Вам знакомо странное чувство, когда звук из реального мира проникает в сон? Так вот…
Звонит телефон. Я смотрю на аппарат – нелепый, ярко-красный, огромный. Понимаю, что это сон, но не могу проснуться, поэтому беру трубку. Звон не замолкает. Кладу трубку. Звенит. Беру еще раз. Потом еще.
Наконец открываю глаза. Это мой мобильный! Различаю цифры на табло электронного будильника и мгновенно пугаюсь. Три часа утра. Что случилось? Кто-то умер?
Так, мои на месте. Адам мирно похрапывает под боком. Дети в соседней комнате, вижу сквозь открытую дверь: рука Сэма в пижамной рубахе с ракетами и звездами свешивается с кровати, малыш Гарри спит в детской кроватке. Однако есть и другие любимые мной люди, и я, холодея от ужаса, прикладываю трубку к уху.
– Салли плохо! Можешь приехать, Бет? Она потеряла ребенка, – тихо и быстро говорит Ричард.
Помолчав, повторяет, словно я не расслышала с первого раза:
– Она потеряла ребенка.
Резко сажусь, зажимаю рот рукой, но слишком поздно – сдавленный вскрик вырывается наружу. Адам просыпается, испуганно смотрит на меня. Гарри садится в кроватке, потом с уютным сопением укладывается на другой бок.
Трубка выскальзывает на пол, я шепотом повторяю:
– Салли потеряла ребенка. Ричард звонил.
Адам закрывает глаза и болезненно морщится. Он, разумеется, сочувствует Салли, но еще – я вижу по виноватому лицу, – также, как и я, радуется, что беда случилась не с нами – наши дети живы.
Я снова беру телефон.
– Как она? Где вы? В больнице?
– Дома. «Скорая» уже едет, а Салли заперлась в ванной. Не пускает. Говорит, никому, кроме тебя, не откроет.
– Еду! – бросаю я, отключаюсь и вскакиваю с кровати. Хватаю со спинки стула тренировочные штаны и джемпер, натягиваю прямо на голое тело, сообщаю Адаму, что еду к Салли. Он не возражает, лишь просит вести машину осторожней.
Какая тут осторожность!.. Гоню как сумасшедшая, почти вслепую, потому что гневные слезы застилают глаза. Яростно сигналю.
Паркуюсь рядом с автомобилем Салли, вылезаю. Машина медленно катится под уклон – забыла поставить на ручник. Приходится снова запрыгивать внутрь и тормозить. Когда вылезаю во второй раз, ударяюсь ногой, из раны над лодыжкой сочится кровь, но я не чувствую боли. Я вообще не чувствую тела.
Звоню один раз, другой – черт возьми, где он? – третий. При каждом торопливом выдохе, словно дракон, выпускаю клубы пара в ночную прохладу. Ричард наконец отпирает дверь. Жаль, что я и в самом деле не изрыгаю пламя – спалила бы его дотла и переступила через кучку пепла без малейшего сожаления. Ричарду я точно не сочувствую. Ненавижу его! За измены, за самоуверенность, за то, что он изначально не хотел потерянного ребенка.
Минуя Ричарда, бегу по лестнице. В зеркале на верхнем пролете вижу, как в дверном проеме мигают сигнальные огни «Скорой помощи». Дергаю ручку ванной комнаты – заперто.
– Салли, дорогая, это я – Бет! Впусти меня, пожалуйста!
Приглушенные рыдания, шорох.
– Салли, пожалуйста!
Наконец щелкает задвижка. Дверь не поддается, видимо, Салли сидит, прислонившись к ней спиной. Я уговариваю ее подвинуться. Едва захожу внутрь, Салли захлопывает дверь и умоляет запереться. Выполняю просьбу.
Салли сидит на полу, широко распахнув полные ужаса глаза, в белой пижамной рубашке с сердечками. Совсем, как ребенок, которому приснился кошмар. Вместо штанов окровавленное полотенце на талии. Она очень бледна, ее трясет. Мне становится страшно, я обнимаю Салли и чувствую, что тоже дрожу. Салли отстраняется, молча смотрит на меня, затем произносит:
– Его больше нет.
Последнее слово повисает в воздухе, словно бесплотный дух.
Шаги на лестнице, голоса за дверью. Бригада «Скорой помощи». Прошу подождать, объясняю Салли, что нужно впустить врачей – они помогут. Салли не слушает, мотает головой.
