Гликерия. Её звали Гликерия – новенькую девочку, которая появилась на первом уроке в девятом «А» классе. Её привела директор школы, назвала имя-фамилию и оставила. А сама умчалась – у неё тоже был сейчас урок.
Марина Сергеевна, классная руководительница девятого «А» и одновременно учитель физики, торопилась начать новую сложную тему, а потому быстренько пожелала девочке Гликерии хорошо учиться, поскорее адаптироваться в коллективе и предложила сесть за пустовавшую сегодня парту – третью в среднем ряду. Новенькая послушалась и расположилась там.
Событие! Новенькая в классе – это же всегда событие! На Гликерию внимательно смотрели, пока она шла к предложенной парте, пока садилась и вытаскивала вещи из рюкзака. И когда Марина Сергеевна объясняла новую тему, тоже смотрели.
А потому многие были очень даже невнимательны.
– Что же вы меня не слушаете? – возмутилась учительница, устав наблюдать за тем, как взгляды её учеников скашиваются в сторону от доски. – Да что с вами такое, девятый «А»? Никак, что ли, не раскачаетесь после каникул?
Осенние каникулы закончились меньше недели назад, так что это вполне могло быть правдой.
«Да, никак мы не раскачаемся!» – охотно закивали ребята. И продолжили наблюдать.
А новенькая Гликерия не делала ничего особенного. Она просто сидела за партой и просто смотрела – на доску, на развешанные по стенам наглядные пособия, портреты прославленных физиков и самопальные ученические газеты, которыми увлекались в девятом «А». Иногда девочка останавливала взгляд и на своих новых соучениках – но, как отметил про себя каждый наблюдатель, нечасто.
Выглядела Гликерия… Выглядела она, так уж выглядела! Оля Соколова, которой новенькую было очень хорошо видно, – она сидела на соседнем ряду как раз наискосок, не переставала удивляться. И с уверенностью могла сказать, что похожих личностей в их школе точно не было. Ну надо же! Новенькая была во всём чёрном: чёрная водолазка под чёрным сарафанчиком с капюшоном – довольно простеньким, трикотажным и весьма потёртым. Однако от этого он только выигрывал – казался униформой какого-то неведомого мистического ордена. Чёрные лосины и бархатные балетки на ногах. Да – ещё большой кулон, висящий на длинной серебристой цепочке. Не крест, не какой-нибудь там зловещий черепок или гробик, а что-то другое, что непременно хотелось разглядеть.
Ну а лицо… Оля видела новенькую в полупрофиль, хотя несколько раз, разглядывая стенды и портреты, Гликерия оборачивалась – и Оля успела, пусть и каждый раз мельком, рассмотреть его. Интересное такое лицо. Довольно бледное, без косметики. Высокий лоб, под тонкими бровями тёмно-серые глаза, расставленные, может быть, чуть шире, чем нужно для гармоничной красоты, маленький рот сердечком. На щёки то и дело падали две короткие пряди волос – очевидно, бывшая чёлка, которую Гликерия решила отращивать. Остальные волосы – очень прямые, тёмно-тёмно серые, тоже можно считать, что чёрные, собраны в два хвоста. Длинных, до пояса. Кажется, всё скромненько и не противоречит школьной эстетике и морали. И в то же время на эту девушку хотелось смотреть, смотреть и смотреть, пытаясь разгадать её тайну. Если она есть, конечно, эта тайна… Да и просто приятно было новенькую разглядывать.
От неё пахло духами, и духами какими-то таинственными, но одновременно знакомыми. На перемене Оля Соколова специально прошла мимо новенькой несколько раз – попыталась вспомнить, что за духи. Не вспомнила. Но выяснила, что Гликерия на полголовы ниже её. А значит, совсем невысокая – особенно по сравнению с рослыми девушками их класса. На физкультуре наверняка окажется третьей-четвёртой с конца шеренги – как раз перед известными малявками сёстрами Сидоровыми и кругляшкой Таней Огузовой.
«Гот! Новенькая – гот!» – толкнув Олю в бок и кивнув на Гликерию, со знанием дела сообщил Димка Савиных, самый шустрый и бойкий парень в классе. Сообщил – и, многозначительно кивая и подмигивая, отправился разносить эту информацию остальным.
