Действуют:
Гоген Петрович – тренер, 37 лет.
Калинкина Дуся – капитан команды
Алевтина – вратарь.
Кусакина Тоня, очень худая
спортсменка, по прозвищу Селедка.
Пыжова Маша, плотная, упитанная
спортсменка, с мощным бюстом и торсом.
Дакашина Надя.
Люся, по прозвищу Голливуд.
Художник – 42 лет.
Юван – 18 лет.
Младенец грудной
Спортзал, с атрибутами спортзала: гимнастическими снарядами, шведскими стенками, поролоновыми матами, прочими приспособлениями для накачки силы. Время тренировки молодежной женской команды по гандболу. Девушки выносят и устанавливают гандбольные ворота. Во всю длину стены – гигантское полотно, на котором Художник успел изобразить бегущие ноги, плывущие облака, парящие мячи.
В самом верху прелестная головка юной девушки. Заметно, Художник трудится в манере поэтической. Он стоит на высоченной стремянке где-то над облаками, кажется, плывет вместе с ними. Гремит рок-энд-ролл, посреди зала, кривляясь и дурачась, танцуют Кусакина и Пыжова. В воротах пританцовывает Алевтина.
Калинкина и Дакашина возятся с мячом, отрабатывают какую-то комбинацию. Кто-то кого-то переигрывает и мяч летит в ворота, прямо в руки Алевтине. Алевтина, то и дело, на короткие мгновения покидает ворота и убегает из зала. Куда бы это, интересно? Впрочем, скоро же и возвращается. И Художник тоже, через каждые несколько минут, слезает со стремянки и отлучается к горке поролоновых матов в углу зала, чего-то там разглядывает и опять торопливо возвращается к прелестной головке на высоте. Из раздевалки появляется тренер Гоген Петрович, молодой, интересный мужчина, в спортивных штанах, яркой рубашке, с цветастым платком на шее, с огромным портфелем в руке. Он решительно выключает музыку.
Кусакина. А чего? А зачем?
Пыжова. Гоген Петрович, с музыкой веселее!
Кусакина. Я целых полтела размяла! (Высоко и мощно подпрыгивает, танцует, сама себе подпевает.) Па-бап-па-ба-рап! Пап-пап-пап!..
Все, молча, глядят на Кусакину.
А чо? (Победно озирается.) А чего?
Тренер. Хвост. Дурацкий. Обрежь. Череп под мальчика – лучше. Сделай, как было.
Пыжова (скептически оглядывая подругу). Она и так вся под мальчика. Если еще без хвоста – вообще перепутать с мальчиком…
Кусакина больно щиплет подругу.
Ой!
Тренер. Отставить. Построились. Команда, становись!
Кусакина (тем временем дразнит Пыжову). Ой, Гоген, да ты, Гоген!
Тренер (резко оборачивается). В чем дело?
Кусакина. Ты мой любимый Гоген, да ты!
Маша кроссовкой так стукнула подругу по ноге, что та от боли подпрыгнула и присела.
Слон! Бегемот!
Тренер. Мария!
Пыжова. Я нечаянно, все!
Кусакина (со слезами на глазах). Копытом, корова…
Тренер (Пыжовой). Извинись!
Пыжова (тут же, мгновенно). Извини!
Кусакина (замахивается). Да иди ты!
Тренер (Кусакиной). А ты извини!
Кусакина. Не хочу!
Тренер. Антонина! В команде должна быть любовь! Всех надо прощать! Я же прощаю! Каждый день, каждый час, каждую минуту! Немедленно извини!
Кусакина (с ненавистью). Извиняю!
Тренер. Команда, сказал, становись! Всем становиться, живее, сказал!
Девушки медленно и нехотя сходятся для построения. Художник спускается вниз по лестнице и торопится к горке из поролоновых матов.
Тренер (Художнику). Ну, чего, все творите?
Художник. Не понял…
Тренер. Рисуете, как бы творите?
Художник. А, как бы творю!
Тренер. И как оно это у вас – с удовольствием?
Художник. Не понял…
Тренер. Творчество, мне интересно, приносит? Удовольствие есть?
Художник. О, я лично – всегда с удовольствием!.. Ничто в этом мире, можно сказать, не доставляет мне столько удовольствия, сколько оно!.. Ну, разве еще любовь…
Тренер. Ну-ну, про любовь мы не будем!.. (Замечает, Маша Пыжова подставила ногу Тоне Кусакиной.) Отставить!
Пыжова. Я лично согласна, пускай наступает! Она, если ближнему сделает пакость, ей потом легче делается! (И подставляет ступню под удар, но с обманом: подставит – уберет, снова подставит – и снова уберет.) Наступай, ты же хочешь… Я же вижу, как ты прямо хочешь…
Тренер (Кусакиной). Только попробуй!
Кусакина (не пробует – но жаждет отдавить подруге ногу). А чо убираешь?
Пыжова. Не убираю, дави! (А сама убирает.)
Кусакина. Не убирай, да ты, не держи… Гляди на нее… (Изловчившись, все-таки попадает по ноге.)
Пыжова. Больно! (Заскакала от боли на одной ноге, поджав другую.)
Тренер (Кусакиной). Приятно? Тебе хорошо?
Кусакина (с невинным видом). А чо?..
Тренер. Товарищу сделала больно – теперь можно жить, да?
Пыжова. Ой, миленький Гоген Петрович, вы за меня переживаете?
Кусакина (смеется). Х-ха, сдалась ты ему!
Пыжова. А вот и сдалась!
Внезапно срывается и убегает из зала Алевтина. Тренер ее провожает удивленным взглядом.
Кусакина (отталкивает, вдруг, Пыжову). Подвинься, да ты!
Тренер. Кусакина!
Кусакина (локтем оттолкнув подругу). Чо Кусакина? Чо Кусакина?
Пыжова (тоже толкается). Не толкайся, Селедка, я тоже могу!
Тренер. Вы обе решили сорвать тренировку?
Кусакина. А чо?
Тренер. Я сказал: прекратить! Я сказал: прекратить!
Бегом возвращается и становится в строй Алевтина.
Капитан!
Калинкина. Я!
Тренер. Где дисциплина?
Калинкина. Не знаю!
Тренер. Переизберу! Не можешь порядок в команде – при всех обещаю, устрою общее собрание и переизберу! Уже скоро совсем!.. Хочу начать тренировку – не могу! Или болтают, или болтаются, или огрызаются, или хамят! Я вам в пять тысяч семьсот шестьдесят пятый раз говорю: если дальше так будем жить – дальше мы жить не будем!
Кусакина (Дакашиной). Разошелся, гляди… А чо с ним сегодня?
Тренер (разъяренно). Не говори обо мне при мне в третьем лице!
Внезапно срывается и убегает Алевтина. Тренер оторопело глядит ей вслед.
Куда?..
Пыжова. Гоген Петрович, людям, бывает, хочется…
Тренер. Что хочется, что?
Пыжова. Ну, это… Ну, как бы – ну, это…
Тренер (Художнику, спустившемуся на землю с лестницы). Художник, вы понимаете?
Художник. Про что?
Тренер. Не про что – вообще! Вы художник, должны понимать!
Художник. Нет…
Тренер. Вот и я – нет!.. Всегда понимал, а теперь до того не понимаю, что по ночам уже не сплю! По ночам глаза отворяю – и ни в одном глазу!.. Сон бежит, представляешь? Как вспомню, что у нас через неделю игры – и меня, как дождем. От пяток до самого лба. Хочешь, трогай мой лоб – ледяной!
Пыжова (со слезами). Ой, бедненький Гоген Петрович…
Тренер. Что делать, художник?
Художник. Не знаю… (Направляется к поролоновым матам).
Пыжова. А вы на ночь, наверно, чаю с малиной выпили.
Тренер (резко). Не выпил!
Пыжова. Да? А я тоже, как чаю с малиной напьюсь, мне тоже не спится, и тоже лежу, и потею, лежу и думаю…
Тренер. Маша, малина у вас на уме! Что у тренера за команду душа болит – такое тебе в голову не приходит.
Пыжова. Приходит, Гоген Петрович.
Тренер. Я знаю, что вам приходит!
Пыжова. Это, это приходит, Гоген Петрович.
Бегом возвращается и становится в строй Алевтина.
Вот именно то, про что вы сказали – то и приходит. Я даже Але вчера говорила: по-моему, я говорила, у Гогена Петровича душа за нас за всех жутко болит. Аля, скажи!
