Фролих вышла на улицу и добралась до «субурбана». Бросила папки на пассажирское сиденье. Завела двигатель, поставила ногу на тормоз. Достала из сумки телефон. Цифру за цифрой набрала домашний номер Стайвесанта, но на кнопке вызова палец замер. Номер отображался на маленьком зеленом экране, телефон терпеливо ждал. Она смотрела вперед через лобовое стекло; в душе шла борьба. Потом опустила взгляд на экран. Снова посмотрела на улицу. Палец все еще лежал на кнопке вызова. Фролих закрыла крышку мобильника и положила его поверх папок. Перевела рычаг коробки передач, выжала сцепление, и, взвизгнув всеми четырьмя шинами, машина рванула с обочины. Свернув налево, потом направо, Фролих направилась в свой офис.
Официант вернулся за подносом, на котором принес кофе, и ушел. Ричер снял куртку и повесил ее в шкаф. Вытащил футболку из-за пояса джинсов.
– Ты голосовал на выборах? – спросила его Нигли.
– У меня в паспорте нет регистрации, – покачал он головой. – А ты?
– Конечно, – сказала она. – Я всегда хожу голосовать.
– Голосовала за Армстронга?
– За вице-президента никто не голосует. Разве что родственники, да и то вряд ли.
– Но за партию голосовала?
– Да, – кивнула она. – А ты бы стал?
– Наверное, да, – ответил он. – Когда-нибудь раньше про Армстронга слышала?
– В общем-то, нет, – ответила она. – То есть политикой я, конечно, интересуюсь, но всю сотню сенаторов перечислить по именам вряд ли смогу.
– А сама стала бы баллотироваться?
– Ни за что. Ты же знаешь, Ричер, я не люблю выделяться. Всегда была сержантом, им в душе и останусь. Офицером стать никогда не хотела.
– А потенциал ведь был.
– Может, и был. – Она пожала плечами и улыбнулась. – Да вот только желания не было. И знаешь что? У сержантов и без того хватает власти. Больше, чем вы, ребята, себе представляете.
– Но-но, я-то все прекрасно представляю, – сказал он. – Уж поверь.
– Послушай, Фролих уже не вернется. Сидим здесь, языками чешем, теряем время… сколько я уже пропустила рейсов домой, а ее все нет.
– Вернется, вот увидишь.
Фролих поставила машину в гараж и пошла наверх. Президентская охрана работала круглосуточно и без выходных, но по воскресеньям атмосфера все равно царила другая. Люди одевались не так, как обычно, телефонные звонки раздавались реже – словом, было тише. Кое-кто вообще весь день проводил дома. Например, Стайвесант. Фролих закрыла дверь своего кабинета, села за письменный стол и выдвинула ящик. Достала то, что ей требовалось, и сунула в большой коричневый конверт. Потом открыла папку с расходами Ричера, переписала цифру в нижней строке отчета в свой желтый блокнот и включила шредер. Листок за листом отправила туда все содержимое папки. За ней последовал и отчет, и фотографии. Затем и сами папки. Фролих перемешала длинные, скрутившиеся спиралями полоски в корзине для отходов, пока они совершенно не перепутались. Выключила шредер, взяла конверт и направилась обратно в гараж.
Ричер увидел ее машину из окна гостиничного номера. Она заехала за угол и затормозила. Никакого движения на этой улице не было вообще. Вашингтон, ноябрьское воскресенье, вечер. Туристы разбрелись по отелям, принимают душ, готовятся к ужину. Местные сидят дома, читают газеты, смотрят по телевизору футбол, оплачивают счета, занимаются повседневными делами… В воздухе уже сгущался вечерний туман. Зажигались уличные фонари. Черный «субурбан» с включенными фарами описал широкий полукруг через обе полосы и остановился в зоне, отведенной для поджидающих такси пассажиров.
– Она вернулась, – объявил Ричер.
– Мы же ничем не можем ей помочь. – Нигли подошла к нему и тоже выглянула из окна.
– А если она не нуждается в помощи?
– Тогда зачем вернулась?
– Не знаю, – ответил он. – Появилось альтернативное мнение? Или хочет в чем-то утвердиться? А может, ей просто нужно поговорить. Сама знаешь, рассказать о проблеме – значит наполовину ее решить.
– А почему именно с нами?
– Потому что мы ее на работу не нанимали и уволить не сможем. И мы ей не конкуренты, на ее место не метим. Ты же знаешь, как все устроено в этих конторах.
– А можно ли ей с нами разговаривать?
– А разве ты сама никогда не разговаривала с теми, с кем не очень-то следовало?
– Бывало, – скорчила гримасу Нигли. – Например, с тобой.
– А я с тобой, что еще хуже, потому что у тебя не было офицерского звания.
– Зато был потенциал.
– Это точно, – сказал он и снова посмотрел вниз. – Сейчас Фролих просто сидит в машине.
– Кому-то звонит.
Телефон в номере затрещал.
– Похоже, нам, – сказал Ричер. – Мы все еще здесь, – произнес он, сняв трубку. Затем секунду молчал, слушая. – Хорошо, – наконец проговорил он и положил трубку.
– Поднимается? – спросила Нигли.
