Страсти у фонтана

Эксцентрическая комедия


Действуют:

Оличка

Кошкин Лев Николаевич

Электромонтер

Туся

Федор

Длинный

Пониже

Константин

Часть первая

Темно. Как до создания мира. Впрочем, совершенной тьмы не было и до.

Что-то было даже тогда, когда ничего не было: какая-то луна и еще свет с какого-нибудь непостижимого боку – то ли левого, то ли правого…


Нетрезвый мужской голос (то снижаясь, то вырастая, с явными переживаниями). …Видишь ли, Туся, я был…

Трезвый женский. Федя, идем, я тебя, как человека…

Нетрезвый. Эх, кем я только не был!

Трезвый. Разве я говорю, что не был? Я говорю, что идем!

Нетрезвый. Эх, был я весь, как запущенный в доску сад! Был я весь на женщин и зелие падкий!

Трезвый. Я тебе таких женщин покажу, Федя, ты у меня так упадешь, что вставать потом сам не захочешь!

Нетрезвый (с болью). Ту-ся! Сергей Александрович Есенин!

Трезвый. Не оправдывайся!

Нетрезвый. Сережа Есенин, великий поэт земли русской родом из Рязани! Эх, разонравилось петь и плясать, и терять свою жизнь без оглядки!

Трезвый. Тяжело же держать тебя, Федя! Мне уже не двадцать лет, а уже слава Богу – понял?

Нетрезвый. Поступь нежная у тебя и очень нежный стан…

Трезвый. Дурак ты.

Нетрезвый. Но если бы знала ты сердцем своим упорным…

Трезвый. Да тяжело же мне, говорю!

Нетрезвый. Не знаешь, да?

Трезвый. Вот, за столб держись, образина!

Нетрезвый. Ничего ты не знаешь! Э-эх, никогда не узнаешь, Туся!

Трезвый. Ты зато у меня много знаешь, баранья башка!

Нетрезвый. Потому что у тебя сердце упорное… огнеупорное…водонапорное, Туся!..


Пахнуло ветерком. Вверху, на столбе помигал и зажегся фонарь, осветил высохший – должно быть, давно – фонтан. Бортик пощерблен и замшел. Посреди позеленевшая от времени статуя журавля. Стоит себе без устали на одной ноге! Клюв обломан – то ли людьми, то ли временем, то ли сам по себе отпал. И вместо клюва из журавлиного горлышка растет поржавевшая трубка. От сухого источника лучами расходятся три аллеи. По одну сторону фонтана – Оличка и Кошкин, самозабвенно целуются. По другую – Федор всеми руками держится за столб, как за жизнь. Под спину его поддерживает суровая женщина Туся. Поза у Федора нереальная: столб неким образом промеж ног, а ноги впереди. И сам он весь как есть, в противоборстве с земным притяжением, собственной поэтической тоской и женщиной Тусей. И еще: интригующей тенью – то бесшумно скользя, то замирая – нам в душу косвенным образом забирается мужской силуэт. Влюбленным его не видно. Потому что они, счастливые, к нему спинами. А мы все видим…


Федор (на мгновение, задрав голову и уксусно сощурившись, глядит на то, что зажглось; затем на влюбленных по ту сторону фонтана; затем, рискуя вывихнуть шею, за собственную спину, на жену; широко восклицает). Сергей Александрович Есенин!.. Сережа Есенин – великий поэт земли русской родом из Рязани! Ты же его не понимаешь, Туся! Что же мне делать с тобою, Ту-ся!

Туся. До дому дойдем, там я тебе покажу, что со мной делать… (Озирается по сторонам.) Гражданин! (Машет Кошкину.) Ты слышишь меня?


Кошкин вздрагивает. Оличка испуганно жмется к возлюбленной груди.


Кошкин. Оличка, кажется…

Оличка. Левочка, я боюсь!

Кошкин. Позвали…

Туся. Гражданий, эй!

Федор (мотает головой.). Эх, Туся, Туся…

Оличка. Левочка, не ходи, мне страшно…

Кошкин. Он не опасен… смотрите… (Пытается разомкнуть возлюбленные объятия – не получается.)

Туся. Гражданин, холера тебя!

Кошкин. Оличка… пожалуйста…

Оличка. Я столько тебя ждала, не покидай меня…

Кошкин. Я вас не покину, честное слово…

Федор. Эх, Туся, Туся…

Туся. Что Туся? Что Туся?

Кошкин (наконец, выдирается). Надо понять, что нужно людям…

Оличка. Поймешь – возвращайся, пожалуйста!

Федор (выплескивается). Эх, льется дней моих розовый купол! Эх, в сердце снов золотых сума! Много девочек я перещупал! Много женщин в углах прижимал!

Кошкин. Я тоже очень люблю Есенина.

Туся. Вы то любите, так вы то хоть на ногах держитесь, а этот… Ну вот, опять сел! (Кошкину.) Тяганем его, что ли? Ночь, мне еще на работу.


Туся и Кошкин пытаются воздвигнуть Федора на ноги.


Кошкин. Он не хочет… (Воздвигает.) Или не может…

Туся. Тащи-тащи, много не болтай…

Федор (не воздвигается – хоть надорвись). Родом мужик… Соловей ты мой, пташечка… Эх, весело поешь…

Кошкин (старается изо всех сил). Не владеет телом…

Туся (тоже старается из последних сил). Да какое там тело – тоска!.. Ты под это его, ты под это!..


Наконец, воздвигают, кулем прислоняют к столбу, тяжело дышат.


Федор (мутно глядит на Кошкина). А, Ваня… (Опять сползает.)

Кошкин. Трудно вас поднимать…

Федор (тянется к Кошкину). Ваня, друг…

Туся. Мне даже глядеть отвратительно, честное слово…

Кошкин. Что будем делать?

Федор. Ваня, друг…

Туся. Лошак обожратый, кому ты нужен такой?

Кошкин. Не надо бы…

Туся. Что?

Кошкин. Он человек, ему должно быть обидно…

Туся. Кто человек?

Кошкин. Он…

Туся. Этот, что ли? (с сомнением смотрит на человека.) Эге, вот не знала…

Кошкин. Все – люди…

Туся. Вы, может, и люди – а этот… (Берет Кошкина за руку, отводит в сторону, подозрительно озирается.) Вы с виду умный, а вы все равно не слушайте, что я сейчас говорю… Вообще иногда я с ним не так говорю… Вообще-то я знаю, как с ним говорить… Вообще-то я с ним не так… С ним вообще так не надо… Он мухи не тронет, когда не такой… Она у него на носу будет на него гадить, а он ей за это стихи читать… Знаешь, сколько стихов знает?

Кошкин. Значит – хороший человек.

Туся. Дурак. Ему нельзя пить – он бросить не хочет. А когда он не хочет – его уже не остановишь!

Кошкин. Он любит стихи – значит, не причинит зла другому человеку.

Туся. И добра тоже не причинит. Вот тут он у меня со всей его поэзией!

Федор. Вань, а Вань…

Туся. Ну, как я тебя такого на другой конец города поволоку?

Федор. Ты не слушай ее, Вань…

Кошкин. На такси…

Туся. Вы умный такой? На какие шиши?

Кошкин. Вы имеете в виду…

Туся. Ничего я не имею. Ни в виду, ни в кармане. А получка

послезавтра. А он так пьет, сволочь такой, будто каждый день ее получает.

Федор. Туся

Туся. Чо Туся? Чо Туся?

Кошкин (достает из кармана деньги). Я вам одолжу… Хотите – берите совсем…

Туся (на деньги смотрит, но не берет). Чего?

Кошкин. Деньги…

Туся. Зачем?

Кошкин. У меня больше нет…

Федор. Вань, да не слушай ты ее….

Туся (настороженно). И чего я тебе за них сделать должна?

Кошкин. Ничего… Берите! Отвезете его домой – он же потом и будет вам благодарен.

Туся. Кто благодарен?..

Кошкин. Он – муж?..

Туся. Кто?..

Кошкин (уже с сомнением смотрит на Федора). Этот человек?..

Туся. Этот? (И тоже глядит на Федора.) А кто же еще? Ты думаешь, я бы с ним цацкалась? Думаешь – кто я? Да если б не муж, за такое бы в землю живым закопала!

Оличка. Левочка… Ты уже обо мне позабыл?

Кошкин. Нет, я вас помню…

Туся. Вы, что ли, Левочка?

Кошкин. Лев…

Туся. Я – Туся.

Федор. Ту-ся-а!.. Эх, Ту-ся-а!..

Туся. Заткнись. (Кошкину.) Ладно, беги за такси.

Кошкин. Хорошо. (Тут же отправляется на поиски такси.)

Оличка. Левочка!

Кошкин (останавливается). Да!

Оличка. Ты меня бросаешь?

Кошкин. Буквально недолго…

Оличка. Ты уходишь и бросаешь меня?

Кошкин. Честное слово…

Оличка (горестно). Ты бросаешь меня, не любишь…

Кошкин. Только туда и обратно…

Оличка. Бросаешь, уходишь, иди… (Всхлипывает.) Иди, Левочка, ладно, иди… Только ты потом пожалеешь, что бросил меня одну, когда мне нельзя быть одной…

Кошкин. Оличка… Но, Оличка… Я…

Туся (приближается к влюбленным). Страсти-то, страсти, реветь-то чего? Радоваться должна: мужик трезвый и на ногах. Глупая! Ладно, деньги давай, я сама пойду.

Кошкин. Я, кажется, вам давал…

Туся. Когда?

Кошкин. Мне казалось, давал… (Проверяет в карманах.) Или я ошибаюсь. А, впрочем, я часто, бывает, что ошибаюсь.

Туся. О, Господи, Лев, погляди: в руке я держу, еще спрашиваю!.. (Смеется.) В руке, главное, держу и спрашиваю, а?.. (Смеется.) Нет, подумай ты, спятила: в руке, главное, держу…

Кошкин. Хорошо…

Туся. Вот в этой руке, ты подумай, не прятала… (Смеется.) Даже не прятала…

Кошкин. Да…

Туся. Ладно, ты тут пригляди. Глазом на эту, другим – за моим. Справишься? Он, вроде, спит пока, а проснется – даже не знаю…

Кошкин. Мы побудем…


Оличка всхлипывает.


Мы вашего мужа не бросим. Пока он в беде – одним словом…

Туся (испытующе смотрит на Кошкина.) Ладно, пошла я. (Уходит одной из аллей.) Пошла…

Оличка. Ах, Левочка!.. (Страстно обнимает возлюбленного.)

Кошкин. Оличка…

Туся (возвращается). Я ушла, как дура, и даже не спросила: ты кто такой?

Кошкин. Я?..

Туся. Ты-ты. Где работаешь, спрашиваю?

Кошкин. В ПТУ.

Туся. Где работаешь?

Кошкин. В профессионально-техническом училище.

Туся. Это – где?..

Кошкин. На улице Карамзина. Место довольно известное: магазин «Радость» знаете?

Туся. Где это «Радость» еще?

Кошкин. Прямо напротив «Радости», на улице Карамзина!

Туся. «Радость» не знаю. Давно в том районе не была. Наверно, без меня построили. И чего ты там делаешь, напротив «Радости»?

Кошкин. Преподаю этику и эстетику.

Туся (недоверчиво). Да?.. Что ли, серьезно?.. Такая профессия?..

Кошкин. В общем, такая…

Туся. Чего ни бывает, кого только в жизни ни встретишь…Ну, а человек вы хороший?

Кошкин (смущенно пожимает плечами). Не знаю…

Туся. Кто знает? (Оличке.) Ты, может, знаешь?

Оличка. Очень хороший.

Туся. Не врешь?

Оличка. Левочка любит людей, зверей, животных, птиц и рыб. Может, вы знаете, я, например, не встречала: кто сегодня любит все живое?.. Кому сегодня все живое отвечает взаимностью?.. А Левочка – любит! А Левочке – отвечает! Левочка, я тебя правильно поняла?

Кошкин. Правильно.

Туся. Погоди, я не поняла: чего он любит?