Алевтина. Ну.
Пыжова. Нет, ты ему словами скажи, как я тебе сказала.
Алевтина (не понимает). Чего ты мне сказала?
Пыжова. Здрасти, Аля! О чем я тебе вчера говорила?
Алевтина. О чем?
Пыжова. Про его прекрасную душу – забыла? Как она у него болит? Вообще, какая она у него? Ну, скажи?
Алевтина. Зачем?
Пыжова (все больше распаляясь). Как зачем, как зачем? Гоген Петрович не верит.
Тренер. Не верю.
Пыжова. Сделай, чтобы поверил!
Алевтина. Ну, ладно: она говорила, как будто вы говорили, что всю жизнь на команду положили, а она недостойна.
Пыжова. Аля, не так! Гоген Петрович, она… Аля, зачем искажать? Я только сказала, что Гоген Петрович отдал нам очень много жизненных сил и поэтому ему глубоко не безразлично, что с нами происходит.
Алевтина. Ты сказала, он лезет в нашу личную жизнь.
Пыжова. Не лезет, а принимает участие.
Алевтина. Какая разница…
Пыжова. Разные вещи, Аля! Когда принимает участие – это одно, а когда лезет – совсем другое! Гоген Петрович не лезет, Гоген Петрович участвует!
Алевтина срывается с места, но Тренер успевает ее перехватить.
Тренер. Куда?
Алевтина. Туда…
Тренер. Отставить, назад!
Алевтина. Да мне надо…
Тренер. Не надо, ты только была!
Алевтина. А если мне надо? Сами всегда говорите: есть такое слово – а сами… Как вам если надо – так надо, а мне, если надо – не надо… Вот надо мне!
Тренер (налившись гневом). Если надо – бегом!
Алевтина убегает.
Говорить научились! Все научились! За словом никто в карман не полезет! (Наверх, Художнику.) Художник, никто!..
Художник. Подайте мне тряпочку, будьте любезны.
Тренер (Кусакиной). Подай человеку тряпку, хоть польза какая-то! Э, да пока ты подашь! (Сам взбегает с тряпкой по стремянке.) Держи, художник!
Художник. Как вас благодарить?
Тренер. Не надо меня благодарить, я привык к неблагодарности. Капитан!
Калинкина. Я!
Тренер. Где народ?
Калинкина. А это… народ… (Растерянно разводит руками.)
Тренер. Я команды не вижу. Где журнал?
Калинкина (растерянно). Журнал…
Тренер. Ничего не знаешь! Никто ничего не знает! (Спрыгивает на пол с лестницы, морщится, как от кислого.) Все сам, везде только сам, положиться не на кого… Если сам не возьмешься, сам не сделаешь… (Художнику.) Как вам все же хорошо: сам намазюкал – по крайней мере, сам отвечаешь. По крайней мере, не так обидно! (Отдает журнал капитану.) Пиши, кто есть, кого нет!
Калинкина (с журналом в руках выходит из строя). Это… значит… сейчас…
Тренер. Дуся, быстрее, сказал, попросил!
Калинкина (поспешно). Надя Дакашина.
Дакашина молча на шаг выходит из строя и возвращается в строй.
Тренер. Как настроение, Надежда?
Дакашина неопределенно пожимает плечами.
Выглядишь – ничего… Бледная, но ничего… Тебе очень розовой, кстати, не очень… Главное, Надежда, настроение… Не поддавайся настроениям, слышишь?.. Возьми себя в руки, ты слышишь?
Бегом возвращается и становится в строй Алевтина. Тренер с сердитым прищуром смотрит на Алевтину. Медленно переводит взгляд на Дакашину.
У меня с настроением тоже бывает… Но я себя, знаешь, скрутил… Надо, Надежда!
Алевтина. Есть такое слово!
Тренер (будто только и ждал этой реплики). А, представь себе, есть! (С силой стучит себя по груди.) У кого для людей тут хотя бы чуть-чуть… (Осекается, машет рукой; Калинкиной.) Дальше.
Калинкина. Это, значит… Кусакина.
Кусакина. Тут.
Тренер. Выйди. Сделай нам всем такой одолжение – выйди, пожалуйста.
Калинкина. Тонька, выйди.
Пыжова (умоляюще шепчет). Селедочка…
Кусакина (нехотя выступает на шаг). Как будто у меня ноги лишние, да ты…
Тренер. В строй.
Кусакина , однако, не торопится вернуться в строй.
Тебе было сказано: встань назад в строй.
Кусакина (недовольно бормочет). Вперед, назад…
Тренер. Не ворчи.
Кусакина (огрызается). Да ладно…
Тренер. А я говорю: не ворчи!
Кусакина отворачивается.
Капитан!
Калинкина. Я!
Тренер. Время теряем!
Калинкина (туповато-растерянно). Значит, так…
Пыжова (не дожидаясь, пока ее назовут, четко выходит из строя). Я здесь, Гоген Петрович! (Так же четко возвращается в строй).
Тренер (явно не понял ее пассажа). Что – ты – здесь?..
Пыжова. Здесь, говорю. В смысле – моя сейчас очередь. У нас же перекличка, да? А я же вижу, что моя очередь, правильно? Вот я и говорю: здесь я! Хочу побыстрее.
Тренер (тяжко вздыхает). Пыжова… Маша… послушай, не хоти. Я тебя убедительно умоляю: не хоти! Только медленнее получается! (Калинкиной.) Я на нее ору, ты же покуда прокукарекаешь!.. Дальше!
Калинкина. Пыжова, Маша…
Тренер. Была уже, была!
Пыжова. Я здесь, Гоген Петрович!.. (И с той же неутомимой готовностью выходит и возвращается в строй.)
Тренер. Дальше! Дальше! Дальше!
Калинкина. Алевтина…
Алевтина. Сейчас!.. (Срывается и убегает.)
Мгновение Тренер растерян, впрочем, кидается догонять. Внезапно в углу, за матами заплакал ребенок. Дакашина торопится на звук. Появляется с грудным младенцем.
Калинкина. Опикался, что ли?
Дакашина аакает и раскачивает младенца, но он только сильнее кричит.
Пыжова (его ощупывает). Сухой, вроде… Сосочку хочет, наверно…
Кусакина. Да сунь ему кляп.
Пыжова (затыкает уши). Ой, не могу прямо жить, когда они плачут, лучше спрячьте меня куда-нибудь…
Художник с кроссовками на руках совершает набег на панораму и топчет ее, оставляя цветные следы. Младенец, наконец, смолкает. Все молчат. Художник, закончив топтать полотно, подправляет следы кисточкой. Младенец заходится в новом порыве.
Калинкина. Он, наверно, чего-то хочет.
Пыжова (хватается руками за грудь, со слезами). Маленький, у меня для тебя ничего нет…
Кусакина. Надюха, пасуй! Пас, Надюха!
Дакашина перекидывает ей младенца – Кусакина его ловко ловит и прижимает к груди.
Ну, ладно, кончай! Эй, кончай!
Пыжова (машет руками). Селедочка, мне!.. Мне! Мне!..
Кусакина. Уронишь, руки дырявые… (Калинкиной.) Дуся, держи! (Перекидывает младенца.)
Калинкина ловит и мгновенно делает пас Пыжовой.
Пыжова. Селедочка, ап! (Перекидывает Кусакиной.)
Младенец у Кусакиной, которая тут же его перепасовывает Дакашиной. Как ни странно, младенец успокаивается.
Появляются Тренер и Алевтина.
Тренер. У меня от вас мозги уже набекрень!
Алевтина. Да мне надо!
Тренер. Что тебе надо? Не понимаю!
Алевтина. Я тоже не понимаю! (Становится в строй.)
Тренер. Кто разрешил вставать в строй без разрешения?
Алевтина. В другой раз.
Тренер. В этот! Сегодня! Сейчас! Когда дисциплине будем учиться?
Алевтина. Сейчас, что ли?
Тренер. А когда? Помереть? После смерти?
Алевтина. После жизни… (Пауза.) Ну, ладно, чего на меня глаза портить? Чо, можно?
Тренер молчит – как воды в рот набрал.
В строй можно? Нельзя, что ли?
Тренер (собрав себя в кулак). Что можно?
Алевтина. Да встать. Вы же хотели, чтобы я встала.
Тренер. Ты же стоишь.
Алевтина. Так вы же хотели, чтобы спросила. Ну, вот она я, спрашиваю: можно?
Тренер (глотает ртом воздух). Где надо спрашивать?
