Прощальные стихи
На веере хотел я написать —
В руке сломался он.
«Границы непознанного настолько широки, что лишь глупец возьмется утверждать, что в мире возможно, а что нет. Но еще более глуп тот, кто входит в эти границы с закрытыми глазами»
Николь сидела на своей кровати их с Юлией Шульц комнаты и растерянно смотрела на опустевший письменный стол соседки. В голове еще не уложилось, что Юлия больше не вернется.
Этим утром, после бала, Николь проснулась и не обратила внимания на то, что Шульц уже не было, спустилась на завтрак, а после пошла на первый урок. Ученики гудели, возбужденные вчерашним праздником, никто не мог сосредоточиться на учебе, и только одно место пустовало – место Юлии. Николь впервые Учитель никак это не отметил, впрочем, за посещаемостью в «Дзюсан» следили не так, как в других школах, и лишь на перемене она решилась заговорить с кем-нибудь.
– Шульц? – фыркнула Минако. – Эта припадочная вчера устроила истерику. Всех перепугала, дурочка.
– Да, было жутковато, – подхватил Сэм.
Но деталей никто не знал, поэтому все, что Николь оставалось, – это ждать конца учебного дня, чтобы зайти к фрау Мэйер, коменданту женского общежития. Часы тянулись, уроки сменялись уроками, и никому будто не было дела до пропажи ученицы.
И лишь после обеда Николь узнала от коменданта, что Юлия покинула академию. Но почему? Никто не говорил прямо, и Николь вернулась в комнату, чтобы собрать книги и учебные принадлежности Юлии, терзаясь этой мыслью. Почему Юлия исчезла так внезапно? Почему ничего не сказала? Они ведь были подругами, по крайней мере, Николь так думала. Можно было хотя бы оставить записку. Даже если ей стало плохо на балу. Николь к тому моменту уже ушла и сама не видела, но даже это, на ее взгляд, не оправдывало подругу.
Мысли меж тем погрузились еще глубже, туда, где хранились особенно болезненные воспоминания. Хироши уехал полтора месяца назад, совсем немного не дождавшись каникул, и тоже не попрощался. Казалось, это было буквально вчера.
Внезапно взгляд Николь зацепился за плюшевый брелок-мишку. Безделушка завалилась за письменный стол, и, только сидя на полу, удалось обнаружить пропажу. Сам по себе мишка не представлял особой ценности, но Шульц воображала, что это ее счастливый талисман, и скорее ушла бы из академии в одной пижаме, чем рассталась с ним.
– Николь? – в комнату деликатно постучали. – Николь, ты здесь?
Она торопливо поднялась с пола, все еще сжимая в руке плюшевого мишку, отряхнулась и открыла дверь. На пороге стоял незнакомый высокий мужчина, однако, приглядевшись, Николь его все же вспомнила.
– Макалистер-сан? – удивилась она.
– Простите за предупреждение… – Он замолк, подбирая слова. – За вторжение. Извините, я еще не вполне…
– Можете говорить по-английски, если вам так удобно, – пришла на выручку Николь. – Я неплохо знаю ваш язык.
Макалистер благодарно улыбнулся, и Николь ощутила прилив горячего смущения из-за того, что стоит на пороге своей комнаты и беседует с ним. Если кто-то из девочек увидит, разговоров хватит на неделю.
– Проходите внутрь, – предложила Николь и подвинулась, пропуская гостя. От нее не укрылось, что первым делом он быстро оглядел обстановку. – Что вы хотели?
– Мне казалось, попасть в женское общежитие сложнее, – вместо ответа произнес Макалистер и снова открыто улыбнулся. Николь не могла не улыбнуться в ответ:
– Вы путаете нас с женским монастырем, мистер Макалистер. До одиннадцати часов вечера никто не станет выгонять вас, если, конечно, вы не задумали чего-то дурного.
И она замолчала, выжидающе глядя на него.
– Сколько тебе лет, Николь?
– Что? – она оторопела. – Мне? Семнадцать.
– А мне двадцать семь. Существенная разница. Однако, – он провел рукой по пустому столу Юлии, – ты мыслишь как взрослый человек, Николь. Я хотел бы поговорить с тобой о твоей соседке, Юлии Шульц.
Ее никогда прежде не допрашивали полицейские, да и не был Макалистер похож на одного из них, скорее на частного сыщика из английских детективов, но Николь не обманули расслабленный вид и приятные манеры.
– Вы хотите меня допросить?
Мужчина удивленно распахнул глаза. Ярко-голубые, как отметила про себя Николь.
– Что ты! Мне просто интересно твое мнение. Я был на балу и видел, что с мисс Шульц случилось нечто нехорошее. Она была чем-то больна? Ее что-то беспокоило?
Николь вздохнула:
– Значит, все-таки допрос. – Она кивнула на стул, а сама присела на край постели. – Нет, Юлия была совершенно здорова и ни на что не жаловалась. Я спрошу прямо – вы считаете, она попала в беду?
Макалистер не спешил опровергать ее предположение.
– Не думаю, что стоит делать поспешные выводы, – после продолжительной паузы осторожно произнес он и пристально посмотрел на Николь. Та взволнованно стиснула подол юбки. – Однако есть основания полагать, что… Николь? Николь, что с тобой?
Она неуверенно помотала головой, прогоняя так некстати возникшую слабость. Макалистер опустился перед ней на корточки и заглянул в лицо. Его голубые глаза были так близко, что Николь увидела в них свое испуганное отражение. Резко отпрянув, она прижала руки к груди и заверила:
– Все в порядке!
