Впервые Ким начал слышать ИХ двадцать девятого ноября, когда с другом Валеркой отмечал своё восемнадцатилетие. На Валеркиной хате были ещё девчонки, но они не привыкшие к алкоголю и плоским шуткам друга, быстренько собрались и, прощебетав что – то про «ой, мне надо за младшим братом в садик» и «а мне ещё дома нужно прибирать, а то родители прибьют», свалили в закат.
Ким, не выпуская из рук бутылку пива, махнул рукой и уставился в телефон. Валерка бросился за птичками, не пожелавшими скрасить мужское одиночество, как он выразился, и принялся упрашивать их остаться. Кривлялся, заламывал руки якобы в мольбе, но всё без толку. Девчонки отказались от сомнительного предложения и ушли. Друг поскучнел, помаялся на диване, потом запустил «плойку», надел наушники и принялся расстреливать зелёных зомби. Ким ушёл на кухню, поставил пиво на стол, хмуро взглянул в окно.
Короткий зимний день догорел за серой многоэтажкой, фонари своим скучным светом безразлично освещали дорогу, по которой торопились люди, катились автомобили, хаотично ездили курьеры на мопедах.
Ким вздохнул, сделал глоток противной тёплой жидкости, поморщился, глядя на сумерки, тенями лежавшие на стенах квартиры. Краем глаза он уловил движение слева, повернул голову. За столом сидел парень, стриженный под "ёжик". На вид ему было лет тридцать. Тёмные глаза светились тёплым огоньком, на бледных губах застыла слабая улыбка.
– Ушли девчонки? – спросил он с лёгкой хрипотцой в голосе. Голос его прозвучал глухо словно из подземелья и никак не вязался с этим тёплым огоньком в глазах.
Ким взглянул в комнату, словно желая убедиться – ушли ли, и кивнул:
– Ага.
Бледный свет из комнаты ложился на стёртый коричневый линолиум на полу кухни и пытался добраться до ног незнакомца, но ничего не выходило. Ноги парня прятал вечерний сумрак.
– А что так? – иронично спросил он.
Ким поморщился, неожиданно разозлившись на себя, на Валерку, на этот глупый испорченный день.
– Да фиг их знает! – в сердцах крикнул он. – Вроде как – по дому дела… Я думаю, наврали. Просто Валерка спугнул их своими тупыми шутками. Идиот.
– Испортил тебе праздник?
– Да нет, – Ким помотал головой. – Не в этом дело. Просто понимаешь, он всегда так. Что-нибудь ляпнет…
Парень жестом остановил Кима и хрипло сказал:
– Погоди. Дай-ка хлебнуть. В горле пересохло. – С этими словами он протянул узкую ладонь к бутылке.
– А? Да, держи. – Ким протянул ему пиво, отпустил и с заторможенным удивлением проследил, как бутылка медленно упала на пол. Мягко тюкнулась об линолеум, выплёскивая из горлышка пену. Сразу пахнуло тёплым, хлебным.
Пойло вонючее, – брезгливо подумал Ким. На автомате он протянул руку, поднял бутылку и со стуком поставил её на стол. Пена продолжала стекать по стеклу на клеёнчатую скатерть.
Парень, сидевший напротив именинника, не двигался, смотрел также тепло и с лёгкой улыбкой.
– Ну короче, – продолжил Ким, вытирая руку о джинсы. – Думали, нормально с девчонками отметим, так он стал чудить. Лизке сказал, что у неё жопа толстая, ну это та – которая высокая. А вторая, Вера, ей вообще ляпнул, мол, на ночь останешься? Ну дурак, не? – Он вопросительно взглянул на собеседника, тот кивнул, соглашаясь. Посмеиваясь, незнакомец, мотнул головой в сторону комнаты и небрежно попросил:
– Выключи свет в комнате. В темноте как-то лучше…
Ким кивнул и, не прерывая рассказа, двинулся в комнату чтобы выключить свет. Попутно он продолжал рассказывать незнакомцу про Валерку:
– Ага, со мной-то он нормальный. Но когда идём гулять с ним, так он…
Преодолев дверной проём, Ким оборвал свой монолог на полуслове. В голове резко просветлело, как это бывает, когда выспавшись, просыпаешься в одну секунду. Стоп, а это кто вообще? Обернулся.
За столом никого не было. Лишь зелёная бутылка из-под пива глядела тусклым бликом как глазом. По скатерти стекала пена и капала на залитый пивом пол.
Ким задумчиво почесал голову, затем включил свет на кухне, прошёл по узкому коридору, заглянул в ванную комнату. Никого. Проверил входную дверь – заперто.
Сел рядом с Валеркой, отчаянно матерящимся на зелёных уродцев с автоматами в когтистых руках:
– Уроды, ща я вас всех перемочу!.. Вот вам, вот вам!.. Будешь играть?
– Не хочу, – мотнул головой Ким.
Сидел. Косился на кухню, тёр глаза. Посчитал, что просто перепил. Хотя пива выпил – одну «нольпяшку» – как тут перепьёшь?
Раньше ОНИ с ним на контакт не шли. Раньше просто стояли и смотрели.
