Когда мама вернулась из Лондона на следующий день-одна, без сопровождения дяди Берти, – она сияла от счастья. Обычно она вела себя сумбурно: клевала носом, курила, как паровоз, поднимала панику, теряла вещи, кричала, устраивала беспорядок везде, где оказывалась, – Корд уже привыкла к такой версии мамы и ничего не имела против. Сейчас же Алтея порхала по дому, словно Мэри Поппинс, подпевая Корд, посылая нежданные воздушные поцелуи миссис Гейдж, мелодично, по-птичьи, смеясь («Как глупая женщина в глупом фильме про любовь», – с отвращением сказал Бен) и этим приводя всех в полное замешательство. Корд понятия не имела, насколько мама нервничает, пока не затрезвонил телефон и та, подпрыгнув на месте, не уронила стакан.
Алтея взяла трубку в спальне и пробыла там целую вечность. Когда она вернулась на крыльцо, щеки ее пылали. Она получила роль.
Услышав это известие, папа подпрыгнул на месте и широко раскинул руки для объятий:
– Дорогая, это просто великолепно!
Детям разрешили не ложиться спать и есть орехи, запивая их тоником, пока родители пили шампанское.
– За маму! – сказал папа, чокаясь со всеми. – Все лондонские актрисы пробовались на роль Изабеллы, но мама обошла их всех. Она будет неподражаема в этой роли. – Его глаза светились. Он салютовал бокалом маме, но та покачала головой. – Дорогая, ты этого заслуживаешь. Это твой час, только твой! – Он перегнулся через перила, расставил руки и прогремел: – В ТО ВРЕМЯ КАК ДРУГИЕ ПРЕСЫЩАЮТ, ОНА ТЕМ БОЛЬШЕ ВОЗБУЖДАЕТ ГОЛОД, ЧЕМ МЕНЬШЕ ЗАСТАВЛЯЕТ ГОЛОДАТЬ!
– Какая прелесть, – прокомментировала Алтея, порядочно отпив из своего бокала, – все красотки будут сражены.
Дети захлопали в ладоши, купаясь в веселье.
Оказалось, что мамина роль была для нее важным шагом вперед. Ей дали главную роль в адаптации «Хартман-Холл», бестселлера, вышедшего прошлым летом, повествующего об аристократической семье корнцев[52] на рубеже веков. Мама играла Леди Изабеллу, темпераментную наследницу, которая хотела, чтобы наследство Хартмана отошло ей. Другого главного героя, дальнего кузена Хартмана, также претендовавшего на наследство, играл австралийский актер Рэй Хэррингтон.
– Вся эта история с наследством на самом деле про права женщин. Но мне все равно придется делать сложные прически и плакать на крепком мужском плече, – объясняла мама папе. – А самое ужасное – придется носить корсеты. Я такая толстая.
– Ты?! Дорогая, да ты такая же стройная, как и в девятнадцать лет, – засмеялся папа.
– Фу, – сказал Бен. Он воспринял новость об успехе Алтеи с наименьшим энтузиазмом из всех них. – Сколько тебе было, когда ты познакомился с мамой?
– Я был намного старше. На целых десять лет. Coup de foudre[53].
Бен помолчал, потом спросил:
– А кто такой этот «ку де фудерер»? Тот, кто любит людей моложе себя?
Мама цокнула языком.
– Право, Бен, и чему вас только учат весь день в школе? Нет, ему было двадцать девять. А coup de foudre это… это когда кто-то пленяет твое сердце… Так ваш папа когда-то пленил мое.
– А ваша мама – мое. – Папа чокнулся с мамой бокалами.