Мужчина поднялся, с подозрением глядя на ее красные коленки. Николь потерла их и ощутила легкие вмятинки на коже, оставшиеся от жесткого ворса ковра, и снова почувствовала головокружение.
– Что-то обронила?
– Ничего. Что еще вы хотели спросить?
Макалистер улыбнулся:
– Я не спрашиваю, просто интересуюсь. Понимаешь, Николь, я хочу помочь твоей подруге. Если что-то вспомнишь или найдешь, – это был явный намек, – сообщи мне. Обещаю, все останется строго между нами.
Он кивнул на прощанье и подошел к двери.
– Стойте! – Николь набралась храбрости и все же спросила: – Как это касается вас? Вы же не просто так пришли ко мне и задавали эти вопросы? Вы знаете Юлию?
Макалистер вдруг рассмеялся:
– Я был прав насчет тебя, Николь. Ты невероятно сообразительна и не по годам серьезна. Нет, я не знал Юлию, – он помрачнел, будто вспомнил что-то очень печальное, – но я тоже кое-кого потерял и хочу найти.
Николь стало стыдно за свое любопытство.
– Простите, мистер Макалистер, я не хотела причинять вам боль.
– Боль? – казалось, он удивился. – Не бери в голову. Кстати, возможно, ты могла бы мне помочь. Здесь училась девушка твоего возраста по имени Филлис? У меня есть фотография, – он достал карточку и протянул ее Николь.
Она честно попыталась припомнить.
– Филлис? Нет, я здесь второй год и не помню никого с таким именем. Лицо тоже незнакомое. Простите, пожалуйста. Это… это случайно не ваша сестра? Вы очень похожи.
Макалистер на миг погрустнел, но вот уже очаровательно ей улыбнулся.
– Что ж, буду признателен, если вдруг что-то вспомнишь о ней или о Юлии. И помни, что я сказал – можешь доверять мне. Для тебя я свободен двадцать четыре часа в сутки.
На последний вопрос он так и не ответил, и Николь поздно сообразила, что ни слова не сказала про брелок-талисман. Это наверняка было важно, но визит Макалистера так ее смутил, что в голове, казалось, не осталось ни одной дельной мысли. Однако бежать за мужчиной было бы уже слишком, и она решила назначить ему встречу позже. Успокоив себя таким образом, она снова опустилась на пол перед полупустой коробкой. Что-то еще не давало покоя, перекатывалось в мозгу. Николь взяла в руки мишку, сжала и вдруг нащупала внутри что-то твердое и продолговатое, и Николь принялась изучать брелок с новым интересом, пока не отыскала скрытую под густым мехом молнию. Мишка раскрылся, как детский кошелечек, и внутри обнаружился ключ, не от комнаты – несколько меньше и другой формы. Николь задумалась, для чего Юлия так тщательно спрятала его и что он мог открывать.
Взгляд, свободно блуждающий по комнате, сам собой остановился на письменном столе Шульц, однако ни один из двух запертых ящичков не поддался. Тогда Николь перешла к прикроватной тумбочке, где обычно девочки хранили косметику и прочую мелочь. Был там и крохотный выдвижной ящичек. Сама Николь им не пользовалась – уж слишком неудобный, – но сейчас представила, что для хранения таких важных вещей, как, к примеру, личные письма или дневник, подходил наилучшим образом. В этот момент все встало на места.
– Ты не будешь пользоваться своим ящичком? – поинтересовалась Юлия, отчаявшись впихнуть ворох самых разных вещей в слишком маленькую для этого тумбочку. Николь улыбнулась, наблюдая за мучениями подруги.
– Нет. Мне нечего туда класть.
– Отлично! Тогда я перекину часть барахла тебе, – обрадовалась Шульц. – Ты же не будешь против? Считай, что я отдам их на хранение, как в банковскую ячейку.
Николь согласилась, для нее это было несложно. Юлия что-то спрятала в ее ящик и, заперев, забрала ключ себе.
Вспомнив о том давнем эпизоде, Николь метнулась на свою половину. Ключ легко повернулся в замке, и взгляду предстала тонкая тетрадка в однотонной обложке.
«Личная собственность Юлии Шульц. Ни в коем случае не читать!»
Надпись на первой странице была сделана рукой Юлии, этот корявый крупный почерк Николь прекрасно знала. Значит, все-таки личный дневник. Невозможно представить себе, что его можно просто забыть, уезжая навсегда. Определенно, с Юлией что-то случилось!
На следующий день первым уроком была японская литература. Асикага-сэнсэй всегда казалась немного странноватой, однако ее занятия были не в пример интереснее других.
– Что бы вам сегодня такого рассказать, детки? – Асикага-сэнсэй прошлась по кабинету и, встав за кафедру, расслаблено налегла на нее. – Или лучше послушать вас? Кто-нибудь хочет поделиться впечатлениями от биографии японской поэтессы X века Исэ?
Позади Николь громко усмехнулся Сэм.
– Чандлер, вы что-то хотите сказать по этому поводу?
В голосе учительницы с легкостью угадывалась ирония, которую та не пыталась скрыть. Николь чуть повернула голову, чтобы понаблюдать за реакцией не к месту развеселившегося парня. Сэм, как и ожидалось, густо покраснел. Курихара, его лучший друг, сидящий за соседним столом, напряженно стиснул авторучку. Переживал. Вообще тесная дружба в академии встречалась нечасто, учащиеся были, в основном, слишком чудными, чтобы уживаться друг с другом. Проще говоря, за пределами острова их легко бы назвали психами.
– Что, Чандлер, – Асикага подошла к его столу и склонилась над ним, – язык проглотили? Мне казалось, вам всегда есть что сказать даме.
– Она была легкомысленной женщиной.