Он кивнул и вернулся к окну, чтобы посмотреть, как Фролих выходит из машины. В руке она держала какой-то конверт. Пересекла тротуар и скрылась из виду. Через две минуты они услышали, как где-то далеко звякнул прибывший к ним на этаж лифт. Через двадцать секунд раздался стук в дверь. Ричер открыл, Фролих вошла и остановилась посреди комнаты. Посмотрела на Нигли, потом на Ричера.
– Можно минутку поговорить с вами наедине? – спросила она Ричера.
– Нет нужды, – ответил он. – Мой ответ «да».
– Но ведь вы даже не знаете, в чем вопрос.
– Вы мне доверяете, потому что доверяли Джо, а Джо доверял мне, так что цепочка замкнулась. Вы, наверное, хотите знать, доверяю ли я Нигли, чтобы можно было бы замкнуть и эту цепочку. Отвечаю: да, я ей абсолютно доверяю, поэтому вы можете тоже.
– Хорошо, – сказала Фролих. – Пожалуй, суть вопроса вы уловили.
– Тогда снимайте пальто и чувствуйте себя как дома. Хотите еще кофе?
Фролих скинула пальто и бросила его на кровать. Подошла к столу и положила конверт.
– Да, – произнесла она, – еще кофе было бы неплохо.
Ричер набрал номер доставки еды и попросил принести большой кофейник, три чашки, три блюдца и больше ничего.
– Я рассказала вам далеко не все, – начала Фролих.
– Я догадался, – отозвался Ричер.
Фролих виновато кивнула и взяла конверт. Открыла и достала файлик для бумаг. В нем что-то лежало.
– Здесь копия кое-какого документа, который пришел к нам по почте, – сказала она.
Фролих положила папку на стол, и Ричер с Нигли придвинули стулья поближе. Обычный файлик, продается в каждом канцелярском. Внутри цветная фотография: лист белой бумаги, примерно восемь на десять дюймов. Находится на какой-то деревянной поверхности; рядом, чтобы представлять размеры, положена деревянная офисная линейка. На вид обыкновенная бумага стандартного формата. Где-то на дюйм повыше середины листа расположена строчка: «Ты умрешь». Буквы, явно набранные на компьютере, были четкими, жирными.
Какое-то время все молчали.
– Когда прислали? – спросил наконец Ричер.
– В понедельник, сразу после выборов, – ответила Фролих. – Заказным письмом с доставкой.
– Адресовано Армстронгу?
– На адрес сената, – кивнула Фролих. – Но он письма еще не видел. Всю почту, адресованную лицам, находящимся под защитой Конституции, мы вскрываем. Передаем им только то, что целесообразно. Данное письмо передавать адресату мы посчитали нецелесообразным. Что думаете?
– Две вещи. Во-первых, так оно и есть. Это просто констатация факта.
– Нет, если я смогу помочь этого избежать.
– У вас что, есть эликсир бессмертия? Все умрут, Фролих. И мы с вами тоже. Может, и дотянем до ста лет, но вечно жить не будем. Так что, повторяю, чисто формально это констатация факта. Точное предсказание будущего в той же мере, что и угроза.
– Возникает вопрос, – сказала Нигли. – Умен ли отправитель настолько, чтобы так сформулировать послание намеренно?
– С какой целью?
– Избежать судебного преследования, если вы его накроете. Или ее, если это женщина. Ведь этот человек всегда сможет сказать: «Послушайте, при чем тут угроза, это была просто констатация факта». Можно ли на основании экспертизы сделать какие-либо выводы об интеллекте отправителя?
Фролих посмотрела на нее с удивлением. Даже с некоторой долей уважения.
– Мы к этому еще вернемся, – сказала она. – И мы уверены, что писал именно мужчина.
– Почему?
– Мы к этому еще вернемся, – повторила Фролих.
– Но почему послание вас так обеспокоило? – спросил Ричер. – Вот вторая вещь, о которой я подумал. Ведь такие люди, как Армстронг, наверняка получают угрозы по почте мешками.
– Да, обычно по несколько тысяч в год, – кивнула Фролих. – Но большая часть направлена против президента. А вот угроза конкретно вице-президенту – это что-то новенькое. И чаще всего такие послания написаны на каких-то клочках бумаги, нацарапаны карандашом, ужасным почерком и со множеством зачеркиваний и ошибок. В общем, они так или иначе ущербны. А это письмо нет. И это его выделило с самого начала. Мы его внимательно изучили.
– Откуда было отправлено?
– Из Лас-Вегаса, – ответила Фролих. – Но это нам ничего не дает. В Лас-Вегасе всегда полно путешествующих по стране американцев.
– Вы уверены, что это послал американец?
– Почти на сто процентов. От иностранцев письменных угроз мы еще ни разу не получали.
– А вы не думаете, что это житель Вегаса?
– Весьма маловероятно. Мы считаем, что отправитель нарочно приехал туда, чтобы послать письмо.
– Почему так считаете? – спросила Нигли.
– Об этом говорят данные экспертизы, – ответила Фролих. – Они весьма примечательны. Согласно им, отправитель – человек очень осмотрительный.
– А подробнее?
– Ведь вы были специалистом военной полиции?
– Нигли была специалистом сворачивать людям шеи, – ответил Ричер. – Но, полагаю, проявляла разумный интерес и к другим вещам.
– Не слушайте Ричера, он шутит, – сказала Нигли. – Я полгода стажировалась в лабораториях ФБР.
– В ФБР этот листок мы и отправили, – кивнула Фролих. – У них оборудование получше нашего.
