Багровая дымка заволокла ночное небо и подала весть о пожаре гораздо раньше, чем на то рассчитывал поджигатель. От раскаленных углей отскакивали золотистые искры, казалось, кто-то устроил в ночи фейерверк. Соседи, жившие в радиусе не менее мили от горевшего дома, были разбужены завыванием пожарных сирен. Люди высовывались из окон верхних этажей и делились друг с другом догадками:
– Наверняка в «Ключе» горит.
– Помяни мои слова, – объявил Роджер Трентон, обращаясь к жене, – наверняка дом подожгли сквоттеры. А ведь я сколько раз говорил! «Ключ» – настоящая бочка с порохом. Дом пустует, к тому же забраться туда ничего не стоит. Даже удивительно, что пожар не случился раньше. А все власти виноваты!
– Ни в чем они не виноваты, – глухо ответила жена, снова забираясь в кровать. – Ведь не власти подожгли дом, не они же чиркнули спичкой…
Муж обернулся к ней:
– Считай, что они именно так и поступили!
На фоне дальнего зарева венчик жидких волос, вставший дыбом над блестящей лысиной, напоминал неопрятный нимб. Все дело в том, что «у меня высокий лоб, только и всего, – любил говорить Роджер, – а волос на голове еще хватает, просто я унаследовал высокий лоб от отца». И правда, свекор ее тоже был лысым, вспомнила Поппи Трентон, устраиваясь поуютнее на подушке. Высокий лоб, как же! Отец Роджера был лысым уже в ту пору, когда Роджер в первый раз пригласил ее к себе домой, чтобы познакомить с родителями. Надо было серьезнее отнестись к внешности будущего свекра… «Если бы я тогда поняла, что Роджер тоже облысеет, как и его папаша, может быть, разорвала бы помолвку. А теперь… Посмотрите на него! У него даже пижама такая же, как у его отца: фланелевая, полосатая, стянутая шнуром на талии. И такие же вельветовые тапочки», – мстительно подумала Поппи.
– Хо-хо-хо! – воскликнул Роджер, вскидывая вверх руку и торжествующе грозя пальцем далекому пожару. – Что я говорил?
Жена поверх одеяла неприязненно посмотрела на мужа, торжествовавшего у своего наблюдательного пункта у окна. Посмотрите на него – сейчас запрыгает от радости! Вслух она сварливо заметила:
– Даже если дом подожгли сквоттеры, надеюсь, никто из них не попал в ловушку.
– Окон там уйма – выберутся, если захотят, – отмахнулся Роджер. – Вылезут так же, как и влезли. Ты ведь помнишь – там ни одно окно не забито как следует. А замок на входной двери взломает даже ребенок. Ты вспомни, сколько писем я написал в местный совет насчет «Ключа»! Если хочешь, можешь их перечесть. Все копии я сохранил в папке «Переписка с муниципалитетом». «Ключ» – позор для всей округи, да-да! Кому он нужен? Всем на него наплевать. Хороший старый дом заброшен и постепенно разрушается… Говорил я тому молодому олуху из совета: надо связаться с нынешним владельцем и заставить его хоть что-нибудь сделать.
– Так ведь теперь владелец Джервас Краун, – глухо заметила его жена. – А он постоянно проживает в Португалии.
– Знаю! – рявкнул Роджер. – Плейбой несчастный! От такого ничего и не приходится ждать, кроме головной боли…
– Отец у него был настоящий красавец, – неосторожно вспомнила Поппи.
Услышав ее слова, Роджер круто развернулся от окна:
– Чей отец?
– Джерваса… Себастьян Краун.
– Ничего подобного. Мы с Себастьяном вместе ходили в школу. И вовсе он не был красавцем. Ты, Поппи, несешь какую-то чушь. Не спорю, Себастьян был славный малый. – Да, он был славный малый, Себастьян. Правильный человек. Правда, ему не везло – ни с женой, ни с его никудышным сыном. Хорошо, что молодой Краун уехал отсюда, живет там себе не тужит.
– А знаешь, странно, – начала Поппи, – позавчера я… – Она замолчала, увидев, что муж снова повернулся к окну. Лучше не продолжать; Роджер наверняка снова обвинит ее в том, что она несет чушь. Но тогда ей в самом деле показалось, что… А теперь еще и пожар… Тревожно как-то. Наверное, нужно будет позвонить Селине.