Тяжело вздохнув, Алевтина выходит из строя.
А теперь мне не надо. Когда уже в душу тебе наплевали – тогда уже только спасибо надо говорить. Что ты сейчас для меня сделаешь – это мне уже без удовольствия. Я от вас не подачек прошу – я требую четкого исполнения ваших святых обязанностей. Встань в строй и стой!
Алевтина (ворчливо). Обязанностей, потребностей… Можно встать в строй?
Тренер держится руками за виски, которые стучат.
Не пойму я: нельзя?
Захныкал ребенок. Девушки быстро передают младенца из рук в руки.
Сверток опять у Дакашиной.
Тренер, по виду, сильно удивлен.
Художник (бросает тревожный взгляд в сторону поролоновых матов). Потише, детка, прошу.
Пыжова. Он маленький, он не понимает.
Художник. Поймет, если ласково. Дети ласку любят так же, как взрослые.
Тренер (растерянно смотрит на капитана команды). Надежда, что это?
Пыжова. Ребенок, Гоген Петрович! Грудной! Еще маленький!
Тренер. В каком смысле?
Пыжова. В прямом! Очень маленький – видите?
Калинкина. Мамку позвали в кабак – подкинула, вот…
Пыжова (заигрывает с ребеночком). Славная детка, мамку в кабак отпустила, пускай мамка кайфует, да?
Тренер (полон недоумения). Тренировка, при чем тут кабак?..
Пыжова. Иногда оттянуться полезно, Гоген Петрович!
Алевтина. Пускай, а чего?
Тренер (держится руками за голову). Действительно, а чего?
Пыжова. Я бы тоже пошла, меня не позвали.
Кусакина. Х-ха кому ты нужна?
Пыжова. А ты?
Тренер. Через неделю соревнования…
Кусакина. Я хотя бы не лезу, как ты.
Пыжова. Это ты-то не лезешь?..
Тренер. Предчувствие у меня – забодают нас в этот раз!..
Калинкина. Не забодают.
Тренер. Сотрут в порошок…
Кусакина. Кого – нас?
Тренер. Вас, и нас…
Кусакина. А мы не дадимся.
Тренер. Вас никто даже спрашивать не станет.
Калинкина. Напрягемся и вмажем, как раньше.
Тренер. Как раньше не получится: не воодушевлены.
Пыжова. Я воодушевлена, Гоген Петрович.
Кусакина. Х-ха!..
Пыжова. Я – честно, я – очень!.. И Надя, я знаю, и Аля… Аля, ты как, воодушевлена?
Алевтина. Ага.
Кусакина. Да врежем, Гоген!..
Пыжова. И Лора Горькухина – тоже воодушевлена! Я с ней как раз говорила перед Стамбулом…
Тренер (вздрогнув). Перед Стамбулом?
Пыжова (вдруг, пугается). Гоген Петрович, перед Стамбулом…
Тренер. Я же ей запретил.
Пыжова. Ой, серьезно?..
Тренер. Я ей категорически запретил ехать в Стамбул…
Пыжова. Да неужели?..
Тренер (потрясенно). Какое страшной силы предательство…
Калинкина. Черепашкин соблазнил, змей… И меня тоже звал в нападении побегать, но я ему сразу сказала: Гогену сперва скажи…
Кусакина. Лорку Горькухину – в нападение? У нее же один глаз вправо на 30 градусов косой!
Пыжова. А будет, значит, левее на 30 градусов бить! Еще по пустым воротам! Вратарь как увидит, что Горькухина вправо глядит – так и выскочит вправо, а она в это время влево – ка-ак вмажет!
Калинкина. Он мне за победу «Рено» обещал, я ему прямо сказала: «Тойоту». (Вдруг, с опаской глянув на Тренера.) И то еще, после Гогена… Если еще, сказала, это… если Гоген меня отпустит…
Кусакина (недоверчиво). Лорке – «Рено»?..
Калинкиной. Я, например, сказала: «Тойоту» и точка. (Вдруг, опять с опаской глянув на Тренера. Если еще Гоген даст добро…
Кусакина. «Рено» – ни хрена…
Пыжова. Да она за «Рено» куда скажешь ударит – и вправо, и влево, и мимо…
Тренер (потерянно). Я же не разрешил ей ехать…
Кусакина. «Рено»!
Калинкина. Соблазнил…
Кусакина. Меня – не. Я Черепашкину прямо сказала: ты, что ли, думаешь, все покупается и все продается?
Калинкина. Не все!
Кусакина. А я ему так и сказала: не все!
Пыжова. Спортивная совесть и честь не продаются – точно, Гоген Петрович?
Художник (мечтательно). Никогда не бывал в Стамбуле! Ах, Стамбул, Истамбул!..
Художник с кедами другого размера в руках совершает новый набег на холст, топочет и оставляет следы.
Все за ним молча наблюдают.
Тренер (задумчиво). Кричи караул: за «Рено» – в Стамбул…
Художник. За красотой люди ездили дальше!
Тренер. Так то же – за красотой!..
Алевтина срывается с места – Тренер едва успевает перерыть ей путь.
Назад!
Алевтина. Я выскочу!
Тренер. Не выскочишь, я сказал – назад!
Алевтина (отступает). Ну, мне надо!
Тренер. Только что мы талдычили о дисциплине – тебя не касается?
Алевтина. Да при чем тут?..
Тренер. При том!.. Говорим – ты, как стенка, а мы, как горох! На тренировку являетесь время отбывать! Как повинность! А радость? Как будто вы мне должны и отдаете! Как будто вы мне!.. Нет, милая: если радости нет, если желания нет… Что такое? Действительно думаете, мне больше всех, что ли, надо? Больше, чем вам? Думаете, буду терпеть? Как сказал Тарас Бульба: я вас сделал, но я вас и – так сказать!.. Я лично не стану дожидаться, пока начнем бороться за двадцатое место. Я вам не аутсайдер! Я или впереди, или!..
Алевтина. Выскочу, все равно же стоим?
Тренер. Для кого мы стоим, Алевтина? Для тебя же стоим. Чтобы ты, наконец, поняла, ради чего бегать.
Алевтина. Да поняла я, чего!
Тренер. Что ты поняла?
Алевтина. Я – все, чего надо!
Тренер. А что надо?
Кусакина (с презрительной усмешкой). Понимать нечего: костылями передвигай…
Тренер. А спортивный дух? Без него, ты думаешь, на костылях далеко?.. А чувство ответственности? А личный энтузиазм, переходящий в общий?
Пыжова. Это не у всех.
Тренер. Не у всех?
Пыжова. Я говорю, не у всех. Не у всех переходит. К сожалению, говорю.
Тренер. А почему?
Пыжова. А потому, Гоген Петрович…
Тренер (обрывает ее). Потому что, знаешь, половина из вас ради общего дела своими личными штуками пожертвовать не желает. Потому что за долбанное «Рено» идеалами готовы!..
Кусакина (с презрительной усмешкой). За долбанное, х-ха…
Тренер. Тредолбаннное, передолбанное «Рено»!.. (Пыжовой.) Что ты дергаешься?
Пыжова. Я пожертвую, Гоген Петрович. Если вы скажете – личными штуками всякими, я, чем хотите…
Кусакина. Х-ха!..
Пыжова. Я пожертвую, точно.
Кусакина. Тебя целых три месяца на четыре кило похудеть просят.
Пыжова. Я уже на два похудела.
Кусакина. Незаметно!
Тренер. Отставить.
Кусакина. Вчера к ней в общагу заваливаюсь – она у меня на глазах жирнющую колбасятину с багетом, с маслом заглатывает!
Тренер. Прекратили, прошу.
Кусакина. Вот и вся твоя жертва.
Пыжова. Я между прочим в желудок к тебе не подглядываю!
Тренер. Команда, равняйсь!
Кусакина. А я между прочим не обжираюсь!
Тренер. Могу я начать работу? Имею право когда-нибудь?
Пыжова. Гоген Петрович, имеете, все имеют!
Тренер. Команда, равняйсь!
Дакашина с ребенком торопится к поролоновым матам. К ней подбегает Художник.
Художник. Разбудит, не надо!..
Дакашина. Он маленький…
Художник. Маленький, но громкий…
Дакашина. Пускай полежит…
Тренер. Надежда, быстрее!
Художник. Я с ним побуду… давайте-давайте…
Дакашина передает грудного Художнику, сама возвращается в строй. Младенец недовольно хнычет.