Сидя опершись на папины голени с кучкой жареных орехов, в ночной рубашке, натянутой на колени, Корд смотрела вдаль на обрамлявшие залив утесы Биллз-Пойнт[54], розовеющие в закатном свете. На море стоял штиль, лазурная вода была спокойна, а со стороны деревьев у дороги доносилось ленивое воркование голубей. Корд чувствовала себя умиротворенной и очень счастливой, и ей хотелось загнать это чувство в бутылку и закупорить ее. Ей так нравилось жить здесь, ощущать тепло на руках, твердость загорелых костлявых ног отца, слышать легкий аромат маминых духов «Шанель № 19» и едва уловимое шипение пузырьков в шампанском.
– Когда начнутся съемки, мама?
– В октябре. Придется ненадолго уехать. Сцены внутри дома нужно снимать в Корнуолле. Миссис Берри любезно согласилась нам помочь. – Дети недовольно заныли, а Бен издал подчеркнуто громкий стон отвращения. – К тому же надеяться, что за вами присмотрит папа, не приходится.
– Это почему же? – поинтересовался Бен.
– Он… Ему нужно готовиться к постановке «Макбет», – ответила Алтея, мельком взглянув на мужа.
– Значит, вы просто оставите нас одних, – сказала Корд. – Мы будем заботиться о себе сами, как сироты.
– Не драматизируй, Корд. Миссис Берри будет водить вас в школу и делать вам чай по вечерам.
Глаза Корд загорелись:
– Я могу сама пройти вдоль реки до Ричмонда и сесть на поезд. В следующем году мне исполнится десять!
Алтея наклонилась и взяла ее за подбородок.
– Нет, не можешь.
– А я? – спросил Бен. – Я могу ее отводить. Мне уже десять. Я думал об этом: мне ничего не стоит отвести ее по пути в…
– Нет, Бен. В любом случае ты уедешь в пансион через год, – мягко перебила его мама.
– Но ведь я уже говорил вам раньше, – прошептал Бен. – Я не пойду в ту школу. Прости, но я просто не пойду.
– Послушай сюда, старина, – сказал папа. – Давай не будем об этом сейчас. Тебе обязательно там понравится. Вспомни Дженнингса[55]. Ты же обожаешь книги про него.
– Да, но это все… – тонкий голос Бена дрожал. – Но я думал, что «Волшебное дерево» или… или «Лев, колдунья и платяной шкаф»-все это не… ненастоящее. Выдумка. Я не знал, что в реальной жизни ребенка тоже можно отправить в пансион. И что кто-то вообще может этого захотеть.
– Ох, дорогой, – грустно покачала головой мама.
– В любом случае, – папа повернулся к маме, словно Бен вообще ничего не сказал, – это твой звездный час, дорогая. И это прекрасно.
– Я не поеду! – упрямо повторил Бен, закрыв уши руками. Корд посмотрела на него с отвращением и пихнула в предплечье.
– Тихо, Бен, ш-ш-ш! Ты портишь мамин вечер.
Бен демонстративно пожал плечами, но руки опустил. Мама отодвинула от себя орехи:
– Вот. Мне больше нельзя. Теперь я на строгой диете. Тони, дорогой, унеси их…
И тут Бен закричал так, что все подпрыгнули.
– Что ты творишь? – яростно сказала Корд, повернулась и увидела Мадлен Флэтчер, стоящую на ступеньках крыльца. В угасающем вечернем свете та закрывала собой солнце, отбрасывая длинную тень.
Уайлды посмотрели на нее, и Корд почувствовала, как они инстинктивно теснятся ближе друг к другу.
– Я пришла поблагодарить вас за вчерашнее, мистер Уайлд. – Она посмотрела на Корд. – На самом деле я хотела играть с вами. Я была противной, потому что вы плохо со мной обращались. Но я хочу извиниться за то, что наябедничала, и за то, что посеяла вражду между двумя нашими домами.
– Никакой вражды, дорогая, – засмеялся папа.
– Милая девочка, – сказала мама, улыбаясь ей. Она подошла ближе. – Не хочешь ли остаться на ужин?
– Нет! – запротестовал Бен.
– Да пожалуйста, – ответила Мадлен, поднялась на две ступеньки вверх и сказала Алтее, стесняясь: – Спасибо вам большое.