– Ага! – злорадно вскричал Роджер. На фоне окна, с хохолком волос, подсвеченных розовым, он напоминал огромного сумасшедшего петуха. – А знаешь, я совсем не удивлюсь, если на пепелище, когда пожар потушат, окажется чей-нибудь труп!
– Да что ты! – воскликнула потрясенная Поппи, садясь в постели. – Роджер, не говори так!
– Да ладно тебе, Поппи, спи давай, – ответил ее муж.
Несмотря на то что пожар разбушевался, уничтожить «Ключ» оказалось не так просто. Каменный дом возвели в начале восемнадцатого века. Первые обитатели поселились в нем еще в эпоху королевы Анны. После ее смерти на престол собирались взойти представители Ганноверской династии, а сосланные Стюарты плели заговоры, чтобы им помешать. «Ключ» был свидетелем того, как сменяются правящие династии и поколения простых людей. До последнего времени дом успешно сопротивлялся всем капризам судьбы и природы. В основании его стены были толщиной почти три фута; поднимаясь выше, они постепенно сужались. Крышу в свое время покрыли местной, котсуолдской, сланцевой черепицей. В работе использовали плитки двадцати шести видов – для каждого в старину было предназначено свое место и имелось свое название. Из-за пожара крыша осела, и плитки градом полетели внутрь. Теперь они валялись там и сям: длинные и короткие, прямоугольные, квадратные, со скругленными краями… Их, конечно, никто не выбросит. Сланцевая черепица стоит очень дорого. Даже если само здание не станут восстанавливать, уцелевшей черепицей покроют крышу какого-нибудь другого дома. Внутри дома огонь сожрал почти все: и дубовую лестницу с широкими перилами и резной колонной, и половицы, и балясины, и балки, и потемневшую от времени деревянную обшивку холла, кабинета и столовой. Потолочные перекрытия частично уцелели; в свое время их изготовили из целых стволов дерева. Они быстро занялись, почернели, обуглились, распались на неровные куски. На некоторых еще видны были отверстия от выпавших сучков и пазы, которые плотники, делавшие балки вручную, выдолбили слишком глубоко.
Пожарные не сразу добрались до бывшей кухни, там и обнаружили труп под слоем обломков. Над ним угрожающе нависали обгорелые встроенные буфеты – их соорудили сравнительно недавно.
Скоро Роджер Трентон узнает, что его догадка оказалась верной.
Инспектор Джессика Кемпбелл прибыла на место происшествия не сразу; ее вызвали после того, как пожарные сообщили о страшной находке. Дом еще дымился, волны жара испускал котсуолдский камень, который когда-то был нежного медового цвета. Теперь камни почернели, закоптились и накалились так, что не дотронешься. И все же они тоже уцелели. Джесс приложила к горящим щекам озябшие ладони и почувствовала приятное тепло.
До сих пор погода их баловала, но в последние две недели зима опомнилась: задули сильные ветры, начались заморозки. По узкой проселочной дороге невозможно было проехать на механическом обрезчике, и живые изгороди по обе стороны буйно разрослись, растопырив ветки во все стороны. Ветер сердито сметал в кучи палые листья, загонял их в сточные канавы. Те немногие деревья, на которых остатки листвы еще сохранились, выглядели одновременно и вызывающе и жалко. Они как будто понимали, что последние жухлые листья, упорно не желающие облетать, не заменят красно-желтое буйство осенних славных деньков, тем более зелень подбирающейся весны.
Всполошенные сухие листья летали и по заброшенному саду вокруг «Ключа», а угомонясь, ложились под колючими ветками ежевики. Ежевика совсем заполонила сад. С годами кусты и бурьян отвоевывали все больше места, плотно обступая дом. Часть колючих веток, похожих на щупальца, затоптали пожарные; тускло поблескивали листья, обильно политые водой из шлангов. Скоро люди уйдут, ежевика оправится от вторжения непрошеных гостей и возобновит свое безжалостное наступление. Перегной уйдет в землю. Если «Ключ» не восстановят, колючки и бурьян постепенно найдут дорогу и в дом. Растения отыщут бреши в кладке, просунутся сквозь выбитые окна и сгоревшие двери.
Обгоревший, изуродованный дом окружала притихшая, увядшая растительность. Джесс живо представила, как строение исчезает в густых зарослях… Совсем как замок Спящей красавицы. Из раздумий ее вывел голос подошедшего сзади врача.