Настроение вконец испортилось. Атмосфера в квартире друга стала невыносимо тягостной, словно электрический свет стал физически ощутимым и стал давить на виски.
– Пойду я…
Ким встал с дивана, задумчиво глянул в телефон. Валерка стянул один наушник с уха.
– Завязывай, братан, – нахмурился он. – Оставайся, мать же на смене.
– Не, пойду…
Перед выходом он обернулся к Валерке и сказал:
– Братан, будь осторожен. Ну я так… На всякий случай говорю.
Валерка рассмеялся, не придав значения его словам. Обнял Кима и закрыл дверь.
Ким шёл домой и перемалывал в голове разговор с призраком. За кем он пришёл? За Валеркой? За его матерью? Не сказал, не намекнул, сидел, слушал с тоскливым удовольствием. Свет просил выключить.
Валерка отлично играл в волейбол. Высокий, спортивный, но девчонки почему-то боялись его. Было в нем что–то отталкивающее. На Валеркин вопрос «Ну почему так?», – Ким смеялся и говорил, что он – нормальный парень. Ну идиот с девчонками. Со многими бывает. А так нормальный.
Третьего декабря, через четыре дня после празднования дня рождения Кима, Валерка возвращался с матча. Он был в приподнятом настроении, поскольку его команда выиграла чемпионат города, и когда трое парней окликнули его, подошёл к ним с видом победителя, с видом человека, которому сегодня покорилось значимое, весомое. И когда они спросили его: «Закурить не найдётся?», – он ответил им с лёгкой усмешкой: «Не курю, и вам не советую».
А нельзя советовать выпившим, злым, замерзающим. Если бы он ответил простое «нет» и, развернувшись, ушёл бы, может быть, ничего бы и не случилось. Если бы он проигнорировал их просьбу и быстро прошёл мимо, может быть, они разозлились, но не стали бы его догонять. Хмурые, злые, усиленно соображающие, где достать на сигареты и на бутылку. Но он улыбнулся им прямо в их мрачные лица и посмел высказать свою точку зрения, дать свой совет, который им был совершенно не нужен.
«Ты охренел, что ли, советы советовать, чёрт?», – грубо спросил один из них.
Вот в эту секунду Валерке бы развернуться и уйти, вот в это мгновение понять бы их состояние, их настроение, вот сейчас бы подумать, прежде чем сказать что – то на прощание. Но он открыл рот и возмущённо воскликнул:
«Сам ты чёрт!»
Налетели так, как будто давно этого ждали. Как будто что – то невидимое, злое, страшное подчинило себе эти три тёмные души и бросило их на этого по-детски беспечного парня. Били со всей ненавистью к этой юной улыбке, к этим светлым глазам, не замутнённым ничем, к этим ещё нежным, не испорченным работой рукам, к этим ногам в кроссовках. Топтали Валеркино лицо, ломали руки, ломали молодость, юность, силу, саму жизнь.
В какой-то момент Валерка изловчился и укусил за ногу одного из них, за что получил страшный, решающий удар в голову и потерял сознание.
Прохожие шарахались, не желая связываться, не желая быть свидетелями, стараясь не видеть этих лиц, не пытаясь запомнить, как выглядят эти люди. Бежали вперёд, тащили за поводки своих тявкающих собачек, тянули любопытных детей. Не мешали, зная, что это не их дело и это их не касается. Не мешали так же преступно и равнодушно, как порой не мешают умирать человеку, лежащему на тротуаре многолюдной улицы.
Валерка скончался от полученных травм по дороге в больницу. Тех троих не поймали, потому что не было свидетелей и камеры на домах и магазинах не работали, или работали, но как вычислить в сумерках тех самых? Когда ежечасно мимо проходит сотни людей? Может быть, преступники вообще залётные, может, с другого конца города.
Если хоть кто-то из прохожих потрудился бросить хоть один внимательный взгляд на убийц, то заметил бы, что один из них хромал и тряс головой, ввиду какой-то болезни, у другого был шрам на всё лицо, а третий, долговязый, сильно сутулился. Если бы хоть одного запомнили, то обязательно нашли бы всех, потому что каждый из них примелькался в супермаркете на соседней улице, и у двоих из них уже были судимости. Но никто не хотел стать невольным свидетелем, никто не хотел чтобы сейчас, перед самым Новым годом, что – то угрожало покою, привычной жизни. Потому у полиции не было зацепок. А, может, и полиции не хотелось заниматься этим делом сейчас, перед самыми праздниками.
Могилу Валерке выкопали рядом с могилой его отца, умершим ещё когда сыну было три года.
На похоронах Ким стоял рядом с памятником и вглядывался в лицо человека, похороненного пятнадцать лет назад. Стриженный под "ёжик", Валеркин отец улыбался и смотрел с чёрного камня тем тёплым взглядом, которым смотрел на Кима в тот день, когда «заглянул» в гости к сыну.
Почему ты не предупредил меня? – спрашивал Ким у безмолвной фотографии. Зачем ты тогда вообще приходил, разговаривал со мной? Какой в этом смысл?