Я люблю тебя. И я едва тебя не ударил.
Ты забилась в угол, крича на меня, и я поднял руку. Я до сих пор вижу, как у тебя расширились глаза, а рот приоткрылся в немую «О», словно все слова замерли в горле от удивления. И страха.
Тот вечер начинался совсем не так. Нет, у нас все начиналось не так.
Я помню, как тогда, несколько лет назад, увидел тебя у костра в новогоднюю ночь. Все было светящимся и теплым, озаренным отсветом пламени. Я скручивал сигарету, и ты встретилась со мной взглядом. Потом был миллион других взглядов искоса, улыбка-другая, смех. Все постоянно менялись местами, вставая долить себе выпивки, сходить в туалет, найти сигареты и спички. В какой-то момент оказалось, что мы сидим рядом. Я протянул тебе сигарету, и ты осторожно затянулась, выпуская большую часть дыма изо рта. Мне так хотелось сказать что-то умное или хотя бы смешное, типа цитаты из книги, чтобы, как бы у нас потом ни сложилось, всерьез или нет, у нас всегда оставалось бы это начало. Но вместо этого, забирая у тебя сигарету, я тупо спросил:
– Ничего так, да?
И в одну секунду все стало зыбким.
Ты была старше меня.
Я только поступил в университет, а ты была на последнем курсе.
– Пожалуйста, не спрашивай: «Что дальше?..»
Я как раз собирался, но возразил, что даже и не думал, и вместо этого заговорил о погоде. Что-то страшно важное на тему того, как похолодало. Ты не ответила.
Черт. У меня получался какой-то ужасно банальный разговор. Но я нервничал из-за тебя. Даже при том, что мы только что встретились, я чувствовал, что мне надо казаться лучше, чем я есть и чем всегда был. Подарочной версией себя, более яркой, какой-то блистательной. Много позже я буду объяснять себе это чем-то более простым. Ты вызывала у меня трепет. Словно была редкой птицей, случайно залетевшей в мой сад. Это прозвучит глупо, но тогда одно то, что ты можешь выбрать меня, казалось невероятной привилегией. Я никогда так не радовался, что уехал из дома, из городка на востоке страны, и перебрался в столицу, город, где не было реки. У меня всегда было ощущение, что здесь все гораздо больше, что все оно движется в безумных ритмах и что здесь встречаются люди вроде тебя. Тем вечером я сидел возле тебя, курил сигарету за сигаретой, и мой восторг вздымался до небес. Так вот как оно бывает, думал я, когда путешественник достигает цели своего похода. Ты – неизведанный континент. Страна, которой нет на карте. А для меня, некоторым образом, целый мир.
Тем вечером у костра начался разговор.
У нас там была странная компания. Все мы собрались на выходные в этом местечке в горах. Дешево. Хорошая трава. Популярно среди туристов. В доме, где мы остановились, была большая терраса, и все набились туда. Иностранцы, местные, большая студенческая компания из города. Полночь еще не наступила, но было достаточно поздно, чтобы в пара́х дешевого алкоголя зародился дружеский треп. Светские беседы закончились, охотничьи рассказы отзвучали. Пришло время пьяных рассуждений.
Кто-то спросил:
– Ну и что бы ты делал, если бы можно было предвидеть?
– Что? – переспросил я. Я не прислушивался.
– Горе.
Я сказал, что не понимаю.
Будущее горе в лице того, кого только что встретил.
– В смысле?
– Горе, которое ты причинишь. Кому-то, с кем будешь близок. Если бы ты мог предвидеть его, тебя бы это остановило? Рискнул бы ты испытать пророчество?
Я сказал, что рискнул бы.
Посыпались разные мнения. Это жестоко. Нет, конечно же, если знать заранее, то можно всего избежать. Да, но не таковы ли все пророчества? Они исполняются. Спор продолжался. Мне это надоело. Но ты, я заметил, промолчала.