– Наркоманы, – лаконично заметил он.
Джесс вспомнила, что его фамилия Лейтон. Высокий, сутулый доктор был уже в возрасте; судя по всему, ему недолго оставалось трудиться до пенсии. Фасон его бутылочного цвета твидового костюма, явно сшитого на заказ, давно вышел из моды. Пиджак висел мешком; видимо, за последние годы доктор сильно похудел. Не переставая говорить, Лейтон безуспешно пытался отряхнуть рукав от сажи, но только растер ее и досадливо вздохнул:
– Сколько раз уже такое бывало! Обкурятся или нанюхаются своей дури и ничего не соображают. Хотя… кому я говорю! Уж вам-то, инспектор, их повадки знакомы, наверняка не раз приходилось с ними сталкиваться!..
Лейтон кивнул, словно извиняясь, и пригладил седые растрепанные волосы, а Джесс подумала, что ему давно пора подстричься.
Несмотря на то что сгоревший дом располагался в уединенном месте, они оказались не единственными зрителями. Джесс не переставала удивляться странному любопытству людей. Даже в такую глушь они добрались, чтобы поглазеть на беду и ее последствия. Надо все же заметить, что зевак собралось немного. Ближе всех к дому стоял высокий, тощий пожилой человек в непромокаемой куртке. Над его лысиной дыбился венчик седых волос. Интересно, откуда он взялся? Чуть дальше стояла пара загорелых людей помоложе – явно туристы. Они жадно оглядывали место происшествия с безопасного расстояния. Джесс решила, что они, возможно, собираются наведаться сюда попозже, когда пожарные уедут. Может, ищут какие-нибудь металлические предметы?
Почти рядом с Джесс стояла пожилая женщина в очках, шерстяной шапке, надвинутой на уши, и ярко-желтых холщовых куртке и брюках. Наверное, она специально выбрала такой наряд, чтобы ее было заметно издалека во время прогулки с собакой. Пес стоял рядом с хозяйкой, и вид у него был недовольный: ему не дали как следует побегать. Пожарище пса не интересовало. Он был похож на мопса, крепкий, приземистый, с кривыми передними лапами, но крупнее, чем обычные мопсы. Скорее всего, его бабка согрешила с представителем более мощной породы. Ему досталась лишь свойственная мопсам приплюснутая морда. В выпученных глазах пса как будто навсегда застыло презрение ко всему роду человеческому. Джесс снова, уже в который раз, отметила про себя, как часто хозяева бывают похожи на своих питомцев. Владелица мопса возмущенно раздувала ноздри, как будто пожар стал для нее личным оскорблением.
Лейтон снова заговорил:
– Тип, которого нашли пожарные, скорее всего, принял какую-то дрянь и отключился, а пожар начался из-за непо-тушенной сигареты или упавшей свечи. Насколько мне известно, электричество здесь давно отключено. И газ перекрыт. Дом пустует с того времени, как умер Себастьян Краун. Возможно, он по-прежнему принадлежит его сыну, но он сюда и носа не кажет. Очень жаль – когда-то «Ключ» был очень красивым старинным особняком… Эй, осторожнее! – вдруг воскликнул он, отворачиваясь от Джесс. – На полу полным-полно использованных шприцев!
Он обращался к пожарным, стоявшим поблизости. Кое-кто из них еще находился внутри; они продолжали поливать водой место пожара. Джесс знала, что по правилам пожарные будут приезжать сюда еще несколько дней и поливать очаг возгорания. Иногда пожар может непонятным образом вспыхнуть снова.
– Эти проклятые иголки даже подошвы сапог протыкают, – заметил пожарный, стоявший ближе.
Его коллеги дружно закивали.
Обгоревший труп так и лежал на ложе из углей и пепла. Он свернулся в позе зародыша; лицо, вернее, то, что от него осталось, было обращено вниз. Упавшие балки накрыли беднягу наподобие шатра, и тело осталось неповрежденным. Вскинутые вверх руки скрючены, как всегда бывает у трупов, найденных на месте пожара, кулаки стиснуты в страшной пародии на боксерскую стойку, как будто умерший бросал вызов ревущему пламени: «Ну-ка, подойди попробуй!»
Полицейский оператор, облаченный в защитный костюм, снимал место происшествия с безопасного расстояния.
