3. Сейчас
Кому: «Амброзия Веллингтон» a.wellington@wesleyan.edu
От кого: «Совет выпускников Уэслиана» reunion.classof2007@gmail.com
Тема: Встреча выпускников 2007 года
Дорогая Амброзия Веллингтон!
До встречи выпускников осталось меньше месяца! Возможно, Вы давно хотели разыскать кого-то из старых друзей – самое время это сделать. Если Вы еще не вступили в группу выпуска-2007 в Фейсбуке, скорее заходите и отправляйте заявку. Кого Вы там только не найдете – возможно, Вас ждут сюрпризы!
Искренне Ваш, Совет выпускников
Я никому не говорю о встрече выпускников. Ни маме, когда она звонит спросить, приедем ли мы с Адрианом в Пеннингтон на день города, ни Тони, когда она шлет мне фотки Лайлы, моей двухлетней племянницы. Ни даже Билли, которой я пишу обо всем, – Билли, которая знает обо мне больше, чем кто-либо другой. Она будет подбивать меня ехать. Но что она понимает? Ее прошлое обошлось без жертв.
Хэдли и Хизер – единственные однокашницы из Уэслиана, с которыми я поддерживаю связь, – интересуются в нашем групповом чате, собираюсь ли я на встречу, но я отбояриваюсь: мол, у меня на эти выходные другие планы. «Эх ты! – пишет Хэдли. – Если Адриана не будет, Джастину там и поболтать будет не с кем». Домашний почтовый ящик я проверяю каждый день, чтобы перехватить любые послания, прежде чем на них наткнется Адриан. Муж не склонен задавать лишних вопросов, но, уж если возбудить его любопытство, он будет домогаться ответов с настырностью шестилетки. Почему. Почему. Почему. Но больше всего меня бесит даже не его приставучесть, а простота – качество, которое когда-то меня в Адриане и привлекло. Непоколебимая уверенность в том, что у любой проблемы есть решение.
Но больше писем не приходит, и я уже начинаю искренне надеяться, что пронесло. А потом прошлое находит меня в последнем месте, где я ожидала его встретить. В «Скайларке», где мы с Адрианом иногда встречаемся после работы, – в тех редких случаях, когда он, так уж и быть, выползает из уютного кокона Астории и тамошнего крафтового пива. «Скайларк» – мой любимый бар в Мидтауне, мое сверкающее гнездышко над Нью-Йорком. Мы потягиваем напитки – я мартини, только один бокальчик, любит приговаривать Адриан, а то вдруг, – и внезапно около нашего столика появляется Тара Роллинс. Тара из Уэслиана, которая работала помощником редактора в «Аргусе», а теперь подвизается в книжном издательстве.
– Амброзия! – взвизгивает она. В последний раз я видела ее на девичнике у Хизер – ох и наклюкались же мы тогда на пляже в Сэг-Харборе! Помню, как Тара, обливаясь слезами, взялась признаваться, что изменяла мужу с коллегой-редактором, – и вот она стоит передо мной, и Адриан уже вскакивает и так неистово трясет ей руку, что мне становится неловко.
– Вы только посмотрите на нее! Выглядишь великолепно! Ты же едешь, да? Что за встреча без тебя!
Как будто наши с ней отношения когда-либо заходили дальше тусовочного трепа!
– Это на какую такую встречу она едет? – спрашивает Адриан.
Тара смеется.
– Как на какую? На встречу выпускников! Вы же наверняка поедете вместе? Мой муж представить себе не может, чтобы я поехала без него…
Я делаю здоровенный глоток мартини и улыбаюсь как ни в чем не бывало, хотя водка обжигает мне горло. Твой муж много чего представить себе не может.
– Встреча выпускников? – В устах Адриана это не слова, а зияющая рана. Я пялюсь на его загорелые предплечья, на щетину темных волос, поднимающуюся к рукавам клетчатой рубашки. – Первый раз слышу…
– Да все забываю тебе сказать, – говорю я, стремясь избавить его от унижения. – Впрочем, это не имеет значения. Мне туда совершенно неохота.
Тара все знает, но прикидывается дурочкой.
– Как это неохота? Там же будут все-все-все!
– У нас годовщина свадьбы, – поясняю я. – Будем отмечать. Три года.
Вот в таких случаях мне хочется, чтобы я могла похвастаться колечком пожирнее.
– Нет-нет, – говорит Адриан. – Мы не можем пропустить встречу выпускников! Годовщину мы и в другие выходные отпразднуем. Да что там – закажем пиццу и посидим в патио, вот и весь праздник. – Он улыбается Таре, эдакий мальчишка-обаяшка, – словно скромность нашего романтического вечера должна произвести на нее впечатление.
– Вот именно! – подхватывает Тара. Они начинают болтать, словно меня тут вовсе нет. Не проходит и минуты, как Адриан поминает свой роман, и двух минут, как Тара поминает Баттерфилд-С. Меня захлестывает ярость. Мне хочется защитить Адриана – не только от правды, но и от того вердикта, который Тара неизбежно вынесет на его и наш счет.
