Глава третья
всю ночь Митрофан трудился у себя в кузне, создавая копию ларца, а на рассвете разбудил своего гостя, посапывавшего после сытного ужина на печи, и показал свою работу. Увидев результат его трудов, Дори так и ахнул. Ларец получился точь-в-точь как оставшийся в Кронии оригинал, только ещё страшнее, ещё величественнее. Глаза орла на крышке сверкали хищным блеском, клюв жадно приоткрылся, словно поджидая добычу, а крылья серебром переливались на солнце.
– Ну как? – любовно разглядывая орла, поинтересовался кузнец.
– Ты самый настоящий волшебник, Митрофан! – искренне заверил Дори. – Не знаю, мог ли кто-то сделать лучше! А теперь надо народ собирать. Много народу.
Митрофан потупился. Неподдельное восхищение странного маленького человечка было ему очень приятно. Кузнец понял, что сделал работу по-настоящему хорошо. И в этот момент почему-то искренне поверил, что в битве с ведьмой ларец сработает.
Вечером, когда люди вернулись с полей, по всей деревне раздались звонкие удары молота по билу, подвешенному к столбу колодца. Таким звоном жителей деревни сзывали на пожар, или если приходила ещё какая-то беда. Однако, сбежавшись к колодцу и не заметив дыма и пламени над деревней, крестьяне немного успокоились. У колодца стоял маленький потешный человечек и колотил по железяке, а рядом возвышался суровый кузнец. У его ног, на перевёрнутом ведре красовалась какая-то штуковина в виде сложившей крылья птицы. Крестьяне окружили кузнеца и странного человечка плотным кольцом. Со всех сторон посыпались недоумённые вопросы. Звучно откашлявшись, Митрофан взял слово.
– Все вы знаете, какое у меня случилось горе, и знаете, кто в этом повинен, – сказал он, глядя себе под ноги. Народ согласно закивал. – Но Господь сжалился над нами и послал этого человека, который знает, как уничтожить злую колдунью. Теперь я смогу отомстить за свою Любашу, а все мы – спасти нашу деревню. Я выковал этот ларец, – и Митрофан коснулся орла. – Он избавит нас от ведьмы!
От этих слов все ахнули, послышался взволнованный шёпот:
– А что с этим сундучком делать-то?
– Этот ларец станет для неё тюрьмой, мы в него её саму и злобу её заточим! – грозно ответил кузнец на последние слова. – Другого выхода у нас нет. Она всё равно житья нам не даст! Ну, кто со мной? – И он сдвинул брови, оглядывая толпу.
– Ой, не знаю, не знаю, – попятился худощавый Петька с соседнего двора, посматривая на остальных. – А если твой ларец не сработает? Она всех нас там же и сожрёт!
Кузнец не успел ответить.
– Слушайте, мужики, что мы, как бабы, жмёмся? – загремел Прохор, первый силач и кулачный боец на деревне. – Попытка не пытка! А ты, Петька, что-то лучшее придумал? Я вот с Митрофаном пойду! Сколько можно эту гадюку терпеть?
– И я! – подхватил дед Антип, бойкий и юркий старикашка.
– И я! И я! Я тоже иду! – один за другим заголосили сельчане.
– Так я ж сразу и сказал, что идти надо! – поддакнул Петька.
Но тут с другого конца деревни раздался визгливый бабий голос.
– Батюшки, детки пропали, – голосила пухлая Фёкла. – Я им наказала подле дома играть, а они… Ух я им задам, когда вернутся! Мужики, кормильцы, поищите внучков, а? – взмолилась Фёкла, подбегая к колодцу. – В лес, не иначе как, ушли, неслухи, а там ведьма, будь она проклята! Ещё случится что… – и баба, громко разревелась.
– Ладно, поглядим, – попытался успокоить её Прохор. – Не реви, найдутся ребятишки, никуда не денутся.
Как раз в то время, когда люди собирались идти в тёмный лес, Цесинда колдовала у себя в избе. Несмотря на сумерки, там было светло – горница освещалась семью толстыми чёрными свечами, подсвечниками для которых служили отрубленные и высушенные человеческие руки.
Ведьма нарисовала травяным соком прямо на столешнице нечто, похожее на карту. В середине, в плошке, заполненной песком, торчала толстая сухая ветка, изображавшая дуб, рядом расположился комок глины, формой напоминающий её избушку. А поодаль, почти на краю стола, выстроились другие глиняные домики – это была та самая деревня, куда вчера забрёл Дори.
Остро заточенной человеческой костью Цесинда медленно двигала от деревни к плошке с веткой семь маленьких кукол из соломы и тряпочек. Они напоминали детские фигурки. Ведьма беспрестанно бормотала, что-то подсыпая на стол, водила над ним руками, дула, капала всякие отвары…
– Ванька, вон ты где схоронился! Вижу, вижу, за пнём сидишь! Вылазь! Теперь тебе водить! Только, чур, не подглядывать, а то знаю я тебя! – кричала Танюшка, прячась за можжевеловый куст.
– Только ты быстрей нас находи, а то боязно одному сидеть в лесу-то, – промычал толстый Влас.
– Домой бы нам уже, – рассудительно проговорила Катька, самая старшая из ребят. – А то бабка Свёкла мне все косы повыдёргивает.
– Так всё равно ж повыдёргивает! А домой всегда успеется, – по-взрослому махнул рукой Тишка.
– Я есть хочу, – захныкала маленькая Дуня.
– Ну ещё разок спрячемся – и мигом домой! – заключил Федя, бывший у ребят за главного. – Дунька, не реви! Иди, я тебе покажу, где схорониться можно – Ванька тебя ни в жисть не найдёт.
Отряд мужиков наконец был готов. Вооружившись кто чем мог – дрекольем, топорами, вилами, запасшись факелами – крестьяне двигались вдоль ручья. Кузнец шёл впереди. В одной руке у него был самый большой молот, в другой он нёс ларец. Митрофан шагал уверенно, тяжело ступая, пудовый молот в его руке казался невесомым. Два нательных крестика – свой и покойной Любаши – блестели на его груди через распахнутый ворот рубахи. Он надеялся только на защиту любви, своего молота и волшебного ларца, принесённого странным маленьким незнакомцем. Лицо кузнеца выражало мрачную уверенность. Было ясно, что он или победит ведьму, или останется в лесу навсегда.
Остальные повесили на себя чеснок, перевязали волосы нитками (считая, что это отпугивает ведьм), взяли с собой иконки. Кое-кто запасся и склянками со святой водой.
Шли молча, лишь изредка переговариваясь. Темнело, свет факелов отбрасывал на лица крестьян резкие тени. От этого решимость на лицах мужиков казалась ещё сильнее.
Дори почти бежал рядом с Митрофаном, не успевая за его широкими шагами. Ему тоже передалась от кузнеца уверенность в победе, и он только изредка вспоминал, что в случае неудачи так и останется в этом мире навеки. Если не случится ещё чего похуже. Однако сын правителя гнал от себя такие мысли и изо всех сил старался не отстать от своего могучего товарища.
– Скоро уже придём! – сказал он кузнецу.
Митрофан молча кивнул.
А Цесинда острой костью подталкивала детские фигурки всё ближе и ближе к избушке.
– Ну куда вы все спрятались? – чуть не плакал Влас. – Ну вылазьте, боязно мне тут одному!..
– И впрямь пойдёмте домой, смеркается уже, – поддержала его Танюшка.
– Сдаёшься? – крикнул откуда-то Тишка.
– Да сдаёмся, сдаёмся, только пойдёмте отсюда быстрее! – кричала Катя. – Совсем заигрались, вон уже ночь на дворе… Ох и попадёт же нам!..
– А куда идти-то? – спросил Ваня. – Вы знаете дорогу?
– По светлу-то яснее было. Но, наверное, туда. Айда за мной! – Федя решительно направился к кривой берёзке, ребятня побежала следом.
И впрямь стемнело, да как быстро! Только что был белый день и солнечные лучи пробивались сквозь листву – как вдруг весь лес погрузился во мрак. Стало страшно, да не просто страшно – жутко! Где-то ухала сова, деревья в темноте казались чудищами, которые тянут свои руки-ветви и вот-вот схватят… Дрожа от страха, дети всё теснее жались друг к дружке.
Вдруг впереди хрустнула ветка, густые кусты раздвинулись, и глаза резко ослепил непонятно откуда появившийся яркий свет.
– А-а-а-а-а! – дружно заорали дети.
Цесинда услышала вопль и довольно потёрла руки. Острая человеческая кость в её руке начала расти, превращаясь в длинный нож. Поправив косу, ведьма направилась к двери.
– Вот они где! А ну, пострелята, марш домой! Бабка Фёкла уже вся извелась, – донеслось вдруг снаружи.
От изумления Цесинда даже выронила нож. Такого поворота событий в её колдовстве не предполагалось.
– Выходи, ведьма! – доносились снаружи громкие мужицкие голоса.
– Выходи и сдохни, убийца наших детей! – крикнул кто-то.
– Ведьма! – зычный голос кузнеца Митрофана перекрыл остальные голоса. – Выходи и ответь за своё чёрное колдовство! За мою жену!
– За моего отца! – добавил Прохор.
– За мой скот!
– И за моего сына!
Ведьма резко повернулась к столу. Детские фигурки сами собой разлетелись, и теперь их нигде не было видно. Вот досада! Как же не вовремя припёрлись эти глупые людишки!.. Впрочем, кого-кого, а уж их Цесинда никогда не боялась. Вышла на порог и увидала, что перед её избушкой собралась толпа мужиков. Одни держали огромные факелы, другие – острые вилы, третьи какие-то дубины.
Оглядев толпу зловещим взглядом, ведьма проговорила:
– Видно, у вас была веская причина, раз вы явились сюда среди ночи.
И засверкала глазами, захохотала зловеще, зная, что от её вида и смеха у этих жалких людишек сразу со страху душа в пятки уйдёт.
Так и вышло. Мужики испугались, отпрянули назад. Дори спрятался за спину кузнеца и задрожал. На Петьку злобный взгляд ведьмы подействовал иначе, он замер словно вкопанный и не мог сдвинуться с места. Кое-кто из мужиков уже собрался было дать дёру, но голос Митрофана остановил их:
– Стой, ребята! Не время трусить! Мы пришли сюда убить её! Смерть ведьме!
– Сожжём её живьём! – закричал дед Антип.
– Смерть ведьме! – вторил ему Прохор.
– Мужики, зажигай!
– Зажигай, мужики!
– Издохни, колдунья! – доносились голоса.
На эти вопли Цесинда злобно рассмеялась. Она подняла руку, и тут же её длинная коса зашевелилась. Вокруг волос поднялся клуб дыма, и вся толпа замерла, ожидая чего-то страшного. Коса извивалась словно змея – и вот уже у неё появились большие жёлто-зелёные глаза. Ещё мгновение – и длинный язык показался из открытой пасти. Гигантский змей полз на мужиков, а проклятая ведьма в рваном чёрном балахоне с ожерельем из черепов застыла на месте. Змея подползла ближе к толпе и начала забираться по ноге Петра. Вот она уже коснулась его живота, вот уже обхватила его за пояс…
Дори отпрыгнул в сторону, но споткнулся и упал. Один только Митрофан справился с одолевавшим его ужасом. Держа ларец на вытянутых руках, он отчаянно рванулся к ведьме. И тут случилось чудо – ларец ожил!
Орёл вдруг раскрыл клюв, и оттуда выбился яркий свет. Семь ослепительных лучей осветили чёрный мрачный лес, и змея упала наземь, освободив Петьку. Ведьма растерянно уставилась на ларец. На мгновение лес охватила гробовая тишина, а затем колдунью стало бить сильной дрожью, словно в лихорадке. Она, окинув ненавидящим взглядом толпу, закрутилась на месте, выкрикивая: «Навеки проклинаю это место! Отныне здесь будут царить только страх и зло! Проклинаю всех, кто станет жить на этой земле, дышать этим воздухом…» Она не успела договорить, потому что пришедшие в себя мужики подняли факелы и начали забрасывать колдунью огнём. Один из факелов попал прямо в Цесинду, её одежда загорелась. Ещё одна огненная полоса чиркнула над её головой – и вспыхнула ведьмина изба.
– Чтоб тебе нашлось место в аду! – голос Митрофана перекрыл общий крик и треск пламени.
Огонь разгорался всё сильнее и сильнее. Вот уже не видно страшного ведьминого лица, только столб чёрного дыма и ревущие языки пламени.
В этот момент колдунья издала последний истошный вой, и из её тела вылетел злой дух, напоминавший большое облако с огромными страшными пустыми глазницами, а вместо рта – огромная пасть. Лицо у духа постоянно менялось, искажалось в гримасах одна уродливее другой.
Со зловещим криком, от которого у людей внутри всё сжалось, дух пролетел над толпой, и скрылся в распахнувшемся ларце, словно его втянула внутрь себя непреодолимая сила. Клюв орла захлопнулся, и ларец снова принял вид самый обычный. В сухом лесу снова наступила тишина. Мужики замерли, не в состоянии вымолвить ни слова, многие без сил опустились на землю. В этот момент горевшая крыша избы рухнула на дотлевающее тело ведьмы.
Митрофан, словно проснувшись, огляделся, ища глазами маленького потешного незнакомца, но того нигде не было.
– А с этим что делать? – спросил он в пространство, показывая на ларец в руках. Подёргал крышку и убедился в том, что она надёжно захлопнулась, будто заперли её на сотню крепких замков.
Никто ему не ответил. Мужики стали подходить ближе, в свете пожара стараясь рассмотреть ларец. Многие озирались, ища Дори, но маленький странный человечек точно сквозь землю провалился. Тогда Митрофан осторожно поставил ларец на ближайший пень и отступил от пару шагов. Всё-таки внутри был злобный ведьмин дух, и держать ларец, хоть и крепко закрытый, в руках было боязно.
– Давайте здесь же и закопаем. Здесь жила, пусть здесь и остаётся! – предложил Прохор, показывая догорающее костровище.
– А если кто найдёт? – засомневался Митрофан.
– А мы напишем, чтоб не открывали. Где у нас Митька-писарь? Митька, грамотей, ну-ка поди сюда, – позвал дед Антип.
Митька – худенький кучерявый парнишка, прошёл вперед и с опаской поглядел на ларец.
– А чего писать-то? – спросил он.
– Да, чай, сам знаешь, – ответил ему пришедший в себя Петька. – Чтоб не открывали ни в жисть.
Митька почесал в затылке.
– Мне перо бы… – протянул он.
– А вон у него выдери, – пошутил дед Антип, указав на металлического орла. Все засмеялись, и стало уже не так страшно.
– На вот, ножом, – придумал кузнец.
Митька взял у него нож и нацарапал на крышке ларца большими корявыми буквами: «НИАТКРЫВАТЬ».
– Ну, вот и всё, – с облегчением вздохнул Прохор. – Теперь закопаем – и дело сделано!
– А если всё равно откроют? – всё ещё сомневался Митрофан.
– Тогда пусть на себя и пеняют, – усмехнулся дед Антип. – Мы-то уж точно не откроем. И детям, и внукам накажем, чтобы не открывали.
Разбросав головешки, оставшиеся от ведьминого дома, мужики взялись за лопаты. И вскоре ларец исчез в земле прямо под корнями сухого дуба. Со страшной колдуньей было покончено.
А что же Дори, куда он делся, спросите вы? Едва дух Цесинды оказался в ларце, гремлин счёл, что его задание выполнено и поспешил вернуться домой той же дорогой, какой и попал сюда – по стволу Огромного Дуба. Он с гордостью доложил Совету-На-Заре, что миссия выполнена, Цесинда обезврежена и заточена в ларец, и получил причитающуюся ему долю славы и признания. С тех пор почитаемый как герой Дори зажил спокойной жизнью, изредка рассказывая про свои приключения в мире людей, и в положенное время стал правителем солнечной стороны.
Ларец пролежал в земле рядом с волшебным дубом полтысячи лет. Пятьсот лет метался в нём злобный дух ведьмы, терзаясь в муками одиночества. Он жаждал мести и рвался наружу. За это время мир изменился, изменились люди, многое забылось, и даже память о тех ужасных событиях превратилась в легенду.