринимается «движение» и «неподвижность» самого «края поля зрения».

Для объяснения восприятия пространственных свойств окружающей среды Гибсон активно использует введенное им понятие светового потока (в некоторых переводах – «светового строя»). Световой поток, по-разному объемля и отражаясь в среде, характеризуется такой бесконечной вариативностью, в которой, тем не менее, любому фрагменту окружающего мира соответствует тот или иной инвариант.

Постулирование априорного наличия такого инварианта – это то, что Миракян (1990) обозначил как постулирование «имплицитной самости» объекта. Только в классических теориях восприятия в роли этой самости рассматривались физические свойства объектов (форма, движение) или их феноменологические отношения (фигура-фон), а Гибсон в качестве таковой предопределяет указанный инвариант, оставляя открытым вопрос, посредством какого перцептивного механизма осуществляется первичное порождение существования этого инварианта.

Существенно также отметить, что «Гибсон называл свою теорию "прямой", "непосредственной", подчеркивая тем самым, что главная задача заключается в установлении прямой, непосредственной связи между образами и инвариантамистимулами. Никакого промежуточного процесса (нервного или психического), опосредствующего эту связь, с точки зрения Гибсона, нет» (Логвиненко, 1988, с. 11).

Методологическая невозможность представить и осмыслить реальное движение характерным для человеческого мышления дискурсивным способом – через понятийную дискретизацию движения на отдельные его пространственно-фиксированные моменты (локализации) – была продемонстрирована еще в античной философии Зеноном (Фрагменты ранних греческих философов, 1989).

Известны четыре аргумента, которые называются апориями Зенона и которые логически доказывают невозможность движения, несмотря на то, что оно есть. Один из них, «Стрела», излагается (по Симпликию) следующим образом: «Летящая стрела покоится в полете, коль скоро все по необходимости либо движется, либо покоится, а движущееся всегда занимает равное себе пространство. Между тем то, что занимает равное себе пространство, не движется. Следовательно, оно покоится» (там же, с. 310).

Нетрудно заметить, что в качестве логического основания для построения своей апории (т. е. логического противоречия) Зенон использует по сути те же продукты непосредственно-чувственного восприятия, о которых говорилось выше при анализе исходных оснований традиционных теорий восприятия движения. Действительно, фраза «все по необходимости либо движется, либо покоится» говорит о том, что Зенон изначально постулирует данность «движения» (следовательно, уже воспринятого) и данность «неподвижности» (тоже уже воспринятой) как имплицитную самость «всего». При этом именно как имплицитная самость (т. е. понятийная данность (Миракян, 1990, 1999, 2004)) свойства «движение» и «неподвижность» обособлены друг от друга и даже противопоставлены друг другу: «либо движется, либо покоится».

Более того, они абстрагированы не только друг от друга, но и от других пространственных свойств объектов, составляющих «все», так как «движение» и «покой» соотносятся только друг с другом и безотносительно к другим пространственным свойствам объектов, составляющих «все». Это подтверждается следующим выражением: «движущееся всегда занимает равное себе пространство», которое означает, что Зенон постулировал данность «формы» движущихся объектов как то, что определенно заполняет пространство. «Форма» здесь выступает в роли еще одного продукта уже свершившегося восприятия, абстрагированного от своего непосредственно-чувственного процесса и от отражения в этом процессе других свойств объектов, в частности их «движения». Из того же выражения следует, что «форма» отождествляется с «пространством», которое занимает объект, и, значит, «пространство» постулируется тоже как данность продукта уже свершившегося процесса его восприятия, опять же обособленного от других результатов восприятия и абстрактно-логически противопоставленного им, в частности «движению» и «форме» движущегося объекта.

Таким образом, видно, что способ построения Зеноном апории «Стрела» тот же, что и способ построения предмета исследования процесса восприятия движения объектов нашими современниками, а именно: абстрактно-логическое («продуктное») представление о движении как обособленном свойстве объекта, которое логически противопоставляется другим сопредставленным и также мысленно обособленным его пространственным свойствам и которое нерефлексивно переносится на непосредственно-чувственный процесс зрительного восприятия движущегося объекта.

