Она в последний раз скользнула взглядом по стенам. Даже с закрытыми глазами она могла восстановить каждую трещинку и неровность на штукатурке, ведь знала их наизусть.
Лорейн ненавидела эту комнату, но с удивлением отметила какое-то неприятное, сосущее чувство, сродни тоски. Она где-то читала, что человек способен привязаться даже к собственной тюрьме и впоследствии ностальгировать по годам заточения. Тюрьма – подходящее слово, подумала она. Десять лет заключения в одиночной камере подошли к концу.
Прощайте, стены. Прощай, камера.
Лорейн определили в эту комнату в первый же год пребывания здесь, и, пожалуй, она не жаловалась. Остальные девочки ютились по шесть человек в спальнях, распределенные в соответствии с возрастом. Они делились секретами, натянув одеяло на голову, поедали тайком раздобытые сладости; они засыпали под храп и шепот соседок по комнате. Но секреты Лорейн оказались слишком зловещими, а ее ночные крики мешали другим ученицам. Администрация школы быстро оставила попытки поправить ситуацию с помощью успокоительных и рассудила, что проще засунуть девочку сюда, подальше от остальных – в помещение, прежде служившее гостевой спальней для родителей, пожелавших задержаться во время визитов. Желающих не было. Как правило, дети здесь были предоставлены сами себе. Их ссылали с глаз подальше под любым благовидным предлогом.
Десять лет назад такой нашелся и для Лорейн. Им стал тот злосчастный спуск в подвал, о котором девочка старалась забыть все минувшие годы, но почти каждую ночь возвращалась туда в кошмарах, ставших причиной ее изоляции. Тетя Присцилла вцепилась в подвернувшуюся возможность и легко переманила на свою сторону и дядю Клиффорда, не высказавшего особых возражений. «Бедной девочке трудно в доме, где все напоминает ей об умерших родителях. Школа-пансионат стала бы отличным решением и лекарством для маленькой больной души» – авторитетно заключила тетя, разумеется, с огромной заботой о любимой племяннице. И Лорейн вышвырнули из ее родного дома, как ненужную вещь, как антикварный хлам с чердака, как старый чемодан отца. С этим чемоданом Джеральд Редгрейв объездил полмира, собирая фольклор в разных уголках земного шара, пока в глухой ирландской деревушке не встретил свою леди Шалот. Джеральд и его речная дева покоились в земле, а чемодан стоял возле ног Лорейн, дожидаясь, когда девочка вдоволь проститься со старой жизнью, заключенной в этих стенах. Таможенные бирки и наклейки на боках совсем истрепались, а кожаная оплетка с ручки стерлась и обнажила метал, холодивший девочке ладонь.
Автомобиль у ворот школы вызвал заметное оживление среди учениц. Лорейн была уверена – все девочки, чьи окна выходят во внутренний двор, сейчас толпятся у подоконников, гадая, кого же внезапно почтили своим вниманием ненаглядные родственники. Она также знала, что ответ на этот вопрос спровоцируют бурную реакцию, а наивное любопытство, смешанное с воодушевлением, быстро сменится неприязнью. Ей пришлось основательно подготовить себя к триумфальному шествию до машины под прицелом сотни пар глаз. Никто из девочек не решился бы открыто выразить свое мнение о скромной персоне Лорейн, остерегаясь выговора от воспитательниц, но взгляды девочек, встреченных ей по пути, кнутами ударялись в незащищенную спину.
Конечно, не трудно было догадаться, о чем они думают. «Чертова психопатка», «маленькая дрянь», «белая крыска», «мерзкая альбиноска» – у Лорейн был достаточно хороший слух, чтобы примечать ядовитые шепотки за спиной, стоило ей войти в класс, душевую или столовую. И, самое обидное, несправедливое, поставившее последнюю точку в ее пребывании здесь – «воровка».
Она прошмыгнула на заднее сидение, остерегаясь даже смотреть на хмурого, утомленного долгой дорогой дядю, но тут же завертелась, чтобы еще раз взглянуть на здание, где провела десять лет жизни. Потемневший от времени кирпич и полное отсутствие каких-либо украшений на фасаде делали его по-монашески строгим. Порядки здесь царили вполне достойные монастыря, хоть девочкам и давалось условно светское образование. На самом деле их готовили к единственному, на что они, по мнению учителей и сославшей их родни годились – скоропостижному замужеству.
Прощайте, уроки вязания и шитья – со злостью подумала Лорейн, продолжая про себя: Прощайте, холодный кафель пола в душевых и зеркала с позеленевшей амальгамой; прощайте противные запахи кислой капусты и переваренного риса в столовой. Прощайте, запреты и правила. Прощайте, стены и окно, из которого видно краешек леса. Прощайте, мечты о побеге. Здравствуй, свобода.
Надолго ли?
Багажник проглотил отцовский чемодан с немногочисленными пожитками девочки. Дядя хлопнул дверцей машины и занял водительское место, по пути бросив что-то племяннице. Лорейн никак не отреагировала, поглощенная сентиментальным порывом, она пропустила слова мимо ушей.
Клиффорд не сразу решился заговорить, но заметно нервничал. Его мощные руки в пижонских перчатках без пальцев до скрипа кожи стискивали оплетку руля. Со своего места Лорейн видела только их, да краешек дядиной поседевшей головы. Серебро волос не придало ему сходства с отцом, дядя неумолимо лысел. Сквозь аккуратно зачесанные светлые пряди проглядывали некрасивые проплешины. Но серебро придавало им хоть немного сходства.
Лорейн подцепила краешек своей косички, поднося к лицу, словно видела его впервые. Обычно она избегала глядеться в зеркало, чтобы не натыкаться взглядом на эту свою особенность, но сейчас она стала крошечным мостиком между ними. Единственной общей чертой. А им, вероятно, предстояло провести какое-то время вместе, пока тетя Присцилла не подыщет для неугодной племянницы новое место ссылки. Наивно было рассчитывать на внезапное проявление теплых чувств со стороны родственников, но Лорейн надеялась хотя бы для себя самой найти веский повод не испытывать к ним острой неприязни.
Она стала такой в тот день. Девочку нашли в подвале уже абсолютно седой. У докторов, осматривавших Лорейн после приключившегося с ней обморока, не нашлось иного объяснения, кроме сильного потрясения, но словам пятилетнего ребенка, разумеется, никто не поверил. Никакого жуткого создания в подвале не обнаружилось, а на месте, где Лорейн видела саркофаг, лежала лишь груда обломков. Сквозь морок успокоительных препаратов девочка слышала голос дяди Клиффорда, заверявшего ее, что он уже распорядился вывезти «этот мусор» куда-нибудь подальше от дома, проигнорировав возможную историческую ценность древних камней. «Тебе нечего бояться, малышка» – говорил дядя непривычно ласково, – «там ничего нет». Но Лорейн не верила. Ее ночи были полны кошмаров и мрачных ведений, где ей снова и снова мерещились рубиновые глаза и шепот, проникающий в разум. Новость о собственной ссылке она встретила без восторга, но с облегчением. Уже тогда девочка понимала, что в школе ей будет спокойнее. Лишь вдали от особняка она сможет уверовать в слова дяди Клиффорда, пусть на это и понадобится время.
