Первой их увидела мисс Мэнсис, та самая, что верила в эльфов, и, как девчонка, задыхаясь от восторга и волнения, побежала к мистеру Потту.
Мистер Потт как раз заканчивал вывеску «Корона и якорь» для своего миниатюрного трактира и говорил в ответ лишь «да», «нет» «неужто?». Иногда, заметив, что голос мисс Мэнсис лихорадочно повышается, он восклицал: «Поди ж ты!» – или: «Подумать только!» Сначала первое из этих выражений тревожило мисс Мэнсис: она смущённо замолкала, голубые глаза наполнялись слезами, – но постепенно она стала расценивать его как признак крайнего удивления со стороны мистера Потта и, когда он говорил: «Поди ж ты!» – принимала это за комплимент.
– Но это же правда: они живые! Они такие же живые, как мы с вами, и поселились в Виноградном домике… Да вы и сами увидите, если посмотрите, какую тропинку они протоптали ко входу.
Мистер Потт, удерживая пинцетом болтавшуюся вывеску, посмотрел в глубь сада, на Виноградный домик, чтобы ей угодить, но вскоре, так и не поняв, о чём она толкует, хмыкнул и вернулся к своей работе, то и дело повторяя:
– Ну и ну! Скажите на милость!
Мистеру Потту и в голову не приходило слушать мисс Мэнсис, когда она «заводилась», как он это называл. Он кивал ей и улыбался, но её слова проходили мимо его сознания. Он научился этому, когда жил со своей – покойной ныне – женой по прозвищу Сорока. Мисс Мэнсис говорила таким странным высоким, переливчатым голосом, употребляла такие диковинные слова и выражения и даже, к ужасу мистера Потта, читала ему стихи. Нет, он ничего не имел против мисс Мэнсис, наоборот. Он был рад, когда она приходила; ему нравилась её длинноногая фигура, нравились её девичьи повадки, её радостный смех; она всегда казалась по-детски счастливой, а от её щебета, как от песни канарейки, у него делалось весело на душе. А в каком долгу он был у этих неутомимых пальцев, которые мастерили одно, чинили другое, которые не только умели рисовать, чертить, шить, лепить и вырезать из дерева, но и могли также проникнуть туда, куда пальцам самого мистера Потта, толстым и одеревеневшим, было не попасть. Быстрая, как вспышка молнии, – вот какая она, жизнерадостная, как жаворонок, надёжная, как скала… «У всех нас есть свои недостатки, – говорил себе мистер Потт, – не одно, так другое…» У мисс Мэнсис это были «тары-бары».
Мистер Потт знал, что она уже немолода, но когда она сидела рядом с ним на траве, закрыв глаза и обхватив тонкими руками согнутые колени, и трещала без умолку, покачиваясь взад-вперёд, она казалась ему чем-то вроде вытянувшейся не по возрасту школьницы.
А как хороши у неё глаза! Скорее как фиалки, чем незабудки, они освещали, когда были открыты, всё её длинное худощавое лицо, но она застенчиво отводила их в сторону, если на неё смотрели в упор. Сейчас они сияли; поблёскивали суставы длинных пальцев, туго стиснутых на поднятых коленях; даже у её шелковистых, мышиного цвета волос внезапно появился блеск.
– Понимаете, главное – не показывать, что вы их увидели. Замереть, застыть… и никогда не смотреть на них прямо, только уголком глаза. Вроде как на птиц, когда не хочешь их спугнуть.
– …Их спугнуть, – подтвердил мистер Потт, поскольку мисс Мэнсис приостановилась.
Иногда, чтобы выказать симпатию к ней и скрыть, что он слушает её вполуха, мистер Потт повторял конец последней фразы мисс Мэнсис, а не то, опережая её, произносил последний слог. Если мисс Мэнсис говорила: «Король и королевство», – он понимающе вставлял: «…во!» Порой, задумавшись о чём-то, мистер Потт ошибался, и не успевала мисс Мэнсис сказать: «…садовая калитка», – как, подхватив последнее слово, он говорил: «…канава», что обоих приводило в смущение.
– Понимаете, я никак не могу понять, что они такое. Я хочу сказать, по величине и вообще они больше всего похожи на эльфов. Как по-вашему? – настойчиво спросила мисс Мэнсис.
– Верно, – ответил мистер Потт, проверяя корявым пальцем, хорошо ли качается на петлях вывеска, и стараясь вспомнить, куда подевал смазочное масло.
– Нет, не верно. Этот человечек с тюком на спине, которого я видела… он пыхтел. Совсем запыхался. Эльфы не могут пыхтеть. – Мистер Потт ничего не ответил, и мисс Мэнсис звонко сказала: – Или могут?
– Что – могут? – спросил мистер Потт, глядя, как раскачивается вывеска, и огорчаясь, что так скрипит.
– Пыхтеть! – ответила мисс Мэнсис, выжидающе глядя на него.
У мистера Потта сделался тревожный вид: о чём это она толкует?
– Пыхтеть? Понятия не имею.
– И я тоже, – весело согласилась с ним мисс Мэнсис, к его огромному облегчению. – Я хочу сказать, мы, в общем, так мало знаем об эльфах…
– Верно, – подтвердил мистер Потт, снова почувствовав себя в безопасности.
– …и об их привычках. Устают ли они и стареют ли, как мы, спят ли ночью, ведут ли домашнее хозяйство. Или про их еду. У нас так мало фактов. Мы даже не знаем, что они…
– Едят, – вставил мистер Потт.
– …собой представляют, из чего сделаны. Вряд ли у них та же плоть и кровь, что у нас.
– Вряд ли, – согласился мистер Потт и вдруг испуганно взглянул на мисс Мэнсис: неужели она сказала «кровь»? Положив вывеску, он обернулся. – О чём, ради всего святого, вы толкуете?
– О том, что по зрелом размышлении эти существа не могут быть эльфами. Да что там! У этого человечка на штанах была дыра, и он пыхтел и отдувался, поднимаясь на холм. Там есть ещё одна – в юбке, а может быть, две – трудно разобрать, сколько их. Я видела в окне руку: кто-то протирал изнутри стекло, – но чья она, было не разобрать. Белая, как стебель колокольчика, и примерно такой же толщины. Двигалась из стороны в сторону, забиралась во все углы. А потом я нашла очки и рассмотрела её до локтя. Настоящая рука. Рука, а в ней тряпка. Я не верила своим глазам. И всё же в известном смысле это казалось естественным.
– В известном смысле, да, – согласился мистер Потт, но вид у него был растерянный.