Любят жители Аверда гулять по аллеям большого парка, который разбит прямо под стеной, окружающей Старый Город, чуть в стороне от Храмовой площади. До поздней ночи на скамейках прохлаждаются нарядно одетые бездельники и обнимающиеся парочки. Натуры романтические, предпочитающие уединенное любование звездами, тоже любят заглядывать сюда после заката и вздыхают себе в удовольствие, пока ночной сторож, уже ближе к полуночи, не начнет выпроваживать посетителей, чтобы запереть большие решетчатые ворота на замок.
Вот и сегодня гуляющие потянулись на выход, заслышав в конце главной аллеи негромкий стук колотушки и немолодой голос:
– Закрываемся, добрые горожане, закрываемся! Ждем вас завтра, приходите, будем вам рады… Спокойной вам ночи, достойные господа и прекрасные дамы, пусть сны ваши будут вам в радость!
Из-под тени деревьев показался пожилой сторож с граблями для сбора листьев в одной руке и с деревянной колотушкой в другой. Слегка шаркающей, усталой походкой он направился к воротам, позванивая связкой ключей на поясе, как вдруг заметил, что парк покинули не все гости – на одной из скамеек, закинув длинные ноги на кованый подлокотник, положив одну руку под голову, а другой придерживая весьма объемную бутыль из-под чего-то определенно крепкого, похрапывал хорошо одетый санорра.
К спящему гостю уже направлялся патруль, состоящий из офицера Храмовой Стражи и двух солдат гарнизона. Неодобрительно покачав головой, сторож тоже повернул к скамье.
Офицер тем временем с досадой рассматривал лежащего:
– Советников в Аверд понаехало, видать из свиты какой и загулял. Ну и несет же от него.
Затем он осторожно потряс спящего за плечо:
– Эй, любезнейший!
Санорра на эти потряхивания пробормотал что-то невнятное, затем не открывая глаз, поудобнее положил руку под голову и довольно всхрапнул.
– Я думал, они и не пьют вовсе, не то что не напиваются, – тихонько сказал один солдат другому.
– Ага, вот ему и расскажешь, когда проспится, о чем ты думал.
– Эй… – офицер сделал еще одну попытку пробудить гуляку: – Господин, здесь нельзя спать!
Попытка, как и прежняя, оказалась безуспешной.
– По-моему, это без толку, – заметил один из солдат. – Из свиты – не из свиты, какая разница? Сам виноват. Забираем?
Недолго поколебавшись, офицер согласился.
– Давайте. Пусть в караульном проспится.
Солдаты аккуратно взяли спящего под руки. Тот недовольно хрюкнул, но так и не проснулся.
В этот момент сторож, который уже некоторое время наблюдал за происходящим, решил вмешаться и подошел ближе.
– Прошу прощения, господа военные.
Патрульные оглянулись на него, прекратив на время попытки стянуть пьяницу со скамьи. А старик подошел еще ближе и указал на серолицего:
– Парнишка-то, по всему видать, не простой, – он повозил пальцем по дорогому шитью на сюртуке. – А уж если к советнику в свиту попал, то родители точно свеклу в Хейране на рынке не продают.
Эти слова заставили солдат снова опустить прожигателя жизни на лавку. Воспользовавшись этим, он незамедлительно устроился комфортнее и принялся сопеть с явным удовольствием.
– Ну, оттащите вы его сейчас в караульное, а дальше что? Сами же понимаете – как только узнают в Старом Городе, кого принесли, так налетят с вопросами. А у них там, наверху, – сторож ткнул пальцем куда-то в темное небо, – пойди, пойми, что в головах происходит. Поднимется скандал, начнут виноватого искать. А правило армейское, оно одно – виноват всегда тот, кто никому не нужное рвение проявил.
Судя по лицам солдат, со словами сторожа они были вполне согласны. Офицер заколебался.
– Вы не подумайте только ничего такого, я вас ни в коем случае не останавливаю и мешать долг свой исполнять не хочу, – продолжил сторож, обращаясь к нему. – Но, может, ну его? Не он первый, не он последний.
Старик посмотрел на небо.
– Ночь нынче теплая – не простудится. Пусть себе лежит. А через пару-тройку часов я его растолкаю да за ворота выставлю – пусть идет своей дорогой.
Офицер снова внимательно посмотрел на посапывающего санорра. Вид у того был абсолютно безмятежный. Внезапно он громко икнул. Стоящие рядом солдаты скривились и даже сторож, крякнув, почесал нос.
– Уф, – выдохнул один, – может, старик дело говорит?
– Точно, – поддержал второй. – Сейчас пока притащим, пока запишем, а потом еще на обход идти. Да и несет от него… где налакался-то такого? Завтра будет с похмелья подыхать – вот и наказание ему будет.
– Ладно, – офицер повернулся к сторожу, перебиравшему на связке ключи, – пусть проспится и выпусти его. Только смотри, чтобы не видел никто! А то сам в подвал отправишься!
Он погрозил пальцем.
– Вы не беспокойтесь, юноша, – улыбнулся морщинистым лицом старик. – Я же говорю вам – не первый десяток лет тут служу. И разбужу, и спроважу в лучшем виде. А вас я и видеть не видел.
– Хорошо, – офицер повернулся к солдатам караула. – Пошли дальше.
Сторож проводил патрульных до выхода из парка, дождался, пока они свернут в переулок, и запер ворота.