– Итак, насчет его двух мнений быть не может, – подытожил Лейтон. – Он умер. Конечно, подойти к нему сейчас еще нельзя, но, даже если бы все остыло, о том, чтобы произвести нормальный осмотр, и речи быть не может. Скорее всего, останки хрупкие. Прикоснешься к ним – а они раскрошатся, как печенье. Не хочу, чтобы меня обвиняли в халатности, помешавшей вскрытию.
Джесс понимала: доктору ужасно не хочется пачкать руки, тем более обжигаться, переворачивая почерневший труп. Кроме того, он боялся нечаянно напороться на брошенный шприц. Джесс сочувствовала доктору. Лейтон не был штатным полицейским врачом, которого вызывают на место преступления в таких случаях. Он занимался частной практикой и просто оказался ближе остальных, и потом, они уже обращались к нему время от времени с подобными просьбами. Надо отдать ему должное: он приехал без возражений и сделал то, что от него требовалось: засвидельствовал смерть.
Может быть, из-за того, что происшествие выходило за рамки его обычной медицинской практики, Лейтон не мог отказать себе в удовольствии немного пофантазировать.
– Конечно, решать, отчего он умер и принимал ли наркотики, предстоит вашему патологоанатому. Но, по-моему, судя по его позе, когда начался пожар, он был еще жив. Скорее всего, интоксикация помешала ему выбраться из горящего дома… Он отравился угарным газом и умер еще до того, как его тело обгорело… Видимо, он уже ничего не соображал. Вот увидите, на вскрытии в бронхиолах обнаружат частички копоти. Скорее всего, он потерял сознание и наглотался дыма… – Лейтон поморщился. – Мне пора объезжать пациентов – некоторые из них прикованы к постели. – Он снова пригладил ладонью растрепанные седые патлы.
Джесс проводила врача до машины.
– Значит, вы знакомы с семьей владельца дома? – спросила она.
Вопрос как будто удивил Лейтона; некоторое время он молча смотрел на Джесс, как будто она допустила какую-то бестактность. Потом, наверное вспомнив, что перед ним сотрудник полиции, который ведет следствие, осторожно ответил:
– Я неплохо знал Себастьяна – прежнего владельца… Разумеется, я лечил его много лет назад. Он уже довольно давно умер. Себастьян стал одним из моих первых пациентов, когда я сюда переехал, поэтому я его помню. Еще есть люди, которые предпочитают альтернативу государственной службе здравоохранения. Я был врачом Себастьяна Крауна более двадцати лет. Правда, не могу сказать, что хорошо знал Джерваса, его сына. То есть когда он стал взрослым. Зато я много слышал о нем. Он учился в частной школе-интернате. Потом вырос и стал доставлять отцу сплошную головную боль. Я его не лечил, наверное, он наблюдался у школьного врача. Когда он был маленьким, мать иногда приводила его ко мне: обычные профилактические прививки и детские болезни. Возможно, Джервас Краун лечился по страховке где-то в другом месте. Будучи взрослым, он не появлялся у меня в приемной. Его отец, бывало, жаловался на него, как жалуются все родители на детей-подростков.
Джесс снова посмотрела на обгорелый остов дома:
– Судя по всему, Себастьян Краун был человеком небедным?
– Ну да, вполне… состоятельным. В нашей округе живет немало состоятельных граждан. Насколько мне известно, Себастьян разбогател, выпуская шампуни для собак.
– Что?! – удивилась Джесс.
– И не только шампуни. Он производил разные товары по уходу за собаками, – уточнил Лейтон. – Люди готовы потратить на своих любимцев целые состояния. Поверьте мне, я, как врач, часто наблюдаю нечто подобное. Многие куда больше заботятся о собаке или о кошке, чем о ребенке.
– А Себастьян Краун заботился о своем ребенке? – как бы между прочим поинтересовалась Джесс.
Лейтон помолчал, а затем уклончиво ответил:
– Поймите, я сейчас рассуждаю в общем. Я не имею в виду конкретно семью Краун. Кажется, все понимают, как трудно растить детей в бедности. И почти никто не понимает, насколько трудно растить детей в богатстве. Дело, конечно, не в деньгах. Но детям – особенно сыну – может казаться, будто он живет в тени очень успешного отца. Если отец из тех, кто всего добился сам, тогда он, возможно и неумышленно, то и дело напоминает своему отпрыску, что роскошь, в которой он купается, появилась в результате тяжелого труда. Иногда такие отцы бывают прижимистыми; им хочется, чтобы сыновья научились ценить деньги… Учтите, я вовсе не имею в виду, что именно такие отношения были характерны для Себастьяна и Джерваса.