Детка, не плачь, тебя художник просит…
Тренер. Команда для всех была: равняйсь!
Спортсменки ровняются; ребеночек хнычет.
Художник. Хочешь чего-нибудь, хочешь? Чего хочется, маленький, ну-ка, скажи мне словами?
Кусакина. К маме он хочет – чего хочет!
Художник. А ну, пойдем к мамочке… (Лезет с младенцем по лестнице вверх.)
Пыжова. Ой, упадут, не дай Бог…
Художник. Вот она, наша мамочка… Вот она, наша красивая… (Вертит ребенка и так, и сяк перед прелестной нарисованной головкой.)
Младенец стихает.
Кусакина. Х-ха, мамочка!
Тренер. Пыжова! Кусакина! Кто так равняется?
Пыжова. Скажите, Гоген Петрович, как надо, я сделаю.
Тренер. Плечи расправь. Подбородок выше. Носки по линии. Ближе встань, ближе, по линии! (Дакашиной.) Надежда, и ты чуть вперед. Да не хмурься, Надежда. Команда смотрит, пожалуйста, слышишь? (Кусакиной.) Антонина, подвинься. Вот каждой вам надо сказать, а сами уже вы не можете! Сдвинься еще. Встань так, чтобы видеть грудь четвертого.
Кусакина. Мне тетка мир заслоняет. Мне третьего через нее не видно, а вы говорите – четвертого!
Тренер. Мария, подвинься назад на пару сантиметров.
Пыжова (сдвигается с готовностью). Так, Гоген Петрович?
Кусакина. Отрастила.
Пыжова. А тебя завидки берут?
Тренер заходит сбоку и проверяет равнение.
Художник (сидит с младенцем в руках на самом верху лестницы, баюкает его и негромко напевает). Тише-тише, кот на крыше, а котята еще выше…
Тренер. В чем дело, художник?
Художник (приставляет палец к губам, шепотом). Жизнь продолжается…
Тренер. Не понял.
Художник (шепотом). Малыш наш уснул…
Тренер (вздохнув). На первый-второй рассчитайсь!
Калинкина. Первый!
Алевтина. Вторая.
Пыжова. Первый, Гоген Петрович!
Тренер. Отставить. (Алевтине). Я, кажется, вас попросил на первый-второй, а не на первый-вторая. Тебя касается, не стучи глазами. Внимание, команда, на первый-второй рассчитайсь!
Калинкина. Первый!
Алевтина. Вторая.
Пыжова. Первый, я первый!
Тренер. Отставить! (Едва сдерживая гнев, пристально глядит на Алевтину.)
Алевтина. Да нужно мне, правда, чего!
Тренер. Не надо дурочкой, Алевтина.
Алевтина. Вы сами, чего!..
Тренер. Я не дурочка, ты – не дурочка. В строю – мы четко договорились – ты номер второй. Где-нибудь там – не тут – будешь вторая, а тут, понимаешь, не там…
Алевтина. Я же женского рода, если бы другого была!..
Тренер. В строю, сколько раз повторять, вы все одного рода.
Алевтина. Вот раздолбон…
Тренер. Напра-во!
Девушки поворачиваются направо.
Стук в двери. Алевтина с криком: Юван !» бежит к выходу.
Тренер с воплем: «куда?» – успевает ее перехватить.
Алевтина. Стучат!
Тренер. Назад, в строй!
Алевтина. Да стучат же, стучат!
Тренер. Тебя не касается, даже если стреляют! (Силой утаскивает ее в строй.)
Снова стучат по дверям.
Команда, слушай мою команду: правое плечо вперед – марш!
Алевтина. Я только открою – я погляжу!
Тренер. Правое плечо вперед – марш! Правое плечо вперед – марш!
Команда, наконец, тронулась с места и пошла правым плечом вперед.
И снова кто-то отчаянно стучит по дверям, и опять Алевтина срывается с места и уносится к выходу – на этот раз Тренер грудью перекрывает ей путь.
Алевтина. Юван!
Тренер. Чаще шаг! (Алевтине.) Встань в строй! (Команде.) Чаще шаг, еще чаще!
Алевтина. Юван, это ты?
Стук по дверям повторяется с новой силой.
Художник (баюкает младенца и полушепотом напевает). Баю-баю, баю-баю, ничего не понимаю…
Тренер (Алевтине). Умру – не пущу, быстро в строй! (Команде.) Чаще! Чаще! Чаще! Чаще!
Калинкина. Это… может, открыть?
Тренер. На бег перешли, побежали! Легким бегом, сказал, и быстрее!
Команда бежит легким бегом.
Углы не срезать! Алевтина, просил, не срезать!
Художник (полушепотом, но слышно). Я совсем не понимаю, где же мамочка гуляет?..
По дверям стучат все сильнее, это даже не стук – но грохот.
Тренер. Внимание, побежали правым боком! Боком, бочком, боком!.. Живее! Не резать углы! Антонина, не резать!..
Девушки послушно выполняют все команды Тренера.
Хорошо, сбавили темп! Руки на поясе, ноги прямые и побежали, выбрасывая носки вперед! Носки тянуть! Еще тянуть! Хорошо, прямо! Пыжова, команда была прямо, не боком!
Пыжова. Я прямо, Гоген Петрович!
Тренер. Не разговаривать, молча выполнять команды!
Пыжова. А я молча!
Тренер. Побежали коленками вперед, коленки повыше! Чаще, чаще! Алевтина, на уровень бедра! Что, болит?
Алевтина. Да нормально…
Тренер. Развернулись и побежали спинами вперед! Локтями работать активнее! Трудиться, сказал!
Девушки бегут спинами вперед, активно работая локтями.
Прямо бежим! Побежали, команда, рывками с ускорением! (Сам же торопится к поролоновым матам в углу зала, подхватывает верхний.)
Художник. Осторожней, пожалуйста!
Тренер , не обращая внимания на просьбу, торопится к воротам, оставляет мат, спешит за следующим.
Осторожнее, я умоляю!
Тренер внезапно – как столбенеет. И гандболистки к нему подбежали и
сгрудились. Алевтина , воспользовавшись моментом, выскользнула из зала.
Пыжова. Ой, как красиво лежит…
Жудожник (шепотом). Не будите ее…
Кусакина. Тренировка – она соньку давит…
Дакашина снимает с себя спортивную кофту, сворачивает и подкладывает спящей под голову.
Художник (шепотом). Только не разбудите…
Тренер гневно выдергивает кофту и швыряет в Дакашину.
Зачем вы, зачем? (Спрыгивает с лестницы, младенец орет.)
Тренер (орет, что есть силы). Еще чего не хватало – подъем!
Художник. Что вы? Зачем??
Тренер. Не спать! Подъем! Не позволю!
Люся , по прозвищу Голливуд , спит беспробудным сном.
Кусакина. Во, стерва, давит…
Художник. Бесчеловечно!..
Пыжова. Гоген Петрович, когда вы пришли, я ей прямо в ухо орала, что вы пришли.
Тренер (хватает спящую за руку и дергает). В зале! Святыня! Подъем! Тренировка!
Художник (свободной от младенца рукой вцепляется в Тренера). Не надо!..
Тренер (тоже в него вцепляется). Не ваше дело, не лезьте!
Художник. Она сладко спит!
Тренер. Кто вы такой?
Художник. Я – художник!
Дакашина, тем временем, пытается забрать у него младенца – Художник ее не понимает и не отдает.
Тренер. Почему вмешиваетесь?
Художник. Я обязан!
Тренер. Кому вы обязаны?
Художник. Всем!
Тренер. Исчезни, пока я тебе не врезал!
Художник. Попробуйте!
Тренер. У-у!.. (Замахивается, впрочем, удерживается; подхватывает мяч и бесцельно швыряет; еще и еще подхватывает, и швыряет.)
Тишина.
Бегом на цыпочках возвращается Алевтина и сразу попадается на глаза Тренеру.
Пыжова (неуверенно). Ой, девочки, побежали… Побежали, да, верно, Гоген Петрович?
Калинкина. Девчонки… а, ну-ка… бегом, что ли…
И без понуканий наставника гандболистки побежали по кругу. Дакашина опять подложила кофту спящей под голову и присоединилась к бегущим.
Команда бежит – Тренер молчит.
Пыжова. Гоген Петрович, Гоген Петрович… Гоген Петрович, мы уже бежим, видите? Командуйте нами, Гоген Петрович…
Тренер. Пыжова, не отставать.
