Боль.
Агония.
Боль.
Темнота.
Боль.
Больбольболь.
Она затмевала все. Все, кроме мыслей о ней.
– Что с ней? – язык еле ворочался во рту, слова не связывались. Поняли ли его вообще?
Черт, как же больно. Адски. Нестерпимо. Казалось, от него вообще ничего не осталось, кроме этой тупой, сжигающей, выкручивающей каждый нерв внутри боли, которая концентрировалась в районе спины. Там, где она была раньше.
Каждый сантиметр тела горел, но в спину будто одновременно вдавливали сотни раскаленных прутьев.
Может, он все еще в огне? Но вроде нет. Лежал на животе, и место, где он находился – крохотная прямоугольная комната – постоянно дергалось и приходило в движение. Машина скорой.
Черт, как до этого дошло вообще?
Каждый стык плит на дороге подбрасывал его в воздух, и пусть это были какие-то жалкие миллиметры, сейчас любое движение почти убивало. Сознание уплывало, и это было бы подарком на самом деле – хоть на мгновение перестать чувствовать эту страшную боль. Но нет. Он не мог. Ему нужно было знать, где она и что с ней.
Хватаясь за край сознания, чтобы не утонуть в темноте окончательно, он попытался подняться, но вышла лишь жалкая попытка пошевелить руками.
– Пожалуйста, не двигайтесь.
Кому это сказали? Ему?
– Что с ней? – повторил он свой вопрос, но вышел лишь едва слышный хрип, который драл горло и стягивал легкие, почти лишая возможности дышать.
Только привкус горючего во рту напоминал о том, что когда-то он чувствовал что-то кроме этой боли.
Он закашлялся, глубоко и влажно, и каждое движение снова принесло порцию дикой боли, от которой хотелось выть как подбитая псина.
Собственно, подбитой, покалеченной, разорванной на куски псиной он себя и ощущал.
– Парень! Парень, ты слышишь меня? – мужской голос.
И в следующий момент в поле зрения – мужское лицо. Глаза за стеклами очков, вглядывающиеся в него в попытке разглядеть хоть какую-то реакцию.
– Ты как?
– Хреново, – прохрипел он.
Издевался, что ли?
Мужчина поджал губы.
– Держись, скоро будет легче. Неужели это все стоило того?
Этот вопрос тоже ему? Хотя нет. Риторический, наверное. Он сотни раз слышал такие вопросы в свой адрес и все их оставлял без ответа, потому что…
Ну, не поймут они. И никогда не понимали.
Он предпринял еще одну попытку спросить.
– Что с ней? – снова кашель. Дерущий настолько, что хотелось выхаркать все внутренности. Все, что горело внутри огнем. Всю эту страшную боль.
Но он не услышал ответ, в самый ответственный момент проваливаясь в темноту. Теряя сознание. Боль победила – он позволил ей, отключаясь, потому что последние силы, благодаря которым он еще мало-мальски оставался в сознании, вышли из него вместе с тем кашлем.
Когда он открыл глаза в следующий раз, то почти застонал от облегчения. Боль все еще была, и спина горела, но он хотя бы мог сделать вдох, чтобы его не выкручивало от агонии и желания содрать с себя шкуру. Приглушенный свет резанул по глазам, когда он открыл их и метнулся взглядом по помещению, натыкаясь на того самого мужчину. Он стоял чуть поодаль. Очки, белый халат, руки, сложенные на груди. Врач.
– Живой, слава богу, – мужчина глубоко вздохнул, и этот вздох был наполнен поистине искренним облегчением.
В горле сухо и жжет. Он попытался сказать хоть что-то и с трудом разлепил губы, а потом снова застонал. Эти простые действия выкачали всю ту малость сил, которые он успел накопить, пока лежал без сознания.
И все же он кое-как прохрипел:
– Где она?
Мужчина снова поджал губы. Привычка?
Нет. Ни черта.
– Мне жаль, парень.
Три слова. Сочувствующий взгляд.
И в этот момент рухнуло абсолютно все, что кое-как, шатко, но все же еще держалось на плаву. На остатках надежды, которая вмиг потухла, только успев разгореться.
И эта боль была страшнее той, которую он чувствовал от искалеченной огнем спины.
Если сгорим,
Давай гореть красиво
Знаешь, тебе спасибо
За этот пожар между нами
Если сгорим,
Давай сгорим красиво
Это тебе спасибо
Я знал, что такое пламя
«Если сгорим» – NЮ