Стоял июль. Незадолго до дня рождения Элли. Сумерки застали их у машины Гумера. Это была чёрная большая штука с мощным почтовым ящиком на капоте. Конечно же. Что еще могло увезти их прочь из города? Для каравеллы они были слишком бедовы, для просторного пахэро – слишком мало смахивали на семью с лабрадором.
Не захватили ни ручки, ни тетради, ни ботинка – непонятно было, как писать и в чём идти. Пара трусов – и та на себе. Тмин был в лёгких эспадрильях, готовых развалиться от первого дождя. И со смартфоном, который годился разве для постов в прерывистую сеть. Ежедневник оставил на скамейке.
Город убегал по обе стороны большой ноздреватой морды. Проносился под колёсами. Махал на прощание шпилями, кивал головами печальных памятников. Фоном шла какая-то лёгкая электроника. О городе, который они оставляли – вечном и одиноком в своей суете. Неспешные биты меланхолией вторили суете прохожих и сменялись пронзительной гитарной мелодией. Огни становились ярче, а темнота вокруг них – гуще. Потом прохожие исчезли. Под джазовые сэмплы с нотками футуристики вступила партия большого путешествия. Оранжевые магистрали прочертились вперед на сотни километров. Два сердца хранили хрупкую внутреннюю теплоту в несущейся страшно машине. Что хранили другие два, было неясно.
Тмин изучал карту М3. Маленький нежный треугольник свидетельствовал о том, что они неслись по ней. Мимо Селятино, Нары, Малоярославца, Малых горок. Все они оставались за высокими заборами, либо неверным отсветом сбоку манили с дороги. Тмин не мог разгадать, куда, зачем они едут, что значит явление и быстрое исчезновение названий. Невозможно было зацепиться – неумолимый спонтанный полёт. Тизо же глядел в чёрное окно и думал, что вот уносится, уносится прочь от Ладочки. Больно! И слава богу. Вспомнит еще она.
На юг! Там где Сумы, Полтава, Черкассы и дальше – Херсон! Никакого морока Бордо. Какой глупостью был скамеечный маршрут. Тмин готов был к непредвиденному как никогда. Непреодолимо.
Музыка неслась, люди молча летели за ней, проносясь над асфальтом жопами. Глаза Гумера изредка темно посверкивали в зеркале заднего вида. Элли демонстрировала удивительно взрослую манеру: не ёрзала, не болтала и не спала. Телефон не брала. Да и что она могла там смотреть? Котиков? Основы макияжа?
Тмину было торжественно и грустно. Позади оставалось всё. И становилось ясно, что назад вернуться никогда больше не будет возможно. Это было круто и мощно. У чёрного окошка сопел Тизо. Измучился, бедный, душою. Задремал. Тмин в дрёму погружаться не хотел – на горизонте небо всё больше подёргивалось зелёным. Всё только начиналось. Он запрокинул голову, поняв, что едут они хорошо, подбадривал жизнеутверждающий рок.
Вдруг Гумер пробормотал ему куда-то прямо в ухо – «какой-то звук». С переднего сидения волной хлынула сосредоточенность – Элли замерла, как струна. Но было поздно: Гумер резко потянул руль вправо, автомобиль повело с дороги и он, под всеми парусами промчав мимо заправочной станции, остановился в неверном голубом свете. Глухо открыл дверцу.