Там ничего нет. Ты все придумала.
У Лорейн было десять лет. Чем старше она становилась, тем крепче делалась ее убежденность, что произошедшее в подвале – плод ее разыгравшегося воображения. Она была напуганным маленьким ребенком, тяжело переживавшим утрату. Немудрено, что вдохновившись преданиями, которыми бредил ее отец, Лорейн нарисовала себе ту фантасмагорическую картину. Джеральд Редгрейв, бесспорно, был сумасшедшим, он плохо влиял на свою малолетнюю дочь, забивая ее голову всякой мистической чепухой. Он жил в выдуманном мире. Он ускользнул в свою страну фей и кошмаров, оставив Лорейн разбираться с миром реальным. Хочет она или нет – ей придется стать нормальной. Насколько это возможно.
Она инстинктивно потянулась к воротничку платья, но не нащупала на прежнем месте цепочки амулета.
– Тебе даже идет, – вдруг сказал дядя Клиффорд, чуть сместившись, чтобы взглянуть на племянницу в зеркало заднего вида, – так ты похожа на свою бабушку.
Лорейн не совсем поняла, что он имеет в виду, но предположила, что речь идет о ее волосах. Куда больше ее удивил не сам комментарий, а отсутствие осуждающих интонаций в голосе дяди. Она приметила также, как дрогнули в легкой улыбке мышцы его щеки.
– Да? – осторожно уточнила девочка.
– Ага, – кивнул дядя, – у нее были светлые волосы. Кстати, – спохватился он и завозился, шаря по карманам пиджака одной рукой, – она тоже его носила.
Девочка изумленно моргнула, уставившись на медальон, такой крошечный в огромной лапище Клиффорда. Она поторопилась забрать безделушку, пока он не передумал.
– Спасибо, – выдавила Лорейн, – так ты… не сердишься?
Дядя рассмеялся.
– Ну… – протянул он, – признаться, когда мне позвонила ваша директриса, я помчался в школу с намерением устроить тебе основательную взбучку. Но… Еще бы я не узнал эту штуку! Мать запрещала нам ее трогать. Мы с братом стали просто-таки одержимы, как бы ее стащить.
Он резко помрачнел. Лорейн застегнула маленький крючок, засунула медальон под одежду, и, облегченно выдохнув, откинулась на сидении. Она знала, что воспоминания о брате не доставляют Клиффорду удовольствия, но, возможно, он с куда большей теплотой возвращался к временам, когда они были детьми и не имели разногласий из-за наследства.
– Ты не считаешь меня воровкой, – озвучила девочка.
– Нет, – заверил дядя и на этом разговор иссяк. Между ними по-прежнему лежала непреодолимая пропасть, но теперь молчание стало чуть менее неловким.
Лорейн скривилась, припомнив обстоятельства, предшествовавшие этому разговору и ее возвращению домой. И пусть с медальоном на шее она чувствовала себя куда спокойнее, эта вещица приносила девочке одни неприятности. Ее давнишние видения в подвале и рядом не стояли с некрасивым скандалом и обвинением в воровстве. Какова эта гадина, Хелен! Будучи старше, крупнее и авторитетнее, она отобрала у Лорейн медальон, на который давно положила глаз, предварительно оттаскав девочку за седые косы. Слишком маленькая и худая Лорейн была просто не в состоянии оказать ей достойный отпор. Она вознамерилась тихонько забрать медальон днем, пока Хелен на занятиях, но попалась. Ее оклеветали лишь за то, что она хотела вернуть себе украденное! Думая об этом, Лорейн заерзала на сидении. Руки сами с собой сжались в кулаки. Конечно, голос придуманного создания в подвале смог легко одурманить ее обещанием защиты. Она устала быть слабой и беспомощной.
Подвал… при виде дома, замаячившего впереди ветрового стекла, злость мигом схлынула, сменившись тревогой. Скорее всего, за минувшие годы тетя Присцилла основательно приложила руку к ремонту особняка, но его внешний фасад остался неизменным – мрачным и величественным. Он внушал трепет и будто скалился темными провалами окон. Над его башнями и шпилями, пронзавшими хмурое, низкое небо, по-прежнему кружились птицы, имевшие привычку вить гнезда под коньком крыши.
Лорейн не решалась войти в дом первой и топталась у автомобиля, дожидаясь, пока дядя достанет из багажника ее чемодан.
– Иди-иди, – Клиффорд всучил девочке поклажу и мягко подтолкнул ее в спину, – соскучилась поди.
– А ты?
– Мне нужно загнать машину в гараж.
– О, – обронила девочка. Прежде никакого гаража в доме не было, и она попыталась отвлечься на догадки, какую из старых построек переоборудовали для этих нужд. Увы, с каждым шагом ноги становились все неповоротливее, а чемодан тяжелее, будто жалкие пожитки Лорейн в дороге кто-то подменил кирпичами. Обломками того саркофага.
Она сделала глубокий вдох и толкнула тяжелую дверь, готовясь провалиться в темноту. Но в холле оказалось светло, куда светлее, чем на улице. Лорейн не успела толком даже осмотреть перемены в убранстве, ослепленная вычурной люстрой под высокими сводами потолка. Как только зрение чуть адаптировалось, на девочку нахлынул ужас – она словно попала в огромный кукольный домик. От беспорядочного узора на обоях зарябило в глазах, а уродливые современная мебель и вычурный декор окончательно дополняли впечатление декорации для фильма ужасов. Лорейн не узнавала родной дом.
Она так увлеклась своими невеселыми открытиями, что не сразу заметила, что находится здесь не одна. Переведя взгляд, Лорейн вздрогнула от неожиданности, обнаружив рядом с собой незнакомого мужчину. Он протягивал к ней ладонь, затянутую в белую перчатку, явно намереваясь забрать из ее рук чемодан.
В своих перчатках, старомодном черном костюме и наглухо застегнутой рубашке, незнакомец казался здесь таким же неуместным, как и сама Лорейн в ее скромном сером платье. Как-будто он материализовался сюда прямо со страниц викторианских романов, которыми тайком зачитывались другие воспитанницы школы.
– Мисс?
Она лишь крепче сжала ручку чемодана, теряясь с ответом. К огромному везению Лорейн в ее поле зрения быстро нарисовалась и тетя Присцилла. Женщина издала театрально-восторженный вздох, и внезапно стиснула племянницу в объятиях, искупав в удушающем, сладком аромате парфюма.
– Бедная моя девочка! – запричитала тетя, энергично поглаживая Лорейн по голове и плечам, – Что тебе пришлось пережить! Клиф мне позвонил, все рассказал! Это немыслимо! Они поплатятся за оскорбление, нанесенное нашей семье! Я была уверена, что это достойное учебное заведение, а не какая-то богадельня! Я всем расскажу! Все узнают, помяни мое слово!
