Маша, недовольная, зашла в вагон плацкарты, нашла своё место, быстро оглядела двух соседей напротив, молча запихнула маленький чемодан под столик и уселась около окна, откинувшись на бордовую спинку и закрыв глаза. Она проклинала эту свалившуюся как снег на голову командировку: нормальных билетов не было. А она привыкла к СВ или в худшем случае купе, но никак не эта плацкарта: бомжеватый народ, который ест с утра до ночи яйца с жареной курицей, от которого несёт пивом или водкой. «Эх! Придётся потерпеть, – так решила она про себя, – лишь бы никто не лез с вопросами».
В вагоне было шумно: шуршали пакеты, детские голоса весело раздавались то тут, то там; народ сновал по коридору в поиске своих мест.
Кто-то сел рядом с Машей: она услышала запах приятных духов. Дорогих мужских духов. Глаза она открывать не стала, переборов любопытство.
– Добрый день, соседи. Меня зовут Андреем. Еду к маме в гости, – голос был приятный, глубокий, с лёгкой хрипотцой. – А вас как звать?
– Людмила Борисовна, еду к дочке на свадьбу, – сказала пассажирка напротив.
– Геннадий, – ответил сосед Людмилы Борисовны, – еду в командировку.
– А вы? – Андрей повернулся к красивой соседке, сидевшей с закрытыми глазами.
– Маша, – ответила она, повернувшись к нему, слегка удивившись: перед ней сидел мужчина весьма симпатичный, высокий, стройный.
– Маша, а вы в Мурманск на морскую рыбалку? – попытался пошутить Геннадий.
Маша открыла глаза, посмотрела и промолчала. Соседи удивились. Андрей, поняв, что девушка не склонна к разговорам, обратился к Людмиле Борисовне. Он спрашивал, как дочка оказалась в Мурманске, почему не живёт с матерью с Петербурге. История была прям-таки захватывающая, и Маша с большим интересом слушала разговоры своих соседей. У каждого была своя жизнь, наполненная событиями и встречами. До позднего вечера под стук колёс и чай, принесённый добрейшей проводницей, текли разговоры о жизни, о встречах. В других купе кто-то хохотал, кто-то шептал что-то. Везде была жизнь и какое-то невидимое единение. Все друг другу улыбались.
Только одна Маша хранила молчание: ей было неудобно начать разговор с людьми, к которым она проявила неуважение. Но она поняла точно одно: хорошие и интересные люди есть везде: и в купе, и в плацкарте. И что зря она не стала общаться с ними: столько душевности было в их общении, столько доброты, сколько она среди своих коллег-дизайнеров и не находила: у них всё только про деньги, про бездарных коллег по цеху, про людей низшего сорта… А они не низшего сорта, как оказалось, а намного выше, намного.
С тех пор Маша стала ездить только в плацкарте, общаться с соседями, угощаться курицей с огурчиками и рассказывать разные истории из жизни.
Туман опустился на город. Чтобы найти нужный вагон, Оле приходилось щуриться и вглядываться, чтобы найти тот самый. Времени было мало: поезд стоял на станции всего пять минут.
Около вагона стояла проводница, высокая, очень красивая, с бледным лицом и выразительными карими, почти чёрными глазами. Тонкие черты лица завораживали, на неё хотелось смотреть и ею любоваться.
Оля, пока доставала из рюкзака паспорт, чувствовала на себе пристальный взгляд женщины. Тело Оли напряглось, началась лёгкая дрожь, закружилась голова. Она быстро показала паспорт и постаралась побыстрее уйти в купе, где не оказалось ни одного пассажира. Да и вообще в вагоне было очень тихо, будто он пустой. Оля решила, что вечер и, скорее всего, люди уже отдыхают. Она разделась, достала книгу и под приятный ровный стук колёс стала засыпать. Сон всё глубже погружал в себя Олино сознание, засасывая в кромешную темноту. Где-то внутри, далеко, билась мысль, что это странный сон и такого быть не должно. Эта мысль выросла, обрела силу и заставила Ольгу проснуться.
