– Видели бы вы это! – монах Тук сделал еще один виток, закрепляя полотняную полоску на запястье рыжего разбойника.
– Да хватит уже! – зашипел Скарлет. – Дай тебе волю, ты меня всего с ног до головы замотаешь!
– Не вырывайся. Так вот, вожусь я спокойно в шатре, разбираю свои травки, вдруг – топот за спиной. Влетает эта крошка на всем скаку прямо на середину поляны, я выбегаю из шатра, а она, не спешиваясь, накидывается на меня с расспросами, кто на той дороге и давно ли ушли. Ну и началось: Марион – в слезы, Тео – за дубинку…
– Мы тут слышали, что сэр Гай Гисборн, выигравший на турнире в Бирмингеме, выбрал королевой черноволосую восточную женщину, то ли мавританку, то ли сарацинку, – Робин, стоявший у входа в шатер, в упор посмотрел на Ясмину.
– Точно, – рассмеялась она. – Но он перед этим пропустил довольно сильный удар по голове, – девушка улыбнулась и, быстро поднявшись, шагнула к выходу из шатра. – Пойдем со мной, а?
– Что?
– Ненадолго, на пару слов. Хочу тебе предложить неплохую сделку.
– Что-то, чего ты не можешь сказать при Скарлете и Туке? – разбойник склонил голову набок, серые глаза его заблестели. – Говори тут, у меня нет от них секретов.
– Ну хорошо, – Ясмина снова опустилась на пол, застеленный бобровыми шкурами. – Так получилось, что мне надо пробыть в Англии до конца сентября, а то и дольше. И я ищу себе пристанище, которое готова честно отработать.
– И что же?
– Я неплохая лучница, ты это знаешь. Сносно бросаю ножи, быстро ориентируюсь где угодно, вынослива и могу быть толковым посыльным, если надо. Разбираюсь в картах и звездах, хорошо говорю по-французски и по-арабски. И легко переношу самую противную вахту – перед рассветом.
– А как насчет вышивки золотыми нитями и прядения шерсти? – очень серьезно спросил Робин. – Или хотя бы игры на лютне?
– Что? – растерялась Ясмина.
Главарь разбойников в упор посмотрел на девушку:
– Под утро охранять лагерь должен был Скарлет, но он пусть отдыхает. Так что будешь ты. Через три часа после полуночи сменишь Эмиля и останешься до рассвета. Для начала с тобой побудет Дик – ты в Англии недавно, здешних лесных звуков не знаешь, и ухо местного охотника не помешает. А пока – со мной на дорогу из Ноттингема. Еще весь день впереди, дорога людная, без добычи не останемся.
– Ты позволишь мне взять чью-нибудь лошадь? Мой каурый еле живой, заставлять его сейчас куда-то скакать – бесчеловечно.
– А тебя?
– Ну, я-то догадывалась, на что иду.
– Возьми кобылу Теодора. Пресвятая Дева, она догадывалась! А я во что ввязался?
– Робин! – заворчал монах. Продолжать вслух Тук не стал, но главарь его понял – он и сам видел, что девушка совершенно измотана и держится только на упрямстве.
– Прости, – улыбнулся он Ясмине. – Прости, занесло.
Она молча улыбнулась в ответ.
– А в одиночку грабить несподручно. Так что сегодня пусть едут через лес спокойно, – начал разбойник.
Топот копыт прервал его на полуслове – к шатру во весь опор подлетел Эмиль.
– Прядильщица, – еле выдохнул он, ловя воздух. – Прядильщица из Лакстона.
– Рыженькая такая? – вскинулся Робин. – Что с ней случилось?
– Не с ней, – Эмиль замотал головой, сбившись с мысли. – Она плачет. С ее братом. Схватили. За браконьерство.
Робин тихо выругался.
– Говорил же – не попадаться! – он быстро развернулся к выходу из шатра. – Скарлет…
– Без него обойдешься, – заворчал отец Тук. – Кровь только остановилась.
– Обойдусь, – кивнул разбойник. – Эмиль, крикни Тео, пусть оседлает Ясмине свою рыжую. Сколько их там?
