Хотя большинство палеонтологов соглашается, что принятия вертикального положения было вполне достаточно, чтобы подтвердить отделение гоминидов от крупных человекообразных приматов, некоторые утверждают, что между ними можно провести различия, опираясь исключительно на зоологическую основу. Одни гоминиды приобрели статус человека, другие остались на примитивном уровне. Чтобы заслужить право называться людьми, гоминиды должны были, так сказать, проявить себя в труде, и это уже не биологический критерий, а культурный. Однако все еще верно, что существует тесная взаимосвязь между культурными достижениями и природными способностями. Прямостоящая поза, которая появилась в ответ на прореживание лесов и вследствие необходимости пересечения открытой местности между лесистыми территориями, содействовала овладению культурой. Освобождение рук из процесса передвижения сделало их пригодными для использования орудий труда и, в конце концов, для их изготовления. Такая деятельность стимулировала развитие мозга. В то же время она способствовала видоизменению строения черепа: ослабление роли зубов в принятии и обработке пищи привело к тому, что уменьшился их размер, челюсть стала заметно легче, сгладились надбровные выпуклости. С другой стороны, позиция с опорой на две ноги таила в себе опасности, и в итоге выжить сумели лишь те гоминиды, которые разумно использовали орудия труда и оружие. В самом деле, способность овладения культурой, очевидно, была очень ценной в том смысле, что тем племенам, чей генотип развивался и процветал в ходе естественного отбора, она помогала приспособиться к жизненным условиям. Это объясняет, почему увеличение размеров мозга, позволявшее все более успешно овладевать культурой, в течение плейстоцена происходило так быстро. Даже биологическая эволюция самых развитых гоминидов была, таким образом, в большой мере результатом культурного развития.
Во многих отношениях самым поразительным фактом, подкрепленным археологическими находками, является их способность изготавливать орудия труда. Здесь необходимо подчеркнуть разницу между использованием и изготовлением орудий труда: верно, что одно проистекает из другого, но важно то, что от остальных приматов человека отличает именно способность производить эти орудия. Под использованием орудия труда подразумевается активное обращение с ним для достижения определенных целей, направленных на какой-то объект внешней среды. Так, например, если цитировать доктора У. Х. Торпа, морская выдра, поднимающая со дна голыши, чтобы расколоть раковину моллюска, использует орудие труда, а чайка, роняющая моллюска на булыжник, чтобы разбить панцирь, – нет. Употребление орудий труда в действительности восходит к довольно примитивным жизненным формам, но оно само по себе и не предполагает наличия интеллекта и проницательности. Даже крупные человекообразные обезьяны, хотя и проявляющие некоторую сноровку в обращении с палками и веревками и в укладывании ящиков, обнаруживают в своем поведении предельную ограниченность. К примеру, у них нет понятия о статике, а в манипуляциях с ящиками они практически целиком опираются на слепую импровизацию, а не на свою проницательность. Кроме того, что еще более важно, их деятельность направлена исключительно на достижение видимой цели, поэтому, когда требуется как-то подготовиться, допустим, заточить конец палки так, чтобы она вошла в углубление, предвидение результата и планирование действия им не свойственны. Напротив, изготовление орудий труда и постройка сооружений, даже у самых примитивных человеческих сообществ, основывается на точном знании сырья и, в рамках существующей технологии, на наиболее эффективном способе обращения с ним. Более того, для человеческих существ характерна гораздо большая способность ощущения времени, чем для всех других приматов: в своих устных (а со временем в письменных) преданиях их постоянно влечет память прошлого, которая служит своего рода культурным капиталом, а, принимая во внимание будущее, они обретают стимул, необходимый для того, чтобы предпринять действия, выполнение которых может занять продолжительное время и справиться с не всегда предсказуемыми трудностями.
Речь, несомненно, была еще одним отличительным признаком культуры древнейших людей. Знатоки человекоподобных приматов соглашаются во мнении, что один из их величайших недостатков – отсутствие речи, и его одного достаточно, чтобы воспрепятствовать им в обретении элементов культуры. Правда, что шимпанзе обладают более широким «диапазоном выражения эмоций», чем большинство людей, и они способны общаться друг с другом, передавая не только эмоциональные состояния, но и выражать желания и побуждения. Однако, как подчеркнул Келер, «их фонетический спектр всецело «субъективен» и дает возможность лишь выражать эмоции, а не называть или описывать предметы». В связи с этим вспоминается интересный факт: в своей знаменитой инициативе воспитать шимпанзе Вики с трехдневного до трехлетнего возраста доктор Хэйс и миссис Хэйс сумели научить ее определенным командам, но после восемнадцати месяцев интенсивных занятий отчаялись в своих попытках заставить ее «показывать свой нос, глаза, ладони и ступни». До тех пор, пока гоминиды не создали слова-символы, возможность сообщать о чем-то друг другу и накапливать их запас, культура вряд ли существовала. Кроме того, как отметил Торп, до овладения речью способность считать у человека была того же порядка, что у птиц или белок. Серьезная математика вместе с огромными успехами в достижении контроля над окружающей средой, которые она и предопределяет, впервые появилась с возникновением символов. Речь, предполагавшая употребление символов, стала, должно быть, одним из первых признаков человеческой природы. Единственным недостатком в качестве критерия для археолога, изучающего доисторическое прошлое, является отсутствие всякой надежды на подтверждение ее существования в самые давние времена человечества. Вопреки бытующим предположениям, лучшие палеонтологи не согласны с тем, что членораздельная речь может быть следствием особенностей структуры челюсти, и это нельзя установить, изучая образцы, взятые с внутренней поверхности черепов. Возможно, ключ к разгадке кроется в появлении орудий труда стандартной и узнаваемой формы, но пока трудно понять, как они распространялись и передавались, если не использовались вербальные символы.