Потом я ушел в спальню с одной французской туристкой. Для меня это было не впервые. Дома я тоже спал с одной девушкой до того, как уехать в столицу. Мы лежали голыми в постели в подвале у моего друга, слышали угрожающие крики, доносящиеся из темного окна, а потом кто-то начал швырять камнями по крыше.
– Что там происходит? – испуганно спросила она.
– Нас кто-то заметил, – ответил я. Возможно, это были противные соседи моего друга. Они были страшно религиозны.
– Давай не будем? – спросила она.
– Нет.
Я уже был почти в ней. И когда я вошел, то содрогнулся и замер меньше чем за минуту. С французской девушкой все было не так быстро. Она издавала тихий восторженный писк, который меня отвлекал. Было холодно. Постель казалась ледяной. Я был неловок. Ей нравилось кусаться, и я вздрогнул, когда она чуть не до крови впилась мне в губу. Но мне нравились ее светлые волосы, и тонкая талия, и длинные ноги, которыми она меня обхватила. Наконец, я зарылся лицом ей в плечо, повыше маленьких грушевидных грудей, вонзился глубоко и крепко, и все довольно быстро завершилось. Я думал о тебе у костра.
Я увидал тебя снова только через месяц. На студенческой вечеринке, уже в городе, где не было реки. Одно из тех дурацких сборищ, которые обычно кончаются пьяными скандалами. Я обнаружил тебя на балконе, и ты, казалось, никого не ждала. На этот раз я точно решил сказать что-то запоминающееся.
– Куда ты делась, когда мы все накурились?
На секунду ты показалась озадаченной, но потом улыбнулась.
– Я вернулся с новым косяком… А ты уже ушла.
– Я замерзла… И хотела спать.
Я закурил и оперся на перила.
– А ты хорошо провел время… той ночью?
Я кивнул, вспышкой вспомнив белокурую девицу.
– Но было бы лучше, если бы там была ты…
– Сейчас я здесь.
– Надолго?
Ты взглянула на свой почти пустой пластиковый стаканчик.
– На сколько хватит выпивки.
– Значит, минут на десять.
Когда ты рассмеялась, мне захотелось тебя поцеловать.
Выяснилось, что ты тоже жила в маленьком городке на востоке. Но в другом, более дорогом районе. И что ты уже несколько лет живешь здесь. «И, возможно, иногда еще кое-где», – добавила ты. У меня было чувство, что ты можешь оказаться еще большим бродягой, чем я. Я-то, хоть и хотел убежать, знал свои корни. Тем вечером я подвез тебя домой на своем мотоцикле. Я ехал медленно, потому что мне хотелось показать, что я надежный водитель. Ну и чтобы поездка длилась подольше. Твои руки, обхватившие меня, твоя грудь, прижимающаяся к моей спине.
Когда мы приехали, я спросил: «Мы еще увидимся?»
Ты кивнула. Махнула рукой и исчезла.
Удивительно, поначалу у нас почти совсем не было ссор.
Я не был привычен к такому.
Мне было только двадцать два, но жизнь была длинной.
Я начал изучать то, что считали полезным мои родители. Но всего два семестра биотехнологий, и я провалил все экзамены, потратил все деньги на обучение за целый год и перевелся на другой факультет. Мой отец, физик, естественно, был взбешен. Но мама, более мягкая из них, убедила его оставить меня в покое. Если я хочу изучать графический дизайн, пусть так и будет.
И это они еще не знали, что вообще-то я хотел стать музыкантом.
– Ты хорошо играешь, – сказала ты.
Мы были в гостях, и там, в гостиной, мне в руки случайно попала гитара. «Спасибо, – ответил я. – Я сам научился».
Я не сказал тебе, что родители учили играть на пианино только мою сестру. Они думали, что мальчик не будет – нет, не должен – интересоваться такой ерундой.
Ты пододвинулась ко мне поближе. На тебе была длинная шерстяная юбка, потрепанная кожаная куртка и водолазка. Волосы были убраны вверх и выбивались по краям.