В сумочке, что лежала под головой, лежала бабушкина ладанка: она подарила её Оле, когда та была ещё маленькой. С тех пор ладанка с ней всегда. И даже если Оля её теряла, то каким-то непонятным способом эта вещица всегда возвращалась к ней. Кто-то даже когда-то сказал, что ладанка не простая, а заговорённая. Оля достала её, зажала в руке и снова провалилась в глубокий сон.
Дверь купе открылась, вошла проводница. Встала над девушкой, протянула руки над её головой и застыла. Над руками сначала появилось лёгкое пурпурное облачко, которое стало расширяться, превращаясь в красный энергетический шар. Из шара тянулись нити к проводнице, пронзая её и заставляя биться в конвульсиях. Шар тоже дрожал. Его нити пытались вонзиться в тело Ольги, но ничего не выходило: они зависали в паре сантиметров от тела, будто натыкались на прочную, непробиваемую стену.
Так проводница стояла ещё некоторое время. Ничего не добившись, она спешно вышла из купе: её будто кто-то стал гнать оттуда. Ольга же продолжала спать глубоким сном.
Проснувшись утром, она обнаружила ладанку в крепко зажатом кулаке. Чувствовала она себя хорошо, хотя некоторая слабость в теле присутствовала. Умывшись, она вспомнила, что воду с собой не брала, а пить хотелось, и решила сходить к проводнице, чтобы заказать кофе. Сначала купе хозяйки вагона долго не открывалось, потом что-то скрипнуло, послышалось шарканье, и дверь открылась. В проёме появилась старуха, похожая на проводницу: тот же рост, те же необыкновенные глаза, но сморщенное лицо, сгорбленная спина, седые волосы… Ольга подумала, что проводницу или сменили, или это напарница. Возможно, что даже родственница.
Кофе ей принесла эта же старая женщина: молча поставила перед ней дымящийся напиток и злобно сверкнула глазами, глядя прямо в глаза Ольге. От этого взгляда сердце девушки подскочило и пробежал мороз по коже. Она нащупала в кармане ладанку и посмотрела на старуху: та тут же вышла из купе.
Через несколько часов Оля вышла из вагона. Пока такси везло её домой, она поняла, что старуха и молодая проводница – одно и то же лицо. Что было ночью, она не знала, но была уверена наверняка в том, что жива она благодаря бабушкиной ладанке.
Вечер. Двухэтажный поезд. Верхняя полка и низкий потолок – неудобно. Делать нечего – легла, достала книгу, но почитать не удалось: выключили свет. Усталость навалилась так, что ни думать, ни читать не хотелось. Только какие-то мысли шевелились в голове, медленно и тягуче: «Дорога. Я одна. Это такая редкость. Сейчас выключат свет. О, как успокаивает стук колёс. И соседи попались идеальные: никто друг друга не знает, и все молчат…»
Тут я вспомнила про практику тишины. Нужно всего лишь пятнадцать минут безмыслия. Ну легко же! Соседи уже тонко посвистывают и ласково похрапывают, но это не в счет – лишь бы не говорили.
Завела будильник, сложила ручки на груди, расслабилась. Лежу. Вдруг кто-то стучится:
– Кто там?
– Ты есть не хочешь?
– Не-е-е-ет, – пытаюсь отогнать мысль. Представляю её в виде лёгкого облачка, дую – улетает. Чисто.
– Ты не написала маме, помнишь? – снова раздаётся назойливый внутренний голос.
– Ой! – сначала ёкнуло, потом решила: после практики позвоню.
Снова пытаюсь обезмыслиться.
– Ты машину закрыла?
– Да уйди ты, пожалуйста! Дай помолчать уже! – начинаю злиться.
Прислушиваюсь: никого, снова наступила тишина. В очередной раз пытаюсь расслабиться и поймать дзен. Не получается: я всё жду, когда внутри появится очередная мыслишка и отвлечёт меня. Представляю, как они разбежались по уголкам и ждут, когда можно снова неожиданно напасть на меня и начать отвлекать, отвлекать, отвле…
Уснула, не закончив начатое. Какая всё-таки хорошая практика: даже если не получается избавиться от назойливости мыслей, то борьба с ними может успокоить и помочь уснуть быстро и легко.
Познакомиться с творчеством автора можно,
набрав ник в соцсетях:
https://t.me/doroga_v_osen.