Странно, но Уайлды так и не смогли прийти к единому мнению о том, как и когда Мадлен Флэтчер появилась в их жизни. Впоследствии, уже поздней осенью, когда Боски и бухта Уорт стали лишь ярким пятном в их памяти, они с упоением вспоминали каждое мгновение лета, хотя поначалу мысли об этом приносили сильную боль. Они были очень эмоциональными детьми, в большей степени, конечно, Корделия, а брат следовал ее примеру. Они не могли говорить друг с другом о Боски без дрожащих губ и мокрых глаз: о том, как голуби лениво ворковали в деревьях, или о том, какая мягкая, почти как шелк, была обивка диванчика, на котором они сидели под окном, или о прохладном, грязно-сером, смешанном с сосновой корой песке за пляжным домиком, или о ежевике, растущей вдоль узкой тропинки, ведущей к морю. Они вспоминали запахи, царившие в доме, и звуки волн, и огромное небо над их головами. Они вспоминали глупые игры, которые выдумывали папа и Корд: «догони оладушек», «волны» и самую их любимую, «цветы и камни», состоявшую в том, чтобы ворваться в заросли полевых цветов за домом с завязанными глазами и за десять секунд собрать столько цветов и камней, сколько сможешь; очки добавлялись за цветовое разнообразие и вычитались, если среди камней оказывались ракушки. Бен всегда побеждал, несмотря на то, что его, взбудораженного победой, часто тошнило, и на то, что он иногда забредал в кусты ежевики, откуда вылезал весь исцарапанный.
В Туикенеме, когда в преддверии зимы стена осеннего дождя накрывала старый дом у реки, дети успокаивали себя, распределяя свои воспоминания о лете по дням или по событиям, постоянно все пересчитывая и сверяясь друг с другом, чтобы память не потускнела. «Мы вместе ходили за мороженым семь раз», «Миссис Гейдж варила нам к чаю яйца четыре раза», «Я выиграл в „цветы и камни“ десять раз подряд», «У нас гостило пятнадцать человек», «Папа приехал на двадцать дней».
Даже Алтея, которая, по ее словам, искренне не любила это место, ясно помнила цвет воздушного змея, который тем летом 1972 года врезался в крыльцо и запутался в бахроме, украшавшей подушку. Она также помнила новую тунику в восточном стиле, купленную у Бибы[16] в 1973-м за неделю до ежегодного изгнания в бухту Уорт, и голос Берти, томно растянувшегося на крыльце и изображавшего голос миссис Гейдж; его пародия была настолько точна, что вскоре Алтея начала икать от смеха. Еще она прекрасно помнила грустную маленькую девочку, жившую по соседству, чье маленькое и ужасно бледное лицо начала замечать тем летом 1975 года каждый вечер, когда садилась с детьми за чай. Точного дня, когда Алтея заметила девочку впервые, она не помнила; быть может, это было даже годом ранее.
Бенедикт и Корнелия знали о бухте Уорт все – цены на конфеты в пляжной лавке, расписание автобуса, отвозившего их в Суонедж[17], что из еды оставила им миссис Гейдж на их первый обед в Боски (салат с курицей, помидоры, хлеб с толстой коркой, вишню и топленые сливки), знали о проблеме с пальцами на ногах миссис Гейдж, и о времени приливов, которое было сведено в таблицу в маленькой синей книжечке, которую они кропотливо изучали каждый раз сразу по прибытии; но, несмотря на это, у них не сложилось единого мнения о том, когда они впервые увидели Мадлен. Корд говорила, что знает Мадс уже довольно долго и что они с ней играли и раньше, но, когда ее спрашивали, когда и где это было, она ничего не могла припомнить.
На самом же деле лето, в которое Мадс появилась в их жизнях, стало летом, когда – как они поняли позднее, оглядываясь на его события, – все начало меняться. В конце концов, первым, кто по-настоящему познакомился с Мадлен, был Тони, и случилось это, когда он ее чуть не убил.
