Уже лунные следы бегали по речной ряби, играя в догонялки с русалками. Запела одна из них грустно-сладко о молодухе, что любила без ума, как сотни до неё и сотни после. Но она на те две сотни единственной оказалась в бессмертии ненависти, обида сожрала её сердце, с тех пор лицо её не румяно, тело не горячо – река потушила. Девы юные уже в цветах омывали свои изысканные члены, позволяя русалкам накручивать свои волосы на палец.
– Пошли купаться. – произнёс Любодар, стягивая рубаху.
Сжалась Руся, как загнанный лисой заяц, что отсчитывает удары сердца перед концом…или началом.
– Давай помогу. – потянув руки к белоснежно-чистой тунике, сказал юноша.
Дева испуганно отшагнула. Глаза возлюбленного налились яростью, он устало выдохнул. Мгновенно переменившись в лице, Любодар заиграл желваками:
– Неужто ты собралась в этой броне ублажать русалок?
– Я прежде…прежде… – обрывисто начало – перед… перед мужчиной… я…я…
– Хорошо. Я зайду первый и отвернусь, ты заходи как будешь готова.
Глаза девушки заискрились благодарностью. Любодар с нежность улыбнулся и, поворотив, направился к реке: «Жаль, красивая, бестолковая, могла бы стать хорошей женой.» Отогнав мысли светлые, ноша нырнул в водное пространство.
Руся, пользуясь случаем быстренько смахнула ненужную ткань и зашла воду так, чтобы скрывало грудь. Любодар вынырнул и увидел стоящую девушку, старавшуюся плотнее вовнутрь сжать плечи, он усмехнулся и подплыл.
– Я уж думал прекрасная русалка хочет меня на дно утащить, а ты не подоспеешь меня спасти.
Руся натянуто улыбнулась, её трясло от стыда. Любодар это видел.
– Не бойся, русалка, я не собираюсь тебя обижать, буду делать только то, что сама захочешь.
– Я не боюсь. – стуча зубами сказала девушка.
Юноша нахмурился:
– Неужели замёрзла?
Руся еле заметно кивнула. Возлюбленный стремительно подошёл и прижал девушку к себе, ощутив касание набухшей юной груди. Голова девы зарылась глубоко в широких объятиях. Они стояли так, казалось, вечность и простояли бы столько же, но Руся не переставала дрожать.
– Так, это не помогает. – сурово сказал Любодар и въелся губами в губы Руси.
В этот раз она ответила, пускай неумело, но искренне. Он раздвигал языком её губы и проникал нагло внутрь, с нажимом агрессивно, хозяйствуя у неё во рту. Девушка подалась вперёд. Его ручища зашаркали по обнажённому телу, коснулись груди, опустились к бедрам и хищно сжали их. Он приподнял её так, чтобы язык достал до правого соска и втянул его в рот, почмокивая, он сжимал и расслаблял губы. Руся не знала, как реагировать на эти действия, не знала, что такое бывает. Он выпустил её и развернул к себе спиной. Он поместил груди в руки и совершал поочерёдно сжимание и разжимание. Сохранив в левой руке мягкую игрушку с острым сосочком, он плавно смещал правую руку вниз по животу, что отозвалось чем-то тянущем внизу. Он иступлено водил двумя пальцами между ягодицами, как неожиданно воткнул их в промежность. Руся издала грудной стон и выгнула спину, Любодар стал ритмично вводить и выводить пальцы. Девушка не успевала выдыхать, только жадно глотала воздух, голова начинала кружиться, а одна сильная мужская рука удерживала её стан, когда другая расширяла зоны своего владения, погружаясь, все глубже. Заключительным аккордом девчачьего писка прервалось неизвестное до ныне.
– Кто? «Кто тебя научил этому?» – спросила Руся.
Любодар отвернулся и засмеялся, заставляя даже задрожать спокойную реку. Он резко повернулся и с вожделением ответил:
– Моя мать.
Руся помнила, что говорили про мать Любодара в деревни. Все считали её сумасшедшей. Она тронулась умом, когда от неё ушел отец Любодара, она тогда не знала, что была беременной и хотела повеситься в коровьем хлеву. Мужики спасли. Знахарка выходила, а потом выяснила, что та носит в утробе дитя.
– Она и назвала меня Любодаром, чтобы я дарил ей любовь вместо отца. Говорила, что тот ушел, оставив меня. До 14 лет она прикладывала меня к груди, заставляя сосать молоко. Она просто не знала, что его я пил последний раз в 3 года. Она всегда приходила вечером и говорила, что опять налилась молоком и ей тяжело ходить, и я должен помочь ей. Грудь у нее была очень мягкая и упругая. Как-то лет в 12, когда я отсасывал у нее «молоко» мой пах затвердел и стал ныть. Я испугался и заплакал. Она меня успокоила, сказав, что я так долго пил её молоко, что оно скопилось у меня и его нужно срочно выпить, иначе меня разорвет. Но я не мог сам дотянуться. Тогда она встала передо мной на колени и взяла в рот мой член и начала пытаться выпить моё молоко, но оно не текло. Но мне стало так приятно, я ни с чем не мог сравнить это ощущение. Через несколько мгновений мне показалось, что меня сейчас разорвет. «О, нет! У нее не получилось, я сейчас умру» Я очень разозлился на неё тогда. И вдруг из меня вырвалась струйка молока… Это оказалось в тысячи раз приятнее, когда она его пила. А еще до этого у нас было развлечение, чтобы хорошо спать. Она ложилась на кровать и показывала мне, как я должен пальчиков входить и выходить в неё быстро-быстро. Она тогда кричала как ты, только громче и чаще. Я в первый раз сильно испугался, думая, что сделал мамочке больно. Но она сказала, что она кричит от того, что ей очень сильно приятно. Я запомнил это навсегда. Сильнее она стала кричать, когда я стал вводить не палец, а член, налитый молоком. Она кричала: «Да, Любодар! Да! Люби меня!». А потом… Потом она всё-таки повесилась, когда мне было 15. Я остался один. Совсем один. И некому, совсем некому было пить моё молоко, я так боялся умереть. Очень сильно боялся. Я так возненавидел свою мать, что на зло другим стал давать своё молоко. И каждый раз кричал в небо, что она пожалеет, что ушла.
Он говорил так жалостливо, что у Руси потекла слезла:
– Я! Я теперь буду пить твоё молоко! Только живи! Ты должен жить!
– Пойдем на берег?
Они вышли на берег. Руся совсем забыла о своей наготе. Любодар нагло посмотрел:
– Вот ты уже и не боишься.
Осознав, Руся опустила голову.
– Ну, опять.
– Так, что там?.. С молоком?.. – пробурчала девушка.
– Нет. – отрезал Любодар и стал натягивать рубаху.
– Ну, пожалуйста! – взмолилась Руся и подбежала к любимому. – Я не хочу, чтобы тебя разорвало!
Юноша зло рассмеялся:
– Неужели ты настолько глупа и наивна? Убегай и найди себе хорошего мужа и лучше не рассказывай, чем занималась со мной в ночь Купалы. – и стал удаляться.
– Нет! Ты говорил, что я должна суметь тебя не отпустить и не отпущу, я принадлежу тебе! Никто другой мне не нужен! Я твоя!
– Уйди, дура! – отмахнулся он.
Девушка схватила Любодара за ногу, и он проволок ее нагую по жесткой земле. Он грязно выругался. Поднял её. Она была красива, молода, наивна, и совершенно голая. Грудь её вздымалась, стан больше не сжимался. А его разум проиграл похоти.
Юноша подошёл к девушке:
– Слушайся же, моя русалка. Встань на четвереньки ко мне задом, к лесу передом. Во-о-от! Теперь выгнись, как кошка, которую ласкают.
Руся знала, как кошка от удовольствия выгибает кошка спину и с радостью продемонстрировала любимому своё умение. Любодар провел ладонью вдоль позвоночника девушки и, склонившись, к уху, прошептал:
– Ты готова, русалка?
– Да – выдохнула Руся.
Толчок. И девушку пронзила молния. Она истошно закричала. Молния не бьёт в одно место, но Руся ощутила их сотни.
– Вот! Вот! Вот так я дарю люблю! Запоминай! А-а-а-а! – крик юноши превратился в рык.
Руся уже хотела вырваться, захлёбываясь слезами, спастись, но Любодар крепко держал её за бедра.
– Куда? Сама меня заманила в свои силки, а теперь бежишь. Я тебе любовь дарю! Получай! —грубо сказал юноша и всё поражал её молниями.
Любодар схватил её за горло и притянул к себе:
– Желаешь ли видеть лицо своего любимого?
Слёзы мешали пропустить хоть слово.
– Ну?
Резким движением он повалил её на присыпанную прошлогодней листвой хвою и развернул к себе и продолжил дарить молнии.
– Ты воплощение Перуна? – закричала девушка надрывисто.
– Аха-ха-ха-ха. – юноша надменно засмеялся и всё выше задирал её ноги, молнии забрались совсем глубоко.
Наконец он издал грудной стон и на хвою полилось молоко.
– А теперь беги.
Руся стремительно поднялась, наспех накинула тунику, обернулась и с ужасом в глазах побежала в глубь рощи. Это было странно…стыдно…и…приятно? Взгляд потерялся в мелькающих образах, скопившись в гнетущую тучу, Руся будто стала совсем крошечной в этом мире, что-то скользкое и удушающее шипело о сраме в её голове и сжимало горло. Сгустки тьмы всё плотнее срастались, цеплялись за волосы тянули к низу. Девушка издала истошный крик, и стало совсем темно. Она не вспомнит, как оказалась лежащей ничком у кривой плачущей берёзицы.