А новенькая, если и слышала Димку, то всё равно оставалась спокойна. Не подтверждала его сообщение, но и не опровергала. Вслед за остальными она перебралась в кабинет русского языка. С теми, кто подошёл к ней, с удовольствием познакомилась. Оля Соколова слышала это. Сама она познакомиться постеснялась. Хотя мысленно была уже в такой же интересной одежде, такой же независимой и невозмутимой, как Гликерия.
…Независимой, да. Это качество новенькой бросалось в глаза, пожалуй, даже посильнее готического имиджа. С первых же минут появления Гликерия вела себя спокойно и уверенно. Оля Соколова сразу это заметила. И ещё подумала о том, что у них в школе все привыкли оглядываться друг на друга, ожидая оценки – одобрения, осуждения или плохо скрываемой зависти. Будь то какой-то поступок или просто внешний вид. Все: и девчонки, и мальчишки, старались произвести впечатление, быть лучшими, прорваться в лидеры, стать звездой – в любой номинации. Это называлось здоровым духом соревнования, и все привыкли чувствовать на себе постоянные оценивающие взгляды, привыкли ждать комментариев в свой адрес. И признания. Обязательно. Любой ценой добиться позитивной победы – такой негласный девиз имела школьная жизнь.
А новенькой явно было всё равно. И она это своё «всё равно» не демонстрировала. А просто жила. Оля Соколова, точно притянутая магнитом, следила за ней. Вот Гликерия устроилась за партой на географии, вот разглядывает стенды в кабинете истории, вот села на подоконник в ожидании геометрии. Как у себя дома! Девчонка была спокойна и расслабленна, как будто тысячу лет училась в этой школе и ниоткуда не ожидала подвоха! А она – Оля, хоть и учится тут с первого класса, до сих пор с опаской и осторожностью поглядывает по сторонам. Раньше, в младших классах, надо было остерегаться драчливых мальчишек. Позже – неустанно следить за внешним видом, стараться не опозориться и всегда быть на высоте. Какая-нибудь модная фря так может откомментировать твой облик или любую из составляющих гардеробчика – что от позора захочется утопиться в море… Если в класс приходили новенькие – что, признаться, случалось за время Олиного обучения нечасто, они вообще долго привыкали, пристраивались и приспосабливались к местному обществу. А Гликерия тут же, в первый же день появления, почувствовала себя уютно – и явно чихать ей на мнение всех и каждого. Вот как это ей удаётся?
И опять же – тайна… Подумав об этом, Оля Соколова даже пригорюнилась.
У неё, у Оли, не было тайны. А у новенькой Гликерии всё, даже голос – негромкий, глуховатый и низкий, даже раскачивающийся на цепочке кулон, даже чёрный потрепанный рюкзак с тетрадями, казалось значительным и загадочным. Это завораживало и расстраивало одновременно. Вот поэтому Оля знакомиться не лезла и наблюдала со стороны.
Гликерия же продолжала невозмутимо общаться с новыми одноклассниками. Сравнила свои учебники с местными, записала, каких ей не хватает, выяснила, как зовут учителей – всё это наблюдала Оля во время уроков и на переменах. А после занятий – Оля вместе с остальными это видела, – выбежала из школы, забралась в подкативший к обочине чёрный внедорожник и умчалась.
– Готы! У-лю-лю!
– Буу! Ву-у! Готы в городе! – не раз и не два раздавалось за спиной Гликерии, когда она проходила по школьным коридорам. Это веселились младшеклассники. Старшие просто оценивающе разглядывали её. Так, чтобы она непременно это заметила – разглядываем, да. И как ты на это отреагируешь? Гликерия реагировала как обычно – была спокойна и ровна.
– У вас новенькая – готка? – приставали к ребятам из девятого «А» ученики других классов.
– Ну и как она? Не зовёт ещё вас погулять по кладбищу?
– Или она у вас вампи-и-и-р-р-р-р?
Соученики Гликерии отшучивались и ничего конкретного не отвечали. Потому что сами ничего о ней не знали.
У классного руководителя Марины Сергеевны девочка вызвала сначала недоумение, а затем интерес. Новенькая не хамила, да и вообще не нарушала дисциплину. Физику – пусть на слабую троечку, но знала, уроков не прогуливала. Всё было в допустимых пределах. Но так что же, что? Ведь что-то если не отталкивало от неё Марину Сергеевну, то как-то настораживало. Да та же спокойная независимость и доброжелательная уверенность, с которой новая ученица держалась, – вот что. И, конечно же, внешний вид.