В дверь постучали. Ричер заглянул в глазок: человек из службы обслуживания номеров принес кофе. Ричер открыл дверь и взял у него поднос. Большой кофейник, три перевернутые чашки, три блюдца и одна розовая роза в тонкой фарфоровой вазе; ни молока, ни сахара, ни ложек. Он отнес поднос к столу, и Фролих отодвинула фотографию, чтобы освободить место. Нигли перевернула чашки и разлила кофе.
– Так что обнаружили в ФБР? – спросила она.
– На конверте никаких следов отправителя, – сказала Фролих. – Стандартный коричневый, клапан заклеен, скреплен металлической «бабочкой». Адрес распечатан на самоклеящейся этикетке, предположительно с того же компьютера, где набирали сообщение. Послание было вложено в развернутом виде. Клей на клапане смочили водой из-под крана. Ни слюны, ни других источников ДНК. На «бабочке» отпечатков пальцев нет. На самом конверте пять вариантов отпечатков. Три из них оставлены почтовыми работниками. Образцы их отпечатков, как и у всех государственных служащих, хранятся в особом файле – таково условие при приеме на работу. Четвертый вариант оставлен почтовым работником сената, который и передал конверт нам. А пятый – нашим агентом, который его вскрывал.
– Значит, о конверте забудьте, – кивнула Нигли. – Разве что только использование водопроводной воды было довольно остроумно. Этот человек достаточно начитан, идет в ногу со временем.
– А что насчет самого письма? – спросил Ричер.
– Тут все очень странно. – Фролих развернула фотографию к свету. – Лаборатория ФБР утверждает, что бумага произведена компанией «Джорджия-Пасифик» – высокой плотности, мелованная, глянцевая, бескислотная, стандартного формата восемь с половиной на одиннадцать дюймов. На рынке офисных товаров «Джорджия-Пасифик» – третий по величине поставщик. Продают сотни тонн в неделю. Поэтому отследить один листок совершенно невозможно. Но стоит она на доллар или даже два за пачку дороже, чем обычная бумага, – это может для нас что-то значить. А может и нет.
– А на чем напечатано?
– На лазерном принтере «Хьюлетт-Паккард». Это определяется по химическому составу тонера. Не могу сказать, какая модель, потому что все их черно-белые лазеры используют один и тот же базовый тонерный порошок. Шрифт – «Таймс нью роман» из пакета «Майкрософт уоркс 4.5» для «Виндоуз 95», кегль четырнадцатый, жирный.
– Можно свести все к какой-то одной компьютерной программе?
– В ФБР есть человек, который на этом специализируется, – кивнула Фролих. – В разных текстовых процессорах существуют тонкие различия между шрифтами. Программисты меняют кернинг, то есть расстояние не между словами, а между отдельными буквами. Если смотреть на текст достаточно долго, это видно. Потом можно такое расстояние измерить и определить программу. Но для нас толку от этого все равно мало. Компьютеров с установленным пакетом «Уоркс 4.5» тьма-тьмущая.
– И никаких отпечатков пальцев, я полагаю? – поинтересовалась Нигли.
– Вот здесь мы переходим к странному, – ответила Фролих.
Она сдвинула на дюйм кофейный поднос и положила рядом фотографию. Указала на верхний край:
– Вот здесь, на самом краю, обнаружены микроскопические следы талькового порошка.
Потом она указала на дюйм ниже:
– А здесь у нас два совершенно явных пятна талька, одно на тыльной стороне, другое на лицевой.
– Латексные перчатки, – определила Нигли.
– Именно, – подтвердила Фролих. – Одноразовые латексные перчатки, какими пользуются стоматологи или другие врачи. Продаются по пятьдесят или сто пар в коробке. Внутри перчаток тальк, чтобы легче было надевать. Но и в коробке всегда остается его небольшое количество, поэтому он попадает на внешнюю сторону перчатки тоже. Порошок на верхнем крае листа запекся, а вот пятна чуть ниже – нет.
– Понятно, – сказала Нигли. – Значит, человек надевает перчатки, открывает новую пачку бумаги, разворачивает ее веером, чтобы она не заминалась в принтере, и тальк попадает на верхний край листов; потом он загружает лист в принтер, распечатывает сообщение, и при этом тальк запекается.
– Потому что лазерный принтер при работе нагревается, – подхватила Фролих. – Тонерный порошок электростатическим зарядом притягивается к бумаге в форме нужных букв, а затем нагреватель запекает его в нужном месте. Думаю, где-то около двухсот градусов в течение малой доли секунды.
Нигли склонилась поближе:
– Затем большим и указательным пальцем он вынимает лист из выходного лотка – пятна с лицевой и тыльной стороны листа ближе к верху не запеклись, поскольку термической обработке не подвергались. И знаете что? Этот принтер стоит не в офисе, а у кого-то дома.
– Почему?
– Следы от пальцев спереди и сзади означают, что бумага выходит из принтера вертикально. Как из тостера. Если бы бумага выходила горизонтально, характер следов был бы другим. С лицевой стороны осталось бы размазанное пятно. На тыльной же стороне след был бы не столь отчетлив. Единственные лазерные принтеры «Хьюлетт-Паккард», которые подают бумагу вертикально, небольшие. Для домашнего использования. У меня самой такой принтер. Работает медленно, для печати больших объемов использовать нельзя. И картриджа хватает всего на две тысячи пятьсот страниц. Сугубо для непрофессионалов. Выходит, этот человек распечатал послание у себя дома.
