Под покровом густой ночи я тенью пронесся по извилистым мощеным улочкам, нырнул в подворотню, где даже днем царил сумрак, попетлял по трущобам, сбивая следы, и вынырнул в гончарном квартале.
Мои шаги звучали едва слышно, как шорох листьев под легким ветром. Крысы, копошившиеся в куче черепков у дороги, даже не обратили внимания, когда прошел мимо них. Они азартно пищали, деля меж собой полугнилое яблоко. Все как всегда.
Досточтимые горожане спали в отличие от зла в моем лице, которое, согласно поверьям никогда не дремало.
Это, конечно, были россказни. Отдых нужен всем. Ибо как творить чернокнижие, когда глаза слипаются, а во всем теле одна сплошная усталость, избавление от которой – постель.
Так что желание было дно – прийти к себе и как следует наспаться. Потому я направился к домику, главным достоинством которого была невзрачность. Фасад с неяркой, но аккуратной отделкой. Окна небольшие, со ставнями, черепичная крыша… пройдешь мимо такого – и тут же забудешь. Самое то для тех, кто не хочет привлекать к себе внимания.
Именно поэтому я и выбрал его. Вернее, мансарду, которую сдавал полуслепой старик-хозяин. Я арендовал ее на улице Лебеды. Единственное окно выходило на мост Вздохов, названный так потому, что по нему на казнь вели осужденных из тюрьмы, что была неподалеку.
Вход в мое жилище был отдельным, со двора, по ступеням лестницы с полугнилыми перилами. Зато благодаря этому я не беспокоил хозяина своим прибытием, а он меня – глупыми вопросами, на которые получал бы бессмысленные ответы.
Вот я и взлетел по ступеням наверх, зашел в комнату и, заперев дверь на охранные чары рухнул на постель, чтобы задрыхнуть до утра. Я проспал бы и дольше, если бы не настойчивый полупрозрачный вестник, колотивший мне в стекло с упорством дятла. Продрал глаза, открыл окно, и птица тут же влетела внутрь и лопнула мыльным пузырем. А мне под ноги шлепнулась засаленная и сложенная в несколько раз бумажка, которая была внутри нее.
Я выругался и поднял записку. Развернул. Прочитал. Нахмурился. Перечитал. И выругался еще раз. Гораздо длиннее и заковыристее.
«Рви когти, Ллойд. На тебя объявил охоту глава инквизиции. Ночью на погосте поймали говорливую птичку, и та под пытками напела о тебе на смертный приговор», – почерк у приятеля – Секиры – был ужасным, а смысл написанного – и вовсе отвратительным.
Я сжал лист в кулаке, а через пару секунд раскрыл ладонь. На пол посыпался пепел. Таким обычно кликуши рекомендуют посыпать себе голову и после причитать – авось святой Наныл снизойдет на тебя своей благодатью.
Но я на благость вышних полагаться не привык. Мне с темным даром скорее помогут демоны мертвомира. Ну или их представитель на земле – Штропс. Этот пройдоха был стар, как сама столица, и из него сыпался песок так, что никакой гололед не страшен. Но, несмотря на седины, башка у хрыча работала, как хроносы: четко и без сбоев, а вывести он из города мимо стражи мог хоть крылатого, упиравшегося всеми лапами дракона на привязи так, что ни один кирасир бы не заметил.
Так что я решил, не дожидаясь ночи, навестить седого прохвоста, за которым имелся должок. Пусть проведет меня катакомбами за стену.
С такими мыслями я помотал башкой, пытаясь прогнать остатки дремоты. Не помогло. Все еще клонило в сон. Так что пришлось окунуть башку в таз с холодной водой, что стояла еще с вечера рядом с окном. Та оказалась ледяной настолько, что даже мысли скукожились. Зато в голове прояснилось и давить подушку больше не тянуло, и я начал собираться.
Без суеты, но и не мешкая, сложил в две переметные сумы все самое необходимое. Верный ритуальный нож засунул в левое голенище, кинжал – в правое. Вокруг одного запястья обернул ленту с метательными звездами. На втором – ремень с капсулами. Одернул рукава, прикрывая манжетами мои «браслеты».
Нахлобучил шляпу так, чтобы тень от полей скрывала лицо, накинул плащ и вышел вон, притворив дверь. Что-то мне подсказывало, что сюда я больше не вернусь.
Уходить было привычно. Сколько раз я оставлял так за собой все. Сначала – с мастером. Так чернокнижник себя называл. А я, собственно, был его подмастерьем. Хотя чаще – приманкой для нечисти.
Колдун подобрал меня на улице, когда я сбежал из приюта, где сироты выживали скорее не благодаря, а вопреки: скудные пайки, вечно сырые, темные и мерзлые комнатушки, рванина и старое тряпье из пожертвований и работа наравне со взрослыми.
