Едва Конрауд переступил порог, как зазвонил его мобильник. Он довольно долго просидел у Эйглоу, пока они обсуждали, что Маульфридюр рассказала после спиритического сеанса об их отцах. Пока это было первым и единственным доказательством того, что мужчины поддерживали связь и после войны. Эта новость оказалась совершенно неожиданной для Конрауда, но Эйглоу она удивила и того больше – она-то считала, что Энгильберт затаил обиду на отца Конрауда и даже слышать о нем не желал.
На другом конце провода была Марта, которая вернулась в управление после визита к родственникам погибшей девушки и позвонила, чтобы подробно рассказать Конрауду об их беседе.
– Разговор наверняка был не из приятных, – заметил тот.
– Они ждут, что ты с ними свяжешься, – сообщила Марта. – Может, тебе к ним зайти?
– Даже и не знаю, – ответил Конрауд. – По большому счету они для меня посторонние люди. Не понимаю, с чего они решили обратиться ко мне… Значит, девушка скончалась от передозировки?
– Похоже, что так, – сказала Марта. – Судя по всему, она начала колоться совсем недавно – на руке есть следы от иглы, но их немного. Так что наверняка просто не рассчитала дозу.
– А что было в шприце?
– Вроде экстази. Но надо, конечно, дождаться заключения экспертов. В последнее время это довольно распространенный наркотик – о нем и в новостях часто говорят.
– Да я новости-то особо и не смотрю, – сказал Конрауд.
– Возможно, она ввела себе то, что сама и провезла. В нашей базе ее нет, так что непонятно, связана ли она как-то с наркодилерами… Ну, если, конечно, не принимать во внимание, что она скончалась в комнате, которую снимает тот тип – Лаурюс Хинрикссон. Наверно, она и правда ступила на эту опасную дорожку совсем недавно, бедняга.
Попрощавшись с Мартой, Конрауд решил немного перекусить и пропустить бокальчик красного вина. С пластинки, которую он поставил на проигрыватель, звучали старые исландские шлягеры. Конрауд неизменно отдавал предпочтение винилу, будто все последующие достижения звукозаписывающей индустрии обошли его стороной. На дисках из своей коллекции он знал каждую царапину, а потрескивание, что раздавалось из-под иглы перед началом всех без исключения песен, воспринимал как некую прелюдию. Сидя за обеденным столом, Конрауд перебирал разложенные на нем бумаги и размышлял о своем отце и об Энгильберте. Все эти документы он обнаружил уже после смерти отца. Среди них были вырезанные из газет заметки о ясновидении, репортажи об экстрасенсах-шарлатанах и о том, как их разоблачили, интервью с председателем Общества эзотерики, статьи о потустороннем мире, где собирались души после того, как отделялись от тела. Эта коллекция служила свидетельством того, что у отца Конрауда возродился интерес к сверхъестественному и он продолжал заниматься этой темой, до того как на него напали с ножом. Почему этот интерес возродился, Конрауду было неизвестно – отец об этом никогда не говорил. Однако о спиритических сеансах, которые они с Энгильбертом устраивали в военные годы, он рассказывал, не скрывая и того факта, что они брали плату с тех, кто обращался к ним с вопросами о жизни после смерти. Иными словами, отец Конрауда потешался над людьми, которые верили в загробное существование, и не видел ничего предосудительного в том, чтобы превращать их страдания в свой источник дохода.
Как-то отец упомянул о том, что в отличие от него самого Энгильберт считал, что действительно обладает даром экстрасенса и проводил сеансы еще до того, как их пути пересеклись. Однако прежде чем отец Конрауда к нему присоединился, его деятельность в качестве медиума носила довольно нестабильный характер. Конрауд был не в курсе того, как произошло их знакомство и почему Энгильберт согласился сотрудничать с его отцом на ниве мошенничества. Знал Конрауд лишь то, что для них не было ничего святого. Они не гнушались обводить вокруг пальца даже людей, переживших тяжелейшее горе, например, потерю ребенка.
Перебирая бумаги, Конрауд вспоминал рассказы своего отца. Если они с Энгильбертом снова спелись после двадцатилетнего перерыва, это вполне могло быть связано с возрождением спиритических сеансов – больше их вряд ли что объединяло. А если все-таки объединяло, то Конрауду было трудно представить, что это могло быть.
Мучал Конрауда и еще один вопрос, который спонтанно возник у него в голове, когда Эйглоу привела слова Маульфридюр о том, что его отца видели вместе с Энгильбертом незадолго до того, как они оба покинули этот мир. Развивать эту тему с Эйглоу он не стал, а потому не знал, не возникло ли подобной мысли и у нее тоже. По крайней мере вслух она ничего такого не высказывала.
Мобильник Конрауда снова ожил. Бросив взгляд на часы, он констатировал, что время перевалило за полночь. Номера, который высветился на экране телефона, он не знал, поэтому прежде чем ответить, немного поколебался. Голос на другом конце провода Конрауд узнал сразу: это был человек, с которым они много лет проработали вместе и даже были друзьями, хотя теперь их дружба, можно сказать, распалась.
– Еще не спишь, старик? – По голосу Лео Конрауд догадался, что тот пьян.
– А Марта рассказала мне, что ты опять попиваешь, – ответил Конрауд. – Значит, все лечение коту под хвост?
– Да помолчи ты…
– А еще она сказала, что ты докучаешь людям, которые пока еще вменяемы.
– Заткнись!!
– Сам заткнись, – сказал Конрауд и нажал на отбой.