– Да один у нее брат!
– Стражников сколько? Джон где, остался в Лакстоне?
– Восемь. Джон да, прядильщицу успокаивает.
– Еще бы. Кудрявая, статная. Я б такую тоже успокоил, – Робин протянул руку Ясмине, помогая ей подняться с бобровой шкуры. – Вперед. Далеко уйти они не могли, надо не выпустить из леса. И сейчас мне правда нужен хороший лучник.
– Конечно, – кивнула она, вставая. – У вас тут всегда так весело?
– Думаешь, не прогадала ли? – засмеялся он. – Поздно. Мы договорились, и до конца сентября я на тебя рассчитываю.
– Значит, всегда?
– Нет, сегодня просто день такой, – ответил разбойник, запрыгивая на своего чубарого. – А так-то у нас сплошь пиры да менестрели. И шуты.
– Ага. Одного я уже знаю.
В сравнении с глухим селом в горах Хамадана, где она выросла, Багдад казался суматошным, душным, крикливым. Будь ее воля, Ясмина ни минуты бы не провела в большом городе, но старый Али-Хаджи хотел умереть там, где родился. После почти двухнедельного пути он стал похож на тень, и было понятно, что счет идет на дни.
– Без тебя я бы сюда уже не добрался, – проскрипел он вечером после приезда в город. – А вот ждать моей смерти не надо. Завтра утром ты отсюда уедешь, а пока принеси перо и чернильницу.
В последние недели Али-Хаджи говорил с ней только по-арабски, добиваясь, чтобы язык стал для Ясмины почти родным.
– О какой вы смерти? – улыбнулась она. – Вы же пьете свое лекарство, оно помогает.
– Оно просто снимает боль. Да и не лекарство это. Страшная вещь: один раз попробовал – и больше без нее не можешь. Мне уже все равно, а ты никогда не смей. Неси чернильницу. И ложись спать. Завтра утром будь готова к дороге.
– А вы? – нахмурилась Ясмина. – Я вас не брошу.
– Ложись спать, я же сказал. Тебе завтра уезжать ранним утром. И что это за «не брошу»? Ты не раненого в горах оставляешь, а взрослого человека с деньгами – в большом городе, где можно кого угодно нанять и что угодно купить. Не бросит она, тоже мне! Это я и в дороге понял. Два раза на нас нападали, да?
– Да.
– Оба раза ты могла легко умчаться на своей арабской кобыле.
Ясмина вдруг нахмурилась и, секунду посомневавшись, спросила:
– Эти нападения… они?.. – она не решилась договорить, но Али-Хаджи все понял.
– Ты думаешь, не подстроил ли я это, чтобы проверить, как ты поведешь себя в настоящей схватке и сможешь ли стрелять по живым людям? Нет. Все, чернильницу, и ступай.
Утром старик отдал запечатанное письмо:
– Без меня ты поедешь куда быстрее и недели через три будешь уже в Палестине. Про свои слабости ты все знаешь.
– Да, – Ясмина опустила голову. – Я слишком полагаюсь на себя и слишком поспешно действую, не продумав все варианты.
– Первое порой неплохо, – улыбнулся старик. – От второго можно со временем избавиться, но у тебя, боюсь, не получится, – слишком уж буйный нрав. Но самая страшная слабость – люди, которых ты любишь. Клинок у горла твоего ребенка куда страшнее любой дыбы. Но твои родители и сестры в Хамадане, а это слишком далеко. Никто не причинит им вреда. Так что пока ты почти неуязвима.
– Пока?
– Пока не появился кто-то, кто станет тебе слишком дорог.
– Значит, лучше, чтоб не появлялся.
– Зачем тогда вообще жить? – Али-Хаджи с трудом повернулся и, взяв со стола крошечный кожаный мешочек, протянул его девушке. – Возьми. Всегда держи при себе, и пусть это тебе не пригодится.
Осторожно ослабив шелковый шнур, Ясмина приоткрыла мешочек, заглянула внутрь и увидела крупную плотную горошину, словно слепленную из высушенных и измельченных трав. Она вопросительно посмотрела на старика.