Они всегда уезжали в Боски ранним утром. Если Тони работал, он настаивал, чтобы уже собранные сумки ждали в коридоре до того, как он во второй половине дня отправится в театр, а на закате были погружены в машину; так они прибывали на место уже к завтраку. Все это добавляло драматизма их отбытию. Бен и Корд от возбуждения едва могли уснуть ночью. В пять тридцать утра Тони сажал их прямо в пижамах в машину, где они всю дорогу дремали, лишь изредка просыпаясь от того, что их головы падали им на грудь. Проснувшись, они долго смотрели в окно на высокое синее раннеавгустовское небо, на неподвижные тяжелые деревья с только-только начинавшимися наливаться густо-зелеными листьями, и на ведущую из Лондона дорогу, залитую мягким рассветным золотом; еще не добравшись до места, они уже чувствовали ностальгию. Каждый раз воздух был прохладным, голые ноги Корделии охлаждала кожа автомобильных сидений, и они дрожали, стонали и проваливались назад в сон, но никто уже не спал, когда они проезжали Уэрем[18]. Им оставалось всего несколько миль по извилистой проселочной дороге, ведущей над похожим на мираж меловым курганом, поднимавшимся и опадавшим на пути к побережью (и где, как однажды раздраженный папа сказал им во время чаепития, проходившего в некотором напряжении, жила ведьма, которая обязательно придет за ними, если они не будут есть печень и лук).
Первый, кто видел море, выбирал, чем завтракать. Корд всегда побеждала благодаря своему орлиному зрению. «Вон, вон оно! Отлив!» Из года в год она подмечала каждую изменившуюся деталь. Она была наблюдательной с рождения, как не раз говорила ее тетя Айла.
Мягкое шуршание шин по песчаной подъездной дорожке, затем – скрип поворота старого ключа в хлипком замке, звук детских шагов, взлетающий сначала вверх по лестнице, а потом по изношенному прогибающемуся паркету второго этажа, и звук окон с набухшими от весенних дождей рамами, которые приходилось открывать рывком, прикладывая немало сил, особенно если в доме долго никого не бывало. Прекрасная первая волна аромата соленой воды, доносившегося с моря, далекие крики чаек, звуки волн, раз за разом обрушивающихся на песчаный берег и тут же отползавших назад: все эти ощущения были так дороги им и так знакомы, но каждый год забывались, словно запечатанные в коробке, которую нельзя открывать, пока не наступит август.
– Ну что, устроим перекличку? – спросила Бена Корделия, с грохотом пытаясь отворить дверь на крыльцо, когда оба на секунду прекратили бегать по дому, проверяя все вокруг в поисках малейших перемен. – Нам надо сделать это самим, раз папы нет.
Алтея с охапкой свежего постельного белья, которому следовало вскоре отправиться в сушильный шкаф, наблюдала за ними из коридора.
– Дорогая, не надо так сильно дергать дверь. Попробуй открыть ключом.
– Я пробовала, но он сломан. – Корд яростно дернула за дверной косяк.
– Я сказала «не надо», Корди! Слушайся меня!
– Мамочка, пожалуйста, не будь такой же жутко злой, как в Лондоне. Каникулы только начались! Прошу.
Помоги мне. Скрипнув зубами, Алтея отвернулась к сушильному шкафу. В прошлом году она впервые после рождения сына и дочери вернулась на сцену, сыграв мать двоих детей в дерзкой новой пьесе в театре «Ройал-Корт». По сюжету от нее требовалось немного: всего лишь стоять и смотреть, как ее муж разбрасывает стулья и причитает, до чего же докатился этот мир. Описание роли в пьесе гласило: «Вики, жена Гарри, миловидная, терпеливая, заботливая, типичная молодая мама». (Конечно, как безжалостно подметила ее сестра Айла, пьесу написал «типичный злобный юнец».)
Каждый день Алтея давала себе обещание не кричать на детей и не раздражаться, и каждый же день неизменно нарушала его. К пяти тридцати, когда приходило время ехать в театр, она уже успевала довести кого-нибудь из детей до слез, запретив ему или ей взять печенье, включить телевизор и так далее, и от этого чувствовала себя просто ужасно.