– Что тебе сыграть?
– О, да он берет заказы, – прокричал кто-то с другого конца комнаты.
– Не у тебя, Бонго, – крикнул я в ответ.
Ты сказала, «что хочешь», и я стал играть песни, которые знал лучше всех. Немного Марли, и Led Zep, и Дилана, и Клэптона. Иногда ты подпевала мне негромким, приятным голосом.
– А что-нибудь из Битлов?
Вдруг мне показалось, что у меня есть только один шанс выбрать нужную песню. Что в этом будет все дело. Я быстро перебрал в голове те, что знал. «Come together», «Penny Lane», «Yellow Submarine», «Eleanor Rigby». Все они казались неподходящими, но тут я вспомнил одну, про дрозда и сломанные крылья[1]. Приятно сложная мелодия, приятно простые слова. Оказалось, ты знаешь ее наизусть. Строчку за строчкой. Комната затихла, воздух наполнился лишь звуками гитары и твоего голоса. Я знал, что, как бы то ни было, когда я вечером отвезу тебя домой, мы будем целоваться.
Ты делила квартиру с еще двумя девушками. Район был лучше, чем тот, в котором жил я, с широкими улицами и деревьями. Когда я увидел твою комнату, там были разноцветные шторы на окнах, низкая кровать, лоскутный ковер и фотографии, стоящие на буфете. Высокий бумажный торшер ты обмотала ярким шарфом. Все это было гораздо красивее, чем то, где жил я еще с тремя парнями, и все было закидано грязной посудой, брошенными ботинками и пустыми бутылками. Нам повезло, сказала ты, когда я в первый раз остался у тебя, что хозяин живет в другом доме и не будет высказывать неодобрения нашей «нескромности».
Я был выше и крупнее тебя, но мы вполне умещались в кровати, которая была странного размера, где-то между одинарной и двойной, если я прижимался спиной к стене. Ну и если мы особо не шевелились.
Мы особо не шевелились, но мы разговаривали. Мне понравилось, что когда я однажды, поздно ночью, в темноте, сказал, что хотел бы создать свой ансамбль, ты не стала смеяться.
Расхрабрившись, я дал тебе послушать песню, которую втайне записал еще у себя дома. Она была резкой и грустной, про человека, который пьет на парковке. Сейчас я не думаю, что она была хороша, но ты внимательно слушала и сказала, что у меня получилось отлично.
– Но я могу еще лучше. – С тобой, хотел добавить я, я чувствую, что все могу лучше.
Ты редко говорила о себе. Только однажды рассказала о своих родителях и о том, как они всегда жили где-то далеко из-за работы твоего отца.
– Я всем говорила, что они умерли. Что они погибли в автокатастрофе.
– Зачем? – спросил я в изумлении. – Почему ты так говорила?
Твой голос тихо звучал в темноте.
– Потому что я злилась. Они все обещали, что вернутся ко мне, но никогда не возвращались.
Другой ночью, когда каждый из нас выпил не по одной порции пива, ты рассказала, что как-то, когда родители уехали после ежегодного визита, ты заболела, и лихорадка длилась несколько недель.
– Мне было одиннадцать… двенадцать… Я не могла понять, почему они всегда бросают меня…
Я пообещал сам себе, что никогда тебя не брошу.
Но потом обнаружил, что сдержать это обещание было невозможно.
Когда пришло лето, мы стали вести ночной образ жизни.
Мы возвращались из университета в темные дома, и звуки чужих электрогенераторов пронзали воздух, словно приглушенный артобстрел. Спать было невозможно. Жар исходил от стен, полов и любой поверхности, которой мы касались. Мы ведрами лили на пол воду, мы мочили насквозь простыни, но жара была невыносимой. Так что мы садились на мотоцикл и ехали в центр города, где улицы были широкими, а богатенькие жители крепко спали в своих кроватках под журчание кондиционеров, которые никогда не ломались и не выключались.