Выговорившись, она наконец-то выпустила Лорейн из своих смертоносных объятий и всплеснула руками. Поймав вопросительный взгляд племянницы, она покосилась на незнакомца, молча наблюдавшего за разыгранным тетей представлением.
– А, – сказала тетя Присцилла, – познакомься, Лорейн. Это – наш дворецкий, Кристофер Грэнхолм. Мы же приличная семья, приличным семьям полагается чтить традиции, не правда ли? Ну что ты вцепилась в этот ужасный чемодан? Пойдем скорее, я покажу тебе дом! Я так его облагородила!
Лорейн послушно отдала чемодан дворецкому и побрела за тетей. Лишь у дверей, ведущих в столовую, она задержалась и позволила себе осторожно покоситься в сторону мужчины. Он все еще стоял там, провожая их взглядом непроницаемых черных глаз, темный, элегантный и чужеродный сюрреалистичной в своем безвкусии обстановке.
Дворецкий, – повторила про себя Лорейн, все больше сомневаясь в психическом здоровье тети Присциллы. Конечно, она могла заблуждаться, но, по словам отца, дядя Клиффорд всегда зарабатывал куда меньше, чем тратил; а фамильного наследства едва хватало, чтобы покрыть запланированный его супругой грандиозный ремонт. Откуда средства? Что-то здесь было не так. В лучшем случае – скоро сюда явятся кредиторы, чтобы конфисковать особняк за семейные долги. В худшем…
Лорейн приказала себе остановиться. Она десять лет училась быть нормальной. И она здесь на птичьих правах – не ей беспокоиться о подобных вещах. Благожелательность Присциллы быстро иссякнет, и тетя сошлет девчонку в какую-нибудь новую школу. И спасибо. Куда угодно. Подальше от того уродства, в которое превратился некогда прекрасный дом.
Лорейн оказалась права: обожание тети Присциллы продлилось недолго. Первое время женщина с азартом игралась в племянницу, как ребенок в новую куклу, а девочка покорно терпела, гадая, когда же тетя обратит внимание на что-то другое. Тетя была неистова в своих порывах – и в сожалении, что «послушалась советов каких-то дураков и выбрала бедняжке ужасную школу», и во внезапно вспыхнувших материнских чувствах. Проявлялись они самым досадным образом: в навязчивом стремлении тети наряжать Лорейн в вещи не менее безвкусные, чем новая мебель; бесконечно перебирать, расчесывать и укладывать ее белоснежные локоны; трещать без устали о покупках и модных тенденциях, задавать бестактные вопросы и, конечно, преследовать объект своей одержимости по пятам. Заслышав, что на выходных планируется визит близнецов, Лорейн выдохнула облегченно, ведь тетя тут же переключилась на организацию «маленьким принцам» достойного приема.
Первое, что сделала девочка, оказавшись избавленной от навязчивого общества тети Присциллы – заглянула в подвал. Преодоление этапа стоило Лорейн огромных душевных сил. Она долго стояла у двери, не решаясь открыть ее, целую вечность спускалась по косым, неудобным ступеням. Шагнув на каменный пол, она зажмурилась, но, открыв глаза, не обнаружила вокруг ничего необычного. Дядя, как и собирался, оборудовал здесь винный погреб. В подвал провели электричество; установили оборудование, необходимое для поддержания нужной температуры и уровня влажности. Каменные стены, когда-то испещренные рунами и загадочными символами, покрывал толстый слой зеленой краски. Вдоль них громоздились бесчисленные стеллажи для хранения бутылок, большая часть которых пустовала. Лорейн получила еще одно подтверждение своим тревожным предположениям о финансовом положении семьи: погреб был, а заполнить его оказалось нечем. Редгрейвы не могли позволить себе ту роскошь, о которой мечтали.
Девочка приблизилась к пустому стеллажу и присела на корточки, чтобы просунуть ладонь между полок и дотянуться до стены.
Подойди. Подойди. Иди ко мне, дитя. Сними печать. Я утешу тебя. Я накажу всех твоих обидчиков.
Она тряхнула головой, напоминая себе, что выдумала все события того жуткого дня. И все же зачем-то, сама не зная зачем, Лорейн отыскала на полу закатившийся в щель гвоздик, и принялась соскабливать краску в самом незаметном месте. Это стремление противоречило ее желанию быть нормальной, шло вразрез с целью, ради которой она явилась сюда.
Изгнать старый призрак. Развенчать собственный миф. Сокрушить с алтаря уродливый идол прошлого.
Но у Лорейн быстро нашлось для себя оправдание: эти символы, скорее всего, начертаны рукой отца. Погрязший в собственном безумии, уверовавший в мир сверхъестественного, он спускался сюда, выплескивая на стены содержимое темных чертогов своего разума. Прикосновение к ним – было прикосновением к нему. Нитью, ведущей сквозь тьму. Эхом его голоса. Последней его тенью, сохранившейся в доме, чье нутро беспощадно выскоблили и опустошили.
Лорейн так увлеклась, что не расслышала шагов. Застигнутая врасплох, она неуклюже вскочила и ударилась лбом об одну из полок. Потирая свежую шишку, и проклиная свой глупый порыв по чем свет стоит, она не сразу осмелилась обернуться. Пусть тетя Присцилла и сменила гнев на милость, это не отменяло ее вздорного, непредсказуемого нрава. Вряд ли ей понравится обнаружить племянницу здесь. Но нашла Лорейн вовсе не тетя.
– Мисс?
Девочка прикинула, уместно ли обругать дворецкого всеми хлесткими выражениями, что она почерпнула от других учениц пансиона, но быстро оставила эту идею. Дворецкий не виноват, что Лорейн вздумалось тащиться в проклятый подвал и бередить свои старые раны. Никто не посвящал его в историю десятилетней давности. В этом не было малейшей необходимости.
Этот человек невольно внушал Лорейн ощущение смутной, иррациональной тревоги. Она, как могла, силилась его избегать, и до этого момента у нее неплохо выходило, ведь рядом с ней постоянно крутилась тетя Присцилла. Как заметила девочка, Кристофер был не в восторге от общества тети, которая принималась беззастенчиво кокетничать и строить ему глазки, стоило дяде Клиффорду отвернуться или уехать по делам. Лорейн невольно становилось стыдно за тетю. А Присцилла была еще и значительно старше мужчины. Увы, толстые слои косметики, которыми она пыталась скрыть признаки возраста, лишь обличали какая обвисшая у нее и дряблая кожа.
Пауза затянулась. Дворецкий стоял, чуть склонив голову плечу, так что кончики его смоляных волос касались идеально-белого воротничка рубашки. Под его пристальным взглядом Лорейн почувствовала себя полевой мышкой, примеченной в голом поле огромным ястребом. Ей негде было спрятаться. Некуда отступать. И у нее не было слов в свое оправдание. К счастью, мужчина взял огонь на себя.
– Если вы пришли, мисс, чтобы подобрать вино к ужину, то позвольте мне взять эту обязанность на себя, – сказал он, – вряд ли вы обладаете необходимыми познаниями.
– Я… э… – запнулась Лорейн, – почему?