– Конечно, я все понимаю, – заверила его Джесс.
– Вполне естественно, в отношениях взрослеющего молодого человека и его отца присутствует некое соперничество. Если провести аналогию с миром животных, можно сказать, что молодой самец бросает вызов признанному вожаку стаи, альфа-самцу, понимаете? Вы, наверное, смотрите по телевизору передачи о животных? Молодому человеку хочется как-то проявить, утвердить себя. Иногда он наслаждается риском, а иногда… просто презирает его. И тогда он выпадает из жизни и отказывается стараться. Иными словами, он тоже самоутверждается, но по-другому: а именно не делая того, чего от него ждут. Окончив школу, Джервас исчез с горизонта примерно на год – путешествовал по свету, как теперь принято у молодежи. Насколько я понимаю, он добрался до самой Австралии и там открыл для себя серфинг. Когда он вернулся на родину… мне показалось, что он уже привык поступать как ему заблагорассудится. Джервас начал попадать в неприятности, рассказывать о которых – не мое дело… В общем, положение было безрадостное. Себастьян перестал даже упоминать о сыне. – Лейтон нахмурился.
– А что миссис Краун? – осторожно спросила Джесс, опасаясь, как бы не пересох неожиданный источник информации.
– Миссис Краун? А, вы имеете в виду жену Себастьяна. Она бросила мужа и ребенка, когда мальчик был еще очень мал, лет десяти – одиннадцати. Сбежала с любовником – во всяком случае, ходили такие слухи.
Джесс почувствовала, что доктору не терпится сменить неприятную тему.
– В следующем году я выхожу на пенсию, – продолжал он. – Как быстро летит время!
Джесс ненадолго задумалась и спросила:
– Сколько сейчас лет Джервасу Крауну?
Врач ответил не сразу:
– За тридцать, наверное… Он живет где-то за границей. Не знаю, почему он не продал дом, раз не хочет в нем жить. Пустующий дом так и манит к себе бродяг и подонков, как будто приглашает: «Залезайте и устраивайтесь!»
– Дом был обставлен? В теперешнем состоянии уже не поймешь… – Джесс ободряюще улыбнулась.
Лейтон снова замялся. Судя по всему, его тревожило направление, которое принял их разговор. Он не собирался задерживаться здесь и болтать, и, уж конечно, ему не хотелось откровенничать, вспоминая о Себастьяне Крауне, своем пациенте, пусть даже и бывшем. Он с самого начала подчеркнул, что Джерваса Крауна он не лечил. Вместе с тем доктор прекрасно понимал, сколь неопределенна грань, разделяющая профессиональную сдержанность и обязанность помогать стражам порядка. В сгоревшем доме нашли труп, тут уж ничего не поделаешь. На вопрос о том, как покойник попал в здание, предстоит ответить следствию. Его вызвали сюда только для того, чтобы засвидетельствовать смерть, и ему совсем не хотелось принимать участие в следствии.
– Понятия не имею! Нет, наверное… Если в доме и оставалась какая-нибудь мебель, за столько времени ее наверняка давно разворовали! Скорее всего, молодой Джервас вывез мебель или продал ее. Антиквариат, наверное, продал с аукциона. Смутно припоминаю: что-то когда-то здесь действительно продавалось. Но я не слышал, чтобы Джервас продал и сам фамильный особняк, а ведь слухи о такой сделке наверняка пошли бы по округе. Такого рода вести распространяются быстро. Соседи не любят, когда поблизости селятся новички.
Лейтон многозначительно распахнул дверцу машины, давая понять, что и так слишком заговорился. Джесс поблагодарила доктора за то, что он приехал.
– Не стоит благодарности, это мой долг. – Поняв, что его больше не задерживают, Лейтон просветлел. – Жаль, что беднягу не убили, я бы повысил свой гонорар.
Джесс смотрела доктору вслед. Подобно Лейтону, она тоже обычно не появлялась на месте преступления на данном этапе – во всяком случае, пока не установлено, что речь идет о преступлении. Но констеблей, которые первыми должны были явиться сюда, срочно отозвали на шоссе: там произошла авария. Когда позвонили и сообщили, что в сгоревшем доме нашли труп, Джесс как раз была свободна, тут же села в машину и приехала.
