Музыка
«Аккорд не дозвучал…»
Аккорд не дозвучал,
На пульт упали руки,
И тяжесть тишины спустилась вдруг на зал.
Но с нотного листа ещё слетали звуки –
Божественный финал крещендо завершал.
Маэстро не дышал,
Но руки пульт сжимали,
Сердечную струну стон музыки прервал.
Улыбку на лицо из палевой эмали
В подарок он от смерти словно принимал.
Улыбка на губах,
Лицо в блаженстве вечном,
Застыла доброта в несказанных словах.
И на одном ему понятном лишь наречье
Он музыке шептал уже в других мирах.
Он ей шептал одной,
Как шепчутся лишь с Богом,
Прощения моля иль милости большой.
Он в вечность слал слова учительнице строгой –
Признания искал за путь прожитый свой.
За труд, который нёс,
За первые медали,
За радость партитур, озвученных до слёз,
За то, что звуки в залах с мест людей срывали
Иль погружали их в мир радости и грёз.
«Звучит гитарный перебор, и слышен треск камина…»
Звучит гитарный перебор, и слышен треск камина,
В старинной раме, как тогда, ещё висит картина,
Не тронут временем на ней портрет твой юный,
А за окном снег и метель гудят июнем.
Тех тонких пальцев лёгкий бег увлек в аккордов
сладость,
Сомнения в душу возвратил – былых страданий
радость,
И неразгаданная ты в тот месяц летний,
И первая любовь к тебе осталась и последней.
В вине забвения искал – не находил и снова грезил,
Грустил, старел, был иногда до неприличья весел,
Но был не понят я тогда портретом в раме,
Героем я остался лишь в грошовой драме.
«Уходит ночь, свет рассчитался с тенью…»
Уходит ночь, свет рассчитался с тенью,
И утром, как всегда – борьба желаний с ленью.
Но ещё крепок сон в могуществе своём,
И мозг сверлит мигрень в содружестве с вином.
Подставив голову струе холодной,
Встречаешь день беспечно-хладнокровный.
Концерт Чайковского с Менухиным звучит,
Камин растоплен, и полено в нём трещит.
Так каждый день привычно наступает:
Диез рояля странно западает,
Настройщик требуется – струны подтянуть,
Забот тяжёлый груз пытаешься стряхнуть.
Звучит звонок, под дверь летит газета.
Мы в ней хотим на все найти ответы,
Но нет там ничего в колонке новостей,
И вечер близится – пора встречать гостей.
«Холодный бриз влечёт меня к тебе…»
Холодный бриз влечёт меня к тебе,
Напоминая свежесть близкой ночи.
К нему спешу навстречу, как к судьбе,
В нём путь к тебе мне кажется короче.
Приходит в память южный летний день…
Нет, это вечер был… Конечно, вечер…
И кипарисов узенькая тень
Густела, предлагая тайну встречи.
Мелькнуло в сумерках твоё лицо,
Оно влекло задумчивостью милой:
То ль ты покинула воздушное крыльцо,
То ль из волны пришла мечтой бескрылой.
И я уже ловлю твои уста –
Солёный вкус воды не гасит страсти.
И в небе первая зажглась звезда,
Поставив крест на буре и ненастье.
И, как в далёкой юности хмельной,
И, в то же время, до деталей близкой,
Я нёс тебя, была ты неземной,
Ты – песнь моя, ты – голос нежной скрипки.
Ты, не фальшивив, верно тон брала,
А я в твой звукоряд летел строками;
Ты музыкой шальной к себе звала,
Я рифмой отвечал, я жил стихами.
Я ритм любил, традиций не ломал,
Оставшись навсегда «романтик слова»;
Я с рифмою страдал, «ступенек» не слагал,
Мне музыка стиха была основа.
Вас друг от друга трудно отделить
Не в бурных маршах жизненной синкопы,
Ни в осени печали утопить,
Упрятав от дотошных телескопов.
Бывает так: вас путая порой,
У каждой хочется просить прощенья.
Я благодарен вам, что мой покой
Сумели заменить на муки и сомненья.
«Когда мне хочется в чужом тепле согреться…»
Когда мне хочется в чужом тепле согреться
Твой голос, то ль контральто, то ли меццо,
То ль тембра глубиной, то ль плеском модуляций
Несёт с собой прилив иных ассоциаций.
Земных иль не земных – и толк совсем не в этом;
В поэмах матери любовь не раз воспета,
И что с того, что Путин пел, не попадая в ноты,
Твой сын играл, и зал ревел, срывая квоты.
Конечно, квоты ставит жизнь за дерзость
в децибелах,
Звон люстр хрустальных помню я в московских
залах,
А потому прошу вдвойне и в простоте народной,
Ты вместе с музыкой живи в достатке и свободной.
И пусть судьба хранит тебя от зла и горя,
И для тебя пускай стихи звучат в мажоре.