Пыжова. Я не отстаю, миленький Гоген…
Тренер. Не разговаривать. Не отставать и не разговаривать. Евдокия! Направляющий!
Калинкина. Я!
Тренер. После поворота – рывок с ускорением!
Гандболистки после поворота побежали рывками, с ускорением. В зал заглядывает Юван.
Алевтина. Юван!
Юван. Алевтина!
Алевтина. Ты пришел, наконец?
Юван. Я пришел!
Алевтина. Я ждала! (Изо всех сил, с ускорением бежит к юноше и виснет на нем.)
Гаснет свет. Ненадолго. Чтобы скоро снова зажечься.
Алевтина и Юван , обнявшись, стоят; стоит и команда, и Тренер стоит.
Алевтина. Юван, где ты был, я уже волновалась!
Юван. Я, извини, заблудился! (Внезапно исчезает.)
Алевтина стоит с простертыми руками и шепчет: «Юван, ты куда? Юван…» Возвращается Юван с дорожным велосипедом, с табличкой на раме: «Кругосветный велопробег». На багажнике у него большая круглая картонная коробка.
Юван. Извините, можно я велосипед тут пока поставлю?
Тренер автоматически кивает.
Большое спасибо… (Отвязывает коробку.) А то боюсь, там сопрут… Вот, сейчас… Алевтина, гляди, я достал…
Алевтина. Достал?
Юван (распахивает коробку). Как ты просила – достал…
Алевтина. Настоящее? Свадебное?
Юван. Белоснежное! (Достает платье.)
Пыжова (при виде платья). Ой…
Художник укладывает младенца на поролоновых матах.
Алевтина. А фата?
Юван. И фату… (Извлекает еще и фату.)
Алевтина. Что, настоящая? (Тут же ее и примеряет.)
Юван. Да, мне сказали…
Калинкина. Это… где взял?
Юван. В магазине.
Пыжова. Ой…
Калинкина. Это… почем?
Юван. Я не помню… Зависит, какого размера платье… Вам какой нужен?
Пыжова. Мне – пятьдесят второй!
Кусакина. Х-ха, скажи, восьмой!
Пыжова (торопливо). Второй мне, второй! Пятьдесят…
Юван. Второй до меня разобрали. Кажется…
Пыжова. Жалко…
Алевтина. А туфли?
Юван. Будут!
Алевтина. Как будут? Когда?
Юван. Скоро!
Алевтина. Белые?
Юван (смеется). Сначала платье надень, потом фату, Алевтина!
Алевтина (как будто не слышит, напяливает платье, не сняв фату). Да какая разница…
Юван (смеется). Дай фату, я ее подержу…
Алевтина. Да все уже, я… (Платье потрескивает по какому-то шву, впрочем, это не важно.) Я тут распущу, еще там – будет нормально…
Пыжова. Я все платья себе распускаю!
Алевтина. Нормально, сойдет… (Любовно расправляет треснувшее по швам свадебное одеяние и гордо глядит на Ювана.) А?
Юван. Мне очень нравится.
Алевтина. Да? (Подхватывает мяч и с ликующим воплем бьет по воротам.) Го-ол! (И кидается Ювану на шею.)
У Ювана ноги подкашиваются, они оба падают, она его поднимает, подхватывает на руки, кружит – счастливая, смеется.
Художник берет в руки альбом, карандаш и творит с натуры.
Тренер (наконец, обретает речь). Кто это?.. Что это все?..
Калинкина. Это… не знаю…
Кусакина. Х-ха…
Пыжова. Первый раз вижу…
Калинкина. Дают, это…
Художник. Юван – потрясающе!..
Тренер. Юван?..
Пыжова. Юван… Кажется… Аля сказала: Юван…
Тренера. Откуда Юван?..
Пыжова. Я не знаю, Гоген Петрович, я, правда, не знаю…
Тренер. Выясняй, чего ждешь?
Пыжова. Надо? Пойти?
Тренер. Иди же! (Сам, впрочем, приближается к возлюбленным, деликатно покашливает; они его, словно не слышат.) Алевтина… Юван, как вас там… Послушайте…
Влюбленные не реагируют, слишком увлечены друг другом.
Алевтина… Юван… Я – к вам… (Пыжовой.) Юван его?..
Пыжова. Юван, Юван!
Тренер. Юван, на минутку… Постойте… Могу я спросить?.. Эй, слышите?..
Но влюбленные не только не слышат, но и слышать его, похоже, не желают.
Пыжова. Аля! Аля! Гоген Петрович зовет!
Кусакина тут же дергает ее за прическу.
Ой, что ты делаешь, больно же!..
Кусакина. Поори у меня.
Художник тем временем лихорадочно творит с натуры.
Тренер (резко оборачивается). Почему остановились? Команды стоять, кажется, не было! Бегом! Разминаться!
Калинкина (завороженно). А эти?..
Тренер. Не касается! Всем разминаться! Никого не касается! Быстро бегом!
Девушки заводят медленный бег, постепенно сужая круги, все внимание – на
влюбленных.
Алевтина… Ну, хватит… Довольно… (Теряя терпение, пытается их раздвинуть, но, странное дело, они не раздвигаются.) Братцы… Имейте совесть… (Хочет раздвинуть – не раздвигаются.) Я человеческим языком попросил у вас: совесть… (С силой отталкивает Ювана и вклинивается между ними.)
Юван (тянет руки). Алевтина…
Алевтина (тянется) Юван…
Художник. Какая, однако, любовь!..
Тренер (Ювану). Не надо меня обнимать! (Алевтине.) А ты постыдилась бы, правда!
Алевтина. Юван, я тебе расскажу, о чем я думала без тебя: я сама себе не могла поверить, что ты – это ты.
Юван. Я тоже, Алевтина!
Алевтина. Ты еще не забыл, как ты мне говорил? Как будто бы я – это ты, а мы… Нет, не так: ты говорил; ты, мы, я… А потом? Как ты потом говорил?
Юван. Я говорил: я – это ты, а ты – это я, а мы – это ты и я.
Алевтина. С тобой? Вместе?
Юван. Ты и я.
Тренер. Кто он такой?..
Алевтина. Еще повторяй: ты и я!
Юван. Ты и я.
Тренер. Ты можешь сказать, кто такой?
Алевтина. Юван!
Тренер. Погоди ты с Юваном, кто он такой?
Юван. Алевтина, позволь, я скажу. Позвольте мне…
Тренер. Кто вы такой? Стойте нормально, не вешайтесь на мне!
Юван. Я… Юван… Как еще объяснить?
Тренер (хватает его за плечи). Поговорим хладнокровно!
Юван. Еще хладнокровней?
Тренер (трясет юношу). Хладнокровно, прошу, хладнокровно!
Алевтина (решительно отталкивает наставника). Не трясите его, он же хрупкий!
Тренер (вскрикивает от боли). Алевтина, клещами своими! Мне синяков не хватало…
Алевтина (обнимает Ювана). А у него? С ним, думаете, можно так? (Ювану.) Больно? Где больно?
Тренер. Ты спятила…
Алевтина. А, хочешь, где больно, лизну, у меня слюна лечебная…
Тренер. Ты спятила, окончательно…
Алевтина. У меня любовь! Любовь, вам понятно?
В дальнем углу, на поролоновых матах при слове «любовь» заворочалась
спящая красавица по прозвищу «Голливуд», и захныкал Младенец.
Дакашина поспешила на плач.
Тренер (как будто впервые в жизни услышал это слово). Любовь?..
Алевтина. Любовь – чего не понятно? У всех любовь – у меня тоже. Скажи им, Юван.
Юван. Я еще когда только затевал велопробег вокруг земли, чувствовал, что по пути встречу необыкновенное. Вот, пожалуйста, встретил тебя.
Алевтина. Спасибо.
Юван. Тебе спасибо.
Алевтина. Тебе, Юван, большое спасибо.
Тренер. За что же большое?..
Алевтина. Он лучше всех! Юван, ты лучше всех!
Юван. У нас в горах есть лучше меня.
Тренер. В каких горах?
Юван. Гималайских.
Тренер. Где это?
Юван. Там… Буквально сразу за нашей деревней.
Художник. Поблизости от Стамбула!..
Тренер. Стамбула?..
Юван. Стамбула не помню…
Пыжова. Аля! Аля!
Алевтина к ней оборачивается.
Такая любовь, да?
Алевтина. Ага.