Она повернулась к зевакам. Их заметно поубавилось. Предчувствуя ненужные вопросы, пара туристов поспешила скрыться. Остались высокий тощий мужчина и женщина с мопсом.
Сначала Джесс направилась к мужчине, потому что он, как ей показалось, этого ждал, и представилась. Прежде чем сообщить, что его зовут Роджер Трентон, мужчина внимательно осмотрел ее с ног до головы. Затем он заявил, что живет примерно в полумиле отсюда, в коттедже под названием «Плющ». Около полуночи, подойдя к окну спальни, он заметил на ночном небе зарево.
– Оно освещало комнату, как свеча, – продолжал Трентон и пояснил: он сразу понял, что горит «Ключ».
– Почему? – спросила Джесс.
Трентона ее вопрос как будто возмутил:
– Да потому, что дом брошенный! Он постепенно разваливался. Мы только и ждали, когда туда вселятся сквоттеры. Или они, или какой-нибудь молокосос, от которого только и жди беды. Я сам сколько раз обращался в муниципалитет! Два раза писал владельцу, Джервасу Крауну.
– У вас есть адрес мистера Крауна? – с надеждой спросила Джесс.
– Нет, у меня есть адрес его адвоката, я могу вам продиктовать. Я написал, чтобы адвокат известил Крауна, переправил ему мое письмо. Наверное, он так и поступил, но ответа я не дождался. Я спрашивал Крауна, что он намерен делать с домом. Когда «Ключ» достался ему по наследству, он был в отличном состоянии и стоил немалых денег. Джервас Краун прожил здесь меньше полугода, потом распродал все, что было в доме. Помню, на распродажу съехалась половина графства! Краун взял денежки и скрылся в неизвестном направлении, а дом бросил. Он просто сумасшедший!
– Вы говорили о сквоттерах, незаконно занимающих пустующие дома, – напомнила Джесс. – В последнее время они здесь появлялись?
– Н-нет, – нехотя ответил Трентон. – Не мое дело присматривать за домом, если уж сам владелец не может… или не хочет этого делать.
Последнее утверждение расходилось с предыдущими – что он дважды писал владельцу о состоянии «Ключа» и забросал муниципалитет жалобами.
– Не думайте… – продолжал Трентон, выпрямляясь в полный рост, – не думайте, что я пришел сюда, потому что люблю поглазеть на чужое горе и позлорадствовать! Просто я каждое утро гуляю для моциона и часто поворачиваю сюда.
Владелица мопса бросила на Трентона многозначительный взгляд, исполненный презрения.
– Мистер Трентон, если вы не против, попозже к вам кто-нибудь придет и побеседует с вами, – сказала Джесс. – Говорите, вы живете в «Плюще»?
– Вон там. – Трентон показал рукой. – Вы наш дом ни с каким другим не спутаете. За ним растет великолепный старый дуб.
Как только он ушел, Джесс обернулась к женщине с собакой.
– Вот пустозвон! – язвительно произнесла та, глядя вслед Трентону, удаляющемуся быстрым шагом.
– Простите, а вы?..
– Мьюриел Пикеринг – и уж я-то прихожу сюда каждый день с Гамлетом. – Она показала на мопса. Тот бросил на Джесс злобный взгляд.
– Значит, вы живете недалеко отсюда… или приехали сюда на машине?
– Я хожу пешком! – возмутилась Мьюриел Пикеринг. – Я ведь только что вам сказала. Я не боюсь размять ноги. Я живу в «Средниках», так называется мой дом. Он вон там, если идти по дороге, за поворотом… – Она наградила уходящего мистера Трентона еще одним мрачным взглядом. – И я ни разу, подчеркиваю, ни разу не видела, чтобы Роджер Трентон здесь гулял. Полная ерунда! Трентон если куда и ходит пешком, то только на поле для гольфа. А сюда он явился просто поглазеть… Нет-нет, никаких подозрительных личностей я тут не замечала. Никто не рыскал в окрестностях «Ключа». Да, раньше туда время от времени забирались разные бродяги и подонки. Но вот уже давно там никого не было… По-моему, попасть внутрь совсем нетрудно. На первом этаже много разбитых окон, у некоторых наверняка сломаны задвижки. Сейчас, конечно, проверять уже нет смысла, – глубокомысленно заметила Мьюриел Пикеринг. – Теперь там ничего не осталось…
Согласившись с соседкой, Джесс записала ее адрес и предупредила, что к ней, как и к Трентону, кто-нибудь еще заедет и запишет ее показания. На пару туристов она особых надежд не возлагала. Пусть даже они поставили свою палатку неподалеку, вряд ли «Ключ» подожгли они. В противном случае они бы поспешили убраться подальше от места преступления. Заметив Джесс, они, скорее всего, побежали собирать вещи. Если найти их и допросить, наверняка окажется, что они ничего не видели и не слышали.