Асикага резко выпрямилась и повернулась к терзающему авторучку ученику.
– Курихара? Потрудитесь-ка объяснить, почему вы пришли к такому выводу?
Курихара Хибики спокойно встретил хищный взгляд Асикаги, будто почуявшей новую жертву для литературных споров. Хибики не в первый раз дерзил ей.
– У нее было трое мужчин, ни с одним из которых она не состояла в законном браке. Я считаю, что такое поведение недостойно женщины.
– Как интересно! – Асикага с размаху уперлась руками в его стол. – А если предположить, что всех их Исэ любила?
– Это невозможно.
– Вы уверены, что понимаете, о чем говорите? – прищурилась Руми. – Не каждому везет с первого раза найти свою любовь.
Однако и Курихара не сдавался:
– Это не имеет значения. Важны лишь верность, честь и долг.
– А вы идеалист, Курихара, – с восхищением протянула Асикага. – Я бы с удовольствием побеседовала с вами вне занятий. Но один вопрос я задам сейчас. Вы сами кого-нибудь любили?
Николь вздрогнула. Разговор зашел куда-то не туда, если судить по побледневшему лицу Хибики.
– Да. Если вам так нужно это знать, да, – поднявшись, выдавил из себя парень и быстро покинул аудиторию. Чандлер вышел вслед за ним.
После этого эпизода лекция стала просто лекцией, и Николь, бездумно водя ручкой по раскрытой тетради, вернулась мыслями к балу. Генри Макалистер был прав: ей действительно хотелось танцевать, но никто ее так и не пригласил. Юлия тогда еще смеялась, что, будь она мужчиной, непременно бы стала ее спутником, но саму Шульц вниманием не обделили, и Николь решила провести вечер в одиночестве. Однако ближе к полуночи не выдержала и отправилась хоть одним глазком взглянуть на праздник. Юлия блистала, как звездочка, пусть и частенько посмеивалась над собственной непривлекательностью. Но, несмотря ни на что, как никто умела быть обаятельной. Думая об этом, Николь понимала, что у той не было причин так спешно покидать «Дзюсан», иначе это бы хоть как-то проявилось – в поведении, в настроении, в разговорах. Просто ее полки в шкафу вдруг опустели, остались только учебные принадлежности и несколько книг, которые Шульц, к слову, так ни разу и не попыталась прочитать.
Николь это все сразу показалось сомнительным, а Макалистер только укрепил ее подозрения. Вырвав из тетради листок, она принялась сочинять послание.
– Эй, Ода! – окликнули ее. Николь подняла голову и сообразила, что занятие закончилось и почти все разошлись. – Приходи завтра к полуночи в восьмую комнату.
– Зачем?
Николь не часто приглашали на подобные посиделки, зная, что она, скорее всего, откажется. К тому же у нее никогда не было ничего общего с этой девушкой – Минако. Типичная «готическая лолита» по виду, она мнила о себе невесть что и с удовольствием принималась командовать другими, особенно мальчиками.
– Будет интересно, – с таинственным видом произнесла Минако и, поманив за собой свиту, покинула класс.
Николь вернулась к записке. В ней она просила Макалистера о встрече, причем тоже в полночь, но сегодня, в библиотеке – одном из немногих помещений академии, не запираемых на ночь. Можно было просто прийти в комендантскую, но Николь стало казаться, что им небезопасно вести такие разговоры днем. Кто знает, что на самом деле случилось с Юлией, да и Макалистеру, кажется, есть что скрывать от посторонних.
А тут еще одна проблема: идти к Минако не хотелось, но портить отношения с ней и другими девочками с этажа не стоило, ведь с ними еще предстояло жить вместе, а рядом больше не было Юлии, чтобы поддержать и даже защитить, если понадобится.
Окончательно расстроившись, она побрела на поиски Макалистера.
Отдать записку оказалось еще более сложной задачей, чем решиться ее написать. Сунув послание между страницами томика стихов, она отправилась на прогулку. Пахнущий отцветающей вишней воздух слегка освежил голову, но не помог полностью избавиться от давящего чувства тревоги. Николь неторопливо брела по саду, загребая носками туфель опавшие лепестки. В этом уголке обширного сада царила японская весна, и та часть Николь, которая чувствовала зов своих азиатских корней, наслаждалась покоем, в то время как французская половина отчаянно жаждала приключений.
– Герр Маннелиг, герр Маннелиг, женись на мне! Тебя одарю я щедро, не отпущу, пока не дашь мне ответ! Скажешь «да» или «нет»!
Николь вздрогнула от неожиданности. Кто-то продирался сквозь густые заросли, громко и фальшиво напевая известную шведскую балладу. Очень громко и очень фальшиво.
– Герр Маннелиг, герр Маннелиг, женись на мне! Тебя одарю я щедро! – надрывался невидимый певец, и вот на дорожку вывалился растрепанный долговязый мужчина в замызганном темно-синем комбинезоне с заткнутыми за пояс резиновыми перчатками веселого оранжевого цвета. Садовник замолк, увидев замершую в нерешительности слушательницу, и всплеснул руками.
– Вот незадача! Я думал, что здесь нет никого, кроме Вилле и Халле!
– Вилле и Халле? – переспросила Николь и тут же пожалела об этом. Садовник Нильс Йохансон был не из тех людей, с которыми стоило вступать в диалог по причине не столько их многословности, сколько совершенной алогичности мышления. К примеру, Йохансон искренне верил в существование садовых гномов, разговаривал с ними, подкармливал и периодически забегал в академию, чтобы всем о них рассказать. Делал он это всегда громко, скорее даже кричал, не вылезал из грязного поношенного комбинезона и мыл голову максимум раз в две недели, при этом его бледно-рыжие с проседью волосы всегда были одинаково взлохмачены, будто причесывался он теми же граблями, которыми убирал опавшую листву. Впрочем, при всех этих странностях садовником Нильс, похоже, был отменным, потому как содержал огромное пространство сада и парка в почти идеальном порядке, и никто никогда не видел, чтобы ему кто-нибудь помогал. Разве что только его садовые гномики.
