Поговорив с родителями Джульетты, возвращаюсь к машине и обнаруживаю Коннора и Ви на заднем сиденье, склонившимися над планшетом. Когда я открываю дверцу, они едва поднимают взгляд, и это не радует: я всегда учила их реагировать на происходящее.
– Если б на моем месте оказался злоумышленник, вам была бы крышка, – отчитываю я обоих.
– Я же знаю, что это ты. – Коннор не отрывает глаз от планшета. – Видел, как ты выходила из дома.
– Как прошло? – Ви подается вперед.
Отчаяние Ларсонов еще давит на меня, словно стеганое одеяло.
– Не особо весело, – отвечаю ей. – Поехали. Найдем мотель, заселимся и поужинаем.
Ви перебирается с заднего сиденья на свое место впереди, упираясь ногами в приборную панель. Я как раз отъезжаю от дома Ларсонов, когда она спрашивает:
– Эта цыпочка, Мэнди, странная штучка, ага?
Я жму на тормоз и поворачиваюсь к Ви.
– Ты что, говорила с ней?
– Она остановилась возле машины, когда шла к дому, – отвечает Коннор. – Спрашивала, не заблудились ли мы. Я ответил, что мы с тобой и что ты ищешь Джульетту.
Я слегка хмурюсь. При встрече Мэнди выглядела удивленной, как будто не ожидала меня увидеть.
– А она что сказала?
Ви пожимает плечами:
– Сказала, что, может, мы еще потусим вместе, если задержимся здесь надолго.
– Ну уж нет, – тут же осаживаю ее я.
– А если мы узнаем что-нибудь полезное? И это поможет найти пропавшую девушку?
– Ее зовут Джульетта. И ответ по-прежнему «нет».
– Но ты же разрешила нам помогать расследованию, – протестует Коннор.
– Да, помогать расследованию. А не тусить с одной из двух главных свидетельниц.
– Но мы могли бы поговорить с ней о том, что произошло…
– Я уже поговорила.
Ви скрещивает руки на груди:
– Ставлю двадцать долларов, что Мэнди не рассказала тебе обо всем, что было в тот день.
Она почти наверняка права и знает это. И продолжает напирать:
– Мэнди не будет полностью откровенна с тобой. Другое дело с нами, ровесниками. Разреши поговорить с ней и с Уиллой. Выяснить – может, они что-то скрывают… Ты ведь хочешь найти эту девушку?
– Я не готова рисковать вами ради этого.
– Рисковать? Ты же видела Мэнди. Она не опаснее котенка.
Я сверлю Ви взглядом:
– И снова ответ «нет». Вы можете помочь в расследовании, но только работая с документами и файлами. Собственно, я рассчитывала, что вы проверите их аккаунты в соцсетях: вдруг что-то бросится в глаза… Вы в силу своего возраста можете заметить то, чего не заметили другие.
– То есть нас ждет отстойное унылое дерьмо, – ворчит Ви.
– Иногда именно отстойное унылое дерьмо помогает раскрыть дело, – парирую я.
Я забронировала два смежных номера в единственном в городке мотеле, чтобы Ви могла решить, хочет ли она спать на второй кровати в моем номере или в номере Коннора. Она выбирает Коннора.
– Без обид, миз Пи, но ты старая и все такое. Я не хочу ложиться в восемь.
Я не напоминаю, что дома обычно ложусь как раз последней. Они уходят к себе смотреть телевизор, а я устраиваюсь на кровати с ноутбуком. Слушаю запись последней беседы и делаю пометки. Я перепроверю все файлы досье с предыдущими допросами, но вряд ли обнаружатся расхождения. Вообще наша главная надежда на то, что, посмотрев на дело свежим взглядом, мы сумеем обнаружить какие-то упущенные детали. Шансов немного, но если это поможет найти Джульетту, оно того стоит.
Телефон гудит: сообщение от Ланни. Стремглав бросаюсь к мобильнику. Сегодня я написала дочери несколько раз, но получила только краткие ответы, что она добралась до кампуса и зарегистрировалась в приемной комиссии. Сейчас Ланни отправила сообщение с фотографией, на которой обнимает за плечи другую девушку. Дочь, как обычно, в черном, хотя на этот раз на ней не только черное. Другая девушка – ее полная противоположность: вся с головы до ног в чем-то цветочно-пастельном.
Обычно при виде таких девушек Ланни закатывает глаза, но улыбка на лице дочери выглядит искренней.
Под снимком – подпись:
«Это моя соседка по комнате Хизер. Она потрясная. Два профильных предмета – психология и химия. Настоящая умница. Сегодня в одном таунхаусе вечеринка. Я собираюсь принимать выпивку от незнакомцев и напиваться до беспамятства. Пока!»
Я резко выпрямляюсь, сердце бешено колотится. Уже собираюсь позвонить Ланни, когда приходит еще одно сообщение:
«Конечно, это просто шутка! Не волнуйся, я буду осторожна. Пока, люблю тебя!»
У меня руки чешутся ответить, что ей строго запрещается идти на вечеринку, но я знаю, что не могу. Ей почти восемнадцать – почти совершеннолетняя. Мне нужно научиться разрешить ей жить своей жизнью.
Хотя на самом деле мне хочется завернуть ее в пузырчатую пленку и оберегать от всего мира. И Коннора тоже.
Заставляю себя написать бодренький ответ: «Веселись, детка! И береги себя!»