Пыжова. Ой, какая счастливая, Аля…
Тренер. Еще вчера никаким Юваном не пахло… Откуда?..
Алевтина. Мы только сегодня друг друга нашли!
Юван. Спасибо, что ты меня нашла, Алевтина.
Алевтина. Спасибо, что ты.
Юван (Тренеру). Я утром приехал в ваш город. На меня сразу напали целых пятнадцать человек. Все, как один, кричали нехорошие слова. Они бы, наверно, меня уничтожили – на мое счастье, как ураган, примчалась Алевтина и всех разметала. (Алевтине.) Ты мне спасла жизнь, а я, как поют в наших горах, потерял голову.
Тренер двумя руками держится за голову.
Художник рисует.
Алевтина. Юван, ты все перепутал: их было не пятнадцать, а пять. Один вообще был хромой – так что, считай, четыре с половиной.
Юван. Он, правда, хромал. Но я все равно тобой восхищаюсь.
Алевтина. А я тобой.
Юван. И горжусь.
Алевтина. А я – тобой.
Пыжова (подбегает к Люсе-Голливуд). Люся, гляди, какая любовь!
Голливуд (сонно). Где?
Пыжова. Там! Тут!..
Голливуд (сладко зевает). Ну, и какая?
Пыжова. А, Люся, большая! Огромная, Люся!
Тренер. Капитан, почему стоим?
Калинкина (не в силах оторваться от влюбленных). Это… девчонки… побежали…
Гандболистки нехотя заводят бег по кругу.
Художник (со счастливым лицом машет рукой Люсе-Голливуд). Это я! Это я!..
Голливуд (зевает, потягивается). Потренироваться, что ли…
Тренер. Неспортивно, команда, расхолаживаешь.
Голливуд зевает.
Просыпайся, вставай, кончай с этим… В руки себя, наконец!..
Голливуд (потягиваясь). Не-а…
Художник. Зачем заставлять, пусть живут, как желают!
Тренер. Опять эта бацилла эгоизма… (Алевтине.) А если бы они тебя покалечили? Те, пятеро?
Алевтина. Четыре с половиной.
Тренер. О чем ты думала, Алевтина? Там мужиков не нашлось? Через неделю соревнования – у нас ворота голые!
Алевтина. Мужики наркотой обожрались – чего!..
Тренер. А тебе, как всегда, больше всех надо?
Алевтина. А они бы его покалечили – что?
Тренер. А тебя? Думаешь только о себе! Каждый из вас думает только о себе!
Алевтина. Да не думала я, вы чего? Я как увидела, как они на Ювана, и я как поперла на них со всех ног!.. Вы же сами учили: как скорость врубил, как попер – и мы победили!..
Пыжова. Аля, молодец! Молодец!..
Юван (с чувством). Алевтина…
Алевтина (с ответным чувством). Юван…
Команда опять стоит на месте, команде интересно.
Художник (подбирается к Люсе). Кофе хотите?
Голливуд. Хочу.
Художник. У меня полный термос… (Торопится за кофе.)
Тренер (Ювану). А тебе как не стыдно? Тебя так в горах научили?
Алевтина (с угрозой). Не орите вы на него!
Тренер. А тебя я учил с умом и с расчетом!
Алевтина. А Юван? Они бы его укокошили!
Тренер. Пусть! А если б тебя?
Алевтина. А мне за Ювана не жалко.
Пыжова. Ой, Аля…
Юван. Я тоже за Алевтину жизнь отдам, если надо.
Пыжова. Ой-ой…
Тренер. А если не надо?
Художник (Люсе). Хотите мою жизнь?
Голливуд (морщится). Кофе холодный…
Художник. Остыл…
Тренер (Алевтине). Возьми себя в руки, завтра же будешь жалеть. Сними с себя это дурацкое платье!
Алевтина. Не сниму.
Пыжова. Как они любят друг друга… Разве любовь – это плохо?
Тренер. Плохо!
Художник. Любовь – прекрасно!..
Пыжова. Все говорят: любовь – хорошо…
Тренер. Знаешь, кто говорит? Кто только уже говорить может. А кто хоть немножечко соображает – тот знает: хорошо – пока хорошо, а потом опять плохо.
Художник. Не обязательно.
Тренер. Не лезьте, куда вас не просят.
Художник. Я только защищаю любовь.
Тренер. В ваши годы могли бы уже помолчать и защищать чего-то другое!
Художник. Сорок один!.. Мне мой дедушка как-то однажды рассказывал еще про своего дедушку, который всю свою жизнь, вот как вы, не верил в нее и впервые влюбился, когда ему было сто двадцать! У него во внуках уже имелся мой дедушка, а он сам, вдруг, вспыхнул, как нефть.
Калинкина. У нас в подъезде один стопятидесятилетний женился на стотридцатипятилетней. Чего, хорошо живут, еще все завидуют.
Художник. Вы тоже не застрахованы!
Тренер. Все уже было! Все было, все понял: ничего нет! И ты мне про то, как твой дедушка нефть добывал… Тридцать семь! Все великие гибли уже – я пока что живу. Не ради себя, ради команды. Ради общего дела. Только ради него стоит жить. Все остальное – там, типа, любовь, кровь, свекровь – для тех, кто ни на что уже больше не способен. (Алевтине.) Сними.
Алевтина. Не сниму.
Тренер. Соревнования, чувство ответственности!.. Двенадцать команд, по три игры в день, дикое напряжение сил, какая, к черту, любовь, ты подумай? Вратарь, сними платье и встань в строй!
Алевтина. Я встану, я в платье, а мне не мешает. Даже наоборот – еще лучше. У нас скоро загс, мне привыкнуть надо. Мне каждую вещь поносить, чтобы в ней классно выглядеть…
Пыжова. Ой, между прочим, мне тоже…
Тренер. Что – тоже?
Пыжова. Мне – поносить… Говорю, поносить… Я, как Аля, Гоген Петрович…
Тренер. Ну, давайте! Давайте! Все невестами вырядимся!
Алевтина. Ага!
Калинкина. А вы тоже… как этот…
Тренер. Все!
Пыжова (радостно). Женихом! Гоген Петрович, а вы – женихом!..
Кусакина. Х-ха, твоим!
Пыжова (смутившись). Почему только моим, не обязательно…
Калинкина. И на это, на как ее, олимпиаду…
Кусакина. С песнями, да ты…
Калинкина. На машинах, на свадебных…
Пыжова. Ой, что будет!.. А потом в газетах напишут: особенно сильно отличились спортсменки-гандболистки! Очень мощную изобрели форму одежду: белое свадебное платье и фату!
Кусакина. И белые тапочки!
Калинкина. Все пускай сходу сдаются!
Пыжова. Дуся, потрясно?
Калинкина. Прикольно.
Пыжова (тут же деловито прикидывает). Так, Аля платье купила – есть, хорошо; у меня еще с прошлого года в шкафу; у Люськи их – целых два, она замуж два раза хотела; Надюшка… (Дакашиной.) Надюша, ты свое прошлогоднее не продала?
Калинкина. Надюшка его на помойку закинула – я подобрала. Еще я подумала: ну да, такую форму одежды по помойкам!
Пыжова. Жалко, Надюша!..
Калинкина. А я сказала – не жалко?
Пыжова. Материал был хороший, не мнущийся.
Калинкина. Материал-то хороший – размер другой. На меня не полезло, теперь без дела лежит. Я свои габариты Лорке дала – она из Стамбула мне привезет.
Тренер (горестно). Из Стамбула…
Калинкина. У турков дешевле!
Кусакина. Еще такое приволокет, в котором хоронят в гробу!
Калинкина (нахмурившись). Я тогда саму ее в гроб… да еще поперек…
Кусакина (хохочет). Спасайся, кто может!
Калинкина. Белое для жизни – хорошо!..
Пыжова (мечтательно). В белом по жизни идти – красиво!..
Калинкина. Испачкается, если не снимать.
Пыжова. Нет, а такое, чтобы не пачкалось! Чтобы белое, и чтобы не пачкалось, и чтобы для всей жизни!..
И вдруг, на какие-то удивительные мгновения свет сошел на нет и тут же опять возник голубым лучом.
Вдруг, отыскал и оживил белое кружение Алевтины …
В углу зала нашел Люсю по прозвищу Голливуд , как же она прекрасна в одном из двух своих подвенечных платьев!
А потом еще и еще, перебираясь от девушки к девушке, луч (Что за свет? Откуда? Вот тайна!) осветил остальных членов команды по ручному мячу.
