Дарья торопливо взбежала по ступенькам, слегка подскакивая на каждом шагу и морщась от отвращения. Подъезд ей не нравился. Тут воняло. Не кошачьей мочой, дешёвым пивом или дрянным табаком – к этим-то запахам она давно уже притерпелась. Воняла старость. Подступающей смертью разило из каждой двери, увяданием сквозило из щелей и замочных скважин, беспомощная жалкая немочь плесенью расползлась по ступенькам и стенам. Дарья очень остро чувствовала такие вещи.
Поднявшись на пятый этаж, она замерла, чутко прислушиваясь: не зашуршат ли за фанерными дверями шаркающие шаги любителей подглядывать. Но на этот раз всё вроде бы было тихо. Ни одно седое подобие человека не поспешило взглянуть, кто же отбивал кроссовками дробь по ступеням. Девушка вынула из дамской сумочки, застывшей где-то на середине трансформации в спортивную, зеркальце и придирчиво проверила образ. Всё должно было быть идеально: от прямых русых волос, стянутых в высокий конский хвост, до изящного серебряного крестика, лежащего между ключиц. Макияж, к счастью, не размазался от мелкого дождя, летящего в лицо. Вот что значит не экономить на косметике! Она немного поиграла с молнией толстовки, добиваясь вида достаточно целомудренного, но в то же время не лишённого кокетства, и, наконец, осталась довольна.
Дарья убрала зеркальце в сумку, натянула на лицо деловито-озабоченное выражение и постучалась в крайнюю правую дверь. В обычной ситуации она предпочла бы не касаться ухоженными пальчиками замусоленного дерматина, кое-где прохудившегося и висящего уродливыми лохмотьями, но звонок не работал. От него остались лишь два провода, торчащих из стены – белый и жёлтый.
Подождав минутку, она постучалась ещё раз, громче. Снова никакой реакции. На лице, густо намазанном пудрой, мелькнуло странное выражение: смесь торжества и изумления, но Дарья быстро стёрла его, заменив беспокойством.
– Катерина Меркулна! – крикнула она для верности. – Катерина Меркулна, это ваша соцработница пришла, откройте!
Ноль реакции. Она постучала снова, с силой шлёпая открытой ладонью по двери. Хотелось добавить по фанере и ногой, но старухи-соседки уже, скорее всего, паслись у дверей, жадно глядя на происходящее. А из квартиры тем временем не доносилось ни звука. Дарья постояла ещё немного, озираясь по сторонам, после чего предприняла последнюю попытку. Сжав кулак, она изо всех сил забарабанила по старой фанере.
– Катерина Меркулна-а-а! Откройте, пожалуйста! У вас всё в порядке?!
– Ой! – раздался чуть дребезжащий голос старухи. – Ой, Дарьюшка! Иду, уже иду, милая! Ой!
Старухе потребовалось не меньше двух минут, чтобы добраться до прихожей. Как раз достаточно, чтобы Дарья поправила растрепавшиеся волосы, кончиками пальцев пробежалась по лицу и удостоверилась, что крестик не сбился на сторону.
Сухо щёлкнул старый замок, и дверь распахнулась. Екатерина Меркуловна куталась в тряпку, некогда бывшую шалью, и выглядела усталой и разбитой. Впрочем, иной её Дарья за последние два месяца и не видела. Девушка бочком юркнула в приоткрытую старухой дверь, и с облегчением ощутила, как исчезло жгучее ощущение назойливого взгляда, буравящего спину. Словно убрали прилепленный между лопаток горчичник.
– Ой, Дарьюшка, прости уж, что не открывала, – суетилась вокруг социальной работницы старуха, пока та скидывала кроссовки и обувалась в старые засаленные тапки. – Заснула я что-то, прямо такая слабость на меня напала, деваться некуда было. Устала, должно быть.
– Устали? – глаза Дарьи моментально сузились, сверкнув подозрением и сдержанной радостью. – Чем же вы таким занимались, Катерина Меркулна?
– Так погулять ходила! – ответила старуха, уже шаркая по коридору в сторону кухни.
Впрочем, даже если бы она стояла лицом к девушке, едва ли смогла бы разглядеть моментальную вспышку злости, накрывшую её – настолько быстро Дарья совладала с эмоциями. Она пошла следом, придирчиво оглядывая квартиру, и протянула укоризненно:
– Ну Катери-и-ина Меркулна, ну я же вам говорила, вам не стоит на улицу выходить. У вас здоровье хрупкое. Зачем вы ходили, в магазин? Так я же недавно вам всё приносила, а если что-то сверх требуется – так и сказали бы уж, ну?