– Как минимум, вы не достигли возраста, допустимого для распития алкоголя, – заявил мужчина. Он вдруг улыбнулся и от этой улыбки – другой, не сдержанной, вежливой, пустой, как в присутствии тети и дяди, а холодной и колючей, Лорейн окончательно стало не по себе. Она стиснула в ладони гвоздик, которым уродовала стену.
– Впрочем, если вы все же проигнорировали всевозможные запреты и завели привычку к употреблению спиртного, – продолжал дворецкий, – я сильно сомневаюсь, что в приоритете для вас был выбор изысканных напитков.
Девочка внимательно выслушала его и кивнула. И лишь хорошенько переварив слова мужчины, она страшно возмутилась.
– Что вы имеете в виду? – взвилась она, – что я, как вы изволили выразиться, имею привычку распивать второсортное пойло в грязных подворотнях? Скажите еще, что эти годы я шаталась по наркоманским притонам в трущобах Лондона! Я не пила спиртного, не разбираюсь в вине. Я жила в школе со строгими порядками. Но это мой дом. Здесь никто не вправе указывать мне, что делать. Тем более вы.
Она выпалила это и зажала рот руками, изумившись внезапному порыву. Лорейн не знала, что на нее нашло. Страшась гнева мужчины, она схватила первую попавшуюся бутылку и ринулась наверх, чтобы поискать тетю Присциллу, спрятаться у нее под крылышком и избавить себя от необходимости еще когда-либо вести приватные беседы с этим человеком. Ответ догнал ее уже на лестнице:
– Верно, маленькая мисс. Вы настоящая хозяйка этого дома. Не пора ли поставить в известность об этом и чужаков?
Решение тети Присциллы отпустить всю прислугу Лорейн восприняла как добрую волю судьбы. Тетя заявила, что сама хочет приготовить и накрыть ужин для своих любимых мальчиков. К несчастью, это было ложкой дегтя в капле меда, которой Лорейн нашла отсутствие неприятного дворецкого – Присцилла не умела готовить; не имела и малейшего представления о том, как управляться с новомодной плитой; терялась, пытаясь отыскать необходимую утварь или специи. Девочка, взявшаяся помочь тете, была вынуждена нейтрализовать последствия катастрофы, коей являлся благородный порыв изнеженной, не приспособленной к быту женщины. И все равно, как Лорейн ни старалась, вся пища вышла слишком соленой или наоборот пересоленной, а мясо по жесткости и внешнему виду напоминало подошву ношенных старых ботинок. Дядя Клиффорд налегал на вино, каждым глотком перебивая отвратительный вкус жениной стряпни. А кузены ограничились вежливыми словами благодарности в адрес стараний матери и двоюродной сестры, но ели без тени удовольствия.
В этом году Майлз и Тайлер заканчивали школу, и львиная доля разговоров за столом крутилась вокруг этой темы. Лорейн сидела тихо, уставившись в тарелку, но иногда все же осторожно поглядывала на подросших близнецов. Теперь различать их стало проще – юноши больше не являли собой двухголового монстра с одним мозгом на двоих, а напротив стремились к обретению своей собственной, противоположной брату индивидуальности. Майлз короче стриг волосы и носил спортивную одежду, когда как Тайлер придерживался во всем более классического стиля. Он даже обзавелся очками. Тайлер был серьезнее брата, лучше учился, и рассуждал о том, что неплохо бы родителям найти средства на приличный колледж. Под приличным он, понятное дело, подразумевал исключительно старые учебные заведения Лондона и Оксфорда. Майлз вовсе не собирался идти в колледж. Ему нравился футбол, все свое свободное время он проводил или в играх с товарищами, или катался по всей стране, поддерживая любимую команду. Именно это и стало точкой преткновения, когда влюбленное щебетание тети Присциллы резко сменилось знакомыми Лорейн капризными нотками в голосе тети.
– Милый, но ведь ты можешь заниматься спортом и в колледже, – увещевала она, – образование точно не будет лишним.
– Оно мне не понадобится, – сказал Майлз, – вы с отцом сможете оплатить учебу только одному из нас. Пусть это будет Тай.
– О, милый, – нахмурилась тетя Присцилла, – что ты имеешь в виду? Конечно, мы оплатим учебу вам обоим.
– Ну конечно, – фыркнул парень, – а что ты ответила мне, когда я хотел поехать в Амстердам? Что денег нет!
– Но одно дело увеселительная поездка, а другое – учеба, – возразила тетя.
– Вранье, – выплюнул Майлз, – просто признай, что ты просадила все наши деньги! И никакой колледж не светит ни Тайлеру, ни мне. О чем ты вообще говоришь? Раньше надо было думать, когда ты спускала средства на всю эту херню!
Он грохнул тарелкой с безобразными цветами и брезгливо отпихнул ее от себя подальше.
– Что ты себе позволяешь? – вступился дядя Клиффорд, – как ты разговариваешь с матерью! Извинись сейчас же!
– Просто признайте, пап, – чуть смягчившись, продолжал Майлз, – мы нищие. У нас нет денег. Ни пенса. Все наши деньги превратились в мамино ненаглядное барахло!
– Майлз, – Тайлер тронул брата за плечо и неодобрительно покачал головой, – остынь.
– А ты? – тут же переключился на него Майлз, – правда думаешь, что тебе оплатят какой-то там колледж? Оксфорд? Не смеши! Вынь уже голову из задницы!
– Сын, – обратился к нему Клиффорд, – довольно. Да, ты прав, мы сейчас испытываем определенные финансовые трудности… но я это поправлю. Вам нужно просто немного подождать. Поработаете пока, наберетесь опыта. Я тоже не сразу пошел учиться, трудился клерком…
– А вот и нет, – перебила его тетя Присцилла, окончательно переходя на крик, – ты – плохой пример! У вас были деньги, но твоей чокнутой мамаше был важен только ее ненаглядный Джеральд! Ради него она была готова на все, исполняла любую его безумную прихоть, пока мы голодали и ютились в тесной квартирке с тараканами и крысами! Я не позволю обречь наших мальчиков на такую ужасную судьбу!
– Не смей называть мою мать чокнутой, – процедил сквозь зубы дядя Клиффорд.
Близнецы притихли, испуганно глядя на родителей, вот-вот готовых сцепиться между собой. Дядя отставил опустевший бокал в сторону, устало помассировал виски пальцами и из-под ладони взглянул на Лорейн и братьев.
– Началось, – простонал Майлз и первым вскочил с места.
– Лорейн, Тайлер, нам надо поговорить наедине, – сдавленным голосом попросил дядя, но Тайлер не послушался, так и оставшись сидеть за столом. Лорейн тихонько встала и выскользнула сквозь открытые двери столовой на улицу.
Она не учла, что в этом же направлении ушел Майлз, и, конечно, наткнулась на него в саду. Он стоял, прислонившись к стене дома, и курил. Рука с сигаретой, которую он нервно подносил ко рту, заметно дрожала. Лорейн собиралась улизнуть, дабы не нарываться на конфликт, но брат ее заметил.