– Суки! – орали мы, проезжая мимо их ворот, взрывая тишину ревом моего мотоцикла. Потом мы тормозили возле какого-нибудь куска земли, покрытого травой, уже усиженного такими же беднягами, притащившимися сюда среди беспокойной, бессонной ночи. Иногда мы покупали в палатке с мороженым леденцы из апельсинового льда. Я грыз свой целиком, а ты высасывала из своего сок, пока лед не становился белым.
– Ты вампир.
И ты притворялась, что кусаешь меня за шею, а я прижимал тебя к траве и хотел задрать тебе юбку.
Буйные дети.
Когда лето остыло и на севере начались дожди, мы отправились в горы. Наше первое путешествие. И тогда же у нас случилась страшная ссора. Первая из многих.
Сперва мы проехали свою остановку. Мы должны были сойти в шесть утра, но оба проспали, зарывшись в куртки и пледы на холодных жестких сиденьях. Когда мы проснулись, то оказалось, что мы уже три часа как проехали нужное место, и нам пришлось возвращаться на жутких местных автобусах.
Когда мы все же добрались до города в горах, то не могли договориться, где остановимся.
– Тут слишком шикарно, – прошипел я тебе в ухо в отеле, где за ночь брали пять сотен.
– Ну а куда ты хочешь?
– Куда-нибудь еще. – Я не добавил «подешевле».
– Мы провели в дороге двадцать часов, а ты хочешь, чтоб мы еще тут по округе таскались?
– Но это же первое, что нам попалось на глаза.
И мы отправились на поиски, но все, что мы находили подешевле, ты отвергала. Слишком грязно. Слишком тесно. Сырые стены. Так что в конце концов мы вернулись туда, откуда начали.
– Я заплачу за нас обоих, – заявила ты.
Это разозлило меня еще больше.
– Дело не в чертовых деньгах, – сказал я. Дело было в них, и не в них, и я знал, что ты все равно не поймешь.
Вечером, когда шаткий мир был восстановлен, мы вышли в город. Почти сразу к нам подвалил грустный красноглазый крысоподобный торгаш. Он затрусил со мной рядом, спрашивая, не хочу ли я купить травки.
– Не обращай внимания, – сказала ты, но было уже поздно. Я уже спросил: «Сколько?» Я не сумел удержаться. Это произошло на автомате.
Он назвал какую-то совершенно безумную цену и больше не отставал от нас. Ты не сказала ни слова, но я чувствовал твою молчаливую, жаркую ярость. Когда эта крыса засунула траву мне в карман куртки и стала делать вид, что я не хочу платить, я просто взбесился. Я отдал ему чертовы деньги и тут же выкинул эту дрянь в ближайшую урну.
– Ладно, извини, да? – сделал я попытку, но ты продолжала молчать.
Мы добрались до ресторана на крыше, где по краям террасы сидели на подушках такие же походники, потягивая пиво. Все стены были расписаны граффити, на бамбуковых шестах висели лампады. Мы поели, и настроение улучшилось. Мы снова начали разговаривать. Сняв ботинки, ты засунула под меня ноги в носках, чтобы согреть их. Я заправил тебе за ухо прядь волос. Быстро сгустилась тьма, и горы позади нас растворились в ней. Алкоголь согревал. Мы прижались друг к другу. Снизу принесли гитару.
– Кто сыграет? – спросил ее владелец.
Ты дернула меня за руку.
Вечер прошел в тумане из музыки и песен, дыма и незнакомых лиц. Вокруг меня толпились люди с бутылками в руках, стаканы блестели, как звезды. Мой голос, их голоса, наши голоса плыли над крышами города. Там была женщина с длинными светлыми волосами, в тибетской куртке, и она улыбалась мне. Парень с серьгой в ухе тоже улыбался и много курил. Все знали все песни, которые я пел. Это был один из тех моментов, когда ты чувствуешь, что музыка может все исправить и что мир, в конце концов, не такое уж и дерьмо. И, пока мы не перестанем петь, все останется вот таким, застыв в этом прекрасном моменте.