– Ох и бурное же у меня было студенчество! – хохочет она. Я озираюсь в поисках официанта, который принес бы мне второй бокал мартини. – Но, конечно, до Амб мне далеко.
– Да с нее-то что возьмешь, – говорит он, касаясь моего запястья. – Эта пай-девочка головы от учебников не поднимала!
Я не смею даже взглянуть на Тару, потому что знаю, что прочту в ее глазах. Головы не поднимала, ага. Тара – это бомба замедленного действия, и от нее нужно избавиться, прежде чем она рванет.
– Так и быть, – говорю я, стискивая бокал так сильно, что мне кажется – он вот-вот разлетится на осколки. – Пожалуй, мы поедем.
И как только я произношу это вслух, до меня доходит.
Конечно, я должна ехать. Не из-за Тары, не из-за кого-то там еще – из-за нее. Вдруг она знает что-то такое, что принесет нам избавление. Я то и дело представляю себе, как она сидит, старательно выводит красивые буковки, – как это на нее не похоже, она ведь вечно спешила. Но ради чего-то она меня призывает, и я должна узнать, ради чего.
Я сказала: «Мы поедем», но никаких «нас» не имела в виду. Я всю голову сломала, весь интернет перерыла, пытаясь найти повод не брать с собой Адриана. Может, это даже принесет пользу нашему браку. Я встречусь со своим прошлым лицом к лицу, сброшу отмершую кожу и вернусь с чувством признательности, которое когда-то испытывала к мужу.
Я нахожу семинар по писательскому мастерству, который должен состояться в Нью-Йоркском университете на тех же выходных, и принимаюсь воодушевленно рекламировать его мужу – мол, вот прекрасная возможность заняться его самодельщиной всерьез.
– Пусть это будет подарок от меня на годовщину свадьбы. Представь, сколько ты успеешь написать! – восторгаюсь я. И вот он уже готов записаться – но тут замечает дату.
– Не в этот раз, – говорит он. – Чай, это у них не последний семинар. Слушай, а ведь мне, наверно, надо костюм купить, для встречи выпускников-то?
Приходит сообщение от Хэдли. «Вы где собираетесь останавливаться – в общежитии?»
Я пытаюсь себе это представить. Мы стоим на Фосс-Хилле, Адриан держит меня за руку. Может, не так все и плохо. Раз в несколько месяцев мы встречаемся с Хэдли и Хизер и их мужьями, едим и выпиваем, и мужики так глубоко погружаются в свои разговоры о спорте и боевиках, что забывают о нас напрочь. Хэдли и Хизер знают, что я не рассказывала Адриану о Гробовщаге, – когда мы отмечали мою помолвку, я сказала им, что не хочу омрачать наше счастье всеми этими кошмарными сплетнями, и они понимающе закивали, обняли меня и заявили: «Это не наше дело, мы ни слова не скажем». Может, я и переживу этот визит в Уэслиан. Мы переживем.
Я осторожненько отодвигаю эту мысль – пусть пока помаринуется. Адриан вновь заводит об этом разговор, когда мы ужинаем с Билли и ее мужем Райаном в Бруклине. Мы все реже и реже ездим к ним из Астории – все-таки целый час на дорогу, – а они у нас вообще не бывают, потому что дети. Когда мы садимся за стол, он берет меня за руку – мимолетный жест, обозначающий, что мы – одна команда, как и положено супругам.
– У Амб скоро встреча выпускников, я весь в предвкушении, – говорит он, пережевывая стейк. – Десять лет! Я прям жалею, что сам так и не доучился.
– Встреча выпускников? – переспрашивает Билли. Я делаю большой глоток вина – второй бокал, который Адриан не одобряет. И чувствую на себе укоризненный взгляд Билли: мол, могла бы и сама мне сказать. – Погоди. Это в Уэслиане? И вы поедете?
– Да, – быстро произношу я. – Мне казалось, я тебе говорила.
– Нет, не говорила, – отвечает Билли. – Наверно, забыла.
Она знает, что ничего я не забыла. Мне вспоминается бухой блеск в ее глазах в поместье Гамильтон, когда мы напились на выпускном, ее холодная рука, вытирающая слезы с моих щек. «Мэтт здесь. С ней. Не смотри туда. Черт с ними! Зато я всегда буду с тобой».
Я пытаюсь нащупать другую тему:
– Твой последний пост – такая милота! Девчонки чем дальше, тем больше на тебя становятся похожи.
Она перестает кукситься, но тема не закрыта. Вечером она примется мне писать, требуя: давай колись, словно я какая-нибудь наркоманка.
– Да уж! Пришлось подкупить Сойер тестом для печенья, чтобы сидела смирно. Как считаешь, тяну на мать года?
Чисто технически Билли не работает с тех пор, как Райана повысили до персонального менеджера в одном из банков Финансового квартала, а она родила Беккет. Но саму себя она именует «инфлюенсером». Ее онлайн-ипостась – блог под названием «Между нами, мамочками», который породил инстаграм-аккаунт с почти тридцатью тысячами подписчиков, – не что иное, как ее реальная сущность. Она образец для контингента #мамапогодок, всех этих мамаш, которые ходят в обтягивающих лосинах для йоги, со всех сторон обвешанные детьми. Они благоговеют перед Билли и тем пастельно-розовым совершенством, которое она воплощает.