– Да какой магазин, нужен-то он мне, – старуха уселась на шаткий стул. – Я же говорю, прогулялась. До поликлиники дошла вот, на лавочке посидела, воздухом подышала.
Дарья тяжело вздохнула, деловито обмахивая стол от крошек. Потом грохнула на плиту чайник с водой, зажгла газ.
– Ну, а если бы вам плохо стало? Представляете, что бы мне за это было? Если бы вы до дома не смогли дойти?
– Да чего тут не мочь-то, Дарьюшка? И помогли мне домой-то прийти…
– Это кто же? Подруги ваши? Так они и сами небось уже…
– Сонюшка помогла, какие подруги. Она молодая девочка, я её ещё вот такой крохой помню.
Руки у Дарьи дрогнули, и она едва не выронила чашку, которую взялась мыть. Справившись с собой, девушка дотёрла коричневую каёмку, оставленную не выпитым вовремя чаем, и медленно перевернула посуду на решётку над мойкой.
– Сонюшка? Это к кому-то из соседок ваших приехала она, родственница?
– Да нет, говорю же, жила она тут раньше. Вот, по делам каким-то вернулась, встретились случайно с ней. А давай чаю попьём?
Старуха сменила тему, не то не желая обсуждать давнюю знакомую, не то, и правда, не придавая случайной встрече значения. Дарья домыла посуду, которой было не очень много, померила Екатерине Меркуловне давление. Оно было чуть повышенным, и женщины, старая и молодая, единодушно сошлись на том, что это последствия прогулки, тяжёлой для усталого и изношенного организма. К тому моменту, как соцработница свернула провода тонометра, как раз вскипел старенький чайник, со свистом выплюнув струю пара из носика. Дарья заварила чай в двух кружках.
– Ну, вы с этим тоже осторожнее! – произнесла она, усаживаясь напротив старухи. – В детстве вы её знали, а вдруг она сейчас мошенницей сделалась? Ну, времена-то такие сейчас, непростые. А вы её в квартиру.
– Сонюшка-то? – бабка махнула рукой. – Да что ты говоришь-то, какой мошенницей. Она очень хорошая девочка! И была, и осталась. Они со Стёпой даже вместе были когда-то. Эх, и красивая пара была! Она такая маленькая, смугленькая… Она китаяночка, Соня-то. Да и потом, я её к себе не звала, а она и не напрашивалась. До подъезда довела меня и побежала по делам. Ну, а я что, задерживать разве стану? Я ж понимаю, работа у всех, дела свои…
– Китаяночка, значит, – вполголоса пробормотала Дарья, и тут же продолжила громче: – Ну вы всё равно, будьте, пожалуйста, осторожнее! Мало ли, знакомые эти старые… Я же за вас волнуюсь!
Екатерина Меркуловна благодарно улыбнулась и торжественно пообещала быть осмотрительнее, на улицу не ходить и никого в дом не приглашать. Мир был восстановлен. Некоторое время они пили чай в молчании, после чего Дарья поднялась и отправилась делать уборку.
Веником и тряпкой она орудовала спустя рукава, больше размазывая грязь по углам, чем наводя порядок. Всё равно подслеповатая хозяйка квартиры едва ли заметит непорядок. Пыль смахнула только с нижних полок, живо закончив с уборкой первой комнаты из трёх. К той, что находилась в дальнем конце коридора, Дарья приближаться и не собиралась, всё равно она была заперта. Зато к спальне хозяйки она подошла с куда большим вниманием. Правда, сосредоточилась она больше на самой комнате, на не на наведении порядка. Выйдя на середину помещения, соцработница глубоко вдохнула, прикрыв глаза. В воздухе витал слабый, но вполне различимый запах мочи. Дарья довольно ухмыльнулась. Она прошлась по рассохшемуся паркету и вскоре обнаружила его источник: плохо замытое пятно возле кровати.
– Ай-яй-яй, Катерина Меркулна… – тихо протянула девушка и быстро стёрла его влажной тряпкой.
Воровато оглянувшись, она перетряхнула старомодную кровать и с удовольствием обнаружила, что простыни были чуть влажными. Не от мочи на этот раз, а от обильного пота. Кроме того, обнаружилась и ещё несколько примет, крайне её обрадовавших: наполовину сорванная с карниза занавеска, рассыпавшиеся по столу старые книжки… Девушка быстро создала видимость порядка, повозила по полу тряпкой, после чего понесла грязную воду в туалет. Проходя мимо, она быстро заглянула в ванную и обнаружила в стиральной машине линялые заношенные трусы и ночную рубашку. Всё мокрое, в желтоватых разводах и резко пахнущее.