Прибыв в театр, она надевала незамысловатый костюм Вики, нарумянивала щеки и на протяжении двух часов с глуповатой улыбкой смотрела на Гарри, обнимая двоих детей с ангельским поведением, игравших ее потомство, после чего нанятый театром автомобиль отвозил ее домой, и на следующий день все начиналось с начала. Тарелка хлопьев, брошенная в буфет за завтраком, приколотый к двери ее спальни листок с поэмой, озаглавленной «Почему мамы никогда нет рядом?». Сама-то она не была ни терпеливой, ни заботливой, а ее драгоценные дети росли далеко не ангелами. К концу дня она чувствовала, что сходит с ума.
А между тем ей предстоял месяц наедине с ними. Чертов Тони! Это он должен носиться с детьми по дому, воевать с заклинившими дверьми и играть в прятки. Каждый год по прибытии он вставал на крыльцо и проводил перекличку своим звонким голосом, а Корд и Бен радостно бегали подле него. Он должен быть здесь и наслаждаться этими чудесными мгновениями с детьми, которые, как он всегда ей говорил, так жизненно необходимы для семейного счастья, вместо того, чтобы… вместо того, чтобы ввязываться бог знает во что в Лондоне. Она была без ума от детей, но какие же они шумные. Все время задают вопросы. Им не терпится играть с мамой, когда ей хочется сидеть на крыльце и читать Джорджетт Хейер[19]. Или болтать с гостем, кем бы он ни был.
Алтея расправила плечи и открыла дверь шкафа, вдыхая успокаивающие свежие ароматы льна и лаванды. С другой стороны, без Тони она могла пригласить в гости кого ей заблагорассудится. Раз он в Лондоне, она пригласит Берти – он ненавидел Берти. И Саймона тоже. Она кивнула сама себе. В этом году Саймон сможет прийти. Если она постарается, то организует все в лучшем виде. Поспешно сунув белье в сушильный шкаф, она расправила юбку, как делала всегда, чувствуя волнение или растерянность, и повернулась к детям.
– Я не хочу заниматься этим без папы, – продолжала жаловаться Корд.
– Ты справишься, дорогая, – подбодрила она. – Папа бы обрадовался твоей самостоятельности.
– Но ты ведь тоже можешь помочь.
– Ну уж нет… – Алтея пришла в ужас.
Бен прервал их спор, решив помочь сестре своими силами. Он толкнул дверь, и они вышли на деревянное крыльцо, залитое ярким утренним солнцем. Алтея наблюдала за ними, смотрела на торчащую во все стороны копну золотых волос Бена, на его полосатую махровую футболку, покрывающую маленькие угловатые плечи, на крошечную родинку чуть ниже затылка. Он крепко держал младшую сестру за руку, хотя это она, как всегда, вела его; она повернулась к матери с полуулыбкой, и ее напоминающее сердечко лицо озарилось светом, окруженное ореолом похожих на черную паутину взлохмаченных темных волос, через которые пробивается солнечный свет.
– Пойдем, мам, – сказала она.
Прохладный бриз и звуки залива успокоили и смягчили Алтею, взвинченную после долгой поездки. Без него здесь тоже будет хорошо. К черту его. Она сглотнула.
Корделия положила обе руки на грудь и заревела:
– ЗДОРОВО, ДУХ! КУДА НАПРАВИЛ ПУТЬ?[20]
Она слегка подтолкнула Бена локтем, который нерешительно продолжил:
– Ликуй, Инж… Инж…
– Анжерский, – перебила его Корд. – Анжер – это такое место во Франции, Бен. ЛИКУЙ, АНЖЕР, И КОЛОКОЛЬНЫМ ЗВОНОМ ПРИВЕТСТВУЙ КОРОЛЯ! – выкрикнула она, и Бен отскочил в сторону, глядя на сестру со смесью гнева и покорности. – Что еще говорит папа в начале каникул?