– Думаю, это вполне логично, – кивнула Фролих. – Было бы несколько странно надевать латексные перчатки в офисе на виду у коллег.
Нигли улыбнулась, радуясь продвижению.
– Ну хорошо, представим, что он у себя в берлоге, достает сообщение из принтера, сразу кладет его в конверт и заклеивает, смочив нужное место водой из-под крана. Перчатки все это время на нем – вот почему нет ни одного отпечатка.
Выражение лица Фролих изменилось.
– Нет-нет, вот теперь мы переходим к самому странному, – произнесла она, указывая на фотографию.
Фролих провела ногтем по бумаге на дюйм ниже и немного правее центра напечатанного сообщения.
– Если бы это было обычное письмо, например, что бы мы здесь увидели?
– Подпись, – ответил Ричер.
– Правильно, – согласилась Фролих, не отрывая ногтя от листа. – А у нас здесь сейчас отпечаток большого пальца. Крупный и четкий – однозначно, именно большого пальца. Поставленный явно нарочно. Жирный, как не знаю что, строго вертикальный и совершенно четкий. Явно не женский: слишком большой. Этот человек подписался отпечатком.
Ричер извлек фотографию из-под пальца Фролих и стал внимательно ее разглядывать.
– Вы, конечно, пробиваете отпечаток по всем базам? – предположила Нигли.
– Они ничего не найдут, – отозвался Ричер. – Этот человек абсолютно уверен, что в базах данных его отпечатков нет.
– Да, пока ничего не нашли, – подтвердила Фролих.
– Действительно, очень странно, – сказал Ричер. – Подписывает записку отпечатком большого пальца, причем явно с удовольствием, зная, что в базах на него ничего нет, но делает все возможное, чтобы больше никаких отпечатков не оставить ни на письме, ни на конверте. Почему?
– Произвести впечатление? – предположила Нигли. – Создать интригу? Или он просто аккуратный?
– Но теперь понятно, зачем такая дорогая бумага, – сказал Ричер. – Глянцевое покрытие хорошо держит отпечаток. Дешевая бумага слишком пориста.
– А что использовали в лаборатории? – спросила Нигли. – Окуривание парами йода? Нингидрин?
– Нет, рентгеноскоп, – покачала головой Фролих. – На экране все было прекрасно видно.
Ричер какое-то время молчал, разглядывал фотографию. За окном уже опустилась полная темнота. Влажная темнота большого города, прорезанная лучами фонарей.
– Что-то еще? – обратился он к Фролих. – Что вас так беспокоит?
– А нужно ли что-то еще? – задала вопрос Нигли.
Ричер кивнул. «Ты же знаешь, как все устроено в этих конторах», – говорил он ей совсем недавно.
– Должно быть что-то еще, – настаивал он. – То есть, конечно, это уже пугает, поломать голову надо серьезно, столько загадок, но ведь Фролих почти в панике.
Фролих вздохнула, взяла конверт и достала из него еще один предмет. Почти такой же, как и первый. Файлик, а внутри цветная фотография восемь на десять. Опять снимок белого листа, но на нем напечатано уже четыре слова: «Избранный вицепрезидент Армстронг умрет». Бумага лежит уже на другой поверхности, а рядом с ней другая линейка. Поверхность покрывает ламинат серого цвета, а линейка из прозрачного пластика.
– Оба листа практически идентичны, – сказала Фролих. – Стиль тот же самый и вместо подписи – тот же отпечаток большого пальца.
– И что?
– Эта бумага попала на стол моего босса, – сказала Фролих. – Ее обнаружили утром. Конверта или еще чего-нибудь не было. Как она там оказалась, одному богу известно.
Ричер встал и подошел к окну. Нащупал шнур и задернул шторы. Без всякой причины. Просто ему показалось, что так будет правильно.
– Когда появилось второе послание? – спросил он.
– Через три дня после того, как пришло по почте первое, – ответила Фролих.
– Предназначено, скорее, уже для вас, – заметила Нигли. – А не для самого Армстронга. Но с какой целью? Чтобы убедить вас серьезно отнестись к первому посланию?
– Мы и так отнеслись к нему серьезно, – возразила Фролих.
– Когда Армстронг покидает Кэмп-Дэвид? – спросил Ричер.
– Сегодня вечером у них там ужин, – сказала Фролих. – После еды, возможно, еще немного посидят, поболтают. Думаю, улетят где-то после полуночи.
– Кто ваш непосредственный начальник?
– Его фамилия Стайвесант, – ответила Фролих. – Как название сигарет.
– Вы рассказывали ему, что происходило в последние пять дней?
– Нет, почему-то решила пока этого не делать, – покачала головой она.
– Мудро, – похвалил Ричер. – Чего вы хотите от нас?
Фролих немного помолчала.
– Вообще-то, сама не знаю, – призналась она. – Уже шесть дней задаю себе этот вопрос, с тех самых пор, как решила на вас выйти. Спрашиваю себя: чего же я действительно хочу в такой ситуации? И знаете что? Мне очень хочется с кем-нибудь об этом поговорить. В частности, очень хочется поговорить с Джо. Потому что возникли сложности. Вы и сами видите. А Джо обязательно нашел бы способ справиться с ними. В этом он толк понимал.
– И вы хотите, чтобы я заменил вам Джо? – спросил Ричер.