– Что уставилась? – рявкнул парень, – с возвращением, кстати, сестрица. Ну что, теплый прием тебе тут оказали?
Он оттолкнулся от стены и сделал шаг к девочке, вынуждая ее отступить. Он и раньше был крупным, но занятия спортом добавили к его внушительному росту еще и целую гору мышц. И эта гора сейчас угрожающе надвигалась на Лорейн.
– А хочешь правду, сестрица? – понизив голос, заговорил Майлз, – зачем тебя забрали из той крысиной норы? Почему мама с папой теперь так с тобой носятся? Сколько тебе сейчас? Шестнадцать? Вот почему: они рассчитывают выдать тебя замуж за какого-нибудь богатого олуха, чтобы разом решить все наши финансовые проблемы.
– Это так не работает, – неуверенно возразила Лорейн, – мы не в девятнадцатом веке.
– Ну, конечно, – хмыкнул кузен, – но разве ты бросишь в беде милых дядюшку с тетушкой, если они будут к тебе добры? И своих кузенов, конечно. Я, кстати, тоже могу быть очень милым. Показать?
Девочка не знала, что ответить, но на помощь ей подоспел Тайлер.
– Майло, – сердито сказал он, – опять дымишь? А спортсменам разве можно?
– Иди нахер, – огрызнулся Майлз. Он гневно швырнул сигарету себе под ноги и затушил носком ботинка.
– Так что, сестричка, не воображай себе лишнего, – бросил он, уходя, – никому ты тут даром не сдалась.
– Придурок, – вздохнул Тайлер, проводив брата осуждающим взглядом. Парень подобрал окурок, оставленный Майлзом, и засунул его поглубже в каменную вазу с цветами. Какое-то время он стоял молча, а после снял очки и протер линзы краем пиджака. Лорейн догадалась, что он ищет чем бы занять себя, чтобы хоть немного отвлечься от неловкости между ними. У нее не было и малейших представлений, о чем им вообще можно поговорить, но и трусливое бегство отчего-то казалось неправильным. Вероятно, ей все-таки стоило придумать предлог и уйти, тем более она уже начинала замерзать в вычурном платье, которое на нее напялила тетя.
Лорейн зябко обняла себя за плечи, и это не укрылось от внимания кузена. К огромному ее удивлению, Майлз вдруг стянул свой пиджак и протянул ей. Опасливо, как протягивают угощение дикому зверю, который может ответить агрессией и укусить.
– Спасибо, – сдалась девочка. Ей раньше никогда не доводилось носить мужские вещи. В этой ее взрослой, самостоятельной жизни. Когда она была маленькой и они с отцом гуляли в лесу, собирая цветы и травы, он иногда надевал на нее свою огромную куртку. Но то была вещь отца, а это противного Майлза. И все же она была теплой. И непривычно пахла мужским парфюмом.
– Извини за эту некрасивую сцену, – вздохнул Майлз, – и за брата. Ему, наверное, на тренировках остатки мозгов вышибли. Он стал просто невыносимым.
– А раньше не был? – вырвалось у Лорейн. Кузен не обиделся, а внезапно одарил ее ласковой, дружелюбной улыбкой.
– Раньше еще хуже, – признал он, – да и я… за это тоже извини. Мы были ужасными. Но это в прошлом. Мир?
Теперь была очередь Лорейн недоверчиво таращиться на протянутую ладонь. Минуту поборовшись с собой, она все же приняла предложенный мир.
– Ты стала такой хорошенькой, – как бы невзначай заметил Майлз, – да всегда была. Даже когда этот идиот остриг тебе волосы.
Этот комментарий девочке ужасно не понравился. Не сами слова, а то, как они были сказаны.
Лорейн уже начинала скучать по своей крошечной келье в пансионе. В школе она была предоставлена сама себе; другие девочки ее избегали, да и учителя не испытывали особого рвения общаться с ученицей, не проявлявшей особого интереса к дисциплинам, по их мнению, необходимым для приличной девушки. Лорейн не давались ни шитье, ни вязание, ни готовка. Она грезила о книгах, но коллекция школьной библиотеки была очень скудной и включала лишь некий прожиточный минимум. Администрация школы не заметила, что миновали те темные времена, когда женщине преступно было быть умной. Они ценили кротость и уступчивость. Из некстати открытого рта могли раздаться крамольные слова. А немногочисленные ученицы, что имели возможность доставать разные вещи, еду и книги, предпочитали бульварное чтиво и глупые романчики о любви. Лорейн не могла попросить их о помощи.
Пансионат был обителью скуки и тишины. А в изуродованном родном доме Лорейн приходилось играть в прятки. Она избегала дворецкого, избегала и кузенов. Майлз был груб и смотрел на нее, как на мусор, а Тайлер, напротив, подозрительно любезен. Девочке в новинку было слышать комплименты и добрые слова, так что они загоняли ее в тупик. К счастью, хотя бы тетя про нее позабыла, полностью погрузившись в заботу о мальчиках, впрочем, слишком взрослых, чтобы в том нуждаться. Они отмахивались от матери, порхающей вокруг, как от назойливой мухи.
Однако, от Тайлера нашлась кое-какая практическая польза – он привез с собой учебники и щедро поделился с девочкой, припомнив, что когда-то она любила читать. Завладев книгами, Лорейн тут же убралась от него подальше. Целыми днями она искала по дому укромные уголки, забиваясь то в нишу за портьерой, то в углублении подле нелепой позолоченной статуи Венеры, то в пространство под лестницей. И везде она попадалась кому-то из домочадцев. Утомившись от бесплодных попыток найти укрытие в доме, Лорейн решила отправиться на поиски одиночества в окрестностях дома, а заодно избежать очередного кошмарного семейного ужина. Стояла поздняя весна, но погода была сырой и холодной. Вряд ли кто-то из Редгрейвов вспыхнет энтузиазмом составить ей компанию, рассудила она.
У выхода в сад Лорейн все-таки столкнулась с дворецким. От его привычки появляться из ниоткуда в самых неожиданных местах девочке становилось жутко. Родственники были вздорными, но безобидными, они могли утомить ее неловкими разговорами и сценами, но не более того. А от дворецкого за версту веяло опасностью. Его высокая фигура, затянутая в черный костюм, угнетала одним своим присутствием, а темные глаза казались какими-то звериными. Они совершенно не сочетались с его вежливой, сдержанной манерой в общении. В них таилась буря.
– Ну что еще? – не выдержала Лорейн, – разве вам нечем заняться?
– У вас найдется для меня поручения, мисс? – невозмутимо откликнулся мужчина.
– Нет, – сдалась девочка. Она тут же пожурила себя за грубое поведение в отношении человека, в сущности, не сделавшего ей ничего плохого. Вероятно, корнями ее неприязнь и желание демонизировать мужчину росли в далекое детство. Но это для отца мир был населен разными мистическими созданиями и жуткими тварями, иные из которых разгуливали в человеческом обличье. Лорейн больше не верила в его старые сказки. Она повзрослела. Она хотела быть нормальной. Не хотела умереть, как он, в стальных тисках своего безумия.