В другой формулировке (в изложении Филопона) апория «Стрела» звучит еще более «продуктно»: «Все, говорит он (Зенон. – В. П.), что находится в равном самому себе пространстве, либо покоится, либо движется, однако двигаться в равном самому себе пространстве невозможно, следовательно, оно покоится. Стало быть, летящая стрела, находясь в каждый из моментов ("теперь") времени, в течение которого она движется, в равном себе пространстве, будет покоиться. Но раз она покоится во все моменты ("теперь") времени, число которых бесконечно, то она будет покоиться и в течение всего времени. Однако, согласно исходной посылке, она движется. Следовательно, движущаяся стрела будет покоиться» (там же, с. 310). Эта формулировка апории интересна тем, что определение стрелы в «каждый из моментов ("теперь") времени» есть не что иное, как ее локализация в пространстве с помощью локализации во времени, то есть по сути то же, что делают представители операциональной парадигмы, когда они постулируют «пространственную локализацию» объекта в качестве эмпирического основания для объяснения восприятия движения.

Апории Зенона ясно показывают, что, в отличие от исследователей восприятия движения в классической и современной психологии, этот древний философ отчетливо понимал свойство человеческого ума отождествлять, выражаясь нашими терминами, опосредованно-мыслительный и непосредственно-чувственный уровни психического отражения и откровенно использовал это для построения своих логических парадоксов.

Почему же это происходит?

Дело в том, как показывает А. И. Миракян (1999, 2004), что глубинной основой, психологической предпосылкой и необходимым условием формирования мышления, в том числе и исследовательского, выступают практические (эмпирические) действия человека с вещными (предметными) свойствами и отношениями окружающего мира. Поэтому, во-первых, психические процессы предстают перед нами не в непосредственной своей данности, а, как уже говорилось, в виде своих результатов (продуктов) продуктных, которые в данном случае предстают как феномены восприятия. Причем эти процессы предстают перед нами опять же не в своей непосредственной форме своего осуществления, а в опредмеченном виде – то есть через их предметное содержание, обусловленное эмпирическим характером взаимодействия человека с окружающим миром. Это означает, что действительным предметом исследования для нас выступает не процесс восприятия в его «чистом виде» (вспомним в физике понятие «идеальный газ»), а как процесс восприятия именно «формы», процесс восприятия именно «движения» или других «пространственных свойств и отношений». Следовательно, когда мы пытаемся в качестве предмета исследования представить процессуальную сторону психического, то эта процессуальность психического поневоле предстает перед нами, образно выражаясь, сквозь призму эмпиричности и предметной опосредованности самого способа исследовательского мышления, то есть исходя из продуктной (результативной) стороны психики, а не из ее собственной процессуальности.

И здесь мы сталкиваемся с еще одним наивным вопросом: а что такое процессуальность, процесс, то есть изменение чего-то во времени?

Логика[9] полагания «процессуальности» психического в качестве предмета исследования строится, как известно, на понятиях (категориях) пространства и времени. Однако по тем же причинам наше (человеческое) мышление осмысливает такие явления, как «изменение», «время», «динамичность», «процесс», «процессуальность», представляя и описывая их с помощью пространственных представлений, понятий и отношений, то есть опосредствуя «время» и его «изменение» пространственными представлениями и отношениями. Вспомним тот же метод срезов, декартову систему координат (возможны и другие аргументы). Если проделать мыслительный эксперимент, то обнаруживается, что мышление может осмысливать «время» только в форме «пространственных отношений». Иначе говоря, мышление описывает «время» опять же не в непосредственной его данности (реальности), а опосредствуя (и, значит, подменяя) его пространственными представлениями и отношениями. Это означает, что в силу данной особенности мышления мы определяем «процесс» и «развитие» психики в пространственно-опосредованной форме.