На следующий день ты исчезла.
Я проснулся в отеле в одиночестве. Все было смято и скомкано. Постель, не я. Хотя мне тоже было хреновато. Подушка с твоей стороны была пуста. Я окликнул тебя. Может, ты вышла в сортир. Позвал снова. Оторвался от кровати и проверил, уже начиная пугаться. Кажется, твоя постель была смятой, вроде ты там спала. Но как можно сказать наверняка? Мы же точно вернулись вместе. Или нет? Да, кажется, мы вместе втащились сюда уже под утро, я еще весь светился после выступления. Казалось, я никогда не играл лучше, более мастерски. Я помнил все слова и ловко справлялся со сложным струнным перебором. Я вспомнил, что, когда мы добрались до комнаты, я пьяно облапил тебя, такой счастливый, задрал свитер, гладил руками грудь, целовал в шею. Кажется, ты отпихнула меня. Должно быть, перед тем как заснуть, я попытался снова.
Теперь, с утра, все это возвращалось ко мне отдельными всполохами.
Я не знал, с чего начать, но вышел наружу. Парень за гостиничной стойкой, которого я спросил, не видел ли он тебя, понятия ни о чем не имел. Город был крошечным, но показался мне бесконечным. Я шел по главной улице, утыканной одежными магазинчиками, еще закрытыми ресторанами, тут и там женщины, укутанные в платки, продавали дымящиеся клецки. Может, ты проголодалась и вышла поискать чего-нибудь поесть? Может, я сейчас найду тебя стоящей возле одного из уличных торговцев с лепешкой в руке. «На», – скажешь ты, протягивая мне кусок. Твои глаза, как обычно, будут в размазавшейся несмытой подводке, волосы скручены в небрежный пучок. Внезапно твое отсутствие ударило меня в самый живот, как кинжал. Я должен найти тебя. Каким-то образом ноги сами принесли меня к месту, где мы были вчера. Вверх по лестнице, в ресторан на крыше, который был совершенно пуст, если не считать группы туристов, поедающих завтрак. Странно, но я не мог вспомнить, где ты была, пока я играл на гитаре. Конечно, рядом со мной. Или это была та баба со светлыми волосами в тибетской куртке? Она была такой дружелюбной. Кажется, в какой-то момент она просила меня научить ее бренчать на гитаре.
За полчаса я исчерпал все возможности и исходил эту улицу до смерти. Меня разрывало между страхом и злостью. Какого хрена ты такое вытворяешь? Что, если с тобой что-то случилось? Я был голоден, с похмелья, и от этого во рту было горько и сухо. Я купил и сожрал тарелку клецок, и мне тут же стало стыдно. Нельзя терять время. Я должен найти тебя. Когда я уже решил, что идти больше некуда, я забрел на дорогу, ведущую из города, в сторону шоссе. Здесь тоже были магазинчики и кучка маленьких кафе. Я прошел мимо одного, расположенного выше остальных, на высокой платформе, со столиками на открытом воздухе.
Оно называлось «Кафе Солнца и Луны», и мне подумалось, что тебе могло бы это понравиться.
На террасе кто-то сидел, читая. Было похоже на тебя. Это ты и была.
Я облегченно вскрикнул. Ты поглядела на меня и снова вернулась к своей книжке. «Какого черта», – пробурчал я, взбегая по ступенькам.
– Где ты была? – спросил я. Еще до того, как ты успела ответить, я понял, какой это был дурацкий вопрос.
– Здесь.
– Почему ты ушла вот так?
Ты пожала плечами.
– Слушай, я волновался.
Ты что-то пробормотала.
– Это из-за прошлой ночи?
– А ты как думаешь?