– На крайний случай, – сказал он. – На самый крайний. Тебе можно такое дать, ты не отчаиваешься раньше времени и бьешься до последнего. Где спрятать – не мне тебя учить. Но держи при себе. Всегда. Комочек крупноват, но за один раз вполне можно проглотить.
– Понадобится? – серьезно спросила девушка.
– Может. Если что – потом будет три-четыре минуты. А у птички-невелички, как ты, – и того меньше.
– Я поняла.
– Людей, обученных делать то, что ты, очень мало. Толковых – еще меньше. Тот, к кому я тебя отправляю, быстро поймет, что ты не просто шестнадцатилетняя крошка, а будущий мастер. Будущий – только потому, что пока у тебя нет опыта. Но опыта ты наберешься молниеносно. Все, тебе пора.
Гай Гисборн спокойно ждал, когда шериф прекратит кружить из угла в угол, но тот не унимался. Наоборот, с каждым шагом шериф Ноттингемшира раздражался все сильнее. Сначала он смел со стола пустой глиняный кувшин, и по каменному полу во все стороны разлетелись осколки. Следом грохнулась шахматная доска с незавершенной игрой. Фигуры покатились по залу.
– Я договорился с Ламбером, завтра же его отряд будет здесь. Усиление не помешает.
– Зачем? – негромко откликнулся Гисборн.
Он не выносил наемников, а наемников Ламбера – в особенности. Нет, надо было оставаться честным перед собой: он не выносил самого Ламбера. Удачливый торговец из Нормандии, сколотивший состояние на крестовых походах, Огюст Ламбер после возвращения решил осесть в Англии. Торговля в мирные дни была куда спокойней и безопасней, но уже не приносила тех барышей, что в Палестине. И заскучавший Ламбер, прекрасный воин, собрал отряд бойцов, готовых на все, – и всегда мог за должную плату этот отряд направить куда угодно. В Ноттингеме он впервые появился еще до возвращения Гая с Востока. И с самого первого городского праздника не сводил глаз с Марион.
Но голубоглазой красавице Ламбер совсем не нравился. Стоило ему завести с ней разговор, и улыбчивая болтушка Марион еле цедила что-то чуть ли не сквозь зубы.
Гай совсем не удивился, когда в один из вечеров отец позвал его к себе.
– Марион в своей комнате? – спросил он.
– Да. Или читает, или уже легла.
– Хорошо. Что ты думаешь об Огюсте Ламбере, Гай? Вы ведь не раз встречались еще в Палестине.
– Я понимаю, почему ты спрашиваешь, отец. Что ж. Прекрасный торговец, отлично чует, где можно заработать. Он и его напарник, Зигфрид Мазер, умудрялись иногда пробиться через заслоны Саладина и подвезти нам оружие и продовольствие. Редко, но умудрялись. Другие даже и не пробовали – слишком это было опасно. Но Ламбер бесстрашен, это у него не отнять.
– Бесстрашен. Богат. Ты так говоришь, как будто есть какое-то «но», Гай.
– Да. Я же понимаю, почему ты спросил. Он хочет взять в жены Марион?
Отец молча кивнул. Гай нахмурился:
– Она его терпеть не может.
– Ты уверен?
– Совершенно. Если бы ты видел их вместе, ты тоже не сомневался бы.
– Завтра я у нее спрошу.
– Нет, отец, – снова нахмурился Гай. – Не говори ей.
– Но почему?
– Я боюсь, что она согласится.
– Боишься? – растерянно переспросил старший Гисборн. – Ты только что сказал, что Ламбер бесстрашен, неглуп и богат…
– И что она его терпеть не может.
– Тогда зачем ей соглашаться?
– Отец, Марион ведь знает, что ты почти разорен? – напрямую спросил Гай.
Старший Гисборн отвел взгляд.
– Знает или нет?
– Я не говорил ей об этом.