Но пространственность окружающего мира суть тоже продукт психического отражения, причем в разных формах его опосредования. В частности, в психологических исследованиях (в других, кстати, тоже) «пространство» как исходная категория научно-психологического исследовательского мышления имеет разный смысл, разный характер (Панов, 2004). Так, в рамках классической психологии (структурализм В. Вундта и др.) постулируется абсолютный характер пространства (т. е. независимость его свойств от объектов, его заполняющих), в гештальтпсихологии постулируется относительный характер пространства (т. е. зависимость его свойств от объектов, его заполняющих), в экологическом подходе Дж. Гибсона (1988) постулируется непосредственная данность окружающего пространства как среды обитания (т. е. зависимость его воспринимаемых свойств от способа жизнедеятельности субъекта восприятия), в концепции оперативности психического отражения Д. А. Ошанина (1998) пространственность объекта восприятия непосредственным образом зависит от предметного действия, в рамках которого осуществляется акт восприятия данного объекта (функциональная деформация пространственных свойств объекта восприятия), в трансцендентальной психологии восприятия А. И. Миракяна (Миракян, 1999, 2004; А. И. Миракян и современная психология восприятия, 2010) пространственность окружающего мира порождается в непосредственном акте восприятия и обусловлена не только задачей действия, но и структурно-процессуальной анизотропностью самой отражательной системы, вследствие чего необходимым условием и принципом порождения пространственности является анизотропное искажение принимаемых воздействий. В итоге становится понятно, что «процессуальность» психического как объект и предмет исследования непосредственным образом зависит от того, какой смысл вкладывает исследователь (его мышление) в понятие пространственности окружающего мира и в конечном счете в понятие пространства как категории исследовательского мышления (Панов, 2004).

В самом общем виде и под условными названиями[10] целесообразно выделить по крайней мере три такие парадигмы понимания времени как объекта исследования.

Практическая парадигма, когда мышление человека не отягощено рассуждениями и рефлексией того, что есть пространство и время как реальности, требующие восприятия, осмысления и познания. Человек, как субъект-наблюдатель, не выделяет себя из окружающего мира и событий, в нем происходящих, поскольку он еще не наблюдает событий, не живет в них, а живет ими, проживает их. Поэтому для такого человека-субъекта «время» как объект восприятия и познания не существует, потому что он не субъект познания, а субъект действия (жизнедействия). Или, другими словами – в аристотелевских понятиях, – реализация его энтелехии (спонтанной действенности) ограничена его биологической сущностью. Бытие времени и человек как субъект бытия времени онтологически (в своем собственном бытии) совпадают друг с другом и потому в познавательном (гносеологическом) смысле не существуют.

Физикально-абсолютная парадигма мышления, когда пространство и время мыслятся как самостоятельные и даже обособленные друг от друга реальности окружающего мира. Эти реальности представляются (осмысливаются) человеком как своеобразные абсолютные вместилища, в которых (а) находятся тела (живые и неживые объекты разного масштаба) и, соответственно, происходят те или иные события и (б) свойства которых не зависят от свойств объектов (событий), их заполняющих, а также и от свойств субъекта-наблюдателя. В качестве эмпирического основания для выделения пространства и времени в качестве объекта познания выступают непосредственно-чувственные данные, подтверждаемые непосредственно практической (предметной) деятельностью человека и абстрагированные от реального процесса их восприятия и тем самым от самого наблюдателя. Например, согласно непосредственным данным зрительного восприятия, Земля относительно Солнца неподвижна и имеет плоскую поверхность, но Солнце, звезды и Луна движутся относительно поверхности Земли (и, естественно, наблюдателя, находящегося на ней). Субъект-наблюдатель неподвижен. Пространство и время прямолинейны[11]. В предельной форме этот способ мышления (парадигма мышления, если хотите) нашел свое выражение: в античной философии – в апориях Зенона, в математике – в геометрии Евклида, в античной астрономии – в геоцентрической системе мироздания (Птолемей), в физике – в классической (механистической) физике (Ньютон, Галилей), в астрономии Нового времени – в гелиоцентрической системе мироздания, в философии Нового времени и позже – от «правил для ума» Декарта до постулирования Кантом пространства и времени в качестве априорных категорий нашего мышления, наконец, в психологии – в классических теориях восприятия пространства, времени и движения (Вундт, 1912; Сеченов, 1947; Helmholtz, 1896; Hering, 1879 и др.) и их современных вариациях (Грегори, 1963; Рок и др.), а также в психофизике. Бытие времени здесь абстрагировано от бытия пространства и от реального бытия субъекта-наблюдателя и не зависит от последнего.