– Вот они сами. Любуйся… – начал было Бен, но Корд снова его перебила:
– ВОТ ОНИ САМИ. ЛЮБУЙСЯ…
– Корделия, это чересчур громко!
– ВОТ ОНИ САМИ. ЛЮБУЙСЯ – ТРИУМВИР, – снова начала Корделия, напрочь игнорируя замечание Алтеи, и ее голос зазвенел по всей бухте, и Бен тут же присоединился к ней. – ОДИН ИЗ ТРЕХ СТОЛПОВ ВСЕЛЕННОЙ, В ДУРАЧКАХ У ПЛЮХИ[21].
Они удовлетворенно переглянулись.
– Все правильно? – спросила Корд у матери.
– Великолепно. Только правильно будет «у шлюхи», а не «у плюхи».
– А что значит «шлюха»?
– Спросишь у папы. А теперь идите-ка с братом на кухню, хватит шуметь. Корделия, можешь… – Она заметила, что ее дочь, моргая, мрачно всматривается куда-то. – Корд, прости. В чем дело?
Корд показала на стену:
– Смотри, фотография лодок пропала. Что это за портрет? Кто это? Кто все поменял?
Алтея, вываливающая на кухонный стол продукты из коробки, остановилась.
– Даже не знаю. О, наверное, это папина тетя. Та, кому принадлежит дом.
– Где фотография лодок? – требовательно спросила Корд.
– Я не знаю. Может быть, папа перевесил ее, когда был здесь в мае.
– Ненавижу перемены! – яростно сказала Корделия. – Он не должен был приезжать сюда без нас.
– Да, – сказал Бен. – Это нечестно.
– Так, вы двое, живо мойте руки и садитесь завтракать. Бен, ты увидел море первым, так что выбирай: омлет или яичница?
– Омлет, пожалуйста. Но ведь омлет всегда делает папа, а кто же его приготовит сейчас?
– Думаю, что я справлюсь с омлетом, Бенедикт.
– Не называй меня Бенедиктом, ненавижу это имя. И прости, мама, но нет, ты не справишься. Ты вообще не умеешь готовить.
Она почувствовала неприятный укол.
– Это не так!
– Папа тоже не умеет, – пришла на помощь Корд. – Ах, как же я по нему скучаю, – добавила она, задумчиво поглаживая обеденный стол. – Вот бы он поехал с нами!
– Я понимаю, но давайте все же постараемся получить немного удовольствия, хотя папы и нет рядом, – спокойно ответила Алтея.
Она покосилась на синие бакелитовые часы на стене, задумавшись о том, когда зазвонит телефон, и зазвонит ли он вообще.
– Это будет непросто, – вздохнул Бен. – А тетя Айла вообще приедет?
Дети очень любили сестру Алтеи, живую и веселую школьную директрису, шотландку по происхождению. Они гостили у нее в Керкубри, в белом георгианском доме, где сестры выросли. Айла прекрасно поработала над домом, превратив студию их отца, художника, находившуюся в самой глубине запущенного сада, в небольшой театр; совсем рядом протекала река Ди, где буксиры и рыболовные суда скользили по мутной, но все же сверкающей воде, в сторону залива Солуэй-Ферт.
– Нет, у тети Айлы дела в школе.
– О-о-о, ужасно! – преувеличенно горестно застонали дети.
Алтея промолчала.
– Возможно, кто-то другой заглянет в гости. Например, старый мамин и папин друг Саймон. Помните Саймона? – осторожно добавила она.
– Нет, – сказал Бен.
– Когда-то давно они с папой жили вместе. Он был блондином; папа как-то раз подстриг его на крыльце, и до конца лета его золотые волосы виднелись сквозь половицы, – сказала Корд безо всякого выражения в голосе. – Он подарил тебе шарф, мамочка. И всегда помогал тебе мыть посуду.
– Да, именно он. Может быть, он заглянет к нам. И еще дядя Берти.