Слив воду, Дарья сунула пустое ведро в пространство между унитазом и стеной, после чего вернулась на кухню. Екатерина Меркуловна сидела в напряжённой позе, забыв прихлёбывать из чашки.
– Катерина Меркулна, – старательно делая обеспокоенный вид, произнесла Дарья. – У вас всё в порядке? А то у вас в спальне, там…
– Что? – напряглась бабка.
Дарья несколько секунд помялась, наслаждаясь паникой, отразившейся на лице подопечной. Та явно боялась, что соцработница обнаружит пятно мочи на полу. От стыда ли, от страха ли перед тем, что её унизят, заставив носить памперс, либо и вовсе от того, что ухватистая и напористая девушка отправит в дом престарелых.
– Да штора оторвана была от карниза. Ну, из зажимов выскользнула. Может, вам зажимы новые купить?
Лицо старушки разгладилось. Она нервно рассмеялась, с трудом разжимая морщинистые пальцы и отрывая их от полосатой красно-белой чашки.
– Это я сорвала, – призналась она. – Сорвала, пока… пока спать ложилась. Голова закружилась, вот и уцепилась за неё.
– Ясно! – с лёгкостью согласилась с предложенной версией Дарья. – Ну вы будьте осторожнее, пожалуйста!
– Конечно, Дарьюшка, конечно… Спасибо тебе за всё!
Соцработница улыбнулась старушке, всем своим видом показывая, что ей совсем не сложно.
Она старательно сохраняла на лице максимально доброжелательное выражение вплоть до того момента, пока не распрощалась с Екатериной Меркуловной, пообещав ей зайти через день. Старушка проводила Дарью до двери и закрыла за ней дверь. Социальная работница легко сбежала вниз по ступеням, выскочила из подъезда и с наслаждением вдохнула свежий воздух. Удушливая вонь доживающих свой век стариков осталась позади.
Прошагав через двор пружинистой походкой, она свернула в арку, и там, где уже не было опасности попасться на глаза старухе, наверняка застывшей на наблюдательном посту у окна, позволила раздражению прорваться наружу. Зло зашипев, она нервным движением выхватила из сумочки мобильный и быстро набрала номер. Пока ждала ответа, слушая гудки, чиркала зажигалкой, пытаясь прикурить на промозглом ветру, разгонявшемся в арке, как в трубе.
– Кто, сука, такая Соня?! – рыкнула она в микрофон, едва гудки прервались.
Услышав крик в трубке, Степан отдёрнул телефон от уха и сел, недоумённо моргая. Он потёр опухшее ото сна лицо и скинул ноги с кровати, после чего ещё раз глянул на экран мобильного и ответил:
– Какая Соня?
Дарья закричала зло, отрывисто, многословно. Степан положил руку с телефоном на колено и снова растёр лицо. Он знал, что девушке нужно дать выпустить пар, как следует проораться, прежде чем пытаться разговаривать.
– Я не понял… – лениво протянул он, когда Дарья замолчала, чтобы перевести дух. – Какая Соня, ты можешь по-человечески объяснить?
Положив ногу на ногу, Степан принялся ковырять мозоль на ступне. Засохшую кожу он бросал прямо на пол, второй ногой смахивая под диван. Дарья говорила всё ещё очень сбивчиво, но уже хотя бы без криков.
– Короче… – выдохнул он, устав. – Я без понятия, о ком она говорит, какие там китаянки к ней ходят. Всё, мне некогда.
Парень сбросил вызов и швырнул трубку на подушку. И тут же хлопнул себя пол лбу:
– Соня! Блин, Соня! Откуда вылезла-то, сто лет прошло…
Хмыкая и неразборчиво бубня себе под нос, он прошёл в ванную, помочился в раковину, умылся и несколько раз провёл щёткой по зубам. На этом утренний моцион завершился.
На кухне Степан посмотрел на настенный календарь, повешенный ещё хозяевами квартиры – ни ему, ни Дарье и в голову не пришло бы тратить деньги на такое барахло. Среда, а значит, можно расслабиться. Работы у него не намечалось, а Дарья вернётся не рано – скорее всего, снова будет рыскать по своим барахолкам. Он ходил с ней пару раз, просто за компанию, и мог с уверенностью сказать, что занятия скучнее в жизни попросту не существовало.
Прихватив из холодильника пива, парень направился в комнату. Крышку ноутбука придавливала стопка каких-то брошюрок, притащенных Дарьей раньше. Она даже не стал смотреть на обложки: всё равно ни слова по-русски там не было, а если и было, то на дореволюционном русском, от которого у него болела голова и хотелось спать. Смахнув макулатуру в сторону, он уселся на шаткий стул и с наслаждением открыл бутылку.