– Нет, я хочу, чтобы Джо все еще был жив.
– Мы оба хотим, – кивнул Ричер. – Но это не так.
– Может, вы окажетесь лучшим вариантом после него.
Она снова замолчала, потом проговорила:
– Простите. Кажется, вышло неловко.
– Расскажите-ка про неандертальцев, – сказал Ричер. – Ну тех, кто работает в вашей конторе.
– Первые, кого я начала подозревать, – кивнула она.
– Такое вполне возможно, – сказал Ричер. – Кто-то затаил обиду и зависть и закрутил интригу в надежде, что вы сорветесь с катушек и будете выглядеть круглой дурой.
– Да-да, это первое, что мне пришло в голову, – повторила она.
– Есть вероятные кандидаты?
– На первый взгляд никого, – пожала она плечами. – Но если присмотреться – в принципе, каждый способен. Шестеро служат в моей прежней должности, считают, что их обошли, когда я получила повышение. У каждого есть друзья, приятели и сочувствующие рангом пониже. Потом друзья друзей – сеть разветвляется. В общем, это может быть кто угодно.
– А что говорит чутье?
– Наиболее подходящего назвать не могу, – покачала она головой. – Кроме того, отпечатки пальцев каждого есть в деле. Для нас это тоже условие приема на работу. Но время между выборами и инаугурацией очень напряженное. Выкладываемся по максимуму. Вздохнуть некогда – не то чтобы съездить на выходные в Лас-Вегас.
– Не обязательно прямо на выходные. Обернуться можно и за день.
Фролих промолчала.
– А как у вас там с дисциплиной? – спросил Ричер. – Есть проблемы? Может, кто-то недоволен тем, как вы руководите командой? Приходилось повышать на кого-нибудь голос? Есть те, кто не справляется с работой?
Она покачала головой:
– Я кое-что изменила, с парой человек поговорила, но тактично. Хотя не важно, говорила я с кем-то или нет: отпечатки пальцев все равно ведь ни у кого не совпадают с этими. Я все-таки думаю, это угроза извне.
– Согласна, – сказала Нигли. – Но может, кое-кто изнутри тоже участвует? Кто-то, кто может свободно расхаживать по зданию и, следовательно, способен что-то оставить на столе вашего босса.
Фролих кивнула:
– Вам нужно заглянуть к нам в офис, самим посмотреть что и как.
Они расселись в казенном «субурбане» и поехали. Ричер расположился на заднем сиденье, Нигли с Фролих – впереди. Ночной воздух был влажен, к висевшему в воздухе с вечера туману примешалась морось. Проезжая часть блестела, отражая оранжевый свет фонарей. Шины шипели, стеклоочистители со стуком бегали из стороны в сторону. Дорога оказалась совсем короткой. Ричер мельком увидел ограду Белого дома и фасад Министерства финансов, за которым Фролих свернула за угол, въехала в узкий переулок и направила автомобиль прямо к въезду в гараж. Поднявшись по крутому пандусу, машина проследовала мимо ярко освещенной стеклянной будки с охранником. Низкие потолки здесь поддерживались толстыми бетонными колоннами. Она остановила «субурбан» в самом конце ряда из шести автомобилей одинаковой модели. Нашлись тут и лимузины, и «кадиллаки» разных размеров и лет выпуска с неуклюже переделанными рамами окон, в которые были вставлены пуленепробиваемые стекла. Все машины оказались черного цвета, чистые и блестящие. Гараж – и стены, и потолок, и пол – был выкрашен белой глянцевой краской. Казалось, смотришь на монохромную фотографию интерьера. В помещении имелась дверь с окошком из армированного проволокой стекла. Фролих провела их через эту дверь, они поднялись по узкой лестнице из красного дерева и вышли в небольшой холл первого этажа. Увидели мраморные пилястры и единственную дверь лифта.
– Вам, вообще-то, здесь находиться не положено, – сказала Фролих. – Поэтому рот на замок, держитесь поближе ко мне, и шагаем быстро, договорились? – Она немного помолчала. – Но для начала я вам кое-что покажу.
Она провела их еще через одну непримечательную дверь, свернула за угол, и они оказались в огромном полутемном зале размером едва ли не с футбольное поле.
– Это наш главный вестибюль, – объяснила она.
В мраморной пустоте ее голос отдавался гулким эхом. Освещение было совсем тусклое. Белая горная порода во мраке казалась серой.
– Вот тут, – показала она.
Мраморные стены украшали гигантские рельефные панели, украшенные по краям резьбой в классическом стиле. На той, под которой стояли они, на самом верху была выгравирована надпись: «Министерство финансов Соединенных Штатов Америки». Надпись эта протянулась футов на восемь-девять. Под ней имелась еще одна: «Список павших». Дальше, начиная с левого верхнего угла панели, шел список имен и дат. Их здесь было три или даже четыре десятка. Предпоследним в списке значилось: «Дж. Ричер, 1997». Завершало список имя «М. Б. Гордон, 1997». Дальше оставалось еще много свободного места. Примерно полторы колонки.
– Это Джо, – сказала Фролих. – Вот так мы отдали ему дань уважения.