– Ура! – сказала Корд. – Но я все равно расстроена из-за тети Айлы. Я хотела показать ей мою новую книгу.
– Она бы научила меня рыбачить, – сказал Бен. – Раз папы не будет. Она здорово ловит мелких рыбешек.
– Это и я могу, – сказала Алтея. – Раньше я постоянно ловила рыбу.
– Нет, это не то, тетя Айла знает, как рыбачить по всем правилам. У нее в саду течет настоящая река.
– Ну и ну! Я ведь тоже выросла в том доме, – сказала Алтея с раздражением. – И я умею рыбачить. На самом деле, – горячо добавила она, – я ловлю и рыбу, и крабов гораздо лучше ее. Тетя Айла только и делала, что играла в куклы.
Дети уставились на нее с вежливым недоверием; Бен почесал нос.
– Вот как. А я думал, что все, чем ты занималась, была симпатичной, мама, – сказал он.
Алтея на мгновение закрыла глаза, а затем вздрогнула от того, что Корд неожиданно обняла ее за талию.
– В некоторых вещах тебе нет равных, – серьезно сказала она. – Я уверена, что мы отлично проведем каникулы и без папы с тетей Айлой.
– Спасибо, дружок. – Алтея крепко обняла ее, но спустя мгновение сказала: – Теперь повторяю в последний раз: идите мыть руки. И переоденьтесь, пожалуйста, в шорты, если собираетесь после еды на пляж. Ну, идите, иначе ничего не приготовлю.
Тони, в противоположность Алтее, любил зрителей, и это было главным отличием между ними с актерской точки зрения. Он смотрел на них, через них, мимо них, пытаясь установить с ними контакт и увлечь их за собой. Дома, в Лондоне, он знал по именам всех лодочных рулевых, он помнил каждого таксиста, каждого старьевщика, каждый из которых был готов отклониться от своего маршрута и сделать крюк лишь для того, чтобы увидеть его; он запрыгивал в автобусы и радушно говорил с кондукторами и пассажирами, не знавшими, кто он такой. Здесь же, в своем любимом Боски, он вообще чувствовал себя как рыба в воде: приветствовал старых друзей, щекотал детей под подбородком, торопливо взбегал по ступеням пляжных домиков, чтобы помочь женщинам спуститься с плетеными корзинами для пикника, перебрасывался шуточками со стариками, сидящими на скамейке возле паба, – словом, полностью владел сердцами местных жителей, и каждый из них обожал его в ответ. Тони трудно было не обожать.
– Какая жалость, что мистер Уайлд не смог приехать, – посетовала миссис Гейдж, накрывая на стол.
– Да, это печально, – ответила Алтея, после чего громко позвала детей: – Омлет почти готов! Поднимайтесь и поешьте, пожалуйста. – Она повернулась к миссис Гейдж. – Постановка имела огромный успех, и театр увеличил число спектаклей.
– Постановка?
– «Антоний и Клеопатра».
– О-о. – Миссис Гейдж, казалось, не впечатлилась. – Я читала ее в школе много лет назад. То ли дело рождественская пьеса, что мы смотрели недавно! Чудо что за вещица – непременно расскажу Тони. «Никакого секса, пожалуйста, мы британцы»[22] – про жену, которая по ошибке заказала непристойных журналов, и они начали…
Алтея прервала ее:
– Не могли бы вы привести детей, миссис Гейдж?
– О, конечно! Что же до Клеопатры – та еще дамочка была, если вы спросите меня, – пробормотала миссис Гейдж, медленно направляясь к двери. – Расскажу ему, когда он приедет…
Алтея кивнула. Она встала и посмотрела в зеркало, а затем, не удостоив внимания свой портрет, оглянулась за спину – туда, где недавно повесили изображение тетушки Дины. Она смотрела на лицо пожилой женщины, улыбавшейся и полной энергии, на ее длинный заостренный нос; в ее образе было что-то смутно знакомое, но она не смогла бы сказать, что именно.