Вздохнув, он неторопливо пошаркал к скамье, постукивая деревянной колотушкой. Присев рядом со спящим, он несколько минут смотрел по сторонам. Вокруг было тихо и пустынно.
Санорра тихо присвистнул носом.
– Как ты, болезный? – поинтересовался сторож.
– Что это за дрянь? – без всякого признака хмеля в голосе спросил тот, не открывая глаз. – И она у тебя протухла что ли? Откуда вонь такая?
– Тэи, я же не жаловался, когда глотал это твое пойло, от которого все кишки наружу выворачивает? Не жаловался. Вот и ты потерпи. Надо так. Пахни от тебя по-другому – мы бы уже тут напряженно думали, куда девать три бесчувственных тела.
Он вынул из кармана флакон с белой жидкостью и потихоньку поставил на скамейку.
– На вот, потом рот прополощи – и всего делов.
– А это что такое? – приоткрыв один глаз, поинтересовался мнимый пьяница.
– Настойка освежающая, не бойся, – улыбнулся сторож.
Затем он еще раз посмотрел за ворота.
– Вроде больше никого не видно, можно вставать. Кин уже на месте?
Санорра уселся на скамье, встряхнул головой, открыл склянку, недоверчиво принюхался к ее содержимому, усиленно прополоскал рот и выплюнул жидкость в траву.
– Так-то лучше, – покачал он головой. – Да на месте он. Сидит на сумке за забором.
– Тогда надо ему свистнуть, и вперед,
Старик-сторож встал и по-молодому потянулся:
– Ходить нам долго, а назад вернуться нужно до рассвета.
Вечером, надев мешковатый белый балахон с широкими рукавами, похожий на те, что носят живущие при Храме младшие служители, и спрятав лицо под его глубокий капюшон, Кин Зи, прихватив на рынке небольшую тележку, отправился в нижний квартал, где без каких-либо проблем получил несколько больших тюков с постиранным бельем, на каждом из которых стояла большая печать Старого Города.
Возвращаясь, он свернул в неприметный переулок, а когда спустя пару минут снова выкатил тележку на оживленную улицу, то под большими узлами уже лежала сумка с одеждой и оружием для ночной вылазки. Далее его путь лежал к скромным воротам, столь же старым, сколь и участок стены вокруг них. По-хорошему, их бы следовало давным-давно заделать – так непрезентабельны они были и так редко ими пользовались. Их даже не Храмовая Стража охраняла – вместо нее караул несли гарнизонные солдаты.
Эти ворота, да что там, и не ворота-то вовсе, а просто широкая двустворчатая дверь с прорезанным окном, как нельзя более хорошо подходили для того, чтобы попасть в Старый Город, не привлекая к себе лишнего внимания. Добравшись до них, Кин Зи долго пережидал в переулке, дожидаясь, пока офицер в белом плаще сменит караул и удалится восвояси. Выждав еще немного, он, пониже опустив капюшон и получше спрятав руки в рукава, подкатил свою тележку к воротам и постучал. В открывшееся дверное оконце выглянул солдат.
– Чего привез, энле?
– Белье чистое. Скатерти, занавески, – глухим голосом, не поднимая головы, ответил Кин Зи, указав рукавом на лежащие на тележке тюки.
Лицо в оконце исчезло. Стальной запор стукнул и дверь открылась. Солдат, дожевывая что-то на ходу, вышел из проема, лениво поковырял наваленные горой здоровенные мягкие мешки, и махнул рукой:
– Проезжай, энле.
Молча кивнув, Кин Зи вкатил тележку в ворота и застучал колесами по мощеной дорожке, ведущей к хозяйственным постройкам позади Храма. Вокруг сновали такие же фигуры в серых и белых одеждах, так что никому не было до него никакого дела.
Поравнявшись с входом в одну из боковых храмовых пристроек, отделенную от стены дорожкой и строем пышных кустов, Кин Зи быстро огляделся вокруг. Не заметив никого поблизости, он вытащил со дна тележки сумку с вещами и нырнул в переплетение веток и листвы. Положив сумку в самую гущу кустарника, он нагреб на нее старые ветки, и присыпал опавшими листьями и травой. После чего снова вышел на дорожку и отправился дальше, чтобы оставить свою тачку у дверей склада рядом с остальными.
Солнце уже почти зашло, но занимать наблюдательный пост было еще рано, и поэтому Кин Зи успел выполнить еще несколько мелких дел, прежде чем часы Храма не прозвонили восемь раз. Склонив голову и спрятав руки в широких рукавах своего одеяния, он, стараясь не попадаться никому на глаза, неспешно прошел до того места, где спрятал днем сумку и, оказавшись рядом с кустами, сделал шаг в сторону, полностью пропав в тени.
Первым делом разгреб листья и ощупал сумку. Вещи были на месте. Затем быстро скинул и спрятал светлый балахон, прикрыл лицо маской, надел капюшон и подтянул завязки. Теперь разглядеть его в темных кустах стало просто невозможно. Усевшись поудобнее, Кин Зи принялся терпеливо ждать сигнала.
Наконец, спустя несколько часов ожидания, совсем рядом на каменную дорожку у стены, зазвенев, упала монетка. Пора. Раскрыв сумку, он вытащил из нее нечто цилиндрической формы и выбрался из кустов.