– Это мои друзья, – с готовностью сообщил швед и немного кокетливо пригладил сальные волосы. – Хотите, я вас с ними познакомлю?
– Нет, спасибо, – отпрянула Николь. – Может, в другой раз.
Йохансон к чему-то прислушался.
– Еще кто-то? В такую рань! – Он смешно задрал голову. – Восточная тропинка, ярдах в десяти от пруда с карпами. Высокий сильный мужчина, судя по шагам.
Николь пораженно выдохнула:
– Вы его слышите?! Это же так далеко!
– Там живет Олле, он нашептал мне, – расплылся он в улыбке. – Идет неуверенно, споткнулся. Новенький? Эй, фройляйн, вы куда?
Николь побежала в восточную часть сада, уверенная, что там найдет Генри Макалистера.
– Фею не разбудите!
Николь на бегу махнула рукой.
Дорожка, вымощенная светлым камнем, привела ее к аккуратному прудику с зелеными листами лотосов, покачивающихся на воде. На противоположном берегу располагалась круглая деревянная беседка с остроконечной крышей.
Макалистер стоял спиной к Николь, засунув руки в карманы брюк, и смотрел на беседку. Проследив за его взглядом, она с удивлением поняла, про какую «фею» говорил садовник.
– Мистер Макалистер!
Получилось несколько громче, чем она рассчитывала, и задремавший в беседке Кимура Сората сонно заморгал, поднимая голову. Их он пока не заметил.
Макалистер, казалось, обрадовался ее появлению.
– Николь, ты что-то вспомнила?
Вместо ответа она, косясь на приглаживающего волосы Кимуру, протянула книгу. Макалистер взял подарок и удивленно повертел в руках.
– Я плохо читаю по-японски. И стихи не слишком люблю. Но спасибо, мне приятно твое отношение.
Николь вспыхнула до корней волос. Захотелось громко обозвать его дураком и убежать, но даже в таком смущении она понимала, как глупо при этом будет выглядеть сама. Точно влюбленная школьница, бегающая за преподавателем.
– Николь? – услышала она вслед, но уже скрылась за деревьями.
Ближе к вечеру Николь с ужасающей ясностью поняла, какую глупость совершила, и самое страшное, что пути назад не осталось. Ровно в полночь Макалистер придет в библиотеку и будет ждать ее. Николь взвыла и с головой накрылась одеялом, но даже это не смогло прогнать дурацкую мысль о том, как он будет выглядеть, во что будет одет, какими словами встретит. Николь сбросила одеяло на пол, перекатилась на живот и зарылась носом в подушку. Рядом на тумбочке безжалостно тикал большой розовый будильник – подарок родителей на прошлый день рождения. Оставалось еще два часа до приведения приговора в исполнение. Обняв плюшевого зайца, Николь не заметила, как задремала.
Без четверти двенадцать Николь села на постели и круглыми от волнения глазами уставилась на циферблат. На ней все еще была ночная сорочка с кружевами по подолу и теплые носки. Она молнией метнулась к шкафу и принялась вытрясать оттуда вещи. Потом резко остановилась, рассердившись.
– Это же не свидание, в конце концов, – строго напомнила она себе, украдкой бросив взгляд в зеркало. Из длинной неопрятной косы торчали волосинки, щека, к которой она прижимала ладонь во сне, все еще была красной. Юлия бы отвесила подруге подзатыльник за такой вид.
Николь взяла себя в руки, быстро переоделась в темные джинсы и водолазку и осторожно выглянула за дверь. В коридоре горел приглушенный свет. Она мышкой скользнула за угол, тихонько спустилась по лестнице и немного успокоилась, только когда покинула крыло общежития и попала в основное здание. Здесь точно никого не должно быть в такой час. Проходя мимо лестницы на второй этаж, Николь уловила посторонний звук. Притаившись в тени, прислушалась. Звук повто-рился.
Кто-то шаркающими шагами передвигался по буфету.
Николь боялась даже вздохнуть. Шаги приблизились, из арки появилась невысокая фигура и направилась в сторону холла. Как раз куда нужно было самой Николь. Удивительно, но любопытство оказалось сильнее страха быть пойманной на месте преступления, и она крадучись пошла следом.
– Кимура-сан?
Голос принадлежал Макалистеру, но его самого Николь пока не видела, однако воображение уже нарисовало высокую подтянутую фигуру, короткие рыжие волосы и теплую, всегда будто бы немного извиняющуюся улыбку, впрочем, едва ли сейчас мужчина улыбался.
– Доброй ночи, Макалистер-сан, – спокойно поприветствовал его шеф-повар. – У вас плохой сон?
– Плохой сон? Не вполне понимаю…
– Мучают кошмары? Почему в такой час вы не в постели?
Николь придвинулась ближе и аккуратно выглянула из укрытия. Посреди холла друг против друга стояли Кимура и Макалистер, и отчего-то ей померещилось, как над ними сгущается атмосфера.
– Не знаю, на что вы намекаете, Кимура-сан. Мне незачем бояться кошмаров, моя совесть чиста.
Сората оперся на одну ногу, сместившись чуть влево и открывая обзор на напряженно вытянувшегося Макалистера.
– Аналогично. А вы поэтому бродите по академии при полном параде?