Вне сомнения, самые осязаемые знаки древнейшей культуры – орудия труда, изготовленные первобытными людьми. Самыми первыми, по признанию основоположников науки о доисторическом мире, появились каменные топоры из валунов; рабочие края сколотых пластин были хорошо обтесаны. Распространенность таких орудий наряду с останками вымерших животных в древних речных галечниках и других дилювиальных отложениях является прекрасным свидетельством древности человека. Дополнительные доказательства были обнаружены в скальных навесах и пещерах, исследование которых началось уже за целое поколение до опубликования Дарвином «Происхождения видов», но интенсивно продолжено лишь в 1858 году.
К 1865 году было изучено достаточно материала для того, чтобы сэр Джон Лаббок мог сопоставить чрезмерно долгий древний каменный век, или палеолит, в течение которого люди жили собирательством и охотой на животных, многие из которых на сегодняшний день вымерли, с новым каменным веком, или неолитом, наиболее полное представление о котором дали находки из свайных поселений (не так давно обнаруженных у берегов швейцарских озер), и они прекрасно отражают размеренную жизнь крестьян, занимавшихся сельским хозяйством и разнообразными ремеслами, включая гончарное и даже ткацкое.
Переход от использования всего, что было удобно держать в руках, к созданию орудий труда, предназначенных для определенной цели, должно быть, происходил постепенно, и поэтому существовали сложности для того, чтобы проследить его в археологических документах. Нам повезло, что мы знаем факты широкого применения древними людьми таких относительно прочных материалов, как кремень или камень, в дополнение к органическим материалам, почти полностью исчезнувшим уже в ранний период истории. Но даже при этих условиях мы сталкиваемся с серьезными трудностями при попытках узнать, когда человек впервые опробовал в работе кремень или камень, так как очень небольшой участок отшлифованной поверхности обломков может быть результатом естественных факторов самой природы, которая способна имитировать искусственную обработку довольно высокого порядка. Допуская предположения, что существовала более примитивная стадия в использовании кремня и камня, чем представленная каменными топорами эпохи палеолита из дилювиальных отложений, некоторые археологи первых десятилетий ХХ века обратились к тому, что они называли трудовой деятельностью времен рассвета каменного века. Многие из так называемых эолитов (от имени Эос, древнегреческой богини рассвета) были достаточно убедительны, но само рвение искателей подтвердило их несостоятельность: скептицизм вызвало не только количество найденных ими эолитов, но в большей степени увеличение возраста отложений, в которых их обнаружили. Образцы, относящиеся к плиоцену, казались вполне допустимыми, но, когда они были найдены в отложениях более древних периодов кайнозойской эры (миоцена, олигоцена и даже раннего эоцена), стало очевидно – что-то неверно, так как, в конце концов, крупные человекообразные приматы впервые появились в окаменелостях миоцена. Археологам, изучающим доисторический мир, также стало известно, что подобные формы встречались в более поздних отложениях вместе с искусно сделанными палеолитическими орудиями, что и побудило их заняться исследованиями ответственных за это природных факторов. В свое время скопления обтесанных камней и кремня находили в условиях, подтверждавших, что они, бесспорно, являются результатом воздействия сил природы. После их изучения стало возможным объяснить естественными причинами многие ранние виды «трудовой деятельности». Например, так называемые «кромерские» кремни появились благодаря воздействию штормовой волны на береговой полосе, затопляемой во время приливов; кентские эолиты – от трения одного кремня об другой из-за ползучести грунта; эолиты из отложений эоцена в Клермоне (французский департамент Уаза) были созданы давлением и передвижением, вызванным растворением известковых формаций, расположенных под кремнесодержащими напластованиями, а множество «кафуанских» «орудий» из Уганды, по всей видимости, творение водопадов и водных порогов в чрезмерно узких ущельях.