Ричер смотрел на имя брата. Все буквы вырезаны весьма аккуратно. Каждая высотой около двух дюймов, инкрустирована сусальным золотом. Пронизанный прожилками и разводами мрамор казался холодным. В памяти всплыло лицо Джо, когда ему было лет двенадцать: он сидит за столом, завтракает или обедает; как всегда, на долю секунды раньше других схватывает смысл всякой шутки, а улыбается на долю секунды позже. Потом в голове мелькнуло еще одно воспоминание: брат выходит из дома – тогда они жили в служебном домике с верандой в какой-то жаркой стране, – рубашка Джо взмокла от пота, за плечами вещевой мешок. Он направляется в сторону взлетной полосы аэродрома, чтобы сесть на самолет и преодолеть путь в десять тысяч миль до Вест-Пойнта[10]. Потом Ричер вспомнил Джо на похоронах матери – тогда он в последний раз видел брата живым. С Молли Бет Гордон он тоже успел познакомиться. Примерно за пятнадцать секунд до ее смерти. Яркая, жизнерадостная блондинка. Очень похожа на Фролих.
– Нет, это не Джо, – сказал он. – И не Молли Бет. Это просто имена на мраморе.
Нигли бросила на него быстрый взгляд, а Фролих, ничего не ответив, повела их обратно в маленький вестибюль с единственным лифтом. Они поднялись на третий этаж и попали совсем в другой мир – мир узких коридоров и низких потолков. Все тут создавало деловую атмосферу: звукоизоляция над головой, галогеновое освещение, белый линолеум с серыми ковровыми дорожками; офисы делились на более мелкие помещения обитыми тканью панелями высотой до плеч и на регулируемых ножках. Телефоны, факсы, компьютеры, стопки бумаг. Звуки тоже свидетельствовали о том, что идет работа: гудели жесткие диски и вентиляторы, приглушенно шумели модемы, негромко звонили телефоны. Сразу за входной дверью находилась стойка регистрации, за которой сидел мужчина в костюме. Он прижимал плечом телефон к уху и что-то записывал в журнал регистрации сообщений, поэтому лишь окинул их недоуменным взглядом и рассеянно кивнул в знак приветствия.
– Дежурный, – объяснила Фролих. – Они работают в три смены круглосуточно. Здесь постоянно кто-то должен сидеть.
– Войти можно только тут? – спросил Ричер.
– Сзади еще есть пожарная лестница, – ответила Фролих. – Но не забегайте вперед. Видите камеры?
Она указала на потолок. Миниатюрные камеры наблюдения виднелись везде, где только можно; похоже, они охватывали каждый сантиметр каждого коридора.
– Примите их во внимание, – посоветовала она.
Фролих повела их вглубь комплекса, сворачивая то налево, то направо. Наконец они оказались, должно быть, в самой дальней части этажа. Длинный и узкий коридор привел в квадратное помещение без окон. У одной из его стен располагалось рабочее место секретаря с письменным столом, картотечными шкафами и полками, заставленными папками и объемистыми стопками бумаг. На стене висел портрет действующего президента, а в углу стоял свернутый звездно-полосатый флаг. Рядом с флагом – вешалка для одежды. И больше ничего. Везде чистота. Все, казалось, на своем месте. Позади секретарского стола размещался пожарный выход – крепкая дверь с покрытой прозрачной пленкой табличкой, на которой был изображен бегущий зеленый человечек. Над дверью глядела вперед немигающим стеклянным глазом камера видеонаблюдения. Напротив стола находилась еще одна дверь. Наглухо закрытая.
– Это кабинет Стайвесанта, – сообщила Фролих.
Она открыла дверь и провела их внутрь. Щелкнула выключателем, и комнату залил яркий свет галогеновых ламп. Кабинет оказался довольно маленьким. Гораздо меньше, чем квадратное помещение перед ним. Окно было закрыто на ночь белыми жалюзи.
– Окно открывается? – спросила Нигли.
– Нет, – ответила Фролих. – Да и оно все равно выходит на Пенсильвания-авеню. Если кому-то вздумается проникнуть сюда, придется лезть на третий этаж по веревке – на улице обязательно заметят, вы уж поверьте.
Бо́льшую часть кабинета занимал огромный письменный стол с серой композитной столешницей. Совершенно пустой. Ровно посередине к нему вплотную было придвинуто кожаное кресло.
– У вашего начальника что, нет телефона? – спросил Ричер.
– Он держит его в ящике стола, – ответила Фролих. – Любит, чтобы сам стол был абсолютно пустой.
У стены стояли высокие шкафы, облицованные таким же серым композитом, что и стол. Еще в кабинете были два кожаных кресла для посетителей. И больше ничего. Место, лишенное суеты. Место для человека с ясным умом.
– Итак, – начала Фролих. – Почта с угрозой пришла в понедельник, через неделю после выборов. В среду Стайвесант отправляется домой около семи тридцати. Как всегда, оставляет стол абсолютно пустым. Секретарша уходит через полчаса после него. Но сначала, как обычно, заглядывает в кабинет босса. Позже она подтвердила, что в ту минуту стол был пуст. Не заметить посторонний предмет было нельзя, согласны? Если бы тут лежала бумага, она бы сразу бросилась в глаза.
Ричер кивнул. Стол выглядел как палуба линкора, подготовленного к адмиральскому смотру. Тут бы и пылинку заметил каждый.