– А вы в пижаме!
– Вы невероятно наблюдательны. – Приятный мягкий голос Сораты похолодел. – Я десять минут назад поднялся с постели. И это не пижама.
Николь вжалась в стенку, не зная, то ли смеяться бессмысленному препирательству мужчин, то ли переживать, как бы дело не приняло нежелательный оборот. В любом случае, подумалось ей с некоторым облегчением, сегодня едва ли удастся поговорить с комендантом. Уходя, она слышала отголоски дискуссии, перешедшей на тон выше.
– Я не желаю ссориться с вами, Макалистер-сан! Тем более среди ночи.
– А я с вами не ссорился, это вы почему-то ко мне цепляетесь. И у меня акклиматизация!
– Говорите или по-английски, или по-японски, я вас не понимаю.
– Не делайте из меня дурака!
Николь дошла до лестницы и не знала, чем закончился их разговор.
Следующим утром она ощутила все прелести нечистой совести и нарушенного слова. Представив себе Макалистера, оставшегося ждать ее у входа в библиотеку, захотелось исчезнуть из академии без следа. Наверняка, думалось ей, мужчина счел ее легкомысленной вертихвосткой, не упустившей случая обратить на себя внимание. Такой вывод напрашивался сам собой, и для Николь, серьезно относящейся к своей репутации, это было настоящим ударом по самооценке. Если срочно что-нибудь не предпринять, ситуация станет только хуже. Впрочем, она старалась не думать, что боится показаться ветреной глупышкой одному конкретному мужчине.
Ей непременно нужно было с ним объясниться, каких бы моральных сил ей это ни стоило.
Проводя много времени за чтением приключенческих книг, Николь и предположить не могла, что быть героиней одной из них так сложно. Она провела больше часа, планомерно прочесывая академию в поисках коменданта: прогулялась по саду, несколько раз, с перерывом в пятнадцать минут, заглянула в читальный зал, будто бы Макалистер до сих пор мог дожидаться ее там, пока не пришлось отправляться на завтрак. Современная светлая столовая уже полнилась людьми. Любимый столик Николь был свободен, и она поспешила к нему. Место возле одного из широких, забранных бело-зеленым тюлем окон позволяло обозревать весь зал и при этом давало иллюзию уединенности. Напротив как раз закончили завтракать две ученицы, и Николь осталась наедине со своим подносом.
Минут через десять в столовую вошел Макалистер. Он оглядел зал хмурым, немного сонным взглядом и увидел Николь. Она заметила, как преобразилось его лицо, слетела совсем ему не подходящая мрачность и суровость, а глаза зажглись интересом. Мужчина резко поменял курс и собрался подойти к ней. Этого ни в коем случае нельзя допустить!
Макалистер миновал половину зала, лавируя между столиками и голодными учениками, как вдруг буквально из воздуха перед ним возник шеф-повар Кимура Сората. Столкновения, увы, было не избежать, все это понимали, в том числе и эти двое. Сората только успел чуть уклониться вправо, стремясь спасти поднос с чайными чашками, но Макалистер оказался не столь ловок, и его окатило горячей сладкой жидкостью.
Он угрожающе покраснел.
– Черт возьми, вы что творите?! – сдерживая крик, прорычал он по-английски. Светло-сиреневая рубашка пропиталась чаем насквозь и прилипла к телу, отвратительные коричневые подтеки устремились вниз, исчезая за поясом брюк, так же пострадавших от столкновения.
Сората склонился в вежливом поклоне.
– Прошу прощения! Но здесь слишком людно, чтобы устраивать забеги, это может быть опасно.
Казалось, все перестали есть, ожидая ответа нового коменданта, а тот потерял дар речи.
– Мистер Кимура, вы…
– Генри-кун! Генри-кун, что с тобой сделал этот мерзкий тип?
Назвать милейшего и безобиднейшего Сорату мерзким типом мог только один-единственный человек во всей академии, и она уже спешила на выручку с салфеткой в руках. Налетев на остолбеневшего Макалистера, Асикага Руми принялась с маниакальным рвением промокать его рубашку. Николь смущенно отвела взгляд, не желая видеть, как учительница литературы буквально таранила Макалистера грудью, бросила недоеденный завтрак и практически бегом покинула зал.
– Николь, – позвали ее, и она притормозила, едва не вписавшись в преградившего ей дорогу парня, – мы слышали странный шум. Что случилось?
Сэм Чандлер протянул руку, помогая устоять на ногах, и Николь неловко отпрянула – известная репутация бабника и повесы шлейфом тянулась за улыбчивым австралийцем. Курихара стоял чуть позади, молчаливый и сосредоточенный, как и всегда. Только Николь открыла рот, чтобы объяснить все, как Сэм перебил ее:
– Отлично выглядишь, Николь. Тебе очень идут платья, я еще не говорил?
Хибики подошел ближе, своим присутствием спасая от обязанности как-то реагировать на комплимент.
– Идем, Сэм, иначе не успеем на тренировку. – Он устремил на Николь тяжелый, но вместе с тем лишенный хоть какого-то чувства взгляд. – Увидимся вечером. Приходи в восьмую комнату.
Странно было слышать приглашение из его уст, но Николь отчего-то обрадовалась. Если даже Курихара придет, значит, планируется что-то действительно интересное. Но прежде нужно решить одну проблему.