Физикально-относительная парадигма (способ мышления), когда пространство и время представляются как реальности, которые физически (в данном случае – объективно) не существуют раздельно друг от друга, а, напротив, образуют своеобразную взаимосвязанную «непрерывность» (континуум). Причем пространственно-временные свойства этого континуума существенным образом зависят от пространственно-временных, гравитационных, динамических и тому подобных свойств заполняющих их объектов и (!) от скорости движения субъекта-наблюдателя. Бытие времени рассматривается как четвертая координата единого пространства-времени (Минковский, 1935). В микро – и мегамасштабах пространство-время бытия характеризуется криволинейностью, в пределе доходящей до спиралевидности. В дополнение к линейным взаимодействиям (предмет и исходная предпосылка классической физики) приходит представление о полевых взаимодействиях. Этот способ мышления нашел свое яркое выражение в теории относительности Эйнштейна и других вариантах неклассической физики. Принципиально, что именно здесь открылась ограниченность человеческого восприятия и мышления для познания пространственно-временных свойств бытия. Появляется осознание зависимости познания пространственно-временных свойств бытия от масштаба пространственно-временных характеристик бытия самого субъекта-наблюдателя и вышеуказанной дискурсивной ограниченности человеческого мышления. Противоречие между указанной ограниченностью парадигмального мышления и бесконечной континуальностью свойств физической реальности как объекта исследования привело, как известно, к появлению разного рода физических парадоксов и таких принципов, как принципы неопределенности, дополнительности и эффекта наблюдения (Гейзенберг, 2004; Бор, 1961 и др.).

Однако, возвращаясь к психологии, именно этот способ мышления послужил парадигмальным основанием для концептуализации перцептивных феноменов в качестве эмпирических оснований гештальтпсихологии и оформления ее в самостоятельное направление в психологии (Осгуд, 1975; Koffka, 1936; Wertheimer, 1925 и др.). Частично и в определенном смысле этот же способ мышления нашел свое проявление в экологическом подходе к восприятию Дж. Гибсона (1988) – принципы инвариантности и экологической валидности.

Для деятельностной парадигмы (способа мышления) основополагающим становится принцип обусловленности психических актов деятельностью субъекта, что применительно к восприятию в наиболее развитой форме было разработано в понятиях перцептивного действия (Леонтьев, 1972; Величковский, 1982, Зинченко, Вергилес, 1969 и др.) и оперативного образа (Ошанин, 1998). А в другой ипостаси этой парадигмы в качестве исходного принимается принцип субъектности, что послужило основанием для выделения субъектно-деятельностного направления реализации деятельностного подхода (Рубинштейн, 2003; Абульханова-Славская, 1973; Брушлинский, 1994; и др.). В этой логике «время бытия субъекта» становится продуктом становления системы «бытие – человек», которая в нашем случае конкретизируется в виде системы «бытие времени (пространства-времени) – бытие субъекта отражения времени (как носителя активности, деятельности, личностных, перцептивных и иных психологических свойств)».

Несмотря на явные различия перечисленных парадигм понимания и изучения времени как предмета психического отражения, их все (за исключением первой) объединяет изначальная отягощенность (опосредованность) физикальными представлениями и понятиями о времени, пространстве, движении, скорости, которые по сути являются различными продуктами психического отражения объективного пространства-времени реального бытия, абстрагированных от непосредственного процесса восприятия и условий его осуществления (Миракян, Панов, 1985; Панов, 1998). И это понятно, потому что объективность указанных понятий пространства и времени подтверждалась физикой и математикой, как образцами и вершинами естественно-научного мышления. Однако, как было сказано выше, даже сами физики на методологическом уровне сталкиваются с неопределенностью этих понятий, о чем свидетельствует вышеприведенная просьба А. Эйнштейна к Ж. Пиаже специально исследовать психологическое формирование понятий и восприятий времени и скорости.

В чем же причина вышеприведенных методологических проблем?