Оличка. Ну, как вам еще… Все живое… Это так редко встречается среди людей, чтобы все живое без исключения. Многие любят с исключением, а некоторые и вовсе не любят.

Кошкин. Чтобы вам было понятно: я люблю и многих, и некоторых. В общем-то – всех…

Туся (тяжело вздыхает). Ох, я не знаю… (Оличке.) А ты где работаешь?

Кошкин. В 6-й горбольнице. Отделение сердечно-сосудистой деятельности. Медицинской сестрой. Специализация – особо тяжелые формы сердечных недомоганий. (Оличке.) Я все верно?..

Оличка (глядит на Льва с нежностью). Как хорошо ты запомнил…

Кошкин. Простите, а вас что-то беспокоит?

Туся. Я на вас мужа единственного оставляю, как же не беспокоиться?


Пахнуло ветерком, фонарь мигнул и погас.


Ну, вот еще… Ладно, бегу! (Уходит.)

Оличка. Будь рядом со мной, умоляю…За эти четыре часа не успела тебе рассказать: ты даже не представляешь, как мне страшно жить…

Кошкин. Вас обижали люди?

Оличка. Меня обижали…

Кошкин. Злые, должно быть…

Оличка. Да, очень!..

Кошкин. Оличка, добрых больше…

Оличка. Доброта ни при чем: я ужасно красивая… Они меня видят – они по-другому не могут… Я очень красивая – ты понимаешь?

Федор (внезапно во сне). Молодая, красивая женщина-дрянь!..

Кошкин. Вы проснулись?

Оличка. Не уходи, он во сне…

Кошкин. Вы не проснулись?..


Тишина.


Оличка. Скажи, Левочка, только, пожалуйста, правду: ты меня уже любишь?

Кошкин. Я…

Оличка (счастливо смеется). Когда же ты успел, глупенький?

Кошкин. А я…

Оличка. А если, допустим, не успел – так ведь еще полюбишь?

Кошкин. А я уже!..

Оличка. А я сразу!.. Я, как только увидела в зоопарке твои глаза и веснушечки на мочках ушек… Ой, как мне нравятся веснушечки твои, Левочка!.. Я ни у кого таких не видела, я сразу подумала: ах, Левочка!..


Пахнуло ветерком. Вверху помигал и зажегся фонарь, осветил Оличку и Кошкина. Приятно обнаружить – самозабвенно целуются. На какое-то чудное мгновение возникает прелестная мелодия ЛЮБВИ. Откуда взялась? Бог знает, откуда чего берется… Быть может, это звучат души Олички и Кошкина. А может, наши души. Возможно такое или нет?..


Федор (нашел-таки силы, восстал ото сна и безумно бормочет). Пусть целует она другого… (Карабкается вверх по столбу, ноги скользят, не слушаются, а он – неутомим и бессилен.) Молодая, красивая… (Карабкается.) Сережа Есенин – великий поэт земли русской родом… (Карабкается.) Сука… великого поэта земли – пьяницей… (Карабкается.) Ту-ся!.. Ту-ся!.. Все позабыла, Ту-ся!..

(Карабкается.) Забыла про поэзию, Ту-ся!.. Зажралась-зажирела!.. Все позабыла!.. (Кажется, назло всем законам притяжения земли он таки одолевает несносную вертикаль, стоит, обняв столб, как судьбу.) Эх, захлебнуться бы в этом угаре, мой последний единственный друг!..

Кошкин. Трудная ситуация: хочу помочь человеку – а невозможно…

Оличка. Человеку можно помочь, когда человеку надо, чтобы ему помогли. А если человеку не надо – помочь невозможно. Получится зло.

Кошкин. Как бы там ни было – все равно надо помогать. Иначе не выживем: просто печально потеряем друг друга… Теряя ближнего – теряем себя.

Оличка. Не теряй меня, Левочка?

Кошкин. Я…


Неожиданно к фонтану выбегают: Константин, следом Длинный и Пониже. Константин запрыгивает в фонтан, преследователи немедленно его окружают.


Пониже (сплевывая). Думал, убежишь?

Длинный. Думал, убежит!

Константин. Я не убегал!

Длинный. Он не убегал, Толя, это мы от него, а он нас догонял!

Пониже (сплевывая). Гляди, Пачкун, чтобы не выскочил.

Длинный. Толя, не выскочит теперь! Только не убивай сразу, Толя, вполсилы – ага?

Константин. Он сам виноват, гляди, как он мне штанину!

Пониже. Он тебе штанину, а ты его, значит, по ребрам за это? (Сплевывает.)

Константин. Так он мне штанину гляди!..

Длинный. Толя, он псину за штанину!.. Такую он псину – а, Толь!..

Пониже. Все, Костик. Жить больше не будешь. Или я – не я.

Константин. Братцы, из-за собаки?..

Длинный. Из-за собаки – да, Толя, слыхал? Собака ему уже не нравится!.. Дездемона он, Толя, я видел, первый зацепил!.. Я видел, как будто вот так!.. Ну, вот так, прямо перед глазами: Дездемон себе тихо лежал и блох с-под хвоста выкусывал – как человек!.. А этот – он, Толя, он сам на коленки упал и залаял на Дездемона!.. Какой же собаке понравится? А теперь ему, видишь, собака не нравится!..

Пониже. Ты бы лучше меня, гад.

Длинный. Или меня!

Константин (чуть не плачет). Братцы!..

Пониже. Пачкун.


Пачкун толкает Костю навстречу Анатолию, который ударом ноги и повергает собачьего обидчика наземь. Пониже хлестко, яростно, остервенело топчет и пинает жертву, а Длинный орет: «Толя, вполсилы же просил!..» и пытается его оттащить. Истошно кричит Оличка, вырывается из цепких объятий возлюбленного и уносится стремглав. Ее тревожный глас напоминает удаляющуюся сирену. Сразу же следом за Оличкой вынимающим душу воплем возникает в пространстве Федор. Длинный с трудом оттаскивает взбесившегося изувера, брызжущего слюной и бормочущего что-то страшное; оба спотыкаются о бортик фонтана, падают, вскакивают, наконец, уносят свои тяжелые ноги. Константина мы не видим и не слышим. Он на дне. При желании можно догадываться – что он испытывает…Кошкин на скамейке – похож на изваяние. Одноногий журавлик кажется больше живым. Федор мертвой хваткой держится за столб и с ужасом глядит на дно фонтана. Внезапно Кошкин убегает за скамейку, падает на четвереньки и – воет… Протяжно, тоскливо…И Федор, вдруг, заскулил, будто завторил… Жутковатенько… Все еще согбенный Кошкин торопится к Константину, который, стоя на четвереньках, тягуче поводит головой из стороны в сторону, постанывает болезненно воздыхает. Налетел ветерок, фонарь мигнул и погас.


Кошкин. Бога ради, ответьте, вы живы?.. (Костя постанывает.) Я думал, они вас убьют… (Закашливается.) Оличка закричала – спасибо… (Закашливается.) Она так кричала, у меня все внутри… (И сам закричал.) Оличка! Оличка!.. (Тишина.) Оличка-а! Оличка-а!.. (Хаотически перемещается; от фонтана, впрочем, не удаляясь.) Оличка-аа! Оличка-аа!.. (Федор завыл.) Не отзывается… Даже не знаю, где теперь искать… (Хватается за Костю.) Могу я вам помочь?

Константин. Ах, зэззараза!..

Кошкин. Ничего не вижу!

Константин. Не трогай!

Кошкин. Что – больно?

Константин. Зэззара!..


Федор воет.


Кошкин. Выть довольно!


Федор забирается повыше.


Ну, пожалуйста, будет, остановитесь, ведь жутко, темно…

Константин. Ах, зэззараза!..

Кошкин. Ну, что же нам делать, ну, что же?..

Константин. Да не трогай ты, черт вас!..

Кошкин. Можете кричать, я вас понимаю, держитесь!..


Пахнуло ветерком, фонарь помигал и зажегся. Костя и Кошкин, оказывается, уже выбрались из фонтана. Костя на четвереньках.

Кошкин возле на корточках. Федор снова осел у столба. Нетрезвый человек, потерявший энтузиазм – жаль…

Константин со страданием поводит головой из стороны в сторону.


Кошкин. За что они вас так? Вы же их не трогали, кажется, даже

убегали, я видел… Ведь не трогали, правда? Другое бы дело – вы

тронули, или слова нехорошие… (Тяжко вздыхает.) Так больно видеть, как люди бьют человека: в живот, по ребрам, по печени… по почкам, в диафрагму… В пах… (Зажмуривается.) Ногами… Главное – за что?.. (с неизъяснимым состраданием смотрит на Костю.) Меня однажды… Я вас хорошо понимаю, потому что и меня однажды, знаете, били… Но только не в парке, а на ярко освещенной площади у кинотеатра «Слава». И там тоже были люди, и тоже никто не вступился… (Воющему Федору.) Не надо бы, ну, пожалуйста?.. (Косте.) Как вам? Что, худо?.. (Заглядывает в лицо.) Побледнели… Что, приподняться?..


Константин отрешенно мотает головой.


(Поднимается, озирается по сторонам.) Вас били двое, а меня один… Но тоже жестокий… Он пинал меня так, словно я и есть его главный заклятый враг… А мы даже не были знакомы… Так получилось: он выругался, а я сказал, что ругаться нехорошо… (Закрывает лицо руками и, кажется, предается воспоминаниям.) От каждого пинка во мне будто что-то надламывалось, обрывалось… Да… У вас, я думаю, тоже… Надо бы «скорую» … (Срывается с места.)

Константин (резко). Стой! Ах, зэззара!..

Кошкин (возвращается). Очень худо?..

Федор (жалобно). Ваня…

Кошкин (приседает возле Кости). Поищу телефон, у меня батарейка…

Константин. Оставь…

Кошкин. Я буквально недолго…

Константин. Забудь…

Кошкин. Вам же больно…

Константин. Нормально…

Кошкин. Позвольте, я все же… (Срывается.)

Константин. Стой, зэзара!..

Кошкин(возвращается). Что вы сказали?..


Костя молчит.


Но почему? Чего вы боитесь? Вас разденут, тщательно осмотрят, если есть переломы – наложат гипс, если вывихи – вправят, и через несколько месяцев вы в порядке! Как было со мной!

Константин. Никого не звать…

Кошкин. Вы неправы… Вы сами сейчас в таком состоянии, когда сами просто не в силах… Вам нужна помощь… врачебная, квалифицированная…


Костя было пытается взобраться на ноги – кажется, не в силах разогнуться, со стоном валится на колени.


Что, очень больно?

Константин. Дай… (Тянет руку.) Обопрусь, что ли…

Кошкин. У вас руки в крови!

Константин (разглядывает собственную руку; проводит по лицу, снова разглядывает). Это из морды…

Кошкин. Видите!..

Константин. И чего? Не видал никогда? Ну и чего?

Кошкин. Кровь… больно видеть…

Константин. Да ладно, чужая – она не болит…

Кошкин (горячо). Болит, еще как!.. Лучше я вас под плечи…


Пахнуло ветерком, фонарь помигал и погас.


Константин. Ах, ты, зэззараза!..

Кошкин. Я стараюсь осторожно!

Константин. Ах, зэззара!..

Кошкин. Да я понимаю, как это, когда тебе больно…

Константин. Парень, парень, парень!..

Кошкин. Держу!

Константин. Ах, зэза!..

Кошкин. Неужели так больно?

Константин. Не могу сидеть!

Кошкин. А стоять?


И снова пахнуло – и снова фонарь помигал и зажегся. У скамейки стоит полусогнутый и полуобмякший Костя.

Кошкин изо всех сил поддерживает его под плечи. Федор – как испарился.


Константин (сокрушенно вздыхает). Эх, Толя, Толя, дружок ты мой…

Кошкин. А куда, главным образом, били? Что чувствуете?

Константин. Слушай… тебе… какое?..

Кошкин. Обиделись все же… За то, что я не вмешался… Наверно, вы правы… Да… (Разглядывает Костю.)


Молчат.


Я бы должен вмешаться, как-то вас уберечь… Но я, понимаете… Я, понимаете… Во мне в ту минуту как будто… Как будто…

Константин. Остынь: чего лезть, когда не тебя…

Кошкин. Неправда, лезть надо!..