По мнению попечителя, только упорным трудом воспитанники богадельни могли искупить свой главный грех – появление на свет в результате блуда. Ведь почти все тут были подкидышами. А детей, рожденных честными горожанами в законном браке, матери не бросали. Такова была логика главы приюта.
Так что я сызмальства сдирал руки до мяса в щелоке, стирая господские рубашки, и пальцы не раз обжигал об уголья утюга, драил полы, таскал дрова и корзины, надрывая пуп…
Занятий в приюте же почти не было: зачем тратить время на обучение грамоте тех, кто предназначен для черной работы. Хотя мой друг Одо (в то время я еще верил, что бывают друзья) умудрялся воровать из кабинета настоятеля книги и читал их по ночам. Приятель умел читать: его угораздило очутиться в приюте в восемь лет, когда родители погибли от черной гнили. Других родственников у Одо не было. А вот память о матушке, которая когда-то и научила его складывать буквы в слова, – осталась. Именно поэтому друг с таким остервенением и вгрызался в строчки: чтобы не забыть мать и ее науку.
Но это было скорее исключением из правил. Большинство приютских до четырнадцати лет понятия не имели о грамоте. Лишь за два года до выпуска старших обучали основам: чтоб могли читать по слогам, считать до полусотни и ставить вместо крестика подпись. Для прислуги этого было достаточно.
А нас, малышню, только шпыняли. Но сбежал я не из-за этого. Во мне проснулся темный дар, которым я не умел управлять.
Для попечителя же страшнее блуда и двенадцати смертных пороков была лишь темная магия. К слову, он и светлую тоже не жаловал. Одним словом, был исключительно толерантен и чародеев обоих мастей ненавидел одинаково. Узнай глава приюта о моем даре – нашел бы способ, как меня прикончить. На костре ли инквизиции или в застенках – это уж как получится. Но то, что прикончит – я не сомневался. Настоятель был одержим борьбой с магиками. Поговаривают, что когда-то его семья погибла из-за какого-то волшебника, и теперь он был фанатично одержим местью.
Так что я не стал дожидаться вендетты и слинял. Не сказать, что на улице жилось многим лучше. Холода было столько же, драк – даже больше. Но и еды тоже. Благодаря дару, который подчинялся мне все лучше, добыть еду становилось все проще.
А одним снежным утром, аккурат перед изломом зимы, я попался мастеру на глаза. Думаю, маг прошел бы мимо, но заметил, что я, прося подаяния, могу еще и ловко срезать кошельки. Да не ножом, а темной магией. И он подобрал меня.
Вместе мы скитались по городам и весям империи, перенимая опыт и стараясь не сдохнуть. Чернокнижник был уже немолод и знал, что можно, а что нельзя и как можно, когда нельзя. Но все же даже с таким опытом частенько мы едва уносили ноги.
А один раз – не сумели. Попали. Каратели. Из арбалета в спину мастера. Болт прошил сердце сразу и на вылет. Так что никакое заклинание не исцелило бы.
Я тогда утащил мертвое тело на себе. И похоронил… Тогда, помнится, падал первый снег. А сейчас точно так же в воздухе белело. Только от опадавшего цвета вишни, которая торчала из-за низенького забора палисадника, мимо которого я шел. Глаза начали слипаться: от жаркого весеннего солнца разморило, и хотелось прикорнуть.
Я знал, что если хочу выжить, недостаточно лишь быть бодрым, ловким и смелым. Надо еще при этом не зевать! А последнего так хотелось, аж челюсти сводило. Но я держался сам и держал под контролем всю улицу, по которой шагал.
Мои шаги гулко отдавались по брусчатке, впереди маячила вывеска кабака «Гнилой зуб», к которому я и держал путь. Если Штропс сейчас где и был в это время суток – так только тут.
Войдя внутрь, я ощутил, как густой запах дыма и дешевого пойла ударил в нос, как опытный боец – под дых. Да, это был мой бзик – запахи. С учетом того, что я был некромант – то еще извращение. Но я ничего не мог с собой поделать. Всегда принюхивался и различал… Иногда казалось, что я ощущаю даже те ароматы, которых в природе и нет вовсе: опасности, вожделения, страха, скорби…
Здесь вот пахло безнадегой, угаром и неприятностями для случайных гостей.
В полумраке, среди помятых лиц и усталых глаз, я отыскал того, кого искал – Штропса. Я сел напротив него, и он, не отрываясь от своей кружки, бросил на меня взгляд из-под седых кустистых бровей.
– Хех, не ждал я сегодня увидеть тебя здесь. Думал, уже поймали… – его голос был хриплым, словно у ворона.
Я наклонился ближе, и в полумраке глаза старика блеснули, как два угля.
– Мне нужно уйти. И ты знаешь, как я могу это сделать…
Он едко усмехнулся.