Дело в том, что в научной психологии мы изучаем не психику как таковую, а именно разнообразные ее проявления (частичные феномены), в которые она «облачена» в зависимости от способа полагания, то есть мышления (как модница облекает себя всякий раз в разные одежды). И в зависимости от особенностей исследовательского мышления мы будем фиксировать психику (в качестве объекта и предмета исследования) «облаченной в одежду» тех или иных своих феноменальных проявлений, но не собственно психику как таковую, которая, проявляясь в каждом из своих феноменов, тем не менее, не сводится ни к одному из них (Панов, 2011).

Более того, человеческий способ мышления, с одной стороны, всегда ограничен теми эмпирическими данными человеческого восприятия, на которых построены понятия и логика этого мышления. Замена одних эмпирических данных, используемых в качестве исходных предпосылок способа мышления, на другие эмпирические данные приводит, как известно, к изменению и способа мышления, и картины мира, воссоздаваемой с помощью данного способа мышления. Для примера достаточно вспомнить Лобачевский versus Евклид, Эйнштейн versus Ньютон и т. д. С другой стороны, для человеческого мышления характерна такая дискретность отображения физического или психического миров в представлениях и понятиях, которая вследствие абстрагированности от отображаемой в них реальности приводит к противоречивым суждениям.

Но в методологическом плане в той же ситуации находится и физика. В зависимости от того, какой способ мышления выбирается (формируется, если хотите), – те виды физической реальности и те их фундаментальные и частные закономерности будут открываться исследователю. Изменение способа мышления (парадигмы, если хотите) меняет и вид исследуемой физической реальности и устанавливаемые исследователем ее законы. Причем, как и в случае с психикой, собственно объективная физическая реальность богаче любых своих отдельных феноменов и закономерностей и не сводится к ним.

Существуют по крайней мере две наиболее общие парадигмы и, соответственно, два способа[12] полагания психики в качестве объекта исследования (Миракян и современная психология восприятия, 2010; Миракян, 1975; 1999, 2004; Панов, 1998, 2004). В основе господствующего до сих пор способа лежит картезианская логика. Согласно этой логике, психика в качестве объекта исследования эксплицируется в апостериорной форме, то есть как эмпирическая фиксация некоего психического явления в ставшей своей форме – в виде продукта состоявшегося, свершившегося психического процесса. Именно этот способ выражен в знаменитом кредо Декарта: «мыслю – следовательно существую» (сначала частный продукт психического процесса в ставшей форме – «мыслю», а затем вывод о более широкой реальности бытия – «существую»). Другой способ своими корнями восходит к аристотелевской логике, согласно которой психика существует в двух формах бытия: «бытия в возможности» и «бытия в действительности». Нетрудно понять, что психика в форме «бытия в действительности» – это и есть та форма психической реальности, которая фиксируется в нашем опыте и посредством опыта и потому соответствует картезианской, апостериорной логике полагания психики в качестве объекта исследования. Если же следовать аристотелевской логике, то психика существует не только в актуальной (проявленной) форме апостериорно эксплицированных психологических функций и свойств человека и не только в превращенной, опредмеченной (в свойствах окружающей среды) форме своего актуального и потому апостериорного (действительного) существования, но и в априорной форме – в форме «бытия в возможности».

Это возможно в том случае, если в качестве системообразующего принципа, объединяющего «человека» и «окружающую его среду» в единую становящуюся систему «человек – окружающая среда», выступает принцип анизотропного формопорождения, в котором объединены принцип образования анизотропных отношений и принцип формопорождения (самопорождения-самосохранения-саморазрушения форм бытия), обусловливающие, в частности, трансцендентальный подход к психологии восприятия и к изучению психики как особой формы бытия (там же), что является пятой предпосылкой наших рассуждений. Необходимым условием реализации принципов анизотропности и формопорождения во взаимодействии двух и более форм бытия является их единость, содержащая их взаимное структурно-функциональное различие. В качестве иллюстративного примера анизотропности, порождающей новую форму физического бытия, можно привести возникновение искры (или молнии), порождаемое различием потенциалов в едином электрическом поле. Примером анизотропности как «единости, содержащей в себе различие», порождающей психическую реальность, может служить структурная симметрия строения и одновременно функциональная асимметрия работы парных органов чувств у человека и других биологических видов живых существ. Но чтобы эта анизотропность могла реализовать себя как процесс порождения психической. реальности в виде, например, пространственных ощущений, она должна принимать воздействие со стороны окружающей среды, причем это воздействие в свою очередь должно находиться в анизотропном соотношении с состоянием рецепторного поля, принимающего это воздействие.