– Не за что. Лучше сбегай домой и скажи отцу, что останешься.
– Его нет.
– О, – Корд бросила взгляд на маму, та качала головой. – Тони, разве ты с ним не поговорил…
– Да, – пробормотал папа. – Мне казалось, я поговорил. Он что, снова оставил тебя одну? – спросил он Мадлен.
– Можете проверить мой дом, если хотите, – ответила та, склонив голову набок. – Я не вру, я вообще никогда не вру. У него встреча в Бирмингеме по поводу стальных стержней. Он инженер. Он оставил мне сосисок, но я не знаю, как их готовить.
Корд почувствовала, как сердце в ее груди забилось быстрее. Она не жалела Мадлен, даже несмотря на нелепый викторианский белый передник с ажурной вышивкой, на ее голые ноги в туфлях на застежках, на обгрызенные ногти и жидкие волосы, обрамлявшее усталое лицо, словно причудливый капюшон. Нет, она не жалела ее, но поняла, что испытывает перед Мадлен благоговейную дрожь. Насколько одиноко, насколько жутко было девочке, до какой степени отчаяния она дошла, если, наступив на горло собственной гордости, вернулась в дом, где с ней обошлись так грубо?
«Я буду доброй», – подумала Корд, вспоминая отцовские наставления. Смутно понимая, что Мадлен не хотела бы, чтобы ее жалели, она встала и небрежно сказала:
– Хочешь, я покажу тебе, где можно вымыть руки перед чаем? Мы с родителями как раз собирались ужинать.
– Мы уже пили чай, – сказал Бен. – О чем ты вообще говоришь? Мы уже пили чай, и она не может здесь оставаться.
Корд вздохнула. Бен никогда не понимал, что битва окончена и армии сворачивают лагеря и перегруппировываются перед следующим сражением.
– Бен, – сказала мама, снимая кухонное полотенце с ужина, который миссис Гейдж уже накрыла для Тони и Алтеи. – Хватит.
– Ну, я считаю, что ей пора домой. – Бен посмотрел на Корд в поисках одобрения.
– Мадлен – гость в нашем доме! – сказал папа, наконец теряя терпение.
– МНЕ ВСЕ РАВНО! Я тоже здесь живу, а вы со мной вообще не считаетесь, – прокричал Бен.
Папа встал с побелевшим лицом.
– Пошел отсюда, – он указал в сторону французских окон. – Убирайся с глаз моих, неблагодарный маленький трус. Жалуешься по поводу каждой чертовой мелочи. Мы делаем все для тебя. Иди в свою комнату и не выходи до завтрака.
Бен в изумлении посмотрел на папу, Корд и Мадлен замерли в дверном проеме.
– Корд… – начал было он.
– Я сказал, сейчас же в свою комнату, иначе я тебя отшлепаю! – В голосе отца зазвучал металл, которого Корд никогда не слышала раньше.
Она похолодела и покрылась потом. Он же этого не сделает? Это ведь тот же папа, что так громко плакал, когда Бен нашел в гнезде черного дрозда мертвых птенцов, или когда Корд пела Ave verum[56] на школьном концерте? Это ведь он?
– Я… простите, сэр, – мягко сказал Бен. – Я не хотел грубить.
– Нет, хотел. Ты старший ребенок, а ведешь себя, словно младенец. Корд водит тебя везде за собой, как побитую собаку. Убирайся, я не желаю тебя видеть.
Мама стояла в дверях, наблюдая за ними. Она подозвала Бена кивком головы и поцеловала его в макушку.
– Иди, любимый, – прошептала она, крепко его обнимая. – Увидимся утром.
– Ему пора взрослеть! – Корд услышала, как ее отец злобно бросил эти слова Алтее, пока Бен спускался вниз. – Ты его балуешь.
– Я его не балую, – едва слышно сказала мама. – Тони, тебе надо быть мягче с ним, и ты это знаешь. Это не его вина.