Я ненавидел вот это. Отвечать вопросом на вопрос. Я только пытаюсь понять, что, к черту, произошло. Если я это делаю, мне не плевать. Чего тебе еще надо? Я глубоко вдохнул, стараясь сдержать захлестывающую меня ярость.
– Тебя что-то расстроило прошлым вечером… Правда, я ничего толком не помню…
Ты хохотнула и фыркнула с отвращением.
– Слушай, что?
– Как удобно.
– Мы много выпили…
– Да, немало. Вот только я почему-то не начала кидаться с объятьями на незнакомых блондинов.
– Я показывал ей, как играть!
– Ааа, вот как теперь это называется, когда кто-то изображает из себя рок-звезду?
В этот момент меня поразило, как точно мы знаем, куда ударить тех, кого любим.
Эта ссора продолжалась недолго. В основном, наверное, оттого, что мы были уставшими, по крайней мере, я точно. Ну и потому, что я все равно был страшно рад, что нашел тебя.
Мы вернулись в город, где не было реки. Что-то изменилось. Мы стали и ближе, и отдаленнее. Это кажется бессмысленным, но это было так. Ссора показала, сколько мы значим друг для друга, но глубоко ранила. Чертова катастрофа противоречий. Я смотрю на тебя, и мне хорошо, но я понимаю, что, если у кого-то есть надо мной столько власти, он может заставить меня почувствовать себя последним дерьмом. Ты никогда больше не говорила, что я изображаю рок-звезду, но между нами вставали другие тени. Мы были как цирковые метатели ножей. И клоуны, и крошечная собачка с большим бантом, скачущая через обруч. Иногда мне казалось, что я – буквально все они сразу.
Еще хуже было то, что ты внезапно стала какой-то нервной. Я никогда не видел тебя такой. Ты постоянно жаловалась на город, на своих соседок, на университет. Тебе казалось, что все это зря.
– Это не то, чем я должна заниматься, – говорила ты. А когда я спрашивал, что ты хочешь делать вместо этого, ты не отвечала. Ты и сама не знала, и, думаю, именно это тебя и раздражало. А я не знал, когда и почему ты снова окрысишься.
Как-то я попросил взять у тебя пару тарелок для съемок в институте. Мы делали один видеопроект.
– Нет.
– Слушай, ну это же просто тарелки.
– Нет, – заорала ты, и твои глаза наполнились слезами. – Ты их разобьешь.
– Это просто чертова съемка, – заорал я в ответ и ушел, хлопнув дверью. Когда я вернулся, свет был выключен, а ты лежала в постели. Не знаю, спала ли ты, но разговаривать со мной ты не стала.
Однажды вечером мы смотрели кино. Я хотел показать тебе фильм, который мы сняли на курсе. Такое часто бывало. Ты советовала мне книжки, которые я заведомо не читал раньше, а я приносил фильмы на диске, которые записывал у ребят в универе. И, не прошло и пяти минут, едва успели закончиться начальные титры, как мы уже поссорились. Там был кадр с женщиной, лежащей в постели в одном белье, и я заметил, что у камеры «мужской взгляд». Так говорил наш профессор на курсе.
Ты закатила глаза:
– Что?
– Режиссер этого фильма – женщина… Так что это все чистая провокация.
Фильм мы так и не посмотрели.
Тем вечером, когда я чуть тебя не ударил, мы пошли в блюз-бар с живой музыкой. Я так любил эти вечера в городе. Там дома, улицы пустели уже в шесть вечера. А тут с темнотой все только начиналось. Даже если я не выступал сам, для меня не было большей радости, чем оказаться в центре событий. Когда мы выходили из дома, все было в порядке. Мы сели на мой мотоцикл и рванули на юг. Забрались по лестнице и вошли в полутемный зал. Там была сцена. И публика, с выпивкой в руках. Ансамбль настраивал инструменты. Проверял звук. Потом первая песня. Играли они хорошо. Не прям чтоб блеск, но мне было не важно. Все было в порядке, даже когда мы встретили несколько твоих знакомых и начали разговор. Когда ты отхлебнула свой напиток и начала кивать головой в такт музыке.