– Ну что, потанцуем, девчонки? – молодецки прикрикнул Стёпка, запуская «танчики».
Среда обещала быть очень неплохой.
– Алло, пап?
Соня лежала на кровати, так и не переодевшись в домашнее. За окнами пылал ранний осенний закат, щедро разбрызгивая багрянец по старым бумажным обоям. Где-то лаяла собака, смеялись дети. Тихонько бухала басами аудиосистема в припаркованной возле подъезда машине.
– Да, Соня, привет.
Голос отца звучал серо, безлико, бесконечно устало. Оно и неудивительно – у него молодая жена, почти ровесница Сони, и годовалый ребёнок. Ни поспать, ни своими делами позаниматься.
– Что-то случилось?
В трубке зашуршало: отец, судя по всему, перехватил её и прижал плечом. Что-то шипело на фоне, бормотал телевизор. Готовит, должно быть. Новая его жена этого делать не умела.
– Да нет… – Соня вытянула вверх руку, посмотрела на серый потолок через разведённые пальцы. – Просто захотелось поговорить. Помнишь Екатерину Меркуловну?
Отец запыхтел.
– Н… Нет, не помню. А кто это? А, это твоя преподавательница бывшая? На улице встретила?
– На улице, но это не преподавательница. Это бабушка моего одноклассника. Жила в таком старом доме. На Павелецком проезде, не помню, не то третьем, не то пятом…
– Ага… И что с ней?
Девушке показалось, что она расслышала короткий, старательно задавленный вздох. Это неприятно кольнуло, так что пришлось напомнить самой себе, что уж в двадцать четыре года-то на отца нельзя обижаться за то, что он живёт своей жизнью. В конце концов, она давно не ребёнок.
– Да ничего вроде. Она старенькая совсем уже, я её как увидела, так подумала, – Соня прикусила губу, но всё же продолжила чуть дрожащим голосом: – Подумала, что снова. Как в детстве.
Отец засопел в трубку, скрипнула дверь, и все посторонние звуки исчезли. Фоном для его слов стала глухая тишина.
– Соня, ты о чём? – спросил он осторожно.
Девушка прикрыла глаза рукой.
– Когда я видела… Когда я думала, что вижу мертвецов.
– Соня, – теперь вздох был абсолютно явственный. – Ну ты же сама знаешь, что…
– Что у меня были галлюцинации и расстройство сна. И что ты учил меня просто их игнорировать, не обращать внимания. Что они безвредны я тоже помню, потому что их родило моё воображение. Я именно это себе и сказала тогда, чтобы мимо неё пройти, и…
– Соня! – отец повысили голос, но тут же заговорил тише. – Я понимаю, что тебя это беспокоит. Понимаю, что ты напугана. Что тебе не хочется, чтобы всё это вернулось. И мы уже говорили: это в прошлом. Всё, что с тобой тогда творилось, мы смогли поправить.
Соня кивнула, забыв, что собеседник её не видит. Потом негромко ответила:
– Да. Я знаю.
– Вот и не переживай! Серьёзно, Соня, это всё уже преодолено. Не накручивай себя зря. Ты у невролога была, кстати?
– Да, вот по пути назад и встретила её.
– И что врач сказал? – отец проигнорировал вторую часть фразы.
Соня вздохнула.
– Что я восстановилась.
– Ну вот видишь! Всё у тебя хорошо!
– Угу…
Соня не узнала, собирался ли отец сказать ей что-то ещё, потому что в этот момент в трубке появился новый голос:
– Ту! Ту-у-у!.. Ну еда же горит, ну ты где?
– Иду! – выкрикнул отец мимо трубки и тут же продолжил в динамик: – Дочь, пора бежать. А то без меня пожар, потоп и землетрясение.
– Да-да, конечно. Пока, пап.
– Пока, дочь. И запомни, прошлое осталось в прошлом. Оно не вернётся. Да?
– Угу. Пока.
Отец повесил трубку, не попрощавшись во второй раз. И телефон тут же коротко взвизгнул вибрацией. Это ведь была неправда, что прошлое остаётся в прошлом. Иногда оно всё же протягивает холодные костлявые руки и хватает за глотку, не давая вздохнуть. Прошлое пишет письма на хрупкой старой бумаге. Прошлое совершает звонки с номеров, давно исчезнувших из телефонных книг. Прошлое смотрит с забытых фотографий в пыльных альбомах. И как оказалось, прошлое пишет в социальных сетях. Печатает чужими руками: «Привет, как дела?», и ставит смайлики.
Соня отбросила телефон, словно он превратился в мохнатого паука, пригревшегося на ладони.