Она шагнула к кромке воды, безразлично наблюдая, как темная вода лижет покрасневшие пальцы ног. Потянула за край рубашки, стянула ее через голову и, не оглядываясь, отбросила прочь, в траву.
И только тогда посмотрела через плечо.
Шагнула в воду. Ноги скользили по вязкой глине, приходилось цепляться за камыш, пробираться сквозь него осторожно, зябко ежась от ледяных брызг.
Шаг за шагом – до шаткого помоста, что упирался подгнившими досками в озерную гладь. Зацепилась рукой за скользкие, облепленные тиной и водорослями доски. И, оттолкнувшись от топкой глины, сделала два гребка от берега. И только тогда снова оглянулась, посмотрела упрямо.
Черная озерная гладь ловила блики заходящего солнца. Неяркого, уже пропитанного золотом надвигающейся осени.
Еще один гребок спиной вперед, тихо, как учил когда-то отец. Чтобы не разбудить озерных ду́хов – так говорила мать.
Взгляд неотступно следил за тем, кто следовал за ней. Улыбался по-детски криво и наивно. Смотрел жадно и надеялся на игру.
Она зло плеснула водой в прозрачно-серые глаза и отплыла к берегу, с удовольствием наблюдая, как темная вода всколыхнулась от ее движения и закрутилась, увлекая неумелую жертву… Как безвольно вскинулись над поверхностью белые руки в мелких, будто манная крупа, веснушках, как узкое лицо накрыло гребнем черной волны, выдавив из легких прощальный крик.
В эти последние летние дни озерные омуты подбираются к самому берегу.