– Но она наверняка догадывается. Марион же видит, как ты начал урезать расходы во всем, как ты отказываешься от многого, к чему она давно привыкла. Среди слуг ходят слухи, что ты размышлял, не заложить ли замок. Она наверняка об этом тоже слышала. И она знает, что Ламбер очень богат. Ей нет еще семнадцати, ее сердце свободно, и она легко может согласиться на замужество, чтобы спасти тебя от разорения. А потом прожить всю жизнь с человеком, от которого ее трясет.
– Ты не любишь Ламбера.
– Я-то ладно. Но Марион тоже его терпеть не может. Не говори ей ничего, отец. Спасать замок и зарабатывать деньги – мое дело. Слава богу, наш король Ричард снял запрет на рыцарские турниры, и теперь я могу на этом зарабатывать. Выберемся, – улыбнулся Гай. – А Марион пусть встретит кого-нибудь, кого сама полюбит.
– Король Ричард, – вздохнул старый Гисборн. – Скорее бы уж он возвращался, а то его братец, принц Джон, вот-вот приберет власть к рукам.
– Он вернется, отец. Он отослал меня, а сам собирался выехать с востока через пару недель. Так что совсем скоро Ричард будет здесь и, я уверен, приструнит своего брата и наведет порядок.
Был, кажется, октябрь прошлого года, – Гай только приехал.
И вскоре устроили ту самую охоту на лис.
А теперь прошло чуть больше полугода, и все перевернулось с ног на голову. Король Ричард Львиное Сердце, выехав из Палестины, по пути попал в плен и был сейчас в руках германского императора. Его мать, королева Алиенора Аквитанская, отчаянно пыталась поскорее собрать огромный выкуп, затребованный императором, а принц Джон, младший брат короля, старался воспользоваться моментом и полностью прибрать к рукам власть.
– Гисборн! – резкой голос шерифа выдернул Гая из воспоминаний. – Вы меня слышите, сэр Гай?
– Да, милорд. Уверен, мы справимся и без Ламбера с его наемниками.
– Гисборн, пока вы где-то витали, я рассказывал про епископа Герфордского. Он тоже в ярости – мало того, что Локсли отнял у его монахов деньги, он еще и пленницу отбил. Пленницу, важную для его преосвященства.
– Пленницу?
– Где вы были, сэр Гай?
– Простите, милорд.
– Мне повторить? – скривился шериф.
– Будьте так любезны.
– Несколько дней назад в Шервуде напали на монахов-августинцев, перевозивших не только крупную сумму, но и важную пленницу.
– Что за пленница, кто напал?
– О пленнице его преосвященство особо не распространялся, – уклонился шериф. – Все, что я знаю, – что это молодая сарацинка ростом около пяти футов, и что она нужна его преосвященству живой и невредимой. Или хотя бы в сознании и способной говорить.
– А кто напал?
– Двое. Один рослый и крепкий, ярко-рыжий, второй среднего роста, худощавый, светловолосый.
– Уилл Скарлет и сам Локсли, – ответил Гай. – Так. Подождите, милорд.
– Что такое?
– Вы сказали, что Локсли и его приятель отбили у монахов пленницу-сарацинку?
– И что?
– А ведь на следующий день в Ноттингеме был турнир лучников? – оживился Гисборн. – Да? Я-то был уже на пути в Бирмингем.
– Да.
– И вы говорили, что победитель – никому не известный подросток с восточным луком? Захватывающий тетиву по-сарацински?
– Точно.
– Мальчишка ростом около пяти футов?
– Пожалуй, да, – кивнул шериф. – В дурацком бесформенном плаще.
– Видимо, чтобы спрятать женскую фигуру.
– Да бросьте! Чтобы женщина выиграла у Ламбера и Сэма? Никогда не поверю.
– Будет время – расспросите Ламбера или его приятеля Мазера про Жасминовую Веточку. Много интересного узнаете, – Гисборн поднялся и стал собирать шахматные фигуры с каменного пола. – Доиграем?
– Придется начать с самого начала.
– Зачем? – усмехнулся Гай. – Я помню каждый ход, и свой, и ваш. Хотя, наверное, лучше и правда с самого начала, – мне надо бы играть без ферзя, так мы хоть немного сравняем шансы.