Именно поэтому у меня нет инстаграма. Я не хочу культивировать жизнь #безфильтров, все это попурри фальшивых улыбок. В Уэслиане я поняла, что люди завидуют не самым умным и самым красивым. Они завидуют тем, кто умен и красив – и не прилагает к этому никаких усилий. В отличие от Билли, я эту безусильность разыгрываю в реальной жизни. И кнопочки «удалить» тут нет, назад ничего не открутишь.
– Помню, как мы отмечали пять лет после выпуска, – говорит Райан. Вот надо ему было вернуться к этой теме! – Мы собрались в общаге и упились в зюзю. Я собирался перепихнуться с девчонкой, по которой сходил с ума в студенческие годы, но едва ее узнал под отвратной пластикой.
– Какая у меня была классная комната в общаге! – отзывается Адриан. – Мне она казалась дворцом.
Дворцом траха и травки. Адриан не скрывал, что в колледже блядствовал напропалую. Он даже рассказывал, что тревожным звоночком для него стало, когда из-за хламидиоза помчался к университетской медсестре, испугавшись, что конец отвалится от такой нещадной эксплуатации. Байками такого рода он веселил меня, пока мы встречались, хоть я и подозревала, что не все в них правда. Адриан – бармен. Ему приходится выслушивать много чужих историй. Неудивительно, что некоторые из них он пытается выдать за свои собственные.
– Когда я звонила, в общаге все уже разобрали, – говорю я. – Я забронировала отель, – и не один из тех, что рекомендовались в письме, а подальше от университета, подальше от Мидлтауна – пускай даже поездки на «Убере» влетят нам в копеечку.
– Облом, – говорит Адриан, и Билли тут же бросается меня защищать:
– Ну не хочет она там жить! Как ты можешь ее в этом обвинять?
Повисает длинная, очень длинная пауза.
– Ты о чем? – наконец спрашивает Адриан.
– Соседка Амб… – начинает Билли.
Я перебиваю ее:
– Мои бывшие соседки тоже едут. Хэдли и Хизер. Будет круто. Кто-нибудь собирается заказывать десерт?
Билли поджимает губы. Она знает, что о другой своей соседке я Адриану не рассказывала, поэтому я не понимаю, зачем она, собственно, затеяла этот разговор. Она бы нахмурилась, если бы не недавние уколы ботокса.
Я уже боюсь думать, что еще Билли ляпнет, но тут ее отвлекает запищавший телефон.
– Черт. Это моя мама. Говорит, Беккет отказывается ложиться спать. – Она допивает вино. – Похоже, нам пора.
Райан машет рукой официанту и, сложив вместе большой и указательный пальцы, пишет что-то в воздухе.
Официант милосерден: он рассчитывает нас быстро. Билли сюсюкает по телефону с Беккетт:
– Мамочка с папочкой скоро приедут, ложись спать ради бабуси, солнышко!
Я залпом выпиваю остаток вина – и вдруг вижу ее. Конечно, не буквально ее. Это всегда кто-то другой. В глубине души я это знаю – но все равно время от времени замечаю ее в самых разных местах.
Иногда она принаряжается в летнее платье и колготки, на губах – легкий штрих помады. Я еду на работу, а она наблюдает за мной, прижав к грязным окнам вагона белые как снег руки, и выходит вместе со мной на «Брайант-парке». Она стоит в холле нашего офисного центра, держит кофе со льдом, смотрит, как я вызываю лифт на двадцать четвертый этаж, где жужжит улей «Брайтон-Дейм» и где я окончательно превращаюсь в банальную стерву-пиарщицу. Мы встречаемся глазами, и от ее пронзительного взгляда у меня трещит череп. На ее лице я читаю вопрос. За что?
Психотерапевтша, к которой меня записали родители летом после первого курса, произнесла слова, которые навсегда запали мне в память. «Ты пережила травму, – сказала она – ей щедро платили за то, чтобы она сотрясала воздух подобными словесами. – Ты считаешь, что должна была сделать больше. Возможно, тебе страшно отпустить произошедшее, потому что ты не знаешь, за что тогда держаться».
Честно сказать, меня впечатлило, что она умудрилась выудить так много из моих молчаний и кивков. Я не просто держалась за произошедшее. Я вцепилась в него мертвой хваткой.
«Я должна была сделать больше», – сказала я ей тогда. Это она и ожидала услышать. Но в действительности лучше было бы, если бы я сделала гораздо меньше.
– Амб, – говорит Билли, разглаживая кружевную юбку, морщащуюся на бедрах. – Ты мне потом позвони. Нам надо поговорить.
Когда мы обнимаемся на прощание, девушка выходит из женской уборной и смотрит на меня с молчаливым осуждением. Ей не нравится моя помада. Она считает, что красный – не мой цвет. И она права. Он навсегда ее.