Ох, этот внешний вид…
Никаких готов и прочих нарядных неформалов в школе до этого не было. Руководство тщательно следило за внешним видом и моральным обликом паствы, старательно держа всех – от малышей до выпускников, в нескончаемом позитиве общешкольной жизни. Тематические вечера и просто дискотеки, самодеятельные концерты, конкурсы и турниры, КВНы и спортивные матчи – чего только не проводилось в школе, чтобы отвлечь учеников от негативного влияния улицы и неконтролируемого ухода в себя. Сами ребята – в школе существовал орган ученического самоуправления «Комитет добра и порядка», учителя, и Марина Сергеевна, конечно, в том числе, пристально следили за тем, чтобы дети были понятны, просты и проницаемы. Вот потому и она, и остальные педагоги с первых же дней присматривались к новенькой из девятого «А» – но та умело балансировала на грани дозволенного, так что придраться, сделать замечание или велеть ей что-либо подкорректировать было невозможно. Так что и Марина Сергеевна, затаив смутную тревогу, старалась вести себя с Гликерией как и со всеми остальными учениками. Но на самом деле ей так хотелось подойти к девчонке и спросить… О чём спросить? Да хоть о чём-нибудь. В день поступления новенькой Марина Сергеевна узнала от директора, что последним местом, где обучалась девочка, была московская школа. Вот так да! Училась в Москве – и вдруг переехала! Почему, зачем? Все туда, а она оттуда. Так что спросить, спросить бы… Вот ведь какая загадочная девчонка. Тайна у неё какая-то была, вот хоть ты тресни! В такие моменты Марина Сергеевна себя останавливала. Что ещё за тайны? Ни у кого из ребят тайны нет, а у новенькой есть. Это плохо – тайны отвлекают от уроков. А все проблемы из Москвы – не живётся там спокойно, всё стараются в столице существовать поизощрённее, вот и расплодились разные готы-обормоты, эмо-проблемы, трэшники, анимэшники… Такие мысли немного мирили Марину Сергеевну с действительностью – особенно в преддверии мучительных знакомств, которые устраивала для неё, одинокой неприкаянной девушки, озабоченная её будущим мама. Для чего и таскала Марину по гостям или приглашала к ним домой своих подруг и знакомых с великовозрастными сынками. И это было ужасно…
Имидж Гликерии по-прежнему интриговал. Хотя никакого готического грима на ней не было, украшений – кладбищенских или со склада металлоизделий, тоже. Одни и те же неброская цепочка с кулончиком, серебряная мелочь неценных колец на пальцах, иногда атласная ленточка на шее. Всё. Но эта девочка бросалась в глаза, как будто от неё шло излучение – и притягивало взгляды. В основном новенькая появлялась на уроках в том же боевом наряде, что был на ней в первый день. Пару раз её видели в узких брюках и чёрном свитере. Хотя и в красной водолазке тоже видели. И в толстой серой кофте из овечьей шерсти тоже. То есть чёрному цвету она иногда изменяла. В раздевалке, собираясь домой, она переобувалась – меняла балетки на шнурованные ботинки – высокие, до колена, изящные, в которых даже как-то жалко месить осеннюю грязь. Или на резиновые сапоги – тоже, конечно, чёрные и антрацитово блестящие. Надевала плотный плащ с большим капюшоном – и исчезала под завесой дождя.
Она спокойно и дружелюбно говорила всем «привет», когда утром входила в класс. Говорила «пока», когда перед отходом домой покидала раздевалку. Некоторых, например, того же Димку Савиных, спрашивала о чём-то – кажется, о том, какая в городе обычно зима и что делают зимой на физкультуре. На переменах или читала учебники, или переписывалась с кем-то в телефоне, или, прикрыв глаза, слушала музыку, заткнув уши наушниками. Но чаще всего просто стояла у окна и смотрела вдаль – в тех кабинетах и коридорах, окна которых выходили на неровный ряд сараев, чахлый школьный сад и пустую бесприютную степь за ним. Лил дождь, били в стекло градины, задувало льдистой крупой – а Гликерия смотрела сквозь разгул непогоды. И иногда улыбалась. А чему, почему – непонятно.