Константин. Да ладно…

Кошкин. Лезть надо, но я не могу – понимаете? Выше сил… В глазах потемнело, и я ничего, кроме того, что пинают… Что мне очень жутко… Откуда, вдруг, столько ненависти?.. Как будто вся ненависть, сколько ее в мире скопилось – вся, вдруг…

Константин. Старею…

Кошкин. Сколько, однако, в мире ненависти…

Константин. Вот раньше бы я убежал.

Кошкин. Простите, вы всегда так странно разговариваете или такая речь из-за губы?


Костя морщится.


Есть носовой платок? Понимаю… (Достает носовой платок.) Возьмите мой. Берите-берите.

Константин (забирает платок, прячет в карман). Опусти-ка… на скамейку, говорю… Опусти-ка…

Кошкин (помогает мученику опуститься на скамейку). У вас, мне так кажется, нарушены некоторые шейно-позвоночные связки. Ужасно тоскливое ощущение – когда отдает по спине вниз, туда… Боль такая – словно вас продели насквозь и время от времени дергают за крючок… Я вас понимаю, так можно издергаться… (Молчат.) Знаете, все-таки я сомневаюсь… Мне бы не надо вас слушать… Все же бы вызвал…

Константин. Стоять.

Кошкин. Чего вы боитесь?.. А если умрете? Тут, на скамейке? У меня на руках?.. (Молчание.) От нас не зависит… Вам-то, конечно, может того не хотеться, но рождение и смерть – это как раз то, чем мы не управляем… (Константин храпит.) Только не спите!

Константин (подскакивает). Ах, ты, зэзза!.. (Медленно оползает.)

Кошкин. Это смерть вас к себе зовет, не поддавайтесь ей ни в коем!..

Константин (горестно). Зачем?..

Кошкин. Не спать… Вызову «скорую», вас увезут.

Константин. Не надо «скорую».

Кошкин. А если не выживете?

Константин. Ты по-людски – понимаешь?

Кошкин. Пытаюсь…

Константин. Пару минут баю-баю, потом человеком делаюсь.

Кошкин. Как это?..

Константин. Спать, говорю.

Кошкин. Я знал людей, которые засыпали и уже не просыпались.

Константин. Я проснусь, только ты не ори. Тихо скажи: Костя, пора.

Кошкин. Врачи не всегда беспомощны… Нет, я не дам вам уснуть!

Константин (молит). Я тебе объясняю, как умному: меня поколотят – мне спать надо. Сразу. Так себя приучил. Иначе – не человек.

Кошкин. Это так – часто?..

Константин. Бывает…

Кошкин. Не человек?..

Константин (совсем уже сонно). Как поколотят… А так – человек…


Тишина.


Кошкин. Как-то взять себя в руки… Справиться с болью… тоской… отчаянием… как бы ни били… Вы меня слышите?


Пахнуло ветерком – фонарь мигнул и погас. И вспыхнул опять, осветив предыдущую мизансцену и еще… А помните интригующий душу мужской силуэт?

В самом начале нашей правдивой истории? Помните? Вы все, конечно, помните…

Так вот: силуэт воплотился в Электромонтера, стоящего у столба, внимательно разглядывающего фонарь наверху.

Кошкин с удивлением созерцает неожиданного специалиста.


Монтер (глядя по-прежнему наверх). Здравствуйте.

Кошкин. Добрый день…

Монтер. Уже вечер.

Кошкин. Да, вечер, действительно… А вы электромонтер?

Монтер. Да. Вот пояс, вот когти, вот сумка с инструментом. А вы?

Кошкин. Я преподаю этику и эстетику в профессионально- техническом училище.

Монтер. Что я должен отвечать – очень приятно?

Кошкин. Мне тоже. Вы простите, я отчего заинтересовался – наше училище тоже выпускает специалистов вашего профиля. Поэтому я подумал: может быть, вы наш выпускник?

Монтер. Я не ваш выпускник. (Надевает когти.)

Кошкин. А чей?

Монтер. Ничей. Беспризорный.

Кошкин. Хорошо, что пришли. Этот фонарь так работает: то, знаете, потухнет, а то опять…

Монтер. А как ему работать, если где-то там стыкуются несколько или по меньшей мере два воздушных течения. Хотел бы я посмотреть, как бы вам жилось и работалось, если бы сегодня на вас дуло с одной стороны, а завтра – с другой. (Пахнуло ветерком; фонарь помигал, но не погас.) Видите, как искрит? (Берется руками за столб.)

Кошкин. Осторожно!

Монтер. Не понял.

Кошкин. Там человек, он нетрезвый!

Монтер (озирается). Сильно нетрезвый?

Кошкин. Как вам сказать – он как бы не очень владеет своим телом…

Монтер. А вы, погляжу, шутник. (Лезет на столб.)

Кошкин. Почему вы так? Вовсе нет… Я совсем…

Монтер. Что совсем? (Привязывается ремнем к столбу, достает из сумки инструмент, затем свечу, спички; чиркает, зажигает; свечу устанавливает на макушке столба.)

Кошкин. Скажите, пожалуйста… Как он там, спит?..


Электромонтер не отвечает. Трудится. Фонарь гаснет.


Простите, это вы или ветер?

Монтер. Это я.

Кошкин. Это надолго?

Монтер. Это? А что вы имеете в виду?

Кошкин. Я имею… Тьма – надолго?..

Монтер. Потерпите. И ты потерпи. Представляю, как ты на меня злишься.

Кошкин. Простите, что вы сказали?..

Монтер. Молчишь и молчишь… Ну, молчи и молчи…

Кошкин. Простите, но я не молчу… Я не понимаю… Правда, не понимаю!

Монтер (недовольно). Что вам непонятно? Мне все понятно.

Кошкин. Мне непонятно то, что вы говорите. У меня такое

ощущение, словно… я не совсем улавливаю смысл. Вернее, я его совсем не улавливаю.

Монтер. И не надо. Смысла нет. И улавливать нечего. Да и ни к чему, наверно… (Задевает свечу, она падает – темно.) Вот, пожалуйста…

Кошкин. Что-то случилось?..

Монтер. А ты все молчишь? Сердишься? Ну, молчи, молчи…

Кошкин. Я не молчу. Я спрашиваю, что случилось, а вам кажется, что я молчу. А я не молчу. Даже совсем наоборот: я все время говорю. Вы плохо слышите?

Монтер. Слышу я хорошо – мне темно. Свечу уронил, придется слезать! (Пытается расстегнуть ремень, цепи звякают.)

Кошкин. Вы свечу уронили?

Монтер. Черт побери, как догадались?

Кошкин. Я видел, как она упала и погасла.

Монтер. До чего наблюдательный! (Позвякивает цепями.) Черт, проклятая цепь… Эй, послушайте!

Кошкин. Да!

Монтер. Вы меня слышите?

Кошкин. Да! Я вас слышу!

Монтер. У меня тут история – бездарный замок заклинило… Не подкинете мне свечу?

Константин (сонно и сладко). Зэззазара…

Кошкин. Я бы вам с удовольствием, только я тут…

Монтер. Что?

Кошкин. Как бы тоже привязан… (Пробует высвободиться из-под Кости.)

Константин. Зэззара…

Монтер (упавшим голосом). Понимаю.

Кошкин. Человек, понимаете… Нечаянно могу сделать больно…

Монтер. Любимая, довольно шутить! Свечу я уронил не для того, чтобы его оторвать от тебя. Сама упала, честное слово. Я не нарочно, мне сегодня не до шуток. Пусть бросит мне свечу и возвращается обратно. Мне он не нужен. Или сама встань и брось!..

Кошкин. Бога ради, простите…

Монтер. При мне могла бы и не лежать на чужих коленях, любимая!..

Кошкин. Простите, но вы что-то такое говорите, а я не понимаю…


Электромонтер тяжело вздыхает.


Понимаете … человек… все не так просто…

Константин (во сне). Зэззара…

Кошкин. Можете потерпеть?

Монтер. Вы так спрашиваете, словно у меня есть выбор!

Кошкин. Вы не хотите терпеть?

Монтер. Любимая, ты видишь, я не сержусь на него! Ты сама видишь, какой я сегодня: как ангел! Ну, прости. Позавчера я действительно был груб, и несдержан, и… Но ты и меня пойми!..

Кошкин. Простите, я не понял…

Монтер. Это я не вам. Это я тебе, любимая.

Кошкин. Простите, я опять не понял…

Монтер. Почему мне так трудно – ты знаешь? Потому что объяснить ничего невозможно. Нет закона, любимая! В любви тоже должен быть закон, а иначе… Нет закона, и оттого нам так трудно понять друг друга!

Кошкин. Как неудобно, правда… (Странно извивается и ерзает.)

Константин (недовольно). Зэзза…

Монтер. Любовь, страсть, отчаяние, горечь, боязнь потерять – все это… Боже, слова, и ты их не чувствуешь, они тебя не свербят, как меня… Потому что нет закона!..

Кошкин. Ничего-ничего, потерпите… (Извивается, ерзает.)

Монтер. А без закона мне не объяснить, а тебе не понять – я это понял! Как в стенку!..

Константин. Зэззара…

Кошкин. Все хорошо, хорошо… Почти уже хорошо…

Монтер. Что там у вас происходит?

Кошкин. Я это не вам…

Монтер. Вот только не надо еще издеваться!

Кошкин. Простите – я?..

Монтер. И вы тоже! А то, боюсь, для меня будет через край! Я и так существую на нервах!


Молчат.


Кошкин. Простите, не знал… А – что с вами?

Монтер. Со мной – ничего! Хватит, говорю, издеваться!

Кошкин. Но я…

Константин. Зэззара…

Кошкин (шепотом). Спите пока… Спите, спите… Чшшш… (Торопится к столбу.)

Монтер. Любимая не спи!


Кошкин замирает. Нервно озирается по сторонам.


Не спи, я еще не все рассказал. Если тебе не интересно, что творится со мной, то по крайней мере… Сегодня был у твоей мамы. У нее опять новый муж, но она по тебе все равно скучает. Я, как ты просила, умалчиваю пока. Выбил половики. Выпили по чуть-чуть. Потом… Все вместе передвинули от окна в угол большую кровать. Он любит мрак. Потом я сгонял на рынок и принес им клубники. На твою долю, кстати, я тоже купил. Она стала сильно дешевле, но все равно дорогая. Найдешь в холодильнике, если вернешься домой. Потом я писал стихи. Тебе это не понравится, знаю, но что мне еще остается? Потом отправился искать тебя. Потому что едва не задохнулся от одиночества в четырех…

Кошкин (ищет свечу). Простите, я вам помешаю: куда вы ее уронили?

Монтер. Под столбом ищите.

Кошкин. Под столбом? Под столбом, под столбом… А вы под столбом человека не видели?

Монтер. Я много людей видел. В чем еще дело?

Кошкин. Тут человек под столбом… Был… Он был нетрезвый… Случайно не наступили?..Монтер. Я ни на кого не наступал. Я никогда ни на кого не наступаю! Это вы все на меня наступаете и даже не чувствуете этого!

Кошкин. Простите – я?..

Монтер. Будет дурачиться, кидайте свечу!

Кошкин. Не могут же люди проваливаться или исчезать…

Монтер. Люди все могут.

Кошкин. Странно… Нет, в самом деле, тут был человек… Он не владел своим телом… Я полагал, что он дремлет…

Монтер. Послушайте, у меня уже ноги затекли!

Кошкин. Я ищу… Уже я ищу… Ищу… (Согнувшись, ходит вокруг столба.) Странно, у него была жена… Я ей дал денег… Я хорошо это помню…

Монтер. Зачем?

Кошкин. На такси. Она ушла за такси, а я обещал присмотреть… Как все это странно… Что я скажу, когда она возвратится?..

Монтер. Ну, что, не нашли?

Кошкин. Нашел! Только она почему-то сломалась!

Монтер. Кидайте огрызок!

Кошкин. Сможете поймать?

Монтер. Стойте! Я зажгу спичку! Кидайте прямо на огонек!