– В четверг, в восемь часов утра, на работу снова приходит секретарша, – продолжала Фролих. – Садится за стол и трудится. Дверь Стайвесанта вообще не открывает. В десять минут девятого является сам Стайвесант. С портфелем и в плаще. Снимает плащ, вешает его. Секретарша обращается к начальнику с каким-то вопросом, он ставит портфель на стол, и они некоторое время беседуют. Затем он открывает дверь и входит в кабинет. В руках у него ничего нет. Портфель он оставил на столе секретарши. Секунды через четыре, может пять, Стайвесант появляется в дверях. Просит секретаршу войти. Оба утверждают, что лист бумаги в тот момент на столе уже лежал.
Нигли обвела взглядом кабинет, прикинула расстояние между дверью и столом.
– У вас только их показания? – спросила она. – Или что-то записано камерами видеонаблюдения?
– Есть и то и другое, – ответила Фролих. – Камеры все записывают на отдельные видеокассеты. Я просмотрела одну из них: дело было именно так, как рассказали Стайвесант и его секретарша, от и до.
– Значит, ни тот, ни другая этой бумаги на стол не клал, если, конечно, они не в сговоре.
– И я так думаю, – кивнула Фролих.
– Тогда кто же это сделал? – спросил Ричер. – Кто-нибудь еще на записи есть?
– Уборщики, – ответила Фролих.
Она провела Ричера и Нигли в свой кабинет и достала из ящика стола три видеокассеты. Подошла к полкам, где между принтером и факсом стоял маленький телевизор «Сони» со встроенным видеомагнитофоном.
– У нас копии, – сказала она. – Оригиналы спрятаны под замком. Запись ведется по таймеру, на каждой кассете шесть часов. С шести утра до полудня, с полудня до шести вечера, с шести до полуночи, с полуночи до шести и так далее.
Фролих нашла в ящике пульт и включила телевизор. Вставила в щель магнитофона первую кассету. Механизм щелкнул, зажужжал, и на экране появилось тусклое изображение.
– Это вечер среды, – сказала она. – С восемнадцати часов и далее.
Изображение было черно-белым, детали прорисовывались не совсем четко, но приемлемо. Объектив камеры, расположенной за головой секретарши, полностью охватывал квадратную приемную. Женщина сидела за столом и разговаривала по телефону. Пожилая. Волосы белые. Дверь Стайвесанта виднелась в правой части экрана. Она была закрыта. В левом нижнем углу картинки светились цифры – дата и время. Фролих нажала на быструю перемотку, и движение ускорилось. Белая голова секретарши двигалась рывками, что выглядело довольно комично. Рука дергалась вверх-вниз: она то поднимала трубку телефона, то опускала ее. Вдруг в кадр влетел какой-то человек, передал пачку конвертов и выскочил прочь. Секретарша с невероятной скоростью, как машина, принялась сортировать почту. Вскрывала каждый конверт, складывала письмо в одну из аккуратных стопок, хватала штемпель, опускала его на штемпельную подушечку и ставила на письме штамп.
– Что это она делает? – спросил Ричер.
– Отмечает дату получения, – ответила Фролих. – Все документы требуется аккуратно оформить. Так делается всегда.
Левой рукой секретарша загибала каждый лист, а правой ставила штамп. Из-за большой скорости пленки казалось, что женщина сошла с ума. Дата в нижнем углу оставалась неизменной, а цифры, показывающие время, менялись так быстро, что трудно было уследить. Ричер оторвал взгляд от экрана и оглядел кабинет Фролих. Типичный правительственный офис, практически такой же, как и кабинеты, в которых он работал в армии, только гражданский – демонстративно аскетичный и будто бы с трудом втиснутый в интерьер изысканного старинного здания. На полу жесткий нейлоновый ковер серого цвета, мебель из ламината, аккуратные белые провода. Повсюду кипы бумаг высотой в фут, к стенам прикноплены донесения и распоряжения. Застекленный шкаф, на полках которого сложены инструкции, методические пособия. Окна нет. А вот растение есть. Бледное и чахлое в пластиковом горшке на столе – кажется, с трудом пытается выжить. Не видно ни одной фотографии. Никаких памятных вещей. Ничего личного, кроме разве что легкого запаха духов и тканевой, а не кожаной обивки кресла.
– Так, здесь Стайвесант отправляется домой, – сказала Фролих.
Ричер снова взглянул на экран и увидел, как счетчик времени проскочил девятнадцать тридцать, затем девятнадцать тридцать одну. Из кабинета с утроенной скоростью выскочил Стайвесант. Это был мужчина высокого роста, широкий в плечах, слегка сутулый, с сединой на висках. В руках он держал тощий портфель. Из-за быстрой перемотки двигался он со смехотворной прытью. Подбежал к вешалке и сорвал с нее черный плащ. Накинул его на плечи и помчался к столу секретарши. Резко наклонившись, что-то сказал ей и скрылся из виду. Фролих удвоила скорость показа. Секретарша дергалась и покачивалась в кресле. Цифры счетчика времени расплылись почти до неразличимости. Семерка сменилась восьмеркой, секретарша вскочила, и Фролих замедлила скорость, чтобы поймать секунду, когда она откроет дверь в кабинет Стайвесанта. И вот секретарша взялась за ручку, приоткрыла створку, сунула голову внутрь, оторвав одну ногу от пола, тут же повернулась и закрыла дверь. Пробежавшись по пространству квадратной приемной, похватала сумочку, зонтик и пальто и скрылась во мраке в дальнем конце коридора. Фролих еще раз удвоила скорость воспроизведения, цифры в нижнем углу опять замелькали быстрее, но картинка оставалась совершенно неизменной. Время мчалось вперед, но в опустевшем офисе все застыло.