– И какая муха его укусила? В последний год или около того он сам на себя не похож, – тихо сказала она. – Не знаешь, что с ним случилось? Вот бы ты могла мне ответить…
Послышался нарастающий топот детских ног по ступеням, дети вбежали в кухню и устроились на своих местах за столом. Алтея улыбнулась и налила им по стакану молока, затем присела сама и расстелила салфетку поверх платья.
– Вот, пожалуйста: омлет, бекон и тосты.
Бен бросил взгляд на младшую сестру.
– Спасибо, мамочка… – начал было он.
– Мама, – перебила его Корд. – Мы хотим кое-что тебе сообщить.
Бен затолкал в рот кусок хлеба.
– Продолжай, – сказала Алтея умолкнувшей на полуслове Корделии.
– Мы меняем имена. Да, Бен? – Корд посмотрела на брата, ища одобрения. – Нам больше не нравятся наши. Глупо носить имена шекспировских героев[23].
– В школе меня называют Дикки, и меня это бесит.
– А меня – лаймовым кордиалом[24]!
Алтея не ответила, но кивнула.
Приободренная этим жестом, Корд продолжила:
– Так что скажи, пожалуйста, всем, что… барабанная дробь, – Бен легонько постучал по столу, – что нас теперь зовут Флэш Гордон[25] и Агнета[26].
Алтея, сама того не желая, разразилась смехом.
– Нет, я не стану этого делать, – сказала она, и дети посмотрели на нее оскорбленно.
– Ну что ж, – торжественно произнесла Корд. – По возвращении из Боски мы пойдем в управу и заполним заявления на смену имени. Все будет по закону, и ты не сможешь сказать «нет».
– О, еще как смогу.
Бен схватился за руку сестры.
– Корди, ты же говорила, что она… – прошипел он, но Корд отдернула руку.
– Я не собираюсь называть вас Флэш Гордон и Агнета. Обсуждение закрыто, – сказала Алтея. – У вас уже есть нормальные имена. И вполне благозвучные.
– Но они нам не нравятся, мамочка, – сказал Бен слишком громко, что служило верным признаком того, что он расстроен. – И мы не маленькие дети. Ты не можешь нам запретить.
– Еще как могу, дорогой. А теперь принимайтесь за еду.
– Ненавижу тебя! – внезапно сказала Корд.
Алтея вспыхнула и сверкнула глазами в ответ на слова дочери.
– Да как ты смеешь! – Ее терпение лопнуло. – Никогда не говори так!
– Это не грубость, это правда. А ты… Ой!
Она издала короткий, но пронзительный крик.
– Что? – резко спросила Алтея, повернув голову.
Корд подпрыгнула.
– Что это такое? Привидение?
Бен крепко вцепился в руку матери. Со стороны крыльца раздалось эхо шагов, спускавшихся к пляжу.
Алтея встала.
– Кто это был, вы видели?
Корд покраснела.
– Это был призрак с серебряными волосами. Он смотрел на нас. – Она указала в одно из окон дрожащим пальцем с обкусанными ногтями. – Это Вирджиния, ведьма вроде той, что я видела в тот раз в траве. Вирджиния Крипер[27]. Она вернулась, чтобы убить нас и тоже сделать призраками.
– Успокойся, дорогая, это не она. Это маленькая девочка, а никакая не ведьма. Я видела, как она убегает. Она не собирается тебя убивать.
– Я бы расстроился, если бы ты умерла, – сказал Бен. – И Корд тоже. – Он взял за руку Алтею, и она крепко сжала ее в ответ.
– Ты хочешь сказать – Агнета?
Они оба слегка улыбнулись.
– Конечно, именно так.
Она встала и поцеловала детей в лоб.
– Папа приедет, ведь правда? – спросила Корд еле слышно.
Алтея горячо поцеловала дочь в макушку, так, чтобы не встретиться с ней взглядом.
– Конечно, милая, конечно, он приедет. Где-то через пару недель. А пока его нет, мы с вами чудесно проведем время, я обещаю.