А как, кстати, он умер? Девочка вдруг поняла, что так и не узнала подробностей. В тот год она была слишком мала, чтобы спрашивать о подробностях кончины отца, а теперь не находила эту тему подходящей для бесед с родственниками, перемирие с которыми было слишком шатким.
Убегая от себя, от этих вопросов, от чувства вины за некрасивый выпад, Лорейн вышла на террасу, с которой открывался отличный вид на озеро, отливающее серебром в свете только взошедшей луны, и далекий лес, чернеющий на вершине соседнего холма. Девочка не слышала шагов, но уловила движение воздуха. Дворецкий последовал за ней.
– Собираетесь на прогулку? – светским тоном осведомился он, – на ночь глядя?
– Мне не требуется разрешение, – буркнула Лорейн, надувшись. Она стиснула книгу, испытывая непреодолимое желание швырнуть ее в лицо мужчине, чтобы раз и навсегда поставить точку в этом споре. Да, она невоспитанная маленькая дрянь. Но она не собиралась жить в романе Агаты Кристи, не просила родню нанимать дворецкого. Он их игрушка – пусть дядя с тетей и забавляются с ним сами. Отец дворецких и прислуги не держал. Ухаживать за домом и дочерью ему помогала лишь единственная старушка, приходившая из соседней деревни.
– Нет, – подтвердил Кристофер, – но уже слишком поздно, чтобы идти в лес.
– С чего бы это!? – возмутилась Лорейн. Больше всего ее раздражали снисходительный тон и спокойствие мужчины в ответ на все ее провокации. – Я знаю эти места, как свои пять пальцев. Я гуляла в этом лесу еще ребенком.
– За время вашего отсутствия многое изменилось, – после небольшой паузы выдал дворецкий, – и этот лес тоже.
– Серьезно? – удивилась девочка и даже соизволила обернуться, чтобы гневно посмотреть собеседнику в лицо, – и что там такое? Вурдалаки? Оборотни? Гоблины? Фэйри утащат меня в свое царство? Избавьте меня от этого. Я вдоволь наслушалась подобной чепухи от отца. Суеверия не довели его до добра. Но я знаю, чего там точно нет. Людей. Я хочу отдохнуть от людей. Ясно?
– Ночь не так темна, как человек, – задумчиво сказал мужчина, и Лорейн легко догадалась, что это цитата, хотя и не знала откуда.
– Вот именно, – зло подытожила она. На этом дворецкий наконец-то оставил ее в покое, вероятно, разочаровавшись, что собеседница не смогла поддержать затеянную им интеллектуальную игру.
Не только хамка, но еще и необразованная дуреха, – с горечью вынесла себе приговор Лорейн. Но у нее было оправдание – последние десять лет она была отрезана от мира, от знаний, от любых возможностей их получить. Ее разум томился в тюрьме тех обшарпанных стен, при мысли о которых сердце все равно сжимали тиски ностальгии. Воспитанниц школы не учили ловко отвечать цитатой на цитату, им преподавали уроки покорности, занимавшие куда больше места в учебной программе, чем базовые школьные предметы. Покорность – вот, что это было, все эти занятия для благопристойных барышень. Покорность своей участи. Отбыть срок в этой темнице и перекочевать в другую – замужества. Лорейн вынужденно согласилась с Майлзом, хотя все в ней противилось этому. Тетя и дядя с трепетом обсуждали только будущее близнецов – их учебу, карьерные возможности, ведь у них и правда было будущее. У племянницы нет. Пройдет несколько лет и ее пристроят замуж, постаравшись сделать это с максимальной выгодой для себя. Никто не станет содержать бесполезную девчонку после совершеннолетия, не потратит и лишнего фунта. А ведь это и ее дом тоже. Ее наследство. Но родственники все решили по-своему.
Лорейн так рассердилась, думая об этом, что, заслышав позади шаги, утратила способность сдерживать бурливший в ней гнев. Она встала, утопая по колено во влажной траве, развернулась и крикнула:
– Оставьте меня в покое!
– Оу, – молвил Тайлер, а это оказался именно он, – прошу прощения, но…
– Что «но»? – девочка чуть растеряла свой запал, но все еще была порядочно взбудоражена. Ее гнев таял по мере того, как взгляд скользил по фигуре кузена и тому, что он принес в руках – свернутый плед и очаровательную в своей старомодности керосиновую лампу. И где он только умудрился отыскать ее в доме, где все вещи Присцилла заменила новыми, нефункциональными и бездушными? Как только это старье уцелело? Это была отцовская лампа.
– Тише-тише, – примирительно сказал Тайлер, – вижу, ты не в духе. Я заметил, что ты уходишь и хотел дать тебе это, вдруг понадобится.
Он смущенно умолк.
– Ну и… предложить свою компанию, все-таки идти ночью в лес одной – такая себе затея, – добавил он тихо.
– Прости, – вздохнула Лорейн, – я приняла тебя за… другого. Ладно. Пойдем.
Ей стало так стыдно, что она просто не имела права его прогнать.
– Опять Майлз тебя задирал? Ну, я ему точно вмажу, как домой вернусь, – ворчливо сказал Тайлер, поморщившись. Он покорно пошел рядом, впрочем, соблюдая некоторую дистанцию, за что девочка была ему особенно благодарна.
– Нет, – покачала головой она.
– А кто?
– Не важно. Вообще не хочу, чтобы вы ссорились из-за меня, – призналась Лорейн, растрогавшись от доброты мальчишки, когда-то беспощадно доводившего ее до слез, – вы… всегда были так дружны, как одно существо. Если честно, я вам завидовала. Вы были друг у друга, и тетя с дядей… А у меня… никого.
– А твоя мама? – вдруг спросил Тайлер, – ты ее помнишь?
– Почти не помню, – сказала девочка, – она очень давно умерла. Она была красивой, пела и любила стихи, танцевала. Но это так… далеко.
Лорейн вдруг почувствовала на своем предплечье теплую ладонь кузена. Тайлер удержал ее, вынуждая остановиться, и распахнул руки в жесте, приглашающем в объятия. Девочка совсем растерялась – она не привыкла к такому и пока толком не понимала, нравятся ли ей объятия или вызывают отвращение. До тети Присциллы, постоянно стремившейся тискать Лорейн, как хорошенького щенка, жизнь девочки не была богата на тактильные контакты. Но не принять утешения было бы грубо, а грубила она сегодня достаточно. Лорейн послушно уткнулась носом брату в плечо, вдыхая все тот же аромат парфюма, которым пропитался и его пиджак. Тайлер обнимал ее очень осторожно и трепетно, отчего девочка страшно засмущалась. Она поторопилась отстраниться и огляделась, чтобы отвлечься от этого нового ощущения. Они стояли на опушке леса и лунный свет, пробивавшийся сквозь прорехи в густых кронах деревьев, делал траву похожей на снег.
– Теперь у тебя есть мы, – заверил Тайлер, – мы станем хорошей семьей.