Свидетели бывают разные. Одним просто нравится отвечать на вопросы, при этом они ничего не знают. Возможно, к этой категории принадлежал и Роджер Трентон. Другим, возможно, что-то известно, но они ничего не скажут из вредности. Джесс показалось, что Мьюриел Пикеринг из их числа. Кроме того, бывают свидетели вроде тех туристов. Они не желают иметь дела с полицией, и не важно, известно им что-либо или нет. Очень редко, как жемчужина в горе устриц, попадается человек, который в самом деле что-то знает и готов помочь. Джесс скрестила пальцы в надежде, что им повезет и они найдут такого свидетеля.
Помимо прочих, на месте пожара присутствовала еще одна личность. Впрочем, ее никто не заметил, и ушла она еще до приезда Джесс. Альфи Дарроу на рассвете отправился проверять силки. Альфи не считал себя сельским жителем, хотя почти всю жизнь прожил в деревне Уэстон-Сент-Эмброуз. Зато его дед владел всеми нужными навыками; именно он научил внука делать простые силки. Да и вообще заслуга в воспитании у Альфи мужских качеств принадлежит деду. Отца Альфи не помнил; он сбежал, когда мальчик еще лежал в колыбели.
Старинный кроличий садок растянулся на большом участке между полем, смешанной рощицей и однополосной проселочной дорогой, которая почему-то называлась Длинной улицей. За много лет кролики расплодились, протоптали в роще тропки, проделали бреши в живой изгороди. Все эти тропки сходились примерно в одном месте – кролики любят порядок. По пути к норам им приходится подлезать под проволочной оградой, заросшей крапивой, чертополохом и щавелем. Именно у ограды Альфи чаще всего находил добычу. Он ставил силки в тех местах, откуда выбирались кролики.
Подойдя к «Ключу», он заметил там признаки бурной деятельности. В воздухе висел запах гари. Время от времени к подсвеченному небу поднимался язык пламени – безжалостный огонь пожирал очередную балку или половицу. Альфи съежился в зарослях у дороги и стал наблюдать. Два часа промелькнули как один миг; он даже рот разинул, так ему было интересно. Пожарные словно вышли из компьютерной игры про героев, в которую обожал играть Альфи. В форме и шлемах, они что-то кричали, предупреждая друг друга об опасности. Потом они размотали шланги, и в пламя полетели тугие струи воды. Когда обгорелые останки верхнего этажа рухнули вниз и к небу взметнулся сноп золотистых искр, Альфи пришлось прижать обе ладони ко рту, чтобы не завопить от восторга. Шипела вода, горячие угли потрескивали и плевались, как загнанные в угол дикие звери. Угольки падали на горячую каменную кладку, вверх, смешиваясь с дымом, поднимался пар. Альфи наблюдал за происходящим, забыв обо всем на свете. Пылающие угли летали через дорогу, как снаряды. Пахло, как в ночь Гая Фокса[1]. Не чувствуя тесноты своего убежища, скрючившись в неудобной позе, Альфи неотрывно следил за работой пожарных.
Потом приехала первая патрульная машина с двумя констеблями в форме, и веселье закончилось. Увидев стражей порядка, Альфи понял: пора сматываться. В местном участке он был частым гостем. К тому же физиономия одного из копов показалась ему знакомой. Тот сразу его узнает, если увидит, и не успеет Альфи глазом моргнуть, как его обвинят в поджоге. Альфи считал, что все полицейские одинаковы: хватают первого, чье лицо кажется им знакомым, и стараются пришить ему все, что только можно. Ничего, проверить силки можно и завтра. Альфи с трудом выполз из своего убежища, потянулся, разминая затекшие конечности, и заспешил домой напрямик, через поле, радуясь: ему теперь есть что рассказать! Если бы он подождал еще чуть-чуть и увидел, как выносят труп, его рассказ стал бы еще занимательнее.