Понимаешь, вот в чем все дело. Я не мог отследить момент, когда все переставало быть в порядке. Это переключение занимало секунды.
Вдруг ты начала дергать меня за рукав, говоря, что хочешь уйти.
– Почему?
– Я хочу уйти…
– Но они только начали.
– Тут ужасно…
– Да нормально тут… Я хочу еще посидеть…
– А я не хочу.
Так и продолжалось. Оркестр как раз разыгрался как следует. Пространство наполнилось мощным блюзом. Меня начало раздражать все это.
– Оставайся, – ныла ты. – А я пойду.
– Нет, – я пытался перекричать музыку, – вместе пришли, вместе и уйдем.
– Это глупо… – начала ты, и тут я вскочил и вышел. Я знал, что ты идешь за мной, только потому, что слышал звук твоих шагов по ступенькам позади меня. Мы вышли наружу, в ночь. Ты что-то сказала, но я не расслышал из-за своей ярости. Я почувствовал, как что-то ударило меня по голове.
– Что за херня? – прорычал я, оборачиваясь. Ты швырнула в меня журналом. На секунду я задумался, где ты его взяла. Странно, да, какие вещи приходят в голову даже в такие моменты?
У тебя дома ссора продолжилась.
– Подумаешь, большое дело, – кричала ты. – Мог бы и остаться… А я бы ушла.
– Мы пришли вместе и ушли вместе, – орал я в ответ. Не знаю, чего я привязался к этой фразе. Но эта идея стала почему-то важной для меня. Мы орали вовсю, думаю, нас слышали и на улице, и все соседи сверху и снизу. Но мне было пофиг. Мы продолжали орать друг на друга.
– Ты швырнула в меня журнал…
– Потому что ты не мог остановиться и выслушать. – Твой голос был пронзительно-визгливым. Я не мог этого выносить.
Мне показалось, что ты подняла на меня руку. Так что я тоже поднял свою. У тебя расширились глаза, а рот приоткрылся в немую «О», словно все слова замерли в горле от удивления. И страха.
– Смотри, до чего ты меня довела, – заорал я. – Смотри, до чего довела! – Я стал худшей, самой злобной версией самого себя. Меня плющило, как кучу мусора. Я и был кучей мусора.
С тобой я был и лучше, и хуже себя.
Но даже еще не это нас развело.
Все продолжалось недели, месяцы. Больше года. Два. Однажды на чьей-то свадьбе ты вышла из себя, потому что я якобы слишком долго болтал с какой-то женщиной. В другой раз ты обнаружила в моем компьютере переписку с одной девушкой, совершенно безобидную по содержанию, но почему я тебе о ней не рассказывал? Когда-то, еще дома, я видел, как мясники режут мясо, и иногда отрезанные куски снова слипаются вместе, потому что линия разреза недостаточно ровная. Вот и мы были точно так же. Нам было плохо вместе, но что, если врозь было бы еще хуже? Я иногда думаю, что так оно и было бы. Потому что, несмотря на все, нам было здорово. Мы много пели под мою гитару. Бутылка виски. Ты танцуешь прямо на кровати. Мы катались по ночам по городу, и ели мороженое, и ходили на концерты.
Но, очевидно, всего этого было недостаточно.
Одним вечером, после ссоры я даже не помню из-за чего, я выскочил из твоей квартиры и пошел ночевать к своему другу. Мы пили. Кто-то готовил мясо. Мы курили траву. В какой-то момент, уже на рассвете, лежа без сна в незнакомой комнате, я послал тебе сообщение. Я знаю, что это поступок труса, но, может, я и есть только трус.
Я написал, что больше так не могу. Что все кончено.
Ты не ответила. Тогда. Может быть, и никогда не ответишь.
Я смотрю на экран. Подсветка постепенно меркнет и в конце концов окончательно гаснет, становясь совсем темной.