– Спасибо, – опомнилась Лорейн, и, напустив беззаботности в голос, сказала, – пойдем, я покажу тебе место, куда меня водил отец. Он говорил, что на этой поляне танцуют феи. Правда же чушь, да?
Воспоминания об отце обдали ее легким холодком, словно ветром, пробившимся сквозь толщу земли из подземного царства, куда он когда-то ушел без оглядки.
– Ну почему, – пожал плечами Тайлер, – очень красиво. Он, быть может, был тем еще чудаком, но ему, наверное, было интересно жить.
– Так интересно, что запугал меня до смерти, – фыркнула Лорейн и провела рукой по голове, имея в виду свои волосы, – вот что из-за него случилось. Но тетя сказала, что ее парикмахер может это исправить.
– Нет, не стоит, – сказал кузен, – тебе так идет.
– Если скажешь что-нибудь про снег или лунный свет, я тебя ударю, – рассмеялась девочка, – но это лучше, чем «белая крыска» или «альбиноска».
– Ужасно.
Лорейн не могла понять, что с ней происходит, почему у нее так бешено колотится сердце и потеют ладони. Ее настораживала и собственная, совершенно не свойственная ей, разговорчивость. За последние годы она едва ли хоть раз так долго болтала с кем-то наедине, да и не испытывала в этом особой потребности. Если кто-то из учеников вдруг обращался к ней по какому-то делу, она страшно терялась и путалась в словах. Объятия Тайлера оказали на нее странное действие. Было приятно и волнительно. Но что-то все-таки настораживало Лорейн, вероятно, резкая перемена в его отношении. Она ничего не смыслила в мужчинах, десять лет окруженная только девочками, девушками и женщинами-преподавательницами. Все, что она почерпнула о мужчинах из болтовни старшеклассниц – они опасны. С ними нужно держать ухо востро.
Лорейн притормозила, выискивая взглядом знакомые деревья, и признала, что лес действительно изменился. Но поляна была на своем месте, пусть сильно заросла и теперь была окружена почти непроходимой стеной из молодого кустарника. Подсказку дал круг из грибов – прямо по центру, весь утопленный в лунном сиянии.
– Отец называл это «ведьмин круг», – проговорила Лорейн задумчиво. Ей не хотелось тревожить местную флору, потому она так и топталась на краю полянки. Тайлер тоже не пошел дальше – он расстелил плед на траве и поставил рядом с ним лампу.
– Зачем это?
– Посидим, подождем, может твои феи придут, – с заговорческой улыбкой поведал кузен.
– Хм… ладно, – легко сдалась девочка. Она пристроилась на дальнем конце одеяла, на приличном расстоянии от парня, и все равно сквозь тонкую ткань ощущала холод земли. Мокрые травинки щекотали Лорейн щиколотки. Закрыв глаза, она попыталась перенестись на десять лет назад, вспомнить, как приходила сюда с отцом. Но он никогда не водил ее сюда ночью, оттого посетить это место в темноте было особенно интересно.
– Это не мои феи, – ворчливо напомнила она, – а отца. Он во все это верил, а я нет.
– А во что веришь ты?
– Не знаю, – вздохнула Лорейн, приоткрыв один глаз, чтобы посмотреть на кузена, – я ни во что не верю, наверное. Вера – опасная штука. Для отца все это плохо закончилось…
Она осеклась. Вопрос так и вертелся на языке, но девочке все равно не хватало храбрости его задать, пусть сегодня она и превысила все свои лимиты разговорчивости. Но обстановка подходила. И Тайлер производил впечатление человека, способного наконец-то рассказать ей правду. Дядя Клиффорд всеми силами избегал этой темы, тетя Присцилла едва ли сама что-то знала. Майлз попросту не стал бы слушать Лорейн, а сходу выплюнул бы что-нибудь грубое. А Тайлер.
Ты знаешь, как он умер?
Даже в голове звучало жутковато. И откуда кузену знать? Он и сам тогда был ребенком, не сильно старше Лорейн. Никто не стал бы посвящать его в подробности.
Тайлер тем временем порылся в карманах пиджака и достал предмет, металлическая поверхность которого забликовала в лунном свете. Девочка прищурилась, силясь разглядеть, но все равно не мыслила назначения небольшой прямоугольной коробочки, пока кузен не открыл крышку. Внутри лежали зажигалка и странные на вид сигареты. Одну Тайлер протянул Лорейн, а вторую взял себе.
– Ты же не куришь? – засомневалась она, осматривая бумажный сверток со всех сторон. Запах у него был резким, травянистым и неприятным.
– Это другое, – возразил парень, – серьезно? Никогда этого не делала? У вас там что, правда был монастырь? Попробуй, тебе понравится.
– Ну… другие девочки выбирались в ближайший город и там всякое раздобывали, но… – Лорейн осеклась. Ей не хотелось вдаваться в подробности своей социальной изоляции. Перед Тайлером, таким обходительным, самоуверенным, вероятно, даже талантливым, раз он собирался в колледж, девочка не осмеливалась признаться, что десять лет была тем, кого принято звать изгоем.
Кузен показал, что сверток нужно поднести ко рту и щелкнул зажигалкой – сначала себе, потом у лица Лорейн.
– Только не выдыхай сразу, – напутствовал он. Девочка последовала его примеру, вдохнула горький, обжигающий горло дым и тут же закашлялась. Кое-как совладав с собой, она сделала еще одну затяжку и напрягла все мышцы, не позволяя облачку выпорхнуть наружу из легких. Лорейн хватило совсем ненадолго, но голова у нее все равно пошла кругом. Превозмогая неприятные ощущения, она возобновила странный ритуал под чутким присмотром кузена, пока бумажка в ее руке не сгорела совсем, опаляя пальцы.
Измученная процедурой, девочка откинулась на спину. На лунный диск наползли рваные, чернильные облака, похожие на плотную тюль, и небо стало темнее. Достаточно темным, чтобы можно было различить крошечные искры звезд. Лорейн скользила взглядом по небесному своду, выискивая хоть одно знакомое созвездие из тех, о которых читала в книжках отца. К несчастью, она совсем позабыла где их искать, в какое время и в каком полушарии они прячутся. В школе астрономию, конечно же, они не изучали, оттого ее познания были расплывчатыми. Спустя годы она не могла отличить реальные сведения от своих домыслов. Это было и не нужно – звездная бездна затягивала. Лорейн показалось, что она летит, уплывает куда-то и одновременно падает вверх.
Ей было хорошо. Она никогда прежде не ощущала такой безмятежности, такой легкости во всем теле. Тело казалось чужим, оставленным здесь, на земле, пока душа невесомо парит, порываясь оборвать тонкую нить и покинуть опостылевшую оболочку, ринуться бороздить звездные просторы.
– Сейчас и феи придут, – отдаленно, как из-под воды донесся голос Тайлера. Он напомнил Лорейн, где она находится. Она кое-как совладала с конечностями, ставшими мягкими, как желе, и приняла сидячее положение. Ее почему-то кренило в сторону, оттого девочке волей-неволей, а пришлось прислониться к плечу кузена в поисках точки опоры.