Посещение психолога было обязательной частью обучения в академии «Дзюсан». В прежней жизни практически каждый из нынешних учеников проходил через это унижение, по своей воле или под давлением родственников. Семья Николь желала дочери только добра, но оно принимало странные формы, которые Николь долгое время не понимала. Не имея в характере должной храбрости для открытого бунтарства, она тем не менее как могла выражала протест, однако сдалась под напором родительской любви, густо замешанной на истериках матери и тщательно выстроенных доводах отца. Впрочем, если подумать, «Дзюсан» был не таким уж плохим местом, уж получше частных клиник. И психолог здесь не в пример деликатнее и ненавязчивее, чем те, которых успела повидать Николь за свою жизнь. Беседы с ним если не помогали, то хотя бы позволяли поговорить с тем, кто не станет смотреть на тебя искоса… Или вообще просто помолчать, бывало и такое. Сегодня Николь намеревалась поговорить о том, что ее волновало. О тех, кто ее волновал.
Визит к психологу затянулся, и Николь, выжатая собственными переживаниями как лимон, выскользнула в коридор. Незаметно прошла половина дня, а ситуация, утром казавшаяся совершенно безвыходной, легче не стала. Николь на минуту прижалась лбом к стене, успокаивая бешено скачущие мысли, и услышала решительные шаги со стороны холла. Она вскинула голову и встретилась взглядом с Генри Макалистером, замершим так, точно боялся спугнуть ее неосторожным движением. Николь быстро огляделась по сторонам, убедилась, что они в коридоре одни, и побежала ему навстречу, напрочь забыв, что хотела вести себя достойно.
– Мистер Макалистер! – Она остановилась в паре шагов и испуганно сложила руки перед грудью. – Мистер Макалистер, простите, мне так жаль! Мне очень жаль!
Николь склонила голову и опустила плечи, пряча горящие щеки за густыми волосами.
– Не за что извиняться, Николь, – голос мужчины прозвучал успокаивающе, почти нежно. – Ты все еще хочешь со мной поговорить?
– Да! – Она выпрямилась, впрочем, избегая смотреть ему в глаза. – Но не здесь.
– Через полчаса в библиотеке, – предложил он. – Мне нужно вернуть тебе стихи.
Николь с готовностью кивнула, и Макалистер, проходя мимо, прикоснулся к ее плечу. Она вздрогнула и с испугом проводила взглядом удаляющуюся спину, обтянутую черной тканью жилетки. В это страшно было поверить, но, кажется, она в него немного влюбилась…
Через полчаса Николь стояла возле стенда с журналами и теребила в руках завернутую в бумагу тетрадь. Появление Макалистера застало ее врасплох, но она не шелохнулась, опасаясь выдать свое волнение.
– Вот твоя книга, – Макалистер протянул ей томик. – Мне не спалось, и я прочитал несколько стихов.
В ответ Николь вложила ему в ладонь тетрадь.
– Это дневник Юлии, я не смогла его читать, он на немецком. Понимаете, она не могла его оставить. Я уверена!
Макалистер нахмурился.
– Давай пройдем в читальный зал. Мне нужно взять словарь.
Он пошел первым, но вдруг остановился в дверях, и Николь врезалась ему в спину. Ударилась и тут же отскочила.
– Что случилось?
– Опять он!
Николь заглянула в зал и увидела Сорату, с удобством расположившегося с книгой и чашкой чая вопреки всем библиотечным правилам. Неяркий свет настольной лампы с зеленым абажуром выхватывал из полумрака привлекательное лицо с опущенными, чуть подрагивающими ресницами, будто Сората почти дремал. Приоткрытые губы изредка шевелились, от кружки поднимался ароматный пар. Сората отвлекся, чтобы перевернуть страницу, и заметил, что за ним наблюдают. Николь спряталась за Макалистера и, предвосхищая очередные разборки, удержала его за локоть.
– Стойте! Не надо!
Макалистер подчинился не сразу, его плечи расслабленно опустились.
– Да, ты права. Не стоит тратить на него время.
А Сората меж тем спокойно вернулся к чтению, пока они искали англо-немецкий словарь.
Уже после, в коридоре, Макалистер, положив ей ладонь на плечо, извинился и поблагодарил: за дневник Юлии и за то, что она остановила его от необдуманных действий. Прикосновение теплой мужской руки заставило Николь затаить дыхание, а краска смущения еще долго не сходила со щек, даже когда Макалистер ушел.
В этот вечер Николь не стала ложиться спать, размышляя, что ждало в комнате Минако. Хибики удалось совершенно случайно разбудить в ней любопытство, которое нарастало с каждым пройденным часом. Без десяти минут двенадцать Николь накинула теплую кофту – по ночам стены старого здания источали холод, а гуляющие по коридорам сквозняки могли привести к простуде – и отправилась на встречу. Этаж был тих и пуст, Николь никогда не боялась узких коридоров академии, хранящих законсервированное во времени мрачное очарование викторианской эпохи, однако же сейчас с тревогой прислушивалась к звукам собственных шагов. Мягкие тапочки осторожно ступали по тонкой ковровой дорожке густого винного цвета, такого, что казалось, будто пол залит кровью. Николь поежилась, ускоряя шаг, и, постучав, вошла в комнату номер восемь.
– Пришла все-таки, – непонятно было, удивилась Минако или расстроилась. А может, просто констатировала факт. Несмотря на ночной час, она еще не смыла макияж – жирно подведенные черным карандашом и тенями глаза в упор смотрели на Николь, будто выискивая в ней изъян. Дневной наряд кокетливой японской школьницы Минако сменила на кукольное платьице черного цвета с пышным кружевным подъюбником, рукавами-фонариками и глухим воротом, сколотым яркой безвкусной брошью-черепом. «Лолита» поднялась навстречу и торжествующе улыбнулась:
– Теперь все в сборе. Я, Акеми, Сэм, Хибики и ты, Николь. Мы хотим, чтобы ты стала непредвзятым свидетелем проводимого мной спиритического сеанса.