Затем закрываю дверь, соединяющую мой номер с номером Коннора и Ви, чтобы приглушить звук телевизора, и звоню Сэму. Нужен человек, который может меня успокоить. Сэм отвечает после второго гудка.
– Почему дети так быстро взрослеют и хотят ходить на вечеринки, а не оставаться дома, где уютно и безопасно?
Он хихикает:
– Значит, Ланни тебе написала?
– Она уже собирается на студенческую вечеринку.
– Хочешь, чтобы я проследил за ней и убедился, что с ней все хорошо?
Сэм спрашивает полушутя, но я знаю: он так и сделает, если я скажу «да». И мне очень хочется сказать «да».
Но вместо этого я вздыхаю и нехотя бурчу «нет».
– Она хорошая девочка, – напоминает Сэм. – Ты правильно ее воспитала. Она понимает, что нужно быть осторожной.
– Да, знаю. Просто волнуюсь, что я так долго защищала ее от ужасов, которые натворил ее отец, и не вдолбила ей в голову, каким опасным может быть мир вокруг.
– Она знает, Гвен. Уж поверь, – убеждает он. – Мы говорили с ней об этом всю дорогу.
– И что она сказала?
– Что волнуется, потому что окажется там, где ее не знают. Где сможет познакомиться с новыми людьми, которые не знают, кто она и кто ее отец. Побыть обычным подростком.
От этих слов у меня разрывается сердце. Ненавижу Мэлвина за ту жизнь, какую он устроил моим детям.
– До тех пор, пока кто-то не погуглит ее фамилию, – замечаю я. Увы, такова суровая реальность нашего глобального мира. Хранить тайны практически невозможно.
– Ну, если ты об этом… – Сэм колеблется, подбирая слова. – Она зарегистрировалась как Ланта Кейд, под моей фамилией.
– А…
Даже не знаю, что именно я сейчас чувствую. Я рада, что Ланни воспринимает Сэма как очень близкого человека – настолько близкого, чтобы позаимствовать его фамилию. И ценю ее дальновидность: Ланни понимает, как рискованно называться настоящим именем. Весьма умный ход с ее стороны. Теперь она в большей безопасности, но вместе с тем у меня возникает ощущение, что она отдаляется от меня.
Я понимаю, что не так уж важно, какое имя она выбрала. В конце концов, за последние годы, находясь в бегах, мы не раз меняли имена.
Конечно, Сэм, хорошо зная меня, догадывается, о чем я думаю.
– Не надо искать в этом скрытый смысл. Она просто не хочет все выходные отвечать на вопросы о Мэлвине.
– Знаю, – бурчу я.
– С ней все будет в порядке. И не волнуйся; высадив ее, я припарковался и обошел вокруг общежития, в котором она остановилась, а еще проехал мимо дома, в котором сегодня вечеринка. Вход в общежитие по карте, и на моих глазах никто не распахивал дверь для незнакомцев. К тому же в кампусе надежная система видеонаблюдения.
Я признательна Сэму за то, что в плане безопасности детей он параноик не меньше меня и просто зациклен на этом. Он правда стал для них настоящим отцом. Словно в подтверждение моих мыслей Сэм тут же спрашивает:
– А как Коннор?
– Трудно сказать, – честно отвечаю я. – Ведет себя так, будто ничего и не случилось. Но, по крайней мере, хоть какая-то передышка от журналюг. Коннору не придется волноваться, что они будут ломиться к нему в дверь и донимать вопросами.
– Он больше ничего не рассказывал про стрельбу?
– Ни словечка. Я так и не решила, надо ли заставлять его говорить об этом, или ждать, пока он сам будет готов.
В последние дни сын все больше отдаляется от меня, и я чувствую себя потерянной. Ненавижу это чувство. Он словно становится чужим у меня на глазах.
Сэм на секунду задумывается, потом спрашивает:
– А что подсказывает твоя интуиция?
Я фыркаю:
– Без понятия. В последнее время я с ней не в ладах, иначе бы не разрешила Коннору водиться с Кевином.
– Не вини себя за Кевина, – говорит Сэм. – Никто из нас не мог это предвидеть.
– Знаю.
Звучит не слишком убедительно. На самом деле признаки были налицо: изменившееся поведение Коннора, его угрюмость. Я списывала это на обычные подростковые издержки роста. Но было и то, чего я не замечала, – и это гложет меня больше всего. Если Коннор с Кевином ходили стрелять в лес, то, когда сын возвращался домой, от него должно было пахнуть порохом. А я должна была это заметить. И сразу понять: что-то не так.
Нельзя терять бдительность. Как раньше.
– Я помню себя подростком. И главное, что я запомнил: в этом возрасте всегда найдут способ получить желаемое. Коннор – подросток. Он пытается понять, кто он и каково его место в мире. Если б ты стала на него давить, то еще больше оттолкнула бы его.
– Но я бы защитила его.
– Гвен, ты не сможешь защищать их вечно. Рано или поздно им придется научиться защищаться самим.
– И это говорит человек, только что предложивший следить за собственной дочерью на вечеринке…
Сэм смеется:
– Я не говорю, что отпускать детей легко или что я готов к этому.
У него тот же первобытный инстинкт, что и у меня: защищать наших детей, и поэтому я люблю Сэма еще сильнее.
Я тяжело вздыхаю:
– Я просто не хочу, чтобы, повзрослев, они оказались лицом к лицу с этим миром. Во всяком случае, с тем миром, который их поджидает. Который уже нарисовал на их спинах мишени из-за того, кто их отец.