И все, как одна, очаровательно выглядят в своих белых подвенечных одеяниях, в белых тапочках…
Наконец, луч достиг Тренера ; он сидит на скамейке, обессиленный и печальный.
Тренер. Жил, жил… строил, строил… себя не жалел… лишения терпел… Ни одна ворона не верила, что из обыкновенных девчонок сделаю команду… А я, назло всем, ее сделал… Ручной мяч вперед двинул – в сказочных, можно сказать, габаритах… Все озверели. Конкурентов одних породил на собственную голову – как клопов. В газетах все пишут: жуткий прогресс, дети и взрослые хотят играть только в ручной мяч. Купаются в деньгах и в популярности, мало сказать. И – вот тебе, пожалуйста, дожили…
Свет прежний.
Видим, Художник умудрился изобразить гандболисток этакими парящими над стадионом спортивными мадоннами с младенцами.
Голливуд вдохновенно планирует на матрасе-самолете.
Юван – верхом на велосипеде вверх колесами.
Художник смелыми мазками завершает Дакашину. Сама же натура перемещается взад-вперед по залу с младенцем на руках. Гандболистки стоят, как завороженные, не в силах оторваться от своих изображений.
Тяжело вздохнув, Тренер выходит на середину зала и уныло разглядывает полотно.
Пыжова. А Гогена Петровича?.. Тренера не нарисовали…
Художник. Он меня не вдохновляет.
Пыжова. Почему?..
Художник. Загадка.
Тренер (задумчиво). Чтобы за неделю до соревнований – так меня через бедро еще не кидали…
Кусакина. Кидали.
Тренер. Что ты сказала?..
Кусакина. Еще как кидали.
Тренер. Не помню…
Кусакина. Про Светку Бурбулис забыли: как она прямо во время игры в дядьку-болельщика втрескалась. Мы еще из-за нее шведам прокатали. И вы тогда тоже ревели, как будто она вас через бедро.
Тренер. Ты давно ее видела?
Кусакина. Чо?
Тренер. А ничо! Сходи, погляди на нее! За три года этому дядьке троих родила. Вот такая спина, вот такие ноги, и, как капли воды, похожа на тетю Мадлену из буфета.
Дакашина (качая младенца). Зато счастливая…
Тренер. Надежда, послушай… Опомнись. В последнее время тебя, как заклинило: счастье да счастье… Какое счастье тебе? Сколько тут счастья – ты уж поверь – ты больше нигде не увидишь! После спорта ты будешь локти кусать – сотой доли, поверь, не увидишь!
Дакашина (упрямо повторяет). Зато счастливая…
Тренер (устало). Опять за свое…
Калинкина. Что за разница это: счастливая, несчастливая…
Кусакина. Именно!..
Калинкина. Четверых, между прочим, обратно не родишь.
Пыжова. Зачем же обратно, девочки? Светка такая счастливая!
Кусакина. Завидуешь, да?
Пыжова. Что, нельзя? Ведь правда же, а? Что, не так?..
Алевтина. Юван, я сейчас очень счастливая.
Юван. И я, Алевтина.
Тренер. Все деморализованы. Не будем играть. В таком виде – не дам. На поле не выйду. Пускай до игры поражение впишут. Я выходить позориться и краснеть… (Алевтине.) Опомнись. Вспомни про команду, ворота и смысл!
Алевтина. Да я помню.
Тренер. Не верю.
Алевтина (подходит к наставнику и утешает его). Да нормально я буду стоять, чего надрываться? Вы какой-то настырный: у меня тут любовь, а вы разговоры ведете… Другая на моем месте сегодня вообще ни ногой! Я, как дура, пришла, потому что у меня ответственность за ворота. Я даже Ювану сказала, спросите.
Юван. Алевтина, я тебя за ответственность тоже люблю.
Алевтина. Когда любовь – понимать надо, интересно!
Тренер. Я таких штучек не понимаю – ты понимаешь?
Голливуд (сладко зевая, неторопливо выходит на середину зала). Так про любовь – все без понятия…
Пыжова (радостно). Голливуд пробудился!
Художник, как завороженный движет следом за Голливудом.
Кусакина (с презрительной усмешкой). Очухалась, да ты…
Голливуд. Все только языком чешут: любовь да любовь, да любовь, а нормально про нее никто не понимает.
Пыжова. А ты, Люсечка? Ты же понимаешь?
Голливуд (зевая, глядит на Художника). Не-а. Они ко мне лезут, орут прямо в ухо – а я не понимаю.
Художник. У меня любовь…
Голливуд. А что это значит – любовь?
Художник. Всё!..
Голливуд. Никто не понимает!
Художник. И не надо понимать…
Голливуд. …Но говорят, говорят…
Художник. И всегда будут говорить…
Голливуд. …Как заведенные…
Художник. Ах, любовь…
Голливуд. …Уже надоело, уже спать охота, а они все свое…
Художник. Любовь!..
Кусакина. …Жутко дурацкое слово!..
Голливуд. Все одним словом выражаются – хоть умный, хоть дурак!
Пыжова (нерешительно). А мне нравится…
Кусакина. Тебе бы – еще бы!..
Калинкина. Эх, команда, а я вам скажу, это: все слова, какие ни есть, – все дурацкие. Моя бы воля – все бы молчали!..
Пыжова. Дуся, за что?
Калинкина. А пускай не морочат!
Голливуд. С другой стороны – им, вроде, тоже надо болтать. А то много молчать – тоже скучно. Другое дело – конечно, должны знать, что значит. А так не знаешь, что думать.
Художник. Что хотите – то думайте! Я просто скажу: вы – моя жизнь, мое вдохновение, моя любовь!
Голливуд. Ну, слыхали? Кто может, поди, разберись!..
Юван (не отрываясь от Алевтины, красавице). Кажется, я понимаю, о чем вы: я тоже пробовал объяснить Алевтине, что со мною внутри происходит – и не сумел.
Алевтина. Юван, чего ты мне только ни говорил!
Юван. Говорил, Алевтина, но не сказал. (Красавице.) Я вас понимаю. (Опять Алевтине.) Ведь я про себя понимаю, что я чувствую, как никто другой? Значит, и говорить обязан, как никто: как никто до меня не умел говорить.
Художник. Я вас люблю!
Юван. Да!
Художник. Я вас люблю! Люблю! Люблю! Люблю!
Юван. Да! Да! И еще… (Набирает воздуха в легкие.) Алевтина!
Алевтина. А.
Юван. Знаешь… Сейчас… Вот, сейчас: ты – как могучий магнит, а я, как железная пылинка, и ты меня к себе притягиваешь.
Пыжова (явно растрогана). Ой…
Юван (красавице). Вы это имели в виду?
Калинкина. Это… Чо он ляпнул?..
Пыжова. Он – магнит, она – пылинка, я не могу…
Голливуд (Художнику). Слыхали, как надо?
Художник. То, что он сказал, я могу нарисовать.
Голливуд. А сказать?
Художник. Я должен потренироваться…
Алевтина. Между прочим, Юван, и ты меня как будто магнитом.
Юван. У тебя такое же ощущение?
Алевтина. У меня такое же. А еще – как будто магнит это ты.
Юван. Магнит – ты.
Алевтина. Нет, ты.
Юван. Алевтина…
Алевтина. Юван…
Тренер. Сил моих больше нет, ты – болтун!
Юван. Я так чувствую.
Тренер. Нет!
Юван. Это правда.
Тренер. Не чувствуешь, нечего чувствовать!.. Нет ничего, я проверил!.. (Тычет пальцем в гандболисток.) Она! Она! Она! Никто! Ничего! Не чувствует!..
Художник (красавице). Вы тот самый магнит, что меня неумолимо к себе притягивает!..
Тренер. Все ожидал, от всех ожидал, от вас не ожидал!
Художник. Почему?
Тренер. Рисуйте! Рисовать умеете – вот и рисуйте!
Голливуд. Я ему то же самое говорю: вместо того, чтобы липнуть…
Тренер. С тобой мы еще потолкуем, с тобой у нас впереди!.. (Алевтине.) Сними платье.
Алевтина. Не сниму.
Юван (Тренеру). Вы меня извините…
Тренер. А ты возвращайся в горы и там, наверху всем скажи: что ничего нет! Нет ничего!..
Художник. Есть.
Тренер. Нет! Нет!! Нет!!!
Алевтина. Есть.
Тренер. Нет!
Художник. Есть.
Юван. А, хотите, я расскажу только маленький пример?