После нескольких секунд тишины они услышали, как Бен хлопнул дверью своей спальни.
– Мне нужно позвонить, – сказал папа и стал спускаться по лестнице в спальню.
– Мне на самом деле можно остаться? – спросила Мадлен у Корд за спиной, и от неожиданности та подпрыгнула.
– О да, конечно. Идем со мной.
Мадлен, кажется, сомневалась.
– Я хотела сходить домой и забрать кое-что.
– Что? Одежду мы тебе можем одолжить. Если хочешь. Я думаю, ты выглядишь нормально. Пойдем послушаем мои кассеты, пока мама заканчивает с ужином.
Мадлен пожала плечами.
– Хорошо. Спасибо.
– Не стоит. Хочешь посмотреть на мои постеры AББA? Они внизу, в нашей комнате.
Мадлен отказалась. Она считала, что Бену лучше побыть одному сейчас. Корд согласилась, укоряя себя, что сама об этом не подумала.
– Ты видела их в «Сисайд Спешл»[57] по телевизору на прошлой неделе? – продолжала Корд, прислонившись к дверному косяку и отталкиваясь от него скрещенными за спиной руками. – Они спели «Ватерлоо» и «СОС». На следующей неделе мы тоже устроим шоу, прямо тут, на крыльце, но с другими песнями. Тебе обязательно надо…
Мадлен прервала ее:
– Я вообще-то не знаю песен AББA. У меня есть только транзисторный приемник. С наушником. Я слушаю Джона Пила[58] в школьном общежитии.
– О. – Корд на мгновение задумалась над ее словами. – Тебе бы поговорить с Беном насчет пансиона. Он думает, что там ужасно.
– Так и есть, – сказала Мадлен. – Но все равно лучше, чем с папой. На выходные меня забирает тетя Джулс, и нам совсем не скучно. Мы ходим в зоопарк и гуляем по холмам. Она готовит тосты с корицей. А еще у нее есть огромный кот по имени Стадленд… – Она накручивала прядь волос на палец, но резко оборвала себя и потрясла пальцем перед лицом, как будто ей показалось, что она слишком много рассказала. – Не важно. Вы рады новостям от твоей мамы?
– Каким новостям?
– Большая роль на телевидении, – сказала Мадлен.
– Откуда ты об этом знаешь?
– Я… я подслушала ваш разговор. Я подходила к вашему дому, и ветер дул как раз в нужном направлении.
– О да. Думаю, это замечательно.
– Но никто из вас не выглядел радостным! – сказала Мадс. – Я бы прыгала от радости, если бы моя мама стала телезвездой.
– Она не станет, – сказала Корд пренебрежительно. Она слышала рокот папиного голоса из спальни. – В смысле, она всегда была актрисой, но звезда-это папа, – она показала пальцем вниз. – Он – лучший актер своего поколения. Гай так сказал.
– Кто такой Гай?
– Один из их друзей. Он тоже театральный актер, как папа, – попыталась объяснить Корд. – Мама не любит внимание. Она играет, чтобы уйти от реальности. Папа играет, чтобы его обожала публика. Он просто хочет любви, как собака. Бедная Спам, – вдруг добавила она. – Бедная девочка.
– Спам?
– Собака, которую нашел Бен.
– Я видела его с ней.
– Ее звали Спам. – Корд попыталась сосредоточиться на разговоре, но ее отвлекал отцовский голос, долетающий к ним через деревянные перекрытия. Голос был громким – папа на кого-то кричал.
– Я пытаюсь быть разумным настолько, насколько это возможно! Да как ты смеешь? Нет, это чересчур.
Повисла неловкая тишина. Корд затараторила, как всегда, когда нервничала:
– Ну, мы можем пойти послушать АББА, альбом, который тоже называется АББА. Моя самая любимая их песня – «Я ждала тебя». А еще мне нравится «O да, о да, о да, о да, о да». Пять раз! – выпалила она на одном дыхании. – А Бен их ненавидит. Хочу стать певицей, когда вырасту. Или судьей. А еще поменяю имя на Агнета.