Николь беспомощно оглядела собравшихся и обнаружила, что в комнате только трое. Мальчиков не было.
– А где Кури… – начала она, и тут с жутким скрежетом одна из декоративных панелей в углу отодвинулась, впуская внутрь припозднившихся парней.
– А вот и мы! – радостно возвестил Сэм и подмигнул. – Минако, детка, ты бы хоть изредка смахивала там пыль, мы с Хибики еле продрались.
Минако протянула ручку в кружевной перчатке, и Сэм припал к ней губами. Николь не успела отвернуться.
– Привет, Николь, – поздоровался Хибики. Она кивнула в ответ.
– Давайте поскорее начнем, – подала голос Акеми, хотя раньше ее особо не интересовало подобное. Типичная ботаничка, она всегда была подле Минако, потому что так ее никто не трогал. Соседство устраивало обеих, и как-то так вышло, что они практически подружились, если Минако вообще умела дружить.
Девушки погасили свет и зажгли несколько свечей в праздничных подсвечниках, Минако положила на пол спиритическую доску Уиджи с начертанными на гладкой лаковой поверхности буквами и цифрами и специальной планшеткой.
– Сядьте вокруг на колени и возьмитесь за руки, – напутствовала Минако. – Когда я скажу, расцепляйте круг и кладите пальцы на планшетку, сильно не давите, чтобы дух мог руководить нашими движениями.
Похоже, она искренне верила в то, что говорила, и в то, что собиралась делать. Николь послушно села на пол между Хибики и Акеми и с трепетом протянула руки, одну из которых не сильно сжал Курихара. Его пальцы были тонкими и холодными.
– Кого вызывать будем? – не слишком почтительно спросил Сэм, с видимым удовольствием держа руку Минако.
– Я слышала, что в академии есть призрак девочки, которая умерла здесь давным-давно, когда «Дзюсан» только основали, – рассказала Акеми. – Никто не знает, как ее зовут.
Николь чувствовала дискомфорт от близости Хибики, и вообще все происходящее отдавало дурацким спектаклем. Она ни на секунду не верила, что у Минако получится вызвать даже самого общительного духа, и, задумавшись, услышала тихий шепот за спиной.
– Юми, – машинально повторила она. – Ее зовут Юми.
Но ее услышал только Хибики. Их взгляды встретились, и в его глазах Николь почудилось одобрение.
Она слабо улыбнулась, но Хибики уже отвернулся.
– Я призову дух, который отзовется на мой зов, – не слишком конкретно объявила Минако. – Приготовьтесь и думайте только об этом.
Она и Акеми прикрыли глаза, а Николь украдкой посматривала на Курихару. После спора с Асикагой личность Хибики раскрылась перед ней с другой стороны, неожиданно романтичной. Раньше она почти его не замечала, потому что все время проводила с Хироши.
– Дух, который услышит меня! Дух, который придет на мой зов! Готов ли ты отвечать на мои вопросы?
По знаку Минако все расцепили руки и прикоснулись к планшетке. Николь ни на секунду не поверила, что та шелохнется. Сидела и терпеливо ждала, когда Минако сдастся. И вдруг затылка коснулся холодок, будто кто-то легонько дунул, ероша волосы. Она вздрогнула от внезапно охватившего ее ужаса, и вдруг с оглушительным звоном разбилась лампочка в прикроватном торшере. Акеми завизжала, Минако всплеснула руками, переворачивая доску, Сэм с готовностью раскрыл объятия, в которые Минако поспешила упасть. Курихара вскочил, потянулся к выключателю, и в этот момент окно распахнулось от сквозняка, и в свисте ветра Николь послышалось ее имя.
– Что здесь происходит, молодые люди?
Дверь открылась, и в мигающем свете коридорной лампы возник высокий сухопарый силуэт коменданта женского общежития. Она сурово скрестила руки на груди и по очереди оглядела всех участников сеанса. Николь почувствовала себя дурно и прикрыла лицо ладонями.
А в ушах по-прежнему пульсировало тихое шелестящее: «Николь…»
Николь, Николь… Я здесь.
Тем же днем Генри Макалистер решил, что пришло время действовать.
Он уже достаточно осмотрелся и сделал кое-какие выводы о своих дальнейших ходах. «Дзюсан» и впрямь оказался местом непростым, но и про себя Генри мог с чистой совестью сказать то же самое. И к первому шагу его невольно подтолкнула Ода Николь, умная и такая не по возрасту серьезная девочка. Не без странностей, конечно. Генри смотрел на нее и гадал, есть ли в ней что-то особенное, то, что отличает ее от обычных людей. Что есть в самом Генри и что пропитывает стены академии. Кто-то назвал бы это даром, но Генри, как никто другой, знал ему цену.
Но если честно, больше всего его беспокоило, что он понятия не имел, была ли особенной Филлис. И это лишь сильнее отдаляло их друг от друга.
Генри заглянул в педагогический кабинет на втором этаже, неподалеку от памятной аудитории под номером четыре. Учительская оказалась просторной комнатой с двумя большими окнами, сквозь которые лился яркий и теплый солнечный свет. Одна из створок была приоткрыта, и ласковый полуденный ветерок играл с тонкой прозрачной занавеской, изящное кружево отбрасывало узорчатые тени на простые письменные столы и шкафчики с журналами. Возле одного такого стояла учительница математики, женщина с привлекательными восточными чертами лица, совсем, по мнению Генри, на учительницу не похожая, а за соседним столом сидел в непринужденной позе светловолосый мужчина с резкими скулами и отвлеченным взглядом по-скандинавски ясных голубых глаз. Это был учитель физики и биологии, Хенрик Ларсен. Заметив Генри, оба повернулись к нему.