Тренер. Нет!
Юван. Только мы с ней разбежались, Алевтина помчалась на тренировку, а я в магазин за платьем, как я сразу же осознал самое главное: что ее со мной физически нет, а я чувствую, что она есть. Понимаете, чувствую! Всем своим организмом! Особенно сердцем! Это даже удивительно, как начинаешь, вдруг, все ощущать, даже воздух: кажется, что пустота – а не пустота. То, что казалось тебе пустотой – то, оказывается, нити, нити, нити… От меня – к Алевтине, от Алевтины – ко мне… Алевтина, ты чувствуешь?
Алевтина. Ага.
Юван. Со мной так впервые.
Пыжова. Ой, и со мной…
Художник. Со мною такое, наверно, в последний раз…
Голливуд зевает.
Юван. Настоящее чувство, если подумать, такая случайность, так трудно встретиться!
Пыжова. Ой, правда…
Кусакина. Расставаться, скажешь, легко?
Пыжова. Расставаться – вообще молчу!..
Голливуд, зевая и потягиваясь, направляется к поролоновым матам.
Художник (идет за ней следом). Я вас утомил? Вас опять клонит в сон?
Голливуд. Опять, да, опять… (Зевая, заваливается.)
Калинкина. Это… не надо встречаться – расставаться не придется!
Юван. Встречаться – во-первых, приятно. Во-вторых, обогащает внутренний мир…
Художник. Очень!
Юван. В-третьих, Бог и общество очень заинтересованы, чтобы он и она испытывали друг к другу тяготение близко и на расстоянии.
Пыжова. Ой, девочки, мне кажется, что я испытываю…
Тренер. Один такой с горы слезет, варежку разинет – и уже не спасешься!.. Ты тут годами без продыху строишь, возводишь, а он в один день все порушит… Да? Ты из этих?
Юван. Алевтина, пожалуйста, ты меня чувствуешь: объясни меня – ему.
Алевтина. Вы что, Ювана не видите?
Тренер. Вижу.
Юван. Видеть – недостаточно. Ты объясни, Алевтина.
Тренер. Я ей про тебя объясню.
Алевтина. Мне – не надо.
Тренер. Ты пойми: пустота! Ничего нет! Все, что он говорит, он придумал! Назло мне! Назло команде! Назло играм!..
Юван. Мои мысли направлены к добру.
Тренер. Он враг, Алевтина, и он все придумал!
Алевтина. Юван?..
Юван. Я вам докажу. Извини, Алевтина. (Снимает с нее фату, обматывает вокруг глаз, отсчитывает шаги.) Раз, два, три, четыре, пять… Я лично этого не понимаю – когда один человек не верит другому человеку… (Отсчитывает.) Нас в горах учили тому, что надо верить… Одиннадцать, двенадцать… (Останавливается, сосредоточенно молчит, наконец, произносит.) Алевтина.
Алевтина. Я тут.
Юван. Я знаю. (Уверенно, с простертыми вперед руками движется по направлению к возлюбленной, обнимает ее.)
Алевтина (растроганно). Юван…
Юван. Алевтина…
Даже Люся по прозвищу Голливуд просыпается и садится на матах.
Кусакина (как под гипнозом). Х-ха…
Юван. Видите?
Пыжова. Ура-а!..
Юван. Связь между нами, нити – удивительно…
Калинкина. А если еще… как, получится?
Юван. Нити – сколько угодно!.. (Снова отсчитывает шаги.)
Художник (красавице). Ощущаете натяжение нитей – от меня к вам, от вас – ко мне?..
Голливуд (наблюдает за Юваном). Не ощущаю… Чего с ним такое?..
Художник. Он нити испытывает.
Голливуд. Зачем?
Художник. Метафизика.
Юван (вышел на новый рубеж). Алевтина.
Алевтина. Я тут.
Тренер. Стоять!.. (Сдирает с шеи цветастый платок). Так у нас не пойдет, я так не люблю!.. (Складывает платок вдвое, втрое, вчетверо и завязывает юноше глаза.) Говоришь, между вами нити… Это, ты думаешь, что ты меня?..
Юван. Волосы, волосы, волосы не так больно, пожалуйста…
Тренер (туго завязывает). Бог терпел, ты терпи… Я таких, как ты, на веку навидался… (Тащит Ювана в центр зала.) Я на своем веку, знаешь, сколько… Алевтина, встань там!
Алевтина. Ему волосы больно!..
Тренер. Пылинка, ты слышала: он – пылинка! Пылинкам не больно! Он как прилипнет к тебе – так поехал! И ему хорошо! Ты будешь эту пылинку тащить на себе и пыхтеть, рвать жилы и драться – а он тебе будет пылить!.. (Оставляет Ювана, хватает Алевтину за руку и тащит в угол зала.)
Юван (не теряет присутствия духа). Алевтина, я тебя чувствую.
Тренер. Чувствует, гад… (Уводит Алевтину в другой угол, Ювану кричит.) Повязку не трогать!
Юван (шепчет). Чувствую… я тебя чувствую… я тебя очень чувствую…
Тренер (сама энергия, хаотически перемещается, расставляет ганболисток.) Маша! Пыжова! Не туда!.. Дуся, левее, за линию!.. Кусакина – вправо!.. Брось ребенка, Надежда, и марш в тот конец!.. Хорошо, иди с ним!.. Иди, хорошо, я прошу!..
Все, кроме Дакашиной с младенцем, разбежались по разным углам.
(Ювану.) Вот, а теперь – давай!
Юван, потоптавшись, выбирает верное направление – на Алевтину.
Они вот-вот соприкоснуться руками.
Тренер. Сто-оп! Сто-оп!.. (Подбегает к Алевтине.) Как ты дышишь? Нарочно так дышишь?
Алевтина. Как я дышу?
Тренер. Как астматик! Мы с тобой так не договаривались! Так он тебя за километр услышит! Нет уж, давай, будем честно дышать! (Опять тащит Ювана в центр зала, вращает его, как волчок, вокруг собственной оси, отпускает.)
Юван, покружив, снова выбирает верное направление – на Алевтину.
Тренер , однако, вновь его останавливает и кружит.
По лицам и позам спортсменок хорошо видно, кто за кого и как болеет.
Не участвует в игре только Дакашина.
Юван с простертыми руками топчется на месте в поисках верного пути.
Художник (хватает вдруг тряпку и кричит). Я тоже! Я тоже!.. (Выбегает на середину зала, обматывает тряпку вокруг глаз, кружит на одном месте, затем спотыкается, падает, поднимается, снова кружит.)
Голливуд. Врут! Все они врут! (Хватает Алевтину за руки, тащит к поролоновым матам, оставляет, торопится к пульту, врубает музыку на полную громкость, сама занимает место Алевтины и простирает навстречу Ювану свои загребущие руки.)
Художник. Я чувствую нити, от меня – к вам и обратно… (Ковыляет по направлению к матам.)
Алеватина (с матов кричит). Юван! Юван!..
Кусакина. Юван! Юван!
Голливуд. Юван! Юван!
Кусакина залезает на велосипед и разъезжает от Ювана к Художнику и обратно, и при это глумливо кричит: «Юван! Юван!»
И, кажется, даже Младенец кричит: «Ува! Ува!»
Надя Дакашина уносит его в раздевалку.
Грохот стоит такой, что слов не разобрать.
Вот Юван взялся за руки с Люсей по прозвищу Голливуд, а Художник наткнулся на Алевтину, которая, оттолкнув Художника, бежит к Ювану, сдирает с его глаз повязку и кричит.
Алевтина. Я же там! Я же там! Как ты не чувствуешь, я же там!.. (И трясет его и избивает в буквальном смысле этого слова.)
Пыжова с Калинкиной с трудом оттаскивают Алевтину от поверженного юноши. Алевтина , однако, борется и не сдается.
Кусакина бросает велосипед и нападает с кулаками на Голливуд – между ними завязывается драка.
Юван поднимается с пола с простертыми руками направляется к Алевтине.
У него на пути вырастает Тренер , который выталкивает его из зала прочь и запирает за ним дверь на замок.
Алевтина с криком: « Юван !» расталкивает подруг и бежит к двери и бьется об нее, как об стенку – впрочем, внезапно убегает в женскую раздевалку.
Калинкина торопится следом за Алевтиной – но та уже заперлась изнутри.
Калинкина (кричит). Алевтина, Надежда, откройте! Отворите вы это… откройте, вам говорят!