(Чиркает спичкой – ломается; достает другую, чиркает – ломается.)

Кошкин. У вас луна над головой, буду целиться в луну!

Монтер. В луну целиться неприлично, пора бы знать. (Чиркает – ломается.) Спички, кто вас придумал…

Кошкин. Вам бы фонарик…

Монтер. Свечки дешевле… (Чиркает – спичка, наконец, возгорается.) Тем более, племянник свечками обеспечивает… Из храма… Кидайте, а то погаснет!

Кошкин. Он… крадет в церкви?..

Монтер. Берет. Мы так решили, что у церкви украсть нельзя. Там же Бог. Все видит, все слышит, все понимает. Если, конечно, не врут. Какое же это воровство, когда тебя видят, слышат, тем более, понимают? (Спичка погасла.) Вот, дождались…

Кошкин. Наверно, вы шутите. Мальчик поступает нехорошо.

Монтер. А не брать – хорошо? (Чиркает – спичка зажглась.)

Кошкин. Брать без разрешения – не хорошо. Вы должны объяснить это мальчику.

Монтер. У людей брать без разрешения не хорошо. Я это и сам знаю. А у Бога? (Спичка гаснет.) Как прикажете объяснить?

Кошкин. Ни у кого не хорошо. Так и объяснить.

Монтер. Ладно, бросайте-ка вы, верующий! (Чиркает – возгорается.) Не хорошо – так и скажу, что не хорошо. Быстрее, спички кончаются!

Кошкин (кидает свечу – Электромонтер ловит.) Вы неправы.


Электромонтер запаляет свечу, устанавливает на верхушке столба.


Я – этик, и я хорошо понимаю… Простите, но то, как вы рассуждаете о некоторых вещах… Что можем себе мы позволить, чего позволить не можем…

Монтер. Родите уже!

Кошкин. Я свято верю в то, что человек, при любых обстоятельствах обязан пытаться быть человеком…

Монтер. Ну-ну, интересно: вы так говорите, что можно подумать, как будто бы мы, человеки – мы как бы еще не совсем человеки?


Кошкин молчит.


Я так понимаю? Не так?

Кошкин. У меня ощущение, что Природа обещала нам больше. У меня ощущение – мы пока в самом начале пути к человеку. К обещанному нам человеку.


Загорается фонарь. Электромонтер глядит вниз. Кошкин в трусах, выражение лица возвышенное.


Монтер. Что с вами?


Кошкин вопроса не понимает. Смотрит наверх.


Если мне память не изменяет, сюда вы пришли в штанах… Или – без?

Кошкин. Но вы попросили свечу, мне пришлось…

Монтер. Вы кидали свечу и уже были без – или после разделись?

Кошкин. Был…

Монтер. До или после?

Кошкин. Я очень пытаюсь сосредоточиться… Я все равно ничего не понимаю…

Монтер. Скажите мне правду: до свечки разделись или еще раньше?

Кошкин. Ах, это…

Монтер. Это! Это!!

Кошкин. Понимаете, дело в том… У меня не было выхода… Гражданин… товарищ… он спит… ему что-то под голову, так неудобно… Как говорится, ничего другого не оставалось… (Стыдливо прячется за столб.)

Монтер. Какой товарищ? (Пытается разглядеть того, кто на скамейке; но как увидеть то, что сокрыто?)

Кошкин (растерянно). Товарищ… Мы не знакомы…

Монтер. Товарищ? Что вы меня морочите? Где она?

Кошкин. Кто?..

Монтер. Вы с нею входили в парк. Довольно морочить, я видел, как вы входили! Или это были не вы?

Кошкин. Я вас не морочу, это были мы. То есть… Простите, а разве…

Монтер. Где она?

Кошкин. Вы не волнуйтесь, ее нет, это совсем другой человек!

Монтер. Где она, я спрашиваю?

Кошкин. Оличка?..

Монтер. Где?

Кошкин. Убежала…

Монтер. Куда?

Кошкин. Я не знаю… Возможно, домой…

Монтер. Одна? И вы ее отпустили? В ночь??

Кошкин. Я пытался ее догонять – не получилось… Все как-то случилось, вы знаете…

Монтер (энергично звенит цепями, которые его не отпускают). Что вы пытались? Что не получилось??

Кошкин. Вы знакомы с Оличкой?..

Монтер. Я у вас спрашиваю, что с нею произошло? Я убью вас, если с нею произошло!

Кошкин. Вы ее знаете?..

Монтер. Точно убью!

Кошкин. С Оличкой ничего не произошло… Просто она испугалась… Люди тут били человека…

Монтер. Почему не удержали? Одной – в темноту!.. (Лихорадочно возится с цепью.) Могли на нее напасть… Избить, изуродовать… Дурацкая цепь!..

Кошкин. Я не мог ее удержать… Она вырвалась, а я не мог…

Монтер. А если не можете – какого черта пристаете?

Кошкин. Я не приставал…

Монтер. Если она вам безразлична, если от нечего делать – не надо касаться!..

Кошкин. Простите, а – как?..

Монтер. Не сметь, говорю!.. Вы ее не знаете, не понимаете и не чувствуете – молчите!.. Оличка – ребенок… Она доверчива, как ребенок, влюбляется сразу, как ребенок, и поступает – тоже… И мучается потом, и страдает… Оличка никогда не станет взрослой… Но этим не надо пользоваться, я не позволю!

Кошкин. Простите…

Монтер. Не позволю, сказал!

Кошкин. Если вы так знакомы с Оличкой… Может, знаете, где она живет?.. Слезайте скорее, мы вместе пойдем к ней…

Монтер. Никуда мы вместе не пойдем.

Кошкин. Ну, пожалуйста!

Монтер. Она сейчас живет у подруги. Я туда не пойду.

Кошкин. Я вас очень прошу, ну, пожалуйста!

Монтер. Нет. Не просите. Я ненавижу подруг… Вообще…

Кошкин. Ну, ради Олички? Ну, пожалуйста?..


Электромонтер тяжело вздыхает. Кошкин выходит на свет.


Слезайте… Сделайте что-нибудь… (Умоляюще смотрит на человека на столбе.) Что вам стоит? Спуститесь на землю?..


Электромонтер также внимательно смотрит на Льва. Внезапно его разбирает смех. Кошкин не понимает. С Электромонтером истерика. Кошкин молчит.


Монтер. Ф-фу, на вас нет штанов – жутко смешно!..

Кошкин (с тихой печалью). Я знаю. Многие смеются надо мной.

Монтер (возится с цепью). Проклятые цепи……

Кошкин. Я сегодня попал в крайнюю ситуацию. Когда мне, вероятно, следовало решиться, а я не смог…

Монтер (оставляет цепь). Что здесь случилось? Нет, наконец, что произошло?

Кошкин. Люди больно били человека.

Монтер. Какого человека – Оличку?

Кошкин. Нет. Оличка убежала. Обидели вот этого человека.

Монтер. Какого? Не вижу!

Кошкин. Вам оттуда не видно…

Монтер. Черт, допустим, обидели – ну и что?

Кошкин. Как сказать, понимаете… Трудный вопрос… Крайняя ситуация… Вероятно, мне следовало решиться, а я… Я, понимаете…

Монтер. Если не хотите решаться – не впадайте в крайнюю ситуацию.

Кошкин. Мучительный, страшный вопрос: могу ли я с моими убеждениями обидеть кого-то, чтобы тем самым защитить еще кого-то?..

Монтер. Обычно мы так и поступаем.

Кошкин. Мы так поступаем, когда забываем: все живое свято и прикосновенно для одной любви.

Монтер. А шел бы ты – знаешь, куда?

Кошкин. Для одной любви!..

Монтер (вдруг, отчаянно замахал руками). Фу! Кыш, тварь проклятая, кыш! (Машет.) Вот, все же ужалила, подлая!..

Кошкин. Не убивайте ее!

Монтер. Прямо в глаз, ты подумай!

Кошкин. Она улетела? Скажите, она улетела?

Монтер. Кто? Что кричите?

Кошкин. Тварь! А кто вас кусал?..

Монтер. Если б я знал!.. Пчела или – черт ее…

Кошкин. Вы точно ее не уничтожили?

Монтер (потирает укус). Да попалась бы, тварь…

Кошкин. Счастье какое… Потом бы жалели… Потом, на суде самому себе… Мне, как и вам, тоже не всегда удается удержаться… Комар, скорпион, медуза… Жалят, сосут, опять жалят – за что?.. Я, то есть, умом понимаю, что если уже следовать универсальному закону этики до конца, то я должен бы любить и скорпиона, и комара, и медузу… Но, знаете, сердцем!..

Монтер (вдруг, снова всплеснулся и замахал руками). Опять прилетела, опять?..

Кошкин. Что, опять?..

Монтер. Показалось. Когда тебя один раз укусят – ты уже потом начинаешь… (Возится с цепью.)


Пауза.


Кошкин. Почему вы так мучаетесь? Неужели ничего нельзя сделать?

Монтер (бренча цепями). Ничего!

Кошкин. Простите, а если вам цепь оставить на столбе, а самому спуститься на землю?

Монтер. Если бы мог – я бы спустился!

Кошкин. Но – что же делать?

Монтер. Все, все к чертям! К чертям!! К чертям!!! (Оставляет в покое цепь.)

Кошкин. Что, устали?

Монтер. Надоело.

Кошкин. Понимаю. Как вас зовут?

Монтер. Неважно. А вас?

Кошкин. Лев…

Монтер. Дальше.

Кошкин. Лев Николаевич.

Монтер. О, повезло. Как графа Толстого.

Кошкин. И еще, если помните – как княза Мышкина. Конечно же, помните роман великого русского писателя Федора Михайловича Достоевского?

Монтер (грустно вздыхая). Бедные-бедные люди – помню…

Кошкин. Нет, вы путаете – «Идиот».

Монтер. Кто?

Кошкин. Роман. Помните?

Монтер. Роман не помню. Я его не дочитал. Бросил.

Кошкин. Жаль. Там есть человеческие идеи… Там много боли, страдания… Надежды…


Неожиданно – как и откуда?.. – прибегает Оличка и с рыданиями устремляется ко Льву, обнимает его и целует, и обнимает-целует…


Оличка. Левочка-Левочка… Счастье какое, что ты… (Целует-обнимает.) Я так рада, так рада… (Плачет.)

Кошкин (потрясен и растерян). Оличка… Оличка… Оличка…

Оличка (ощупывает, оглаживает, оглядывает возлюбленного). Левочка, почему ты в трусах, ты был иначе…

Кошкин. Я под голову человеку…

Оличка (уже даже не спрашивает, уже даже кричит). Почему ты в трусах, Левочка?..

Кошкин (тоже почему-то, вдруг, выкрикивает). Я под голову человеку!.. Там!.. Человеку!.. Оличка, он спит, ему больно, у него шейный позвонок!..

Оличка. Тише, пожалуйста, Левочка, не кричи, почему ты так волнуешься?

Кошкин. Я – потому что… Не знаю…

Оличка. Мы купим тебе штаны, вообще оденем тебя, как картинку, и вообще ты будешь… Какого хочется цвета? Голубенький хочешь?.. А можно зелененький, цвета такого – стоячей воды… О чем это я?.. Я так испугалась, мне так было страшно, так жутко мне, Левочка… (Должно быть, припомнив, как ей было жутко, всхлипывает.) Я как представила, Левочка, как… О-о-о…

Кошкин. Я прошу вас, не плачьте, ведь все обошлось… Ну, пожалуйста, Оличка, все обошлось… Нету сил видеть слезы… Я не могу…

Оличка. Ты видеть не можешь?..

Кошкин. Совсем не могу…

Оличка. У тебя, Лева, сердце – из камня?..

Кошкин. О, нет…

Оличка. Ты просто жестокий человек!

Кошкин. И не поэтому…

Оличка. Ты не человек даже вовсе, если мог столько времени тут торчать и меня не искать!

Кошкин. Я хотел, я пытался, но, Оличка, я…

Оличка. Не лги! Ты меня мог догнать, остановить! Но ты не догнал, не остановил! А если на меня напали? А если избили? А если меня изнасиловали? А если меня уже совсем нету? (Изо всех сил трясет бедного возлюбленного.) Если меня убили? Закопали? Я на том свете, а ты на этом и совсем даже не беспокоишься, где я и что со мной? Что же ты за человек?! (Трясет.) Ты камень? (Трясет.) Ты изверг? Ты мучитель – да? – ты мучитель? (Плачет.)

Кошкин (и потрясен и растерян). Оличка…

Оличка. Не трогай меня!

Кошкин. Оличка, Оличка, честное слово, я не хотел, чтобы вы так все поняли… Верьте мне, я не хотел…

Оличка (опять его сотрясает). Чего ты не хотел? Чего ты не хотел??

Кошкин. Поверьте, поймите… Я вас искал, вы куда-то словно исчезли… Да, я, помню, подумал: там человек, ему плохо, и он один… Хорошо бы, подумал, ему помочь, его больно били…

Оличка (закрывает лицо руками). Боже мой, как они его били и как же я испугалась… Этот – тот самый, Левочка, или другой?.. Где же он, Левочка, он еще жив?..

Кошкин. Жив – там…

Оличка (порывается). Идем же, окажем ему первую помощь…

Кошкин (удерживает). Не надо, он спит…

Оличка. Почему это спит? Может, он умер?

Кошкин. Нет, Оличка, спит. У него такой принцип: его как побьют – он должен спать. Иначе, говорит, не человек.

Оличка. Бедный… (Прижимается к Кошкину.) Ты мой бедный… Ты мой очень-очень бедный, ты мой… (Внезапно отпрянув.) А почему ты меня не искал? Ты не хотел меня видеть?..

Кошкин. Очень!.. Я вас хотел, я очень хотел… Видеть я вас, но хотел вас я…

Оличка. Да, ты хотел?.. (Смотрит с нежностью.)

Кошкин. Я очень хотел, я только не знал – только…

Оличка. Ты не знал?.. (Льнет.) Ты не знал, но ты хотел, да?

Кошкин. Честное слово!

Оличка. Правда? (Ласкает его.) Какой ты хороший… (Ласкает.) Ты мой хороший… (Ласкает.) Ты мой самый лучший, я так за тебя испугалась, ты знаешь?.. (Ласкает.) Что тебя побьют или убьют… Или покалечат… Что я тогда буду делать?..

Кошкин. Я не знаю…

Оличка. Я так испугалась… У меня сердце из груди чуть не выскочило – так я бежала… И я даже не помню, где я остановилась. Какая-то улица, какие-то дома, подворотни, и окон много, и в окнах свет горит, а я – в целом свете одна… И я никому не нужна, потому что все – там, за стенами, за окнами, а я в целом свете… Понимаешь? Понимаешь?..

Кошкин. Да! Понимаю! Со мной тоже так!

Оличка. Правда? Ты все понимаешь?

Кошкин. И такое отчаяние!..

Оличка. Тебя со мной нет, мне так страшно все сделалось – так страшно…

Кошкин. А меня – будто судорогой заковало, и я…

Оличка. Как страшно жить, Левочка, как, Левочка!..


И вновь, как уже было однажды – помните? – возникает прекрасная мелодия ЛЮБВИ. Как, вдруг, зазвучали души влюбленных. Возможно такое или нет?..

Где-то в вышине с утроенной энергией заерзал цепями Электромонтер.

Влюбленные вздрагивают.


Левочка…

Кошкин. Что, Оличка?..

Оличка. Что это, Левочка?..

Кошкин. Это… Оличка… Это сюрприз… Посмотрите наверх – сюрприз!


Оличка глядит наверх.


Видите?

Монтер. Это я, любимая. Твой сюрприз. Он меня специально для тебя приготовил. Как – нравлюсь?

Оличка. Зачем ты туда забрался? Левочка, зачем он туда?..

Кошкин. Оличка, свет починить.

Монтер. Белый свет починить.

Кошкин. Он электромонтер – понимаете?

Монтер. Электромонтер – понимаешь?

Оличка. Он монтер? Левочка, он тебя обманывает, никакой он не электро – он мой муж.


Внезапно Кошкин стыдливо приседает.


Что с тобой, Левочка?

Кошкин. Простите…

Оличка. Тебе нехорошо?

Кошкин. Мне-мне, я не знаю… Не знаю, мне как-то… Ну, да, я не знаю… (Наверх.) Очень приятно… Кошкин… Лев Николаевич… Я не знал… Очень приятно…

Оличка. Левочка-Левочка, ты не смущайся: мы очень давно не вместе. Уже целых полторы недели! Я свободная женщина!

Монтер. Чем ты гордишься, любимая?

Оличка (наверх). А тебе хочется, чтобы меня уже никто не любил? И чтобы я уже никому не была нужна? Ты этого добиваешься?

Монтер. Я хочу только одного: чтобы ты была счастлива.

Оличка. А я не хочу, чтобы ты хотел!

Монтер. Только со мной ты будешь счастлива!

Оличка. Без любви?

Монтер. Я буду любить за двоих. Ты знаешь, мне ничего не надо, только любить!

Оличка (тяжело вздыхает). Ой… а зачем же на столб?..

Монтер. Хотел, чтобы мне током.

Оличка. Ты опять меня шантажировать хочешь?

Монтер. Сначала хотел – потом передумал.

Оличка. Ничего сегодня не выйдет!

Монтер. Я страдаю, любимая! С каких это пор страдание стало называться шантажом? Почему ты не веришь в мою искренность?

Оличка. Потому что позавчера ты лежал поперек трамвайных рельсов, а я тебе поверила!

Монтер. Что же мне, надо было оставаться лежать?

Оличка. Мне тебя жалко, Михаил, но я домой не вернусь. Левочка свидетель: можешь хоть на Луну залезть – не вернусь!

Монтер. Мне больно, любимая, слушать тебя…

Оличка. А мне больно повторять каждый раз одно и то же!.. Правда же, я так устала, Михаил, от твоих вопросов, от преследований… От всего, что ты делаешь для меня или ради… Если бы ты знал, как мне тяжело видеть тебя, объясняться с тобой… Ты такой добрый ко мне, и такой хороший – что я скоро, наверно, тебя возненавижу…


Молчат.


Монтер. Так что же мне теперь – не жить?..


Оличка тяжело вздыхает.


Ну, хочешь, я исчезну?

Оличка (устало). Куда ты исчезнешь?

Монтер. Куда – я не знаю. Никто не знает, куда все исчезает. Исчезну – и все. Хочешь?

Оличка. О-о… (Молчат.) Я так устала, Михаил…

Монтер. Я тоже устал.

Оличка. Я от тебя устала.

Монтер. Я без тебя устал. Полторы недели – огромный срок. Еще полнедели и я, наверно, не выдержу. Тогда уже точно…

Оличка. Выдержишь, Михаил. После недели ты тоже говорил, что не выдержишь – а выдержал…

Монтер. Да, но чего это стоило? Я снова начал писать стихи.Оличка. Вот этого, пожалуйста, не надо! Я, кажется, запретила тебе писать плохие стихи!

Монтер. А мне больше ничего не остается, любимая!

Оличка. Остается! (Кошкину.) Он такой инженер на электростанции! Если бы ты, Левочка, видел, как он ремонтирует утюги! А это он дурачится!

Монтер. Я не дурачусь. Могу прочесть свежие. Чтобы поверила.

Оличка. Не надо!

Монтер. Но они касаются тебя лично!

Оличка. Тем более!

Монтер. Я жду тебя.

Оличка. Михаил, я тебя прошу!

Монтер (фатально). Это уже стихи.

Оличка. Я не буду слушать бездарные стихи!

Монтер. Будешь. Каждый имеет право быть выслушанным.

Оличка. Говори прозой!

Монтер (упрямо). Только стихами, любимая.


Оличка затыкает уши и с болью глядит на притихшего Льва.


Я жду тебя. Как смерть причастья. Как верующего Бог.

Я терпелив. Но в этот час, подкожный, я несчастлив, все вкось и вкривь! Четыре покосившихся стены, четыре сросшихся угла – четыре хранилища несметной тишины вдруг о любви заговорили!


Внезапно Лев Николаевич падает на колени и тоскливо, вдруг, завывает. Оличка пытается его поддержать, а он все равно воет.


Оличка. Левочка, бедненький мой… Левочка, ой… Бедный, какой же ты бедный…

Кошкин. Оличка, вы простите, но я отчего-то вспомнил… (Закашливается.)

Оличка. Пожалуйста, не вспоминай…

Кошкин (выпрямляется). …Как два человека били другого человека…

Оличка. Ты плачешь?..

Кошкин (мужественно продолжает). …Били в живот… по ребрам, по печени… по почкам, в диафрагму, в пах… (Зажмуривается.) Ногами…

Монтер. В пах ногами – плохи дела!..

Оличка. Сколько же ты натерпелся, Левочка!.. (Обнимает его.) Ты все время меня отпускаешь от себя, обними меня, что ли, покрепче!

Кошкин (обнимает ее). По ребрам, в пах…

Оличка. Обнимай меня крепче – станет полегче, Левочка!..

Кошкин (обнимает покрепче, однако ему, похоже, не легче). В диафрагму…

Оличка. Ну, успокойся, пожалуйста, Левочка… Боже, довольно…

Кошкин. Отчего мне так больно, Оличка?..


Возникает мелодия ЛЮБВИ. Электромонтер, похоже, справился с замком, устремляется вниз. Грозно звеня цепями, спрыгивает наземь.

Возлюбленные вздрагивают, мелодия обрывается. Электромонтер – в железных когтях – на них неотвратимо надвигается. Кошкин отступает.

Оличка собой прикрывает любимого человека.


Монтер (дышит сбивчиво). Лев Николаевич, послушайте… Может… подумал… не того поели?

Оличка. Левочка, не бойся, не дрожи…

Монтер. Или, может, совсем не ели?

Кошкин. Действительно… Я не обедал…

Монтер. Так выли – как воют от голода… Или так выть – что, в порядке вещей?..

Кошкин. Вещей – не в порядке…

Оличка. Левочка, что у тебя не в порядке?

Кошкин. Оличка, у меня…

Монтер. Нет, если в порядке – тогда, говорю, дела ваши плохи… Надо бы «скорую» …

Кошкин. Лично мне «скорая» не нужна… Если только для человека… (Вдруг замечает появление Длинного и Пониже и пригибается.)

Монтер (достает телефон). Да сейчас все устроим… (Смотрит на Кошкина.) Вот только не надо опять… Все устроим, сказал…


Между тем, Длинный и Пониже фатально приближаются. Кошкин, внезапно схватившись руками за голову, уносится с криком: «не хочу-ууу!» по одной из аллей. Оличка кричит: «Левочка-ааа!» и устремляет следом. Электромонтер было торопится следом за нею, но запутывается в когтях, падает, с яростью их сбрасывает, кричит: «любимая-ааа!» и убегает. Длинный и Пониже останавливаются у фонтана.


Длинный. Толя, здесь.

Пониже. Сам знаю.


Оба сгибаются над кромкой, чего-то ищут на дне…

Часть вторая

Длинный, Пониже и между ними Константин. Сидят на скамейке.

Вид у Кости заспанный.


Пониже. В жизни, Костя, я тебе скажу, всего…

Длинный. Константин, ты же знаешь!

Пониже (сурово глядит на Длинного; Косте). Не то, что я прав, а ты не прав. Кто прав вообще – знаешь? (Сурово глядит на Костю, который широко и сладко зевает). Не знаешь. (Глядит.) Вот это. (Демонстрирует кулак). Железо.

Длинный. Константин! Вот что он говорит – я уже убедился!

Пониже. Тебе, кажется, слова не давали.

Длинный. Толя, я же с тобой согласен!

Пониже. Ты со мной согласен, а я с тобой не согласен.

Длинный. Толя, я же за тебя!

Пониже. Дашь сказать?

Длинный. Дам.

Пониже (не сразу). Костя, я тебе скажу, ты меня знаешь: я, если что – я очень яростный, а потом жалею.

Длинный. Он жалеет, Константин, он не хотел!

Пониже (Длинному). Заткнись. (Косте.) Хотел. Но хотел – чтобы как у людей. По-человечески.

Длинный. Собаку-то за что, Константин?

Пониже. Я тебе, Костя, скажу…

Длинный. У Толи сердце, у меня сердце!

Пониже (тяжело глядит на Длинного). Собака, Костя, ты знаешь, что такое собака?

Длинный. Собака, Константин, это друг человека!

Пониже. Какого человека?

Длинный. Человека, Толя… Ну, человека… Чего не понятно?

Пониже (тяжело глядит на Длинного). Чего ты в этом понимаешь, Пачкун?

Длинный. А чего, не правда, скажешь? Толя, не правда, скажешь?

Пониже. Ты меня не зли. Лучше будет. У тебя в каждой ноздре по правде и ты ими сморкаешься налево и направо – где хочешь.

Длинный. Ничего себе заворотики…

Пониже. Я тебя сколько лет знаю – а на собаку не променяю.

Длинный. Я же за тебя, Толя!

Пониже. Может, все? (Тяжело глядит на Длинного.)

Длинный. Ну, все-все…

Пониже. Все или не все?

Длинный. Все, я сказал!

Пониже. Поори у меня. (Косте.) Костя, я тебе скажу: я бы тебя и пальцем не трогал, не то что ногой. Если бы ты Дездемона до слез не довел – я бы не так ярость переживал. Не первый год знакомы, чего там… Всякое бывало, ты меня знаешь.

Длинный. Дездемон – настоящий парень! Верно, Толя?

Пониже. Неверно. Дездемон – знаешь, кто? Я только влезаю в дверь – он ко мне и хвостом… Знаешь, как может хвостом? Я тебе покажу: вот так! (И показывает, как Дездемон умеет хвостом.) Видал?

Длинный. Что ты, Константин! Так умеет хвостом!..

Пониже. И в щеку меня, понимаешь… Щека у меня – сам видишь… (Сплевывает.) И вот в это он – язычком… Костя… знаешь, как мне хорошо?

Длинный. И меня один раз лизнул!

Пониже. А потом телевизор мы с ним… Костя, двое нас, Костя…

Длинный. Трое.

Пониже. И он, сукин сын, я тебе скажу, все понимает!

Длинный. Что ты, такая псина!..

Пониже. С ним я, знаешь… (Око левое и око правое у него

наполняются, вот-вот прольются.) Мне бы, может, и жить-то, знаешь… Ну, для кого?.. А с ним я – живу…

Длинный. Толя… (Пытается успокоить друга.) Что ли, кончай, Анатолий… Слышишь меня?.. (Косте.) Видал, чего наделал?

Константин. Братцы, я не хотел… Он сам мне штаны порвал, как будто я этот…

Длинный. Константин, обижаешь! Ты что, брат? Неужели, думаешь, мы с Анатолием тебе уже штаны не купим? Обижаешь, честно! Верно, Толя?

Константин. Да мне штаны не так… Мне обидно сделалось, что каждая какая-нибудь собака может тебя за задницу, а ты ей за это ничего…

Пониже. Эх, Костя, я тебе скажу: Дездемон – не каждый. Это мы с тобой каждый, а он… Дездемон – знаешь…

Длинный. У него душа есть!

Пониже. Да!

Длинный. Все понимает!

Пониже. Еще больше!

Константин. Толя…

Длинный. Он поумнее нас с тобой, может, в пять миллионов!

Пониже. Ну, ладно, может, и не в пять…

Длинный. Умнее, тебе говорю!

Константин. Толя, прости…

Длинный. Да если бы мне его внутренние мозги, я бы, знаешь, где сейчас был!..

Константин. Толя, прости, если можешь?

Пониже. Я-то чего – ты у него еще просить будешь. Я тебе, Костя, как другу скажу: я бы не стал тебя ногами, если бы ты его ногами… Ну, может, раз бы, другой по роже, чтобы ты знал… Но ты как-то нехорошо…

Константин. Толя, друг, он же меня, ты видал, за ногу – а чем же мне еще?..

Пониже. Костя, я пиво пил. Я сразу не увидел. А то бы сказал ему. Эх, да лучше бы ты меня ногой…

Длинный. Мы пиво пили, Константин!

Пониже. Я бы ему сказал – он бы тебе ничего… Но я пиво пил… (Морщится.)

Длинный. Константин, хочешь пива?

Пониже. Ты, Костя, на меня…

Длинный. Не обижайся, Костя! А что, хочешь пива?

Пониже. Если я тебе чего повредил…

Длинный. Нюрка в зубной регистратуре работает!

Пониже. Вставим, о чем разговор?..

Длинный. Константин! Хочешь пива или не хочешь? Скажи откровенно!

Константин. Хочу.

Длинный. Ну!

Пониже. Ты, Костя, пойми меня прямо: в жизни, я тебе скажу, бывает…

Длинный. Ну, все уже, Толя, все!

Пониже (тяжело глядит на Длинного). Что – все?

Длинный. Все, Толя! Константин уже пива хочет!

Пониже. В жизни, Костя, знаешь…

Длинный. Все, Толя!

Пониже (глядит тяжело). Чего ты орешь?

Длинный. Я не ору, Анатолий. Я говорю: может, в пивной за жизнь поговорим? Константин пива хочет, у него в душе сухо – верно, Константин? (Константин кивает.) Деньги-то есть, Константин? (Он еще кивает.) А то мы пока за тобой бежали – так все потеряли. Может, к пиву еще чего-нибудь, а? (Костя кивает еще.)

Пониже. Ты меня, Костя, верно пойми: я теперь уже жалею. Если бы я сначала не был яростный…

Длинный (встает). Константин, сам встанешь или поднимать?

Константин (пробует подняться, морщится). Помоги-ка…

Длинный. Толя! (Подхватывает побитого друга.)


Анатолий подхватывает друга с другого боку.


Эх-ма, рванули, Константин!

Константин. Ах, зэззараза!..

Длинный. Больно, Константин?

Константин. Больно…

Длинный. Н-но, пошли тогда, рысью!..


Константина уводят под белые руки. Откуда-то издали несется глас

Кошкина: «Оличка-ааа!..» На одной из аллей появляется Электромонтер. С нечеловеческим упорством тащит за собой Оличку. Чтобы удобнее было тащить, переодел с себя на нее монтерский пояс. Оличка тащиться за ним не желает, всеми силами упирается. Упираться, однако, бесполезно – ибо узы!..


Оличка. Отпусти меня, я тебя прошу…


Какое там, тащит и не отпускает.


Отпусти-отпусти, я не могу больше… Левочка-ааа!..


Откуда-то издали несется глас Кошкина: Оличка-ааа!..


Левочка! Левочка!.. Левочка, я хочу с тобой, а с тобой не хочу!.. (Дергается.) А с тобой не хочу, отпусти!..

Монтер (тяжело дышит, но тащит). Помолчи, успокойся… Умоляю, успокойся, для своего же блага… (Тащит.) Я для твоего блага… (Тащит).

Оличка. Я не хочу блага, отпусти меня… Левочка, Левочка-аа!..

Монтер. Я сделаю все, что ты хочешь, только не кричи… (Отшвыривает цепи и затыкает уши.)


Оличка тут же убегает. Но несчастный супруг бегает быстрее – догоняет, хватает и тащит, и тащит за собой.


Не бойся меня или погубишь себя… Я же для блага… (Тащит).

Оличка. Я не хочу блага, я ничего от тебя не хочу!..

Монтер (упорен и настойчив). Хорошо, ты не хочешь – я сделаю, как ты хочешь… (Тащит). И как не хочешь – я тоже… Сделаю, сделаю!..

Оличка. Отпусти меня!..

Монтер. Я все сделаю, только не рвись, давай сначала обсудим!

Оличка. Отпусти меня, Боже!..

Монтер. Я прошу, обсудим сначала!.. (Тащит).

Оличка. Левочка!..

Монтер. Все! Все сделаю! Все, что хочешь!.. (Оба тяжело дыша и так же с трудом существуют). Ох, любимая, прости меня, я виноват, уже не справляюсь с собой…

Ты действительно любишь его? Не торопись!.. Ну, пожалуйста, не торопись, вспомни всю свою прошлую жизнь, наши мечты о будущей…

Оличка (одними губами). Да…

Монтер. Любишь? (Оличка молчит.) Хочешь, чтобы я его нашел и привел? (Она молчит.) Мне это сделать – да?..


Молчит и дрожит, тростиночка на ветру. Хотя июль на дворе и знобящего ветра быть не должно…


Любимая моя, во что ты меня превратила? Ангел мой ненаглядный, ну что ты? Зачем? Ну что, не дрожи, ну? Неужели так нужно? Как же ты себя не щадишь…

Оличка. За что ты меня мучаешь?

Монтер. Я – тебя?..

Оличка. За что? За что??

Монтер. Я тебя мучаю?..

Оличка. Ты меня мучаешь – за что?

Монтер. Ты меня мучаешь! Ты себя!.. Вы знакомы всего ничего, а ты уже в истерике от потерь и жить без него не можешь!

Оличка (опять рвется). Я не хочу больше слушать, надоело!

Монтер (опять тащит). Не рвись, я тебе помочь хочу!

Оличка. Нет!

Монтер. Помочь!

Оличка. Не хочу!

Монтер. Помогу! (Тащит.) Назло тебе, назло ему! (Тащит.) Всем назло помогу! (Тащит.)


Откуда-то издали несется глас Кошкина: «Оличка-ааа!..»


Оличка. Левочка-ааа!..

Монтер (тащит). Все сделаю… Все, что хочешь… И не хочешь…


Наконец, с античной страстью приковывает ее, бедненькую, к столбу. Как, однако, монтеры любить умеют! Из сумки с инструментами достает проволоку и

для пущей надежности перематывает ею пояс. Наверное, чтобы уже никто и никогда не расстегнул.

Отступает, тяжело дышит, утирает пот с непокорного лба.


Ну, вот, ну, вот… прямо взбесилась, любимая… Разве так можно?.. Нет, так нельзя… (Смотрит на затихшее, вдруг, и поникшее существо.) Я люблю тебя так, как никто никого никогда не любил… Или нет, лучше так: я люблю тебя так, как никто никогда никого не любил!..

Оличка. Левочка…

Монтер. Не получается… Сказать не умею… Да что же такое, да что же?.. Я люблю тебя так, как никто никогда… никого никогда… никогда никого…

Оличка. Я, наверное, скоро умру, Михаил…

Монтер. Не говори так!

Оличка. Я устала… И вот тут у меня, в груди… Как будто комом что-то…

Монтер. Ты легко одета, ты простыла! (Сдирает с себя рубашку, накидывает ей на плечи.) Вот!..


Он бы и кожу с себя бы содрал, если бы его кожа, понадобилась бы Оличке… Нет, не нужна.

Оличка вздрагивает, рубашка падает; он быстро ее поднимает, накидывает – опять на земле.


Оличка. Не надо меня преследовать. Я тебя не люблю.

Монтер (поднимает рубашку, надевает). И не надо. Я не прошу. Я прошу только быть со мной. И все. Мне больше ничего от тебя…

Оличка. Как?..

Монтер. Как прежде! Как все эти годы! Будь только доброй ко мне – мне больше, поверь…

Оличка. Я тебя не люблю, Михаил. Как я могу быть с тобой?

Монтер. А прежде любила?

Оличка. Нет! Не знаю… Наверно… Нет…

Монтер. Но прежде же могла? Почему же теперь?..

Оличка. Я жалела…

Монтер. А теперь?

Оличка. Раньше мне было все равно. Я не жила. Все равно мне было. Как будто я – это не я…

Монтер. Как ты так можешь, любимая?

Оличка. Как же ты ранишь меня!

Монтер. Как ты можешь??

Оличка. Зачем ты преследуешь меня?

Монтер. Любимая, сжалься?

Оличка. Зачем ты заставляешь меня говорить все это?

Монтер. Но почему? Я люблю тебя!

Оличка. Это невыносимо – казнить своей любовью! (Опять забилась, как зверек в силках.)

Монтер (удерживает, несмотря ни на что). Ты убиваешь меня!

Оличка. Боже, когда это кончится?..

Монтер. Все! Конец! Надоело!

Оличка. Когда же, когда??

Монтер. Не жизнь – это пытка!.. Четыре года непрерывной пытки – все! Не могу! Больше нет сил!.. (Убегает.)


Одна, обхватив столб руками, вздрагивает, всхлипывает… Очень издалека несется похожий на глас Кошкина: «Оличка-ааа…» Она вслушивается. Очень издали: «Оличка-ааа…»


Оличка. Левочка!.. (Вслушивается – тихо.) Левочка-а а а !..

Монтер (бегом возвращается). Ты звала меня? (Обнимает ее.) Я так рад… (Зацеловывает.) Обещаю, я больше не буду мучить тебя, не буду-не буду, прости!..

Оличка (прямо из объятий). Левочка-ааа!..

Монтер. Ну, что ты, ну, что ты, ну, что??? Ну, почему ты его любишь – почему не меня? Почему не Меня, я же тоже!..

Оличка (слабо). Левочка… Левочка…

Монтер. Любимая моя… (Отходит.) Как же все это у тебя – я не понимаю… Во всем этом нет закона, и я не понимаю…

Оличка. Левочка…

Монтер (стоит, опустив голову низко; и каково ему – не передать: горе, одним словом). Девочка моя… маленькая… кого же ты полюбила?.. Как же такое получилось?.. Солнышко мое единственное… Я его найду. Хорошо, я найду. Приведу его к тебе. Я к тебе его приведу… Когда-нибудь ты все равно поймешь, что лучше меня… Нет-нет, я найду его, только не плачь… Единственная моя…


И опять остается одна и стоит, столб обнявши, поникшая и притихшая. И возникает мелодия ЛЮБВИ…

Откуда-то очень издали несется глас: «Оличка-ааа…» но уже и не разобрать – чей?..

А Оличка уже почти и не реагирует. Как потеряла надежду…

Откуда-то из близи доносится зов, похожий на вечный: «Федя-аа! Где ты?..»


Туся (тяжело дышит). Дурацкий фонтан, чтоб ты пропал, сколько я тебя искала… Дремучий лес – называется парк культуры… Тоже мне культура: свету мало, дорожек много, все вокруг водят, ни одной, чтобы прямо… Федя, вставай, не будет тебе такси, нынче за такие деньги никто везти не хочет… Нынче, говорят, за такие деньги пешком ходят – вот…


Туся осекается, обнаружив у столба вместо положенного мужа Оличку. Озадачивается, обходит вокруг и оглядывает. И кладет свою сильную руку на хрупкое плечико.


Оличка. А!..

Туся. А?..

Оличка. А…

Туся. Ты чего – тут?..

Оличка. А?..

Туся. Тут, говорю, чего – а?.. Я у тебя спрашиваю: почему одна?.. Федя мой – где?.. А этот твой – где?..


Оличка молчит. Туся замечает порванную кофточку.


А-а-а-а-а – да неужели?.. (И, вдруг, как случается при озарении, закусывает кулак – наверное, чтобы не закричать.) А-а-а, это тебя так тот самый, который?.. Ай, ты подумай, какой же он сволочь… Так это который еще этим работает, этим?.. Который тебя на скамейке – того?.. Этим, подумай, работает, этим… (Тянется рукой, желая дотронуться, – Оличка шарахается, цепи натягиваются; да она и сама подобна струне: кажется, дотронешься – и зазвучит.) И привязал, ты подумай, сволочь такой… (Тянется – Оличка шарахается.) Не дрожи на меня – я же в юбке, как ты, дура, эй… Не боись, говорю! Отвяжу тебя, что ли, а то ты – как рыжая пудель, понимаешь, на цепи… (Оличка шарахается.) Не дергайся, говорю, отвяжу! (Решительно коленом припирает прикованную к столбу, звенит цепью.) Он же и проволокой перекрутил – гад… (Разматывает.) Ах, ты, сволочь какой… Не дрожи, говорю… Слава Богу, четырнадцать лет на кабельном поработала старшей мотальщицей, еще и не такие узелки развязывала… (Отбрасывает проволоку, принимается за ремень.) Стояла бы, честное слово, мешаешь… Подумай, нужна ты мне, честное слово, как насморк, замри… Все, замри, говорю, ну, замри!.. Все, говорю, все!.. Идиот ненормальный… Способ придумали новый: баб на цепи держать… (Дергает за цепь.) Как раньше уже и не могут… (Оличка дергается – Туся надежно держит в руках другой конец цепи.) Уже по-доброму разучились… Им теперь обязательно так надо!.. (Дергает.)

Оличка. Пустите меня…

Туся. Куда тебя пустить?

Оличка. Мне надо, пожалуйста…

Туся. Мало ли чего тебе надо… Мне, может, тоже надо!

Оличка. Я вас очень прошу…

Туся. Не проси, куда я тебя отпущу такую? Ты бы лучше спасибо сказала, что я пришла… А то бы свидетелей где бы взяла?


Очень издали несется глас Кошкина: «Оичка-ааа!..»


Оличка. Левочка… (Дергается.) Левочка!..

Туся (надежно удерживает). Брала бы свидетелей – где? Где брала бы?..


Зов издали. Оличка-ааа!..


Оличка. Пустите-пустите!.. (Рвется с цепи.) Левочка-ааа!.. (И зубами вонзается в Тусину руку; некоторых, бывает, что доведешь – они возьмут да укусят.)

Туся. Стервь!.. (Отталкивает Оличку.)

Оличка (падает, тут же, впрочем, встает, уносится). Левочка-ааа!..

Туся (обидно до слез). Ну, что за собака такая, прости… Сама ищи себе свидетелей – понятно!.. А я тебе никто – понятно!..


Вот так, оскорбленно ругаясь, Туся перемещается по парку, внезапно у скамейки обо что-то зацепляется, спотыкается, запутывается, падает, ругается пуще прежнего, поднимается; в руках – шианы; в сердцах отшвыривает и топчет; озирается по сторонам: поднимает штаны, внимательно разглядывает, опять отшвыривает.


Мне Федора искать, Господи… Я Федора потеряла, Господи…


Внезапно, как случается при прозрении, поднимает и уже более внимательно разглядывает штаны; перемещается под фонарь и разглядывает еще подробнее… задумывается; снова разглядывает; и даже разнюхивает…


Чего?.. (Озирается по сторонам.) Что? Чего?? (Обходит вокруг столба.) Ох, какой сволочь, ты только подумай… А эта, где эта?.. (Бегает вокруг фонтана.) Девка! Эй, девка! Девка!.. (Убегает.) А-аа!..


Прибегает Электромонтер и прямо к столбу. Олички не находит, растерянно озирается.


Монтер. Любимая… Боже, опять исчезла… О, как я устал, да сколько же можно… (Убегает.) Любимая-ааа!..


Возвращается Туся со штанами. И опять – в который раз! – разглядывает на свету покинутые панталоны. Вдруг, всхлипывает и утыкается в них лицом. А может, мелодию нашей ЛЮБВИ? Или – наших ПОТЕРЬ?.. И снова в порыве – о, наши порывы! – отшвыривает от себя штаны и тут же наскакивает на них и топчет ногами – страстно и яростно! Наконец, пошатываясь отходит, всхлипывает, обнимает столб – так стоит… Отдаленно, со стороны Туся в это мгновение напоминает Оличку… Близится зов Кошкина: «Оличка-ааа!..» И вот наконец-то он сам прибегает, в трусах, взбудораженный и взмыленный, по ходу спотыкается и запутывается в брошенных штанах. Впрочем, поднимается, потирает ушибленную ногу, влезает в штаны; торопится к Тусе, тянется к ней руками.


Кошкин. Со мною такое, Оличка!.. Я так вас искал, я вас так… (Тут замечает, что не Оличка перед ним.)


В этот миг откуда-то доносится слабое, как дуновение: «Левочка-ааа…»


(Вздрагивает.) Оличка…


Туся руками старшей мотальщицы решительно хватает его за волосы и прижимает к земле. Да так, что ни крикнуть и не взбрыкнуть, разве что постонать. Вопрос: кто услышит?


Туся. Кобелина распутный, этим работаешь… Этим ты, этим… Он у меня стихи читал, а ты его на что, пьяного дурака, уговорил… А разве ему меня мало?..


Появляется Электромонтер.


Монтер. Что, за что она вас?.. Эй, гражданка… (Дотрагивается до Туси – и зря.) Тетенька, тетенька… (Пытается даже разнять.)


Туся одной рукой попрежнему дожимает Кошкина к земле, другой же хватает за волосы Электромонтера. И тоже прижимает. Оба покорны в руках сильно страдающей женщины.


Туся. Покажу вам за что, кобели… На женщину, на порядочную… Он штаны, и еще он при мне… Покажу, как штаны – до смерти в гробу не забудете… (Дергает – оба вскрикивают.) И еще после смерти меня вспоминать… (Внезапно прислушивается.) Федя… (Отталкивает несчастных.) Федя мой… Феденька зовет… Федя-ааа!..


Мужчины, сидя на «собственных местах», со стонами раскачиваются из стороны в сторону, как два маятника Фуко. Вот так, по преданию, первобытные люди переживали поражение на войне или разорение дома…


Монтер. О-о-о, кто это?..

Кошкин. А-а-а…

Монтер. Ох, бабища… И хватка какая… Заметили хватку?.. (Мается.)

Кошкин. О-о-о… (Мается.) Она не виновата…

Монтер. Не виновата… (Мается.) Конечно, никто не виноват… (Внезапно замирает.) Что вы сказали?..


Кошкину, похоже, совсем не до общения.


Что вы сказали, повторите?

Кошкин. Я…

Монтер. Что – вы?

Кошкин. Виноват… Я очень виноват перед этой женщиной…

Монтер. Вы?..


Лев Николаевич мается.


Да кто она вам?

Кошкин. Как вам сказать… Я не знаю…

Монтер. Вы и перед этой виноваты?

Кошкин. А-а-а…

Монтер. Да кто вы такой, черт вас побери? Если вы ее не любите, если она вам не нужна, если для вас только эпизод – тогда зачем??

Кошкин. Вам же трудно, не надо…

Монтер. Не обо мне речь!.. Себя исключил!.. Считайте, что меня нет!..

Кошкин. Я не могу так считать, поскольку вы – человек…

Монтер. Довольно! Скажите: вы любите Оличку?

Кошкин. Я же убью вас своим признанием…

Монтер. Отвечайте, или я вас убью!

Кошкин. Хорошо. Люблю.

Монтер. Любите?

Кошкин. Люблю, да, только…

Монтер. Без только! Действительно любите или сознательно ломаете ей и мне жизнь?

Кошкин. Ах, как мне больно… (Мается.) Как больно то, что вы говорите…

Монтер. Не притворяться!

Кошкин. О-о-о…

Монтер. Почему вы опять ее бросили и сбежали? Как вы могли оставить ее одну? А если бы!.. (Вскакивает и сотрясает Льва.) Отвечайте!.. (Сотрясает.)

Кошкин. Больно, мне очень… Голова – как отдельно от волос…

Монтер. Да?..

Кошкин. О, да…

Монтер. Э-э, погодите… (Ощупывает Кошкина.) Ух, ты, котелок, в самом деле… Черепушка, как посмотреть…

Кошкин. Однажды ушибся…

Монтер. Нормально, однако, ушибли… (Ощупывает.) Так

больно?

Кошкин. Теперь уже нет…

Монтер. А раньше было больно?

Кошкин. Очень было больно…

Монтер (массирует ему голову). В детстве вас уронили, наверно… И даже, по-моему, как следует… Даже такое впечатление, как будто ребро на черепе… От уха до самой макушки…

Кошкин. Это меня били… Ой, пожалуйста… Люди…

Монтер. Люди могли и прибить… (Массирует.)

Кошкин. Меня бил один человек, но очень больно… В живот, по ребрам… по почкам, по печени… (Зажмуривается.) В диафрагму, в пах… ногами…

Монтер. Плохо ваше дело!

Кошкин. Очень больно…

Монтер. А вы молча терпели? И ничего?

Кошкин. Я не мог…

Монтер. С виду вы – так, ничего… По виду – могли бы… Это же надо без рук и без ног, чтобы дать себя в пах…

Кошкин. Когда он меня топтал, я думал об одном: я не знаю слова или способа, как ему объяснить, что мне очень больно… Что он жесток… Чудовищен… И еще тогда думал: пока я не знаю, как объяснить… пока я не знаю, как остановить – надо терпеть.

Монтер. Чушь какая!

Кошкин. Нет.

Монтер. Абсолютная чушь! Ему не объяснять – его бить надо. Смертным боем. Иначе он ничего не поймет. Иначе его никак не остановить. Это уж вы мне поверьте.

Кошкин. Нельзя бить человека. Каким бы он ни был…

Монтер. Человека? Он же чудовище! Да вы сами сказали – чудовище!

Кошкин. Сражаясь с чудовищем, берегитесь сами превратиться в чудовище. Кто-то сказал… Я много думал: наверно, я не смогу жить дальше, если мне доведется ударить человека…

Монтер (с отчаянием). О-о, вот к кому моя любимая!..


Издали доносится зов: «Федя-ааа… Фе-еденька-ааа…»


Что вы сказали?..

Кошкин (одними губами). Оличка…

Монтер. Тише! (Вслушивается.) Показалось.

Кошкин. Ветер…

Монтер. Ветер. (Разворочивается к собеседнику.) Смотрите. (Широко разевает рот.) Смотрите, не бойтесь. (Разевает еще пошире, насколько возможно.)


Кошкин робко заглядывает.


Видите?

Кошкин. Не вижу.

Монтер (тащит его под фонарь). Сюда идите, к свету… Видите?

Кошкин. Что мне надо увидеть?..

Монтер. Лет десять тому в один вечер лишился пяти зубов! Как не было – видите?

Кошкин (в ужасе отшатывается). Не могу хладнокровно смотреть на отсутствие зубов…

Монтер. Не надо бояться. Вы видите то, что я вставил. Другие.

Кошкин. Боже, смысл?.. Неужели же в жизни возможно такое, из-за чего один человек может решиться ударить?..

Монтер. Ударить? Кое за что можно не только ударить. Можно и…

Кошкин. Только не это!..

Монтер. Да, именно, а вы как думаете?

Кошкин. Убить?..

Монтер. Полагаете, у меня нет оснований?

Кошкин. За что?..

Монтер. Да, знаете… (Оглядывается.) Если бы я… (Оглядывается.) На секунду поверил бы, что поможет… (Оглядывается.) Я бы точно не сомневался.

Кошкин. Простите меня…

Монтер. Не прощу. (Смотрит на Кошкина.) За что?

Кошкин. За то, что вам так трудно…

Монтер. Да? (Пристально смотрит.) Вы думаете, так и простил? Вы сказали – и все произошло?

Кошкин. Но если не будем прощать – мы погибнем…

Монтер. Прощать… Какая чепуха – прощать… Чушь! Слышите – чушь! Я без прощения буду служить вам век, рабом стану, если вы мне объясните, только объясните: ПОЧЕМУ В ЖИЗНИ ТАК УСТРОЕНО, ЧТО ОДНОГО ЛЮБЯТ, А ДРУГОГО – НЕ ЛЮБЯТ? И ничего не поможет, хоть тресни – ничего!.. Что молчите? Не знаете? Если не знаете – скажите, что не знаете. Не молчите с таким видом, словно…

Кошкин. Я тоже много думал.

Монтер. Ну? Ну?

Кошкин. Мне кажется, что я знаю.

Монтер. Ну же, черт тебя, ну!

Кошкин (с грустью глядит). Странный вы…

Монтер. Хорошо, пусть!

Кошкин. Я вам не скажу ничего нового.

Монтер. Скажите хоть что-нибудь – ну?

Кошкин. Надо любить.

Монтер. Ну?

Кошкин. Просто любить.

Монтер. Ну? Ну-ну же?!

Кошкин. Так же просто – как дышать.

Монтер. Говори, наконец, я умоляю?


Кошкин молчит.


Мало вам, что морочите жизнь… вы еще издеваетесь?

Кошкин. Что с вами? Мне кажется, вы чем-то раздражены…

Монтер. И что? Вам-то что за беспокойство – раздражен я, несчастлив, глуп как пробка – что?!

Кошкин (тихо). Мы – не чужие.

Монтер (похоже, переживает интересное состояние: кинуться ли на Льва или землю грызть; в конце концов, с тихой яростью выдыхает). У-у-у…


Кошкин участливо касается плеча собеседника – тот резко сбрасывает его руку. Все-таки Кошкин кладет руку на его плечо.


Кошкин. Мы не чужие. Мы ходим по одной земле, под одним солнцем и дышим… (Вдыхает в себя то, чем мы дышим.) О земле, о солнце, обо всем этом удивленном простанстве мы думаем одно и то же: как оно прекрасно! Все – одно – понимаете? Едино – все!.. И мы, люди, мы все – одна большая душа! И нам всем надо одно: друг друга любить. Просто любить. Я даже не знаю – как… Наверно, просто – как умеем. Как дано. Как отпущено. Но только обязательно любить! (Замечает, что с собеседником творится неладное.) Вы плачете?


Внезапно Электромонтер порывисто обнимает Льва, гулко сотрясается. Кошкин понимающе поглаживает страждущего по спине, голове… Делать нечего – возникает мелодия ЛЮБВИ… Вместе же с нею под сенью дерев появляется и Оличка. По одной из аллей решительно и трезво ступает Федор. Следом за ним семенит его спутница по жизни Туся. Мелодия задыхается, обрывается…


Туся. Федя, стой!

Федор. Не буду!

Туся (догоняет). Федор, стой, говорю!

Федор (вырывается). Не буду стоять, сказал! (Сгибается, что-то ищет под столбом.) Вот здесь я его уронил, точно помню!

Туся (хватает мужа за руку). Да, погоди!

Федор (вырывается). Здесь уронил! Я еще когда убегал, почувствовал, что роняю, а потом сообразил – крест!

Туся. Черт с ним, с крестом!

Федор. Это тебе черт, корова, а мне – не черт!

Туся. Я новый куплю!

Федор. От тебя дождешься!

Туся (хватает за руку). Куплю, Федя, раз виновата! (Дергает.) Остановись, ты, из-за креста!

Федор. Именно, Туся: из-за креста! Все твое свинство – из-за креста! Не веришь, не чувствуешь, не понимаешь! И довольно меня незаслуженно оскорблять! (Вырывается.)

Туся. Лучше незаслуженно, Федя, чем если бы заслужил!

Федор. Я живой человек, у меня есть предел!

Туся. Чтобы я даже не слышала таких разговоров, у нас дети!

Федор (останавливается). После двадцати лет вместе – такое! – мне!.. Кого я насиловал в этой жизни? Скажешь насиловал? Тебя я насиловал?

Туся (со слезами). Меня не насиловал…

Федор. Баба без совести… Да как у тебя язык поворачивается? (Бежит вокруг фонтана.)

Туся (останавливается, тяжело дышит). Ох, не знаю я, Федя, погоди, не поспеваю за тобой, задохиваюсь…

Федор (останавливается, возмущенно). Задыхаюсь!

Туся. Федя, прощай меня, дуру такую, погорячилась…

Федор. Ты, Туся, не дура – ты закоренелая!.. Потому что живешь, как корова, без поэзии вот тут!.. (Стучит себя по груди.)

Туся. Ладно, закоренелую прости… Я же тебя от любви поцарапала, если бы от чего другого… Горько мне стало, что уже

на улицах бросаешься на каждых, когда дома я есть… (Плачет.)

Федор. Да я же в дупелину косой был, как я мог бросаться?

Туся. А я откуда знаю?..


И тут прибегает Длинный с разорванной до колена штаниной, следом, хромая, Константин; вскоре же и Пониже.


Длинный (прячется за Федора). Толя, он первый, а я не хотел!..

Пониже. Костя, обходи его, гада, сзаду…


Костя, хромая, отсекает Длинному путь к отступлению, Пониже загоняет его внутрь фонтана.


Туся. Э-э, хулиганье!.. (Оттаскивает любимого человека в сторону.)

Длинный. Толя, послушай, ты только послушай: Дездемон меня грыз – я терпел, сколько мог!..

Пониже (сплевывает). Костя, не выпускай его из фонтана, гада здесь и прикончу.

Туся. Ой-ой, поглядите, грозный какой! Федя, не дрожи и не бойся, я тебя им не отдам.

Длинный. Толя, терпел сколько мог, а больше не мог! Покуда за пятку кусал – я делал виду, что балдею, когда он повыше погрыз…

Константин. Он дразнил его, Толя, я сам видел.

Длинный. Толя, не надо!

Пониже (сплевывает). Пачкун пузатый. Думал, убежишь?

Длинный. Толя, друг, брат, сестра!.. Не надо, Толя, я не убегал!.. Вот клянусь тебе, если бы убегал… Толя, братцы, я больше не буду!..

Пониже. Костя, гляди за ним, чтобы не выскочил. (Сплевывает.)

Туся. Федя, ты так не дрожи, а то ты – как не мужчина. (к Пониже.) Чего тут харкаешься, будто верблюд?

Пониже. Заткнись. (Косте.) Костя…

Туся. Чего? Я – заткнись? Ты кому, гад, такое? (Прямиком направляется к Анатолию.) Сволочь, такие слова… Жук навозный, вонючий козел, придорожная падаль, петушина ощипанный – ты кому такие слова? Ты чего тут распоряжаешься? (Наступает.) Этот парк общественный, я тебе тут такое могу сказать!

Пониже. Тетка, схлынь. (Небрежно отставляет Женщину в сторону.)

Туся. Ты чего тут толкаешься? (Толкает Анатолия.) Чо толкаешься, говорю! (Еще толкает.) Федя, он толкается, сволочь такой!

Пониже. Тетка, отвали, по-хорошему прошу.

Туся. Очень я тебя испугалась! И не таких видала! Пугач отыскался!..

Пониже (с трудом сохраняя деликатность). Тетка, в последний раз. Прошу, не серди.

Туся (отпихивается). Не трожь!


Пониже отталкивает Тусю – она падает.


Федор. Ту-ся!.. (Не выдерживает и кидается обидчика.)


Анатолий бьет Федора – тот падает. Туся торопится мужу на помощь, от мужа – к обидчику, вцепляется в него мертвой хваткой.


Кошкин (на что уже крепкий орешек – и тот не выдерживает). Не смейте женщину!.. (Выбросив руки вперед и закрыв глаза, устремляется в гущу событий, вдруг, натыкается на Константина, который его в сердцах и пинает ногой.)


Федор помогает жене «обрабатывать» Пониже.


Длинный. Толя, держись, я за тебя! (Кидается на выручку товарищу.)

Кошкин. Не трогайте женщину, как вам не стыдно?! (Устремляектся на помощь.)

Константин (подставляет подножку – Лев распластывается). Сраный интеллигент, слизняк! (Пинает.) Путаешься под ногами! (Пинает.) Жить нормально мешаешь! (Пинает.)


А дальше события разворачиваются: Электромонтер кидается на Костю и оттаскивает его от Кошкина; естественно, они схватываются и вплетаются в общий сражающийся клубок. Кошкин упрямо подымается и повторяет: «Не смейте женщину… не смейте женщину… не смейте…» И вид у него такой – не остановишь. (Вот и ломай голову после всего: какова же все-таки цена философий, помноженных на реальность?..). А меж тем – вдруг, случилось: люди уже не дерутся, а тянутся руками для объятий – нежных, добрых, человеческих… Тянутся, тянутся, тянутся – и достигают… Тянутся, тянутся, тянутся – и достигают… (Грешен, каюсь: чего не содеешь ради МЕЧТЫ?..) Тихо звучит мелодия нашей ЛЮБВИ. Сухое журавлиное горлышко оживает влагой. Оличка, скрытая дотоле сенью дерев, медленно приближается и подает струе ладоши…


1977г.

Загрузка...