– Здравствуйте, – Макалистер попробовал изобразить японский поклон, но вышло не слишком похоже. И на всякий случай напомнил: – Я новый комендант мужского общежития. Меня зовут…
– Генри Макалистер, я помню, – Ларсен закончил за него скучающим тоном, потянулся и, взглянув на часы, поднялся. – Прости, дружище, нет времени, но, если ты не заметил, я живу в соседней комнате, можем как-нибудь поболтать на сон грядущий.
– Хенрик! – женщина одернула его недовольно. – Идем.
Когда Макалистер остался в учительской один, он быстро огляделся и неплотно прикрыл за собой дверь. Он не ожидал, что застанет кого-то из преподавательского состава на месте, но удача все еще была на его стороне – прозвучал сигнал к началу занятий, и на некоторое время Генри остался в одиночестве. Сердце, как и всегда в такие моменты, быстро забилось в щемящем предвкушении разоблачения. Генри воровато выглянул в коридор через небольшую щель в дверном проеме и, убедившись, что никого нет, подошел к шкафу с документами. Среди папок и тетрадей должно найтись то, что ему нужно. К сожалению, в школьных делах Генри ничего не смыслил и слабо представлял себе, что делать дальше, поэтому просто методично вытаскивал, листал и клал обратно все документы подряд, пока не увидел журнал, помеченный тем годом, когда Филлис должна была поступить в академию «Дзюсан». Рука дрогнула, и Генри выронил журнал.
Шлепок об пол вывел его из транса.
Что дальше? Он откроет его и увидит имя сестры. Или не увидит? Что делать, если его там не окажется? Генри проделал долгий путь, чтобы войти в ворота «Дзюсан»: бросил работу, продал все, что мог продать, чтобы скопить денег, выучил чужой язык и покинул родную страну. Но почему же сейчас, когда до истины остается лишь шаг, ему так страшно его сделать?
Генри наклонился, и пальцы коснулись плотной грязно-белой обложки.
– Какой сюрприз. Не ожидал вас здесь встретить, Макалистер-сан.
От неожиданности Генри не сразу смог перевести услышанное, но мгновенно отреагировал на голос и свое имя. Он повернулся к двери и кивнул Акихико.
– Я заглянул поздороваться, но, кажется, опоздал.
– Похвальное дружелюбие, – улыбнулся Акихико и склонил голову, исподлобья глядя на Генри. – Но лучше проявлять его в уместное для этого время. Урок уже начался.
По спине, аккурат между сведенными от напряжения лопатками, пробежала капелька пота. Генри не помнил, когда в последний раз так нервничал, казалось, он вот-вот перестанет дышать. Грудную клетку сдавило, пальцы превратились в лед. Удивительные глаза замдиректора, не мигая, смотрели точно в глаза Генри, и тот готов был поверить, что они его околдовывали. Нужно было что-то предпринять, сделать хоть что-то, чтобы дышать дальше.
– В академии не очень много учеников, да? – спросил он, не думая.
– Учеников? – казалось, Дайске удивился неожиданному вопросу. – Сорок человек. Ах, уже тридцать девять.
Оговорка прозвучала зловеще, и Генри незаметно сглотнул слюну.
– Не очень много. Наверное, вы поддерживаете тесную связь с каждым из них. Как заместитель директора, я имею в виду.
– Иного смысла я в этом вопросе и не вижу, но за уточнение спасибо, – и снова губы Акихико хищно растянулись. – Мы все, и я со своей стороны, стараемся сделать пребывание детей в «Дзюсан» наиболее комфортным и приятным. Если вы это имеете в виду.
Генри оценил мастерство собеседника выворачивать чужие слова наизнанку, но при этом отметил, что дышать стало легче, как будто разговор разрушил чары.
– А после выпуска? Ну, знаете, встречи выпускников, отслеживание дальнейшей судьбы. Все-таки академия «Дзюсан» – особенное учреждение…
– Особенное, – ровно подтвердил Акихико. – И не надо деликатничать, Макалистер-сан. Вы бы стали признаваться, что учились в школе для трудных подростков? А поддерживать контакты с ней?
Генри молчал, и Акихико продолжил:
– Мы делаем все, что можем, но не все зависит от нас. Поверьте, многие хотят забыть это время, как страшный сон, и жить дальше новой жизнью.
Он подошел вплотную и, проходя мимо, хлопнул Генри по плечу. Жест мирный, почти дружеский, но Генри показалось, что у него вот-вот подогнутся колени. Решив не испытывать судьбу дальше, он поспешил покинуть учительскую. Украденный журнал под жилеткой обжигал тело.
В комендантской Генри бросил журнал на стол и перевел дух. Внутри боролись неуверенность и решимость, и Генри задыхался. Солнце накалило воздух в комнате, было душно и неуютно. Генри расстегнул несколько пуговиц на рубашке, подошел к окну, чтобы открыть створки, и увидел идущую через парк Асикагу Руми. Она выглядела рассеянной, едва переставляла ноги, словно пребывала в глубокой задумчивости. Когда она проходила под окном комендантской, Генри заметил в ее руке пучок дикой земляники, вырванной прямо с корешками, а в волосах у Руми застряли сухие листья и паутина. Он хотел окликнуть ее, но не успел – увидел, что она не просто шла мимо, а следовала за призрачными огнями. Что-то управляло ею, но вот огоньки исчезли, и Асикага, встряхнувшись, обычным шагом завернула за угол.
А Генри вдруг ощутил ужас. Что-то надвигалось. Что-то должно было случиться.