– Минутку! – кричу я через дверь.
Салли мерно покачивается, а затем тянется к ванной и достает свернутое в тугой валик бледно-голубое полотенце с подтеками крови.
– Бет, там мой ребенок… Я боюсь открыть.
Она умоляюще смотрит и протягивает полотенце. Нет, только не это! Даже думать не хочу! У нее рассудок помутился от горя.
– Ерунда! Ничего там нет! Срок слишком мал. Нет никакого ребенка! Точно!
Лицо Салли искажено мукой, глаза широко раскрыты.
– Надо взять его с собой… Вдруг еще можно?.. Возьмем его, Бет! Вдруг?..
У Салли дрожат руки. Я понимаю, что бесполезно взывать к здравому смыслу. Слишком большая потеря крови. Она снова начинает раскачиваться. Аккуратно убираю волосы с ее лица, поднимаю сверток и обещаю, что ни за что его не брошу. Я о нем обязательно позабочусь, а она должна – ради меня – впустить врачей. Салли кивает. Не знаю, что пугает больше – сверток в руках или обращенные на меня доверчивые глаза. Открываю дверь, врачи кидаются к Салли – они, в отличие от меня, знают, что делать.
Салли больше не сопротивляется, Ричард говорит, что тоже поедет в больницу, она даже его не прогоняет. Я говорю, что догоню на машине, держу окровавленное полотенце и киваю – пусть Салли не сомневается, я сдержу обещание.
Нахожу на полке пустую сумку для туалетных принадлежностей, превозмогая тошноту, кладу туда сверток и с этим в багажнике еду следом за «Скорой». Мне не по себе, хоть я и уверена, что Салли ошибается.
Дальше бесконечные осмотры и анализы. «Без осложнений», – успокаивают врачи. Салли плачет не прекращая. Я сижу рядом, глажу ее по голове, однако меня вскоре выгоняют в приемную, велят оставить Салли наедине с Ричардом. В приемной противно, холодно, пахнет хлоркой и, несмотря на запрет на курение, сигаретами. В углу автомат с напитками – спереди прилеплена коричневым скотчем надпись «НЕ РАБОТАЕТ», снизу вмятина. Так и тянет воспользоваться случаем и добавить еще одну. Нельзя. Приходится ходить из угла в угол. Наедине с мыслями. А мысли совсем не радостные.
Я уже начала откладывать вещи для ребеночка, у меня целая коробка в гостевой. Не надо было искушать судьбу…
Все-таки пинаю автомат.
К Салли меня пускают два часа спустя. Ричард, оказывается, давно ушел, Салли его прогнала. Это случается не в первый раз, но, видимо, в последний. Наконец мне разрешают забрать Салли домой, мы едем медленно, я не знаю, как утешить, лишь держу за руку, когда не переключаю передачи.
Неудивительно, что она порвала с Ричардом. О его последнем романе она узнала вскоре после того, как тест на беременность оказался положительным. Теперь уже незачем пытаться его простить, наладить отношения.
Хорошо помню, как Салли впервые обнаружила измену. Она сидела на бежевом ковре в спальне и методично резала одежду Ричарда – пиджак от «Армани», куртка от «Хуго Босс». Клацали ножницы.
Салли гостит у меня около двух недель. Я дарю ей магнолию. Банально, конечно. К тому же кривой росток в черном пластмассовом горшке выглядит довольно жалко, однако мне больше ничего не приходит в голову.
В нашей школе под окном росла прекрасная магнолия. Салли ее любила, часто читала, прислонившись к стволу, и на ее лице плясали темными пятнами тени листьев.
Я рою глубокую яму, на лице Салли снова тень – на этот раз более темная.
Мы обе знаем – в сумке ничего нет. Это-то и ужасно. Ничего нет…
Тем не менее мы хороним ее – зарываем под молодой магнолией в моем саду, потому что уже понятно – свой садик Салли придется продать. Произносим молитву. Вот и все…
Магнолия сейчас в цвету – высокая, красивая; ее расцвет краток, но прекрасен, как и родительское счастье Салли. Каждую весну, глядя, как ветер срывает лепестки, я думаю о хрупкости человеческих надежд.
Я рада, что была рядом с Салли в самый тяжелый момент ее жизни.
Однако у меня есть еще одна подруга, вернее призрак, с которой мне пришлось пройти еще более тяжкое испытание. И с ним, к сожалению, я не справилась.