В итоге можно сказать, что идея, необходимость и научная значимость книги P.M. Нагдяна «Очерки метафизической психологии (2013)» обусловлены методологически-анизотропным отношением между психологией и физикой, складывающимся в контексте общности их методологических поисков на современном этапе научного мышления.

Выводы к главе 1

Из вышесказанного можно сделать следующие выводы.

Психика как явление, подлежащее исследованию, всегда предстает перед исследователем в виде феноменологической данности (реакций, ощущений, образа, процессов, состояний, поведения и др. психических феноменов), т. е. со стороны продукта уже свершившегося или осуществляющегося психического акта. Поэтому эксплицировать собственно психику в качестве предмета исследования и, соответственно, изучать ее в форме непосредственно данной психической реальности (образа, процесса, состояния и т. д.) невозможно. По той причине, что наш способ мышления при таком подходе будет ограничен рамками гносеологической парадигмы, каждый раз возобновляя картезианскую, вещную логику «продуктного» способа определения психики в качестве объекта и предмета исследования. Но мы можем сделать объектом исследования условия, необходимые и обеспечивающие возможность порождения действительной формы существования психики в виде той или иной психической реальности, т. е. перейти в онтологическую парадигму исследования. Дело, как говорится, «за малым»: понять, на каких исходных основаниях и каким образом должна строиться логика исследования, предметом которого является не сама «психическая реальность», а «условия», обеспечивающие возможность ее порождения в непосредственном психическом процессе (акте). Как показывают ранее проведенные исследования А. И. Миракяна (1999, 2004), эти основания должны иметь трансцендентальный характер по отношению к психической реальности, подлежащей исследованию. В качестве одного из таких оснований он предлагает рассматривать принцип анизотропности (образования анизотропного отношения). Наши исследования (Панов, 1996, 1998, 2004) показывают, что необходимым условием для этого должно быть онтологическое определение психики – как природной формы бытия, обретающей актуальную (действительную) форму своего существования в процессе становления (формопорождения) системы «субъект психической реальности (например, человек) – окружающая среда», которая тем самым становится онтологическим субъектом формопорождения психической реальности как формы бытия и как предмета исследования психики.

Но перед этим, осуществляя методологический анализ постановки и изучения проблем восприятия, мы неизбежно сталкиваемся с необходимостью определить свое «парадигмальное» отношение к деятельностному подходу, что обусловлено, по крайней мере, следующими причинами.

Во-первых, наибольшее число исследований восприятия проведено в нашей стране в рамках деятельностного подхода. Во-вторых, исследования оперативного образа под руководством Д. А. Ошанина показали, что пространственные характеристики одного и того же «объекта восприятия» могут восприниматься в предметном действии с ним по-разному – в зависимости от задачи данного действия и условий его выполнения. Оказывается, что необходимым условием успешности предметного действия является функциональное искажение (деформация) пространственных свойств и отношений «объекта восприятия», выступающего предметом данного действия. В-третьих, начиная с работ Дж. Гибсона по «экологической оптике», стало происходить своеобразное концептуальное размывание таких базовых для психологии восприятия концептов, как «объект восприятия» и «перцептивный образ», а также к использованию в качестве исходной предпосылки изучения восприятия отношения «субъект жизнедеятельности – среда обитания» вместо гносеологически обусловленного отношения «субъективный (перцептивный) образ – объект восприятия». Остановимся на этом немного подробнее.

Глава 2. Парадигмальная интерпретация концепций А. Н. Леонтьева, Д. А. Ошанина и Дж. Гибсона: гносеологический и онтологический аспекты понимания объекта восприятия и его образа