– Не понимаю, зачем тебе называть себя Агнета, если тебе больше нравится голос Анни-Фрид.
– А это ты откуда знаешь?
Мадлен замерла.
– О… Я была на пляже с друзьями, и они услышали, как ты это говоришь.
Корд окончательно решила быть доброй с этой странной девочкой. Она села на пол гостиной и вытащила свою корзину с кассетами.
– Смотри, вот номер «ТВ Таймс» с фотографией Анни-Фрид, она в желтой тунике, это реклама «Сисайд Спешл». Дядя Берти пообещал мне, что, если они будут в «Вершине популярности», он подключит свои связи, и я смогу посмотреть на них вживую. Какая, ты говоришь, у тебя любимая песня AББA?
– Никакая, – ответила Мадлен. Она встряхнула головой, и ее длинные волосы упали ей на плечи и на колени. – Мне нравятся Болан[59], «Флитвуд Мэк»[60], Боуи[61]. Не слышала у AББA ничего, кроме «Ватерлоо».
– Боже. Ладно, давай поставлю тебе их, – сказала Корд, пытаясь не выглядеть шокированной. – Идет?
– Да, давай, – сказала Мадлен, улыбаясь из-за завесы своих волос, и Корд начала перебирать свои записи.
Откуда им было знать, что случится дальше?
Спустя пятнадцать минут папа закончил говорить по телефону и поднялся наверх. Он выглядел каким-то наэлектризованным. Все сели ужинать. Папа извинился, взял маму за руку и назвал гениальной, а потом сказал всем, что она рождена стать суперзвездой. Он разговорил с Мадлен, и та рассказала про свою школу в Бристоле и про то, как играла Митиль в школьной постановке «Синей птицы»[62] и искала птицу счастья. Мадлен выглядела так, словно в нее вдохнули жизнь, и опиралась локтями на стол, пока говорила. Пирог с заварным кремом оказался таким вкусным, что папа сказал:
– Отнесу-ка я кусочек Бену. Не стоило мне быть таким суровым.
– Вы не были суровым. Вы заступились за меня, а он грубил, – неожиданно возразила Мадлен, и мама с Корд переглянулись, улыбнувшись рвению, с которым девочка восхищается папой. Пройдут годы, и благоговение Мадлен перед Тони из-за того, что тот ее переехал, станет любимой темой семейных шуток.
Папа отодвинул свой стул, чтобы отнести Бену тарелку, а мама подлила себе вина.
– За ужином дети моют посуду, – сказала Корд, обращаясь к Мадлен, и начала собирать тарелки.
– Корд, она наша гостья, – сказала мама.
– Нет, – сказала Мадлен. – Я с удовольствием помогу. А потом пойду. Огромное вам спасибо.
– Ты останешься на ночь, – сказала мама, прикуривая сигарету и откидываясь на стуле. – Ты не должна быть одна, Мадс.
– Я всегда одна, и я уже привыкла, – сказала Мадлен.
Вдруг они услышали истошный крик Тони.
– Он пропал! – прокричал он, поднимаясь по лестнице. – Бен пропал, он сбежал!
– Нет, папа, это была шутка, мы больше не хотим убежать, – сказала Корд с улыбкой, но ее лицо застыло, когда отец оттолкнул ее, размахивая запиской и направляясь к жене.
– Нет. Все по-настоящему, – сказал он, и капельки его слюны полетели в темный воздух. – Он собрал вещи… оставил вот это, – записка колыхалась в его дрожащих руках. – Бен… Бен пропал.
Смотря поочередно на измученное лицо папы и застывшее в ужасе лицо мамы с широко открытым ртом, Корд почувствовала ужас, которого раньше никогда не испытывала: ее родители не контролировали ситуацию и понимали ровно столько же, сколько и она.