– Когда приходят уборщики? – спросил Ричер.
– Незадолго до полуночи, – ответила Фролих.
– Так поздно?
– Они работают и по ночам. Уборка делается круглосуточно.
– И до их прихода совсем никакого движения?
– Совсем никакого.
– Тогда мотайте. Здесь уже все понятно.
Фролих щелкала кнопками, переключаясь с ускоренной перемотки, когда экран словно застилало пеленой снега, на нормальную, когда появлялась картинка и можно было проверить время записи. В двадцать три пятьдесят Фролих поставила обычную скорость. Счетчик щелкал, отсчитывая секунду за секундой. В одиннадцать пятьдесят две в дальнем конце коридора возникло какое-то движение. Из темноты вышла группа из трех человек. Две женщины и мужчина, одетые в темные комбинезоны. Латиноамериканцы. Все невысокого роста, плотные, темноволосые, бесстрастные. Мужчина толкал перед собой тележку. Спереди к ней с помощью обруча крепился черный мешок для мусора, а сзади на полках стояли лотки с тряпками и баллончиками. Одна из женщин несла пылесос с длинным шлангом и с широкой насадкой. Он висел у нее на спине, как рюкзак. Вторая женщина в одной руке держала ведро, а в другой – швабру. У швабры на рабочей части оказалась квадратная поролоновая накладка, а посередине ручки – какое-то сложное устройство для отжимания лишней воды. Все трое уборщиков были в резиновых перчатках светлого оттенка. Возможно, прозрачных, а может, светло-желтых. На лицах мужчины и женщин читалась усталость. Как у всех, кто трудится в ночную смену. Но выглядели уборщики опрятно и казались настоящими профессионалами. У всех были аккуратные короткие стрижки, а лица как бы говорили: «Мы понимаем: работа у нас не самая интересная в мире, но мы исполняем ее как следует». Когда группа подошла к двери кабинета Стайвесанта, Фролих поставила запись на паузу, и все на экране замерло.
– Кто они? – спросил Ричер.
– Штатные сотрудники, нанятые непосредственно правительством, – ответила Фролих. – Большинство уборщиков офисов в этом городе работают по срочному договору, получают минимальную зарплату, не имеют льгот – текучка кадров очень высокая. То же самое в любом другом городе. Но мы нанимаем сами. Кстати, ФБР тоже. Конечно же, отбираем только тех, кто заслуживает доверия. У нас работает две постоянные бригады. Все кандидаты проходят собеседование, их проверяют на благонадежность, и, если кто-то оказывается замешан хоть в чем-то предосудительном, его отсеивают. Платим уборщикам хорошо, предоставляем полную медицинскую страховку, куда входит и стоматология, оплачиваемый отпуск – словом, все как положено. Они считаются такими же сотрудниками отдела, как и любой другой работник.
– И как они проявляют себя?
– Как правило, просто потрясающе, – ответила она.
– Но вы подозреваете, что письмо незаметно пронес кто-то из них?
– Других вариантов у нас нет.
– Так где же оно сейчас? – Ричер указал на экран.
– Может быть, в мусорном пакете, в плотном конверте. Может быть, в файлике, приклеенном скотчем к днищу одного из лотков или к полочке. Или даже к спине мужчины, под комбинезоном.
Она нажала на кнопку «Пуск», и уборщики продолжили путь в кабинет Стайвесанта. Дверь за ними захлопнулась. Камера тупо смотрела перед собой. Счетчик времени тикал: прошло пять минут, семь, восемь. Наконец пленка закончилась.
– Полночь, – сказала Фролих.
Она извлекла кассету и вставила вторую. Нажала кнопку воспроизведения; дата сменилась на четверг, а таймер запустился ровно в полночь. Время медленно ползло вперед: две минуты, четыре, шесть.
– Они определенно работают тщательно, – заметила Нигли. – В нашем офисе уборщики за это время вычистили бы целое здание. Вот только спустя рукава.
– Стайвесант любит работать в идеальной чистоте, – сообщила Фролих.
В семь минут пополуночи дверь открылась – уборщики вышли из кабинета.
– Значит, теперь, как вы считаете, письмо лежит на столе? – спросил Ричер.
Фролих кивнула. На видеозаписи уборщики занялись рабочим местом секретарши. Ничего не пропустили. Каждый уголок был избавлен от пыли, каждая поверхность натерта чуть не до блеска. Пропылесосили каждый дюйм ковра. Мусор бригада отправляла в черный мешок – тот раздулся чуть ли не в два раза. Мужчина так старался, что волосы у него растрепались. Фут за футом он толкал тележку, двигаясь к входной двери, и женщины шли вместе с ним. В шестнадцать минут пополуночи уборщики скрылись во мраке, и приемная снова стала совершенно пустой.
– Ну вот и все, – объявила Фролих. – Следующие пять часов сорок четыре минуты ничего не происходит. Вставляем очередную кассету и с шести утра до восьми, когда появляется секретарша, не видим, опять же, ничего интересного, а дальше события происходят точно так, как утверждают она и Стайвесант.
– Как и следовало ожидать, – раздался голос от двери. – Думаю, нашим словам можно доверять. В конце концов, я нахожусь на государственной службе двадцать пять лет, а моя секретарша, полагаю, еще дольше.