– Ой, да ты окоченела совсем, – заметил он и принялся стаскивать один рукав пиджака. Высвободив одну руку, он приобнял Лорейн, теснее прижимая к себе, и накинул на нее край своей одежды. Только сейчас девочка заметила, какая она маленькая рядом с ним. Белая мышка.
Или она ошиблась – и ей пять лет, а рядом не Тайлер, а снова отец? И сейчас на поляну действительно явятся феи.
– Хорошо зашло, да? – поинтересовался кузен, и Лорейн, не имевшая представления, что на такое ответить и о чем он вообще говорит, лишь глупо хихикнула.
– Позовешь своих фей? – кузен тоже рассмеялся.
– Не-е-ет, – девочка помотала головой.
– Почему это?
– Они тебе не понравятся, – заявила Лорейн, – вы зря думаете, что это милые маленькие леди с крыльями. Это уродливые, зловредные твари, которые ненавидят людей, потому что мы испоганили все вокруг и им негде жить… ой… – она приложила замерзшие пальчики к губам, снова смеясь, – чушь. Какая же чушь! А он в это верил! Ну ты и чудак, папа! Феи… феечки… боже.
Лорейн резко замолчала, краем уха уловив, как ей показалось, какой-то смутный шорох в кустах на противоположной стороне поляны. Темнота больше не казалась уютной и бархатной. Она стала тревожной, наполненной невидимой жизнью, скрытой от глаз двух самонадеянных юнцов, явившихся под ночь в опасное место. В место, где властвуют феи и тени. Где сказки становятся явью. Отец ведь что-то ей говорил, Лорейн все трудилась вспомнить. Он говорил… говорил… что этот лес безопасный, никто в нем не прячется, слишком близко от их дома. Но там, откуда была родом ее мать, откуда он привез свою Моргану, свою лесную деву, там лучше не ходить в потемках в чащу. Не вернешься.
Необъяснимая тревога была не последней проблемой Лорейн. Сквозь вязкий туман, пролегший сквозь ее мысли, и без того беспорядочные, наконец-то пробились сигналы от тела. Она чувствовала кое-что еще. Руку Тайлера на своем бедре под юбкой, вероятно, находившуюся там уже достаточно давно, поглаживающую туда-сюда, вверх вниз по покрывшейся мурашками коже.
– Что ты делаешь? – изумилась Лорейн.
– Да так, – невозмутимо сказал кузен, – тебе нравится? Ты кайфанула? Хочешь, чтобы стало еще лучше?
– Нет… нет… не хочу, – выдавила она. Она попыталась отползти, увернуться, но пальцы парня тут же больно сжали кожу, впиваясь почти до кости.
– Ну что ты, крошка, – продолжил уговаривать Тайлер, – будь хорошей девочкой. Не волнуйся. Никто не узнает. Тебе понравится. Разве я тебе делал плохо?
– Делал, – ответила Лорейн, – в детстве…
– Ну, когда было. Теперь то мы хорошие друзья, да? Я старше тебя, знаю о многих классных вещах. Вы таким в своем монастыре точно не занимались. Ты даже не понимаешь, от чего отказываешься.
– Нет-нет, я не хочу, – упрямо повторила девочка. Ей никак не удавалось совладать со своими конечностями, до которых, словно, совсем не доходили панические приказы мозга. Она и правда не имела четкого представления, что именно кузен собирается с ней делать, но догадывалась, что это неправильно. Он врет. Ей не понравится. Ей это не нужно. Ей нужно встать и уйти. Убежать домой. Запереться в ванной комнате и смыть с себя эту ночь, эти прикосновения, эти засасывающие в себя звезды.
У Лорейн было мало шансов отстоять свою, слишком уж слабо проявленную точку зрения. Кузен повалил ее на одеяло, своим крупным телом отрезая последние пути к отступлению. Его руки шарили все выше, все ближе к тонкой ткани белья, наполняя девочку ощущением ужаса перед лицом неотвратимой участи. У нее не было выхода. Ее учили покорности. Пришло время продемонстрировать как она усвоила эти уроки. Смириться. Сдаться.
Но на сторону Лорейн внезапно встали непреодолимые обстоятельства в виде внешнего вмешательства. Тайлер, еще минуту назад вжимавший ее в землю и уже тянувший вниз к коленям девочки ее хлопковые трусики, резко исчез. Следом из темноты донеслись шорох, ругань и непонятная возня.
– Что это нахер такое?! – разборчиво произнес кузен и затих.
Лорейн шустро села, натянула белье и завернулась в плед, оторопело оглядываясь по сторонам, пытаясь найти, куда делся кузен. Это шутка? Близнецы продолжили свои игры? Все – и плед, и разделенное запретное удовольствие – и исчезновение – часть очередного спектакля, чтобы проучить ненавистную девчонку?
Ответом Лорейн послужил задушенный, булькающий хрип – нечеловечески ужасный, пробирающий до костей, до самого ее существа. В том месте, где, по предположениям девочки, скрылся Тайлер шевелились кусты. Чавканье и хруст становились все громче – пронзительными среди лесной тишины.
Разум Лорейн снова вернул себе прежнюю ясность. Адреналин придал ей сил. Она вскочила, подхватив лампу и замерла, не решаясь двинуться к кустам, где что-то было. Инстинкты вопили об опасности, строго-настрого запрещая ей идти в том направлении.
Беги. Уходи. Домой. Сейчас же.
Звуки умолкли. Луна медленно выплыла из-за туч, подсвечивая театральную сцену, в которую превратилась прежде уютная, уединенная поляна. Лорейн стояла одна – беспомощная, почти обнаженная перед тысячами хищных глаз, взирающих на нее из темноты.
Ну что за глупая девчонка? Тебе говорят – уходи.
– Это… – Лорейн выронила лампу и зажала уши руками. Она помнила этот голос и не хотела слышать его вновь, ощущать в своей голове. Голос из подвала. Он пугал ее куда больше, чем любая опасность, таящаяся в ночном лесу. Красной нитью он шел через все ее ночные кошмары, чтобы теперь обмотаться удавкой вокруг горла. Ни один страшный сон не обходился без его участия. Но его нет. Он – лишь фантазия глупой маленькой девочки.
К несчастью, то, что выбралось из кустов и теперь стояло шагах в десяти от Лорейн, фантазией не было. Луна позволяла девочке во всех подробностях разглядеть тварь перед собой – сгорбленную, со сморщенной серой кожей, пустыми провалами глаз и хищно оскаленной окровавленной пастью. И Лорейн бы подумала, что создание тоже разглядывает ее – как диковинку, чужака среди леса, такую же немыслимую, как и монстр для нее, но откуда-то знала, что тварь слепа. Существо поводило мордой из стороны в сторону, принюхиваясь. Приближаясь крошечными, осторожными шагами, ведомая только запахом жертвы и нечеловеческим голодом.
Тебя предупреждали.
Лорейн потребовала голос замолчать и задрала подбородок, провожая взглядом луну. Облака наползали на нее с ленивой неторопливостью, продлевая последние мгновения жизни девочки. