Глава 2


На следующее утро я передала с Гаэном свое «да». А после школы в комнате меня ждал сюрприз – прекрасное шелковое платье цвета розовой пудры, висевшее при входе в гардеробную. За почти шестнадцать лет жизни я не носила ничего столь же изысканного и женственного. Рози – та едва не упала в обморок от восхищения. Но чем больше я рассматривала полу прозрачные рукава, атласные манжеты и пояс, жемчужные пуговицы на лифе, тем большая меня охватывала злость. Значит, дядя даже и не сомневался в моем ответе, раз сделал заказ швее заранее.

Что бы я ни решила, последнее слово всегда оставалось за дядей.

Я молча вытерпела примерку, во время которой даже Нелла расщедрилась на комплимент. Наряду, а не мне. После чего платье забрали, чтобы подогнать.

Три дня спустя я отправилась в школу в особо подавленном настроении. После учебы меня ожидала окончательная примерка платья. И, как всё окончательное, это вселяло в меня тревогу.

Распрощавшись с Неллой у фаэтона, я двинулась по дороге к широкому крыльцу школы, с каждым шагом ощущая, как по мышцам разливается напряжение. Идеально прямая спина, вздернутый подбородок и высокомерный взгляд – маска, которую я не снимала здесь с самого первого дня на протяжении неполных шести лет.

В школу детей отдавали в десятилетнем возрасте, поскольку к этому времени дар просыпался у всех. Наша была расположена в самом богатом районе Зеннона, неподалеку от Храмовой площади и Красного моста через Венну. Дядя мог оставить меня на домашнем обучении, но это посчитали бы чересчур странным, ведь школа давала не только знания, но и возможность завязать нужные знакомства. Не то чтобы приемной дочери Советника первого ранга это было так уж необходимо, но такова традиция. Тем более что дядя и сам учился именно здесь.

Первого августа отмечали День открытия Серры. Обычно вся последующая неделя была наполнена чередой фестивалей, торжественных церемоний и служб, а после… после начиналась учеба. В год, когда началась моя учеба, я впервые в жизни ждала август не в предвкушении праздника, а со страхом. Я отправлялась в школу, чувствуя себя самозванкой и боясь, что мою тайну вот-вот раскроют. Накануне дядя провел со мной двухчасовую беседу, советуя, как поступать в том или ином случае. С каждой минутой разговора мне всё больше казалось, что это безнадежная затея. Я провалюсь, не справлюсь и снова разочарую его.

Но вместо того чтобы смотреть на меня с презрением, которого я заслуживала, на меня пялились чуть ли не с обожанием. Да, в школе доставало детей Советников, но наследница Эрена Линда была всего одна. И все хотели со мной пообщаться, все хотели со мной дружить.

В первый же перерыв одноклассницы позвали меня в одну из комнат отдыха, предназначенных для девочек. До этого я почти не виделась со сверстниками – с каждым годом дядя сокращал круг моего общения, пока на мое десятилетие за столом не оказалось ни одного ребенка. Несмотря на волнение, перспектива стать среди них своей меня так захватила, что я согласилась не раздумывая.

Комнатка была милой, в лимонно-мятных тонах, с мягкими креслами и пуфами, расставленными вокруг трех столиков. Я сразу представила, как буду проводить здесь время со своими новыми подругами, и впервые за день улыбнулась.

Но помимо освежающего сока с печеньем меня ждало кое-что еще.

– А давайте сыграем в жабу? – предложила одна бойкая белобрысая девчонка, к верхней губе которой пристали крошки.

Все дружно закивали, а у меня упало сердце. На тех редких праздниках, где были дети постарше, я неизменно замечала подобные шелковые мешочки и маленькие песочные часики. Каждый по очереди опускал руку в мешок и должен был как можно скорее отыскать камень, который называл ведущий. Тот, кто быстрее всех опознавал все камни, побеждал в игре. А самый медленный становился жабой и должен был квакать и скакать вокруг стола, пока песочные часы не перевернут дважды. Понятное дело, все камни были подобраны так, что на ощупь их отличить было невозможно – только увидеть с помощью дара.

– Правда, это самый простой набор, всего из шести камней, – словно извиняясь, проговорила хозяйка игры.

Все десятилетки играли в жабу. Все. И те, у кого дар проснулся недавно, и те, у кого он проявился несколько лет назад, соревновались, отстаивая свое место в мире сверстников.

Я попыталась сглотнуть. К такому дядя меня не готовил. Вместо мыслей в моей голове завихрилась тьма. И, не глядя на лица, горевшие ожиданием, из этой тьмы я вытащила слова, тяжелые, как якорная цепь:

– С чего вы решили, что меня интересует подобное ребячество?

Я нахмурила брови точь-в-точь как Нелла и вздернула подбородок. Девочки заморгали, словно в глаза им бросили песок, потом неуверенно заулыбались.

– Ну мы и сказали, что это простой набор…

Презрительно фыркнув, я встала, расправила плечи и отправилась обратно в класс. Девчонки за моей спиной обижен но зашуршали:

– Ну и гордячка! Подумаешь, дочь Эрена Линда, могла хотя бы сделать вид…

В тот день я поняла, что единственная возможность сохранить свою тайну – спрятать лицо за маской и оградить себя щитом неприступности. Даже если это и подразумевало, что друзей у меня никогда не будет.


Я шла по широким и светлым школьным коридорам, едва отвечая кивками на приветствия. Удивительное дело, я считала, что, надев маску высокомерия, отпугну от себя всех и вся, но, видимо, у гордячки Виры был свой шарм, поэтому участь изгоя меня миновала. Многие по-прежнему хотели со мной дружить и общаться, со временем научившись обходить тему камней стороной, к большому моему облегчению.

Что еще более удивительно, у меня почти сразу завелась подружка. Самопровозглашенная подружка, ибо, будь моя воля, я бы ни за что на свете не имела дела с Та́ми Марго́лд. Пухлощекая, приземистая, она смотрела на меня снизу вверх в прямом и переносном смысле и словно не понимала, что я не хочу с ней дружить, – как собачонка, которая, сколько ни прогоняй, всё равно ластится снова. Со временем я к ней просто привыкла.

Тами настигла меня в коридоре второго этажа, и в класс я вошла, сопровождаемая ее ежеутренним перечислением новостей, слухов и собственных домыслов. На ходу отвечая на приветствия, я прошла к столу наставников, где лежали подготовленные к первому уроку книги Закона. Исчерпав школьные сплетни, Тами перешла к городским:

– Кто-то снова пропал, читала? Прямо в воздухе растворился! Уже неделю найти не могут!..

В кои-то веки ее болтовня меня заинтересовала, но узнать больше о странном исчезновении не удалось – к столу подошел Кинн.

Тами прервалась на полуслове и, пролепетав, что уже взяла книгу, ретировалась на свое место в самом конце класса. Кинн лишь мельком глянул на нее, как сытый коршун на мышь, а потом сдержанно кивнул мне. Я вежливо улыбнулась и, забрав книгу, села на свое место – прямо перед столом наставников. Кинн сел позади, слева через проход.

Кинн Террен. Мой соперник за звание самого неприступного человека в школе. И, судя по реакции Тами, первое место явно принадлежало ему.

Притворившись, будто смотрю в окно, я украдкой глянула на Кинна. Его темно-русые волосы падали на лоб, серые глаза сосредоточенно изучали книгу Закона. Суровый, отрешенный, он, как геррион, источал вокруг себя холод. Никто из одноклассников не хотел встречаться с ним взглядом.

В класс впорхнула наставница Флия, и меня вдруг словно перенесло на пять с половиной лет назад, на точно такой же урок Закона.

С начала учебы в школе прошла всего неделя, и в середине августа Зеннон накрыла одуряющая волна жары. Пока наставница Флия нараспев, как колыбельную, зачитывала Толкования Закона Серры, я смотрела, как шевелятся ее губы, как серебрится нашивка на ее синем платье, и грезила об озерах к югу от города, куда мы с дядей недавно ездили отдыхать.

Вдруг наставница замолчала. В дверном проеме показался Утешитель – высокий, статный, в небесно-голубой форме, подчеркивающей цвет его глаз. Утешители присутствовали на судебных разбирательствах и имели право просить о смягчении наказания и даже ходатайствовать о помиловании преступников. Порой только Утешитель мог спасти человека от наказания и потому был его последней надеждой, по след ним утешением. Судя по цвету формы, перед нами был сам Первый Утешитель. Придя в себя, наставница Флия защебетала:

– Утешитель Йе́нар, приветствую вас!

– Прошу простить за столь несвоевременное вторжение. Я хотел самолично препоручить вам Кинна, но с утра меня вызывали в Совет, поэтому я был вынужден припоздниться.

Глубокий голос Утешителя обволакивал, словно горячая вода в расслабляющей ванне. Наставница Флия, зардевшись, проговорила:

– Что вы, Утешитель Йенар, вы нам никак не помешали!..

– Рад это слышать. Кинн в начале августа немного приболел, и нам пришлось дожидаться его выздоровления. Надеюсь, несмотря на небольшую задержку, мой мальчик успешно вольется в ваше общество.

Наставница что-то утвердительно забормотала, но я уже не слушала.

Закон запрещал Утешителям, как и всем Служителям и Служительницам, иметь детей, а значит, Кинн был не родным сыном Утешителя Йенара, а приемным. Кинн, как и я, был сиротой.

Утешитель пропустил вперед мальчика, и по классу прокатились любопытные шепотки. Высокий и симпатичный, Кинн действительно привлекал внимание. Но еще больше бросалась в глаза стена отчуждения, которую он выставил перед собой, – она была ничуть не ниже моей.

В такую минуту любой новенький вызвал бы интерес, а уж тем более – приемный сын Утешителя Йенара. На перемене все ринулись знакомиться с Кинном. Тами, которая уже набилась мне в подружки, потащила и меня.

– Кинн, это Вира Линд, дочь того самого Эрена Линда, а также племянница Советника Дана Линда. А меня зовут Тами, Тами Марголд.

Мальчик молча выслушал ее, кивнул нам, скупо улыбнувшись, и повернулся к одноклассникам, которые наперебой заваливали его вопросами.

Я растерянно замерла рядом с Тами, которая просто глаза выпучила от изумления. Кинн был первым, кто при знакомстве со мной не издал удивленно-восторженного возгласа и не попытался схватить за руку, расточая комплименты или расспрашивая об отце. Это было что-то новое.

Отворачиваясь, чтобы уйти, я случайно перехватила взгляд Кинна. Из моих легких вдруг словно выбили весь воздух.

Никто и никогда в жизни не смотрел на меня с такой огненно-жгучей ненавистью.

Целый месяц, натыкаясь на его колючий взгляд, я внутренне сжималась: что такого я натворила, чтобы заслужить подобное отношение? До школы я никогда в жизни не видела Кинна и ничего не знала о его семье. Если он и отвечал на чьи-то расспросы о себе, то всегда кратко и очень сухо. А вопрос, не приходится ли он родственником Ронсу Террену, альвионскому путешественнику и картографу, трагически погибшему несколько лет назад, Кинн просто проигнорировал.

Даже Тами, неиссякаемый источник сплетен и слухов, оказалась бессильна развеять мглу, окружавшую Кинна. Глубоко вздохнув, она сказала:

– Никто ничего толком не знает. Ну, я так думаю, что, если родители Кинна и не были важными людьми, наверняка Утешитель Йенар разглядел что-то в нем самом. – Тут Тами оживилась: – А что, если Утешитель готовит Кинна себе в преемники? Не зря же он решил усыновить именно его.

Но причины, по которым Утешитель решил взять опекунство над Кинном, занимали меня гораздо меньше, чем сам Кинн. Он смотрел на меня так, словно я была его личным врагом, и не раз меня посещала ужасная мысль, что он каким-то образом узнал о моей аномалии и решил, что такой самозванке в школе не место.

Однако потом случился поход в Музей истории Зеннона.

Стояла середина сентября, и день недовольно хмурился, когда мы, радуясь, что вырвались из школьных стен, свернули с аллеи Первого квартала и вышли на многолюдную Храмовую площадь. На цветной азонитовой брусчатке безмятежно ворковали голуби, и, несмотря на затянутое тучами небо, в воздухе еще чувствовались отголоски лета.

Величественный Храм Зеннона, возведенный из темно-зеленого, в светлых прожилках лассника, сразу же притягивал взгляд. Напротив, рядом со внушительным светло-серым зданием Совета, вытянулось кремово-желтое двухэтажное здание Музея, чей фасад был украшен колоннадой.

Мне всегда нравилось бывать в Музее, потому что здесь сухие факты из учебников обретали плоть: первые карты Серры, где Зеннон был еще крохотным зернышком рядом с огромным пятном Черного леса, свадебный портрет Зеннона и Деи, портреты их детей, даже портреты каждого из горячо обожаемых Зенноном псов. И, что мне нравилось больше всего, – в Музее не было ни одного настоящего камня, только рисунки и муляжи. Запирать камни в музеях, как и носить их, непробужденными, в качестве бездушных украшений, считалось варварством.

В Музее было только одно помещение, куда я никогда не рвалась, – Зал славы Зеннона, посвященный всем тем, кому город был обязан своим богатством, красотой, благополучием. Мы пришли туда в самом конце экскурсии, и, хотя мне отчаянно хотелось затеряться где-нибудь по пути, моего исчезновения не поняли бы.

В этом зале была целая стена, посвященная моему отцу. Я подходила к ней со смешанными чувствами.

С одной стороны, я отцом гордилась. На его счету числилось двадцать семь открытий и изобретений, включая разработанное сопряжение камней для повышения давления воды – теперь вода могла поступать по трубам даже на самые высокие этажи. Но главное, отец довел световой щит Зеннона до совершенства, использовав эрендины, названные так в его честь. Именно благодаря им Тени ни разу не пробили защиту нашего города, как это произошло в Альвионе. Словом, отец подарил Зеннону безопасность, и одно это гарантировало ему место в Зале славы.

С другой стороны, была я. Ни на что не годная дочь знаменитого отца. Самозванка и лгунья. Мне стоило большого труда сохранять в этом зале свою маску.

Наставница Флия, красноречиво расписывая достижения моего отца, то и дело мне улыбалась. Как никогда я чувствовала себя в центре всеобщего внимания, чувствовала неприязненный взгляд Кинна, который словно высвечивал мою ложь, и из последних сил старалась играть роль почтительной и не менее талантливой дочери.

Я стояла перед отцом и лгала – каждым своим взглядом, каждым движением, каждым вздохом. И пусть здесь всего лишь висел его портрет, это было невыносимо. Поэтому, когда все потянулись на выход, я немного задержалась, чтобы сказать отцу «прости». Чтобы хоть на полминуты снять свою маску.

Этого оказалось достаточно, чтобы меня заметили.

Повернувшись, чтобы уйти, я столкнулась взглядом с Кинном. Тот сразу же отвернулся, но я обомлела. Вместо враждебности в его дымчато-серых глазах сквозила растерянность.

После этого эпизода я стала постоянно натыкаться на пристальное внимание Кинна, будто он оценивал меня, изучал, стараясь понять, какая Вира – настоящая. Рядом с ним мне всегда приходилось удваивать свою осторожность. И всё же однажды я попалась.

Меня пригласили на свое тринадцатилетие брат и сестра Аксарры. Одно время сестра, Лея, та самая бойкая девчонка, которая когда-то предложила сыграть в жабу, набивалась ко мне в подружки, а ее брат Ма́рен чуть не каждый день признавался мне в любви. Но в целом они были неплохими, и, сложись всё по-другому, я была бы не против дружить с ними.

Уже несколько лет все вокруг только и обсуждали, какие умопомрачительные праздники устраивают Аксарры – их отец был главой Гильдии искусств. Но каждый год я упорно отклоняла приглашения, поскольку не могла рисковать. Однако в этот раз ожидалось что-то поистине невообразимое: катание на корабликах по Венне, пикник с играми в Садах Деи, световые иллюзии, – а еще ходили слухи, что на бал пригласили едва ли не всех бардов из Гильдии искусств.

Невероятным усилием воли я заставила себя сидеть в классе со скучающим выражением лица, пока рядом заливалась восторженная Тами. Еще большее усилие мне потребовалось, чтобы позже отказать Лее и Марену.

– Дядя едет на озера, я еду с ним, – заявила я.

Лица двойняшек одинаково опали, и мне показалось, что Марен взглянул на меня как-то особенно грустно. Когда они ушли и Тами унеслась вслед за ними в надежде выведать еще какие-нибудь сочные подробности, я встала у окна, делая вид, что рассматриваю школьные теплицы, все в ярких отблесках июньского солнца. И, хотя в классе больше никого не осталось, тихо вздохнула, чувствуя, как защипало в уголках глаз.

Ни на какие озера с дядей в эти выходные я не собиралась. В лучшем случае мне бы пришлось просидеть дома в гордом одиночестве. А в худшем… Рядом находилась Нелла, которая никогда не упускала возможности прочесть мне очередное поучение.

Но разве я хочу слишком многого? Хотя бы раз, один только раз побыть как все – повеселиться, забыв обо всём на свете, натанцеваться так, чтобы ноги болели…

По щеке поползла предательская слеза, за ней – другая, в груди опасно заклокотало, и, чтобы не разрыдаться, я стиснула костяшку пальца зубами – до боли, до кровавого следа. Нельзя плакать. Только не здесь.

В окне вдруг что-то шевельнулось, и я с ужасом поняла, что это чье-то отражение. Кто-то бесшумно подошел ко мне сзади.

– Они сейчас вернутся.

Кинн.

Медленно разжав зубы и выпустив палец, я вытерла слезы, выпрямила спину.

Когда я обернулась, Кинн уже сидел на своем месте, уткнувшись в учебник. Не поднимая больше на него глаз, я прошла к своему столу. Когда в комнату ввалилась шумная толпа одноклассников, мое лицо уже приняло обычное выражение.

Только Кинн знал, что палец я поранила не об оконную защелку. И только он видел, что гордячка Вира Линд – всего лишь маска. И я ничего не могла с этим поделать.


– Эй, Вира, ты идешь?

Я вздрогнула, увидев пухлые руки Тами на своем столе. – Что?..

Вокруг царила суета, все довольно переговаривались. Похоже, пока я предавалась воспоминаниям, урок Закона благополучно закончился.

Тами прыснула в кулак:

– Вира, ты в последнее время такая рассеянная. Это так на тебя не похоже! Ты, часом, не влюбилась?

Я отвернулась, не желая отвечать, и наткнулась взглядом на Кинна, который исподлобья наблюдал за мной. Покраснев против воли, я опустила голову, словно меня на чем-то подловили.

Глаза Тами тут же расширились:

– Вот это да! И кто он? Я его знаю?

Ее глупость вывела меня из равновесия, и я сорвалась:

– Это не твое дело!

Тами заморгала, обидевшись, но тут же спрятала досаду за виноватой улыбкой:

– Да-да, конечно, извини. Это и правда не мое дело.

Чтобы отвязаться от нее, я направилась в уборную, но перед этим заметила, как Тами отошла к своим приятельницам и начала с ними взволнованно шептаться. От злости я едва не заскрипела зубами. И дернуло Кинна посмотреть на меня именно в тот момент. Из-за него и из-за этой дурочки Тами теперь вся школа будет сплетничать о том, что Вира Линд в кого-то влюбилась, а каждый второй – утверждать, что именно в него.

Я глубоко выдохнула, чтобы успокоиться. Вспомнила платье, которое дожидалось меня дома. Что ж, возможно, теперь подобные слухи будут мне на руку. И даже дядя останется доволен.

Под конец дня Тами настолько утомила меня своим любопытством, что я с радостью сбежала от нее в библиотеку. Это было единственное место во всей школе, где Тами почти не появлялась, заверяя всех и каждого, что у нее аллергия на библиотечную пыль. Хотя я была уверена: всё дело в том, что библиотекарь Аррин очень строго относился к соблюдению тишины.

Я заняла привычное место за столом в нише у окна, там, где привлекала меньше внимания, подготовила книги и достала свои заметки. Но сосредоточиться никак не получалось.

Тами ошиблась, я не была ни в кого влюблена. И уж в кого я точно не была влюблена, так это в Кинна, такого замкнутого и непонятного. Просто он оказался… другим. Единственным человеком во всей школе, который не лицемерил передо мной, не напрашивался на дружбу, не пытался втереться в доверие или, убереги Серра, притвориться влюбленным в меня – я уже и считать перестала, сколько было таких попыток. Почти шесть лет непрестанной лжи научили меня ценить искренность.

А после того случая с Аксаррами между нами с Кинном что-то неуловимо поменялось. Когда я поняла, что он не собирается срывать с меня маску, мне стало легче дышать.

И теперь, сидя в библиотеке, я ждала, когда Кинн придет для совместного занятия по диалектам серрийского языка.

Наставник Луккиан верил, что совместная работа идет учебе на пользу. На его уроках, изучая серрийский, мы занимались в парах. Моей бессменной напарницей была Тами, рядом с Кинном со страдальческим видом сидел Марен.

В прошлом году, когда мы закончили изучение основных диалектов, наставник Луккиан объявил, что в качестве дополнительных занятий нам потребуется представить островные – разбившись на пары, рассказать о фонетических, грамматических и лексических их преобразованиях на протяжении всей истории Серры и о влиянии на другие наречия.

– Без изменения нет жизни, – провозгласил наставник на древнесеррийском языке, которым время от времени любил пощеголять, и продолжил уже на современном: – Поэтому я прошу вас разделиться на пары по-иному. Сейчас я распределю диалекты среди юношей, а вы, барышни, сможете выбрать тот, который вас больше заинтересует.

Наставник Луккиан, кажется, искренне не понимал, что его предложение могло быть истолковано как-то по-другому. Между тем в классе взметнулись возбужденные шепотки, преимущественно со стороны девушек.

Наставник попросил всех юношей выйти вперед и назвал шесть островных диалектов. Едва он закончил, поднялся шум, каждая моя одноклассница что-то выкрикивала. Сраженный таким воодушевлением, наставник Луккиан кое-как распределил первые четыре пары.

Оставались только Марен и Кинн. Марену достались Худые острова, и даже всегда выручавшая его сестра отказалась от диалекта простых рыбаков. Кинн, напротив, получил Пряные острова, славящиеся одним из самых своеобразных и интересных диалектов в Серре, но никто не стремился его выбирать.

Из девушек без пары были только мы с Тами, и она не рискнула сделать выбор первой. Избегая умоляющего взгляда Марена, я произнесла спокойно и холодно:

– Пряные острова.

Сзади донесся облегченный вздох Тами.

С тех пор раз в неделю мы встречались с Кинном наедине в библиотеке. Чаще всего каждый молча сидел со своей стопкой книг и выписывал необходимые сведения. Изредка мы сверяли свои успехи.

Через какое-то время я поняла, что с нетерпением дожидаюсь этих почти молчаливых часов, когда мне не надо было притворяться ледяной и гордой Вирой Линд.

Когда в начале этого года наставник Луккиан снова предложил дополнительные занятия – на этот раз для изучения малых диалектов, – я не задумываясь выбрала Кинна, хотя на этот раз ему досталась трудная тема. Но мне не хватало нашего совместного молчания.

А сегодня Кинн опаздывал.

Я убедилась, что поблизости никого нет, и из стопки заметок вытащила помятый листок бумаги. Там были нарисованы восточное побережье Серры и Пряные острова. Этот листок Кинн выбросил еще в прошлом году, а я, повинуясь непонятному порыву, подобрала и сохранила. Просто потому, что я люблю карты, а Кинну они явно удаются – это ясно даже по наброскам.

Я услышала шаги за пару мгновений до того, как Кинн подошел к столу, и едва успела спрятать листок. Чувствуя, что краснею, я напустила на себя занятой вид, чтобы не встречаться с ним взглядом.

– Привет, тебя можно отвлечь?

Голос Кинна звучал как обычно, но почему-то его было приятно слышать.

Я подняла голову.

– Да, конечно. В чем дело?

Кинн держал в руках небольшой деревянный ящичек. Сердце у меня неприятно ёкнуло.

– Наставник Сарден просил оказать ему услугу. Тут геррионы. Их необходимо рассортировать по силе. Тут нужна точность, и я подумал, что ты могла бы помочь…

Руки у меня похолодели так, словно я уже прикоснулась к камням.

Несколько секунд, не дыша, я смотрела на ящичек в руках Кинна.

– Я… – голос предательски дрогнул.

Как мне отказаться, не вызвав подозрений? Грудь сдавило, голова закружилась – мне показалось, что я сейчас потеряю сознание.

От Кинна не укрылось мое состояние:

– С тобой всё в порядке?

Я постаралась взять себя в руки.

– Да, конечно. Я бы помогла, просто… Сколько сейчас времени?

Поискав глазами настенные часы, я притворно удивилась:

– О, уже четыре часа! Мне надо спешить домой. Меня ждет платье… Сегодня последняя примерка.

Заметив недоумение в глазах Кинна, я опустила взгляд на заметки и сдавленно добавила:

– Послезавтра моя помолвка.

Мне послышался резкий вдох, но, когда Кинн заговорил, его голос звучал по-прежнему ровно и отстраненно:

– Конечно, если тебе надо спешить… Я сам справлюсь.

Чувствуя странное желание расплакаться, я торопливо сгребла заметки и книги и уже приготовилась уйти, когда Кинн тихо сказал:

– Поздравляю.

Я нашла в себе силы слегка улыбнуться и кивнуть, а потом зашагала прочь так быстро, что даже ковер не смог заглушить мои шаги. Библиотекарь Аррин оторвался от заполнения каталога и поднял на меня удивленный взгляд. Стараясь не показать, что у меня трясутся руки, я положила книги на дубовую стойку и вежливо попросила:

– Если можно, поскорее, пожалуйста.

Пока библиотекарь оформлял возвращенные книги, я сцепила перед собой руки, до боли впившись ногтями в подушечки пальцев.

Когда-то мне казалось, что мы с Кинном похожи на два самых высоких пика Серебристых гор – такие же недостижимые, холодные и одинокие. Пусть так и останется.

Особенно теперь, когда мне предстоит выйти замуж за другого человека.