Глава шестая
– Главное – не двигаться, – шепнул Под Арриэтте, когда впервые заметил мисс Мэнсис, сидевшую на корточках за кустом чертополоха. – Они не ожидают нас увидеть, и если не шевелиться, то не увидят. И никогда не смотри на них прямо, только искоса. Понимаешь?
– Ещё бы не понимать… Я слышала это сто раз: «Не двигайся, не шевелись… тихо, спокойно… ползком, тишком…» Что толку тогда жить?
– Ш-ш-ш, – сказал Под и положил руку на плечо дочери.
Последнее время Арриэтта была сама не своя: словно у неё камень на сердце, – но не грубила.
Под решил не обращать внимания на её слова: переходный возраст скорее всего.
Они стояли в жёсткой траве, доходившей до плеч, так что видны были только головы.
– Понимаешь, – прошептал едва слышно Под, – мы ей кажемся то ли цветками, то ли какими-то другими растениями. Возможно, бутонами…
– А если ей вздумается нас сорвать? – раздражённо сказала Арриэтта.
У неё ныли ноги, и страшно хотелось сесть на землю; десять минут переросли в пятнадцать, но по-прежнему никто из них не мог шевельнуться.
На травинку рядом с Арриэттой взобрался муравей, пошевелил усиками и поспешил вниз; под листом подорожника спал слизень и время от времени ворочался с боку на бок, когда лист колыхался. «Ему, наверно, что-то снится, – подумала Арриэтта, любуясь бликами на глянцевитой, серой с красным отливом коже. – Если бы отец не был таким старомодным, я рассказала бы ему про мисс Мэнсис, и мы могли бы уйти. Но, на их с мамой взгляд, если нас увидят, это позор, чуть не трагедия: надо бросать свой дом, переселяться в чужие края и там начинать всё сначала. Легко ли это для них! По их понятиям, с той минуты, как о твоём существовании узнали, жизнь твоя в опасности, и добывайка, которого увидели, должен немедленно скрыться».
– А если ей вздумается нас сорвать? – раздражённо сказала Арриэтта.
При всём том за её короткую жизнь Арриэтту видели четыре раза. Что за непонятное чувство, спрашивала она себя, так страстно влечёт её к человекам? А в этот – четвёртый – раз она даже заговорила с мисс Мэнсис. Без сомнения, это опрометчивый и глупый поступок, но какой трепет восторга и ужаса её охватил, когда ей ответило это огромное создание, когда глаза великанши засияли радостью, а огромные губы раздвинула ласковая улыбка. Стоило однажды заговорить с человеком без всяких дурных последствий, и трудно было устоять от соблазна сделать это ещё раз. Арриэтта дошла до того, что сама подстерегала мисс Мэнсис: возможно потому, что её истории вызывали у великанши восхищение, а ей – когда Спиллер их покидал – часто бывало одиноко.
Ах, с каким удовольствием она вспоминала о первых днях в игрушечном городке! Как замечательно было кататься со Спиллером в поезде! Они забирались потихоньку в полупустой вагон, а когда поезд трогался, сидели так тихо и неподвижно, будто, как и прочие пассажиры, вылеплены из воска. Они ездили по кругу, десятки раз минуя Виноградный домик, а на обратном пути пересекая по мостику ручей. Над ними склонялись лица человеков, они видели перед чёрным ходом дома мистера Потта ряды туфель и сапог, видели ноги: толстые, тощие, в чулках, босые, – слышали смех и удивлённые возгласы человеков. Это было страшно и упоительно, но почему-то рядом со Спиллером Арриэтта чувствовала себя в безопасности. За поездом стелился хвост дыма. Такой же дым валил из труб всех домиков – для этого в трубу засовывали пучок промоченной нитратом верёвки и прикрепляли его шпилькой-невидимкой. «Вы видели мои шпильки-невидимки?» – как-то спросила мисс Мэнсис мистера Потта (на редкость несуразный вопрос!), однако в Виноградном домике Под вытащил крючком тлеющую верёвку и зажёг вместо этого настоящий огонь, который Хомили подкармливала кусочками сальных свечей, угольной крошкой и смолистыми крупинками шлака.