– Да ты, должно быть, схватил проклятие безумия, рыжий. Вся стража на ушах стоит – говорят, ищут шпиона. Все ворота перекрыты. У каждого выхода из катакомб – по шпику…
Пот, гниль и смрад! Угораздило же меня попасть в розыск вместе с каким-то шпионом. Стиснул зубы. Ну уж нет! Без пропуска через стену я отсюда не уйду. Надо будет – душу из Штропса выбью и обратно затолкаю, но из столицы выберусь.
– В первый раз, что ли, на твоем веку государственных преступников ищут? – я приподнял бровь, глянув на старикана. – Таких облав было много. А вот должок у тебя передо мной один-единственный, с клятвой на крови… – усмехнувшись, протянул я.
Старик, отхлебывавший свое пойло, услышав это, закашлялся. Он прекрасно понял, о чем речь. И за отказ мне помочь он может заплатить жизнью.
– Лис, это может закончиться плахой… – протянул он.
– А в ту ночь, год назад, когда я тебя на погосте спасал, рискуя шкурой, для меня все могло закончиться гробом. Так что оплата за услугу сходная…
Хрыч уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, когда входная дверь бухнула о стену, и с порога раздался приказ:
– Это имперская стража! Именем Владыки, стоять! Не двигаться!
При этих словах у меня заныли зубы. Твою ж преисподнюю…
Впрочем, не у меня одного оказалась подобная реакция на стражей. Их здесь вообще не жаловали. Да и сами кирасиры, мягко говоря, недолюбливали местных завсегдатаев. Одним словом, ненависть была взаимной. Правда, врут те, кто говорят, что из такой ненависти не может родиться ничего хорошего. Драка так получилась просто отличной!
А началась она с удара деревянной кружки о шлем стражника. Сидевший у входа детина обрушил утварь на голову ставшего рядом служивого. От встречи двух жбанов раздался треск, и служивый упал, оглушенный.
Тут же кирасиры вскинули арбалеты. Кто-то не удержал палец на спусковом крючке, и болт с чавкающим звуком впечатался в стену, прошив при этом бутылку, которую держал в руках какой-то забулдыга. Так что теперь в его пятерне оказалась лишь стеклянная розочка от горловины.
– Это был мой первач! – взревел выпивоха и глянул на дозорных, как бык на красные подштанники.
– Бей их! – раздалось тут же из угла.
– Мочи гадов!
– Дави сволочей!
Крики полетели со всех сторон, но их легко перекрыл властный голос хозяина «Зуба»:
– Резать стражу только за порогом моего заведения!
– А душить, колоть и топить можно тут? – тут же деловито уточнил Штропс, оглядываясь и пригибаясь.
Вовремя. Над седой макушкой как раз просвистела чья-то метательная звезда.
Я тоже не спешил вмешиваться в заварушку. Потому как, во-первых, за участие мне не заплатили, а во-вторых, самых активных бойцов магическими силками вязали обычно первыми. И хотя среди этих кирасир магов не было…
А вот у появившегося спустя пару секунд подкрепления таковой имелся. Об этом ненавязчиво намекнул разрезавший воздух пульсар, врезавшийся в стойку рядом со мной.
– По-моему, наш разговор подошел к концу, – по-светски заметил Штропс, оглядываясь. – И в завершение беседы, в знак нашей дружбы, хочу вернуть тебе должок. Вывести отсюда…
– Из города? – деловито уточнил я.
– Из таверны, – хмыкнул старик.
Я поморщился. Вот пройдоха! Я, вообще-то, не на это рассчитывал. И тут на весь зал раздался бас:
– Р-р-разойдись!
И спустя мгновение в окно на бреющем полете шлемом вперед вылетел кирасир и вынес собой створки. В оголившемся проеме я увидел стражу. Так, значит, перекрыли не только вход… Таверну оцепили, а это значит, что деваться отсюда было особо некуда.
– Идет, – процедил я.
Старик протянул руку, и не успел я по ней ударить, как пришлось увернуться от летевшей в меня скамьи.
Припал к полу, придерживая шляпу, и увидел, как скамья пронеслась вперед и снесла бы того самого мага, но он успел сжечь ее заклинанием на подлете.
На миг все вокруг окрасилось алым. Едва сдержался, чтобы не выставить щит: используй я темный дар, и это сразу бы почувствовал светлый. Палиться было нельзя. А вот палить стражникам по всем – еще как можно. И из арбалетов, и магией.
Последняя как раз и стала причиной того, что какой-то объятый пламенем бородач начал кататься по полу, пытаясь сбить огонь.
Я огляделся в поисках Штропса. Тот шустро, на четвереньках, с поистине тараканьим проворством несся под стол. Вот только едва старик оказался там, как сверху, на столешницу запрыгнул один из стражников, фехтуя клинком и отбиваясь отточенной благородной сталью от кочерги. Ей орудовала бабища необъятных размеров. Причем она так ловко нападала, что чувствовалось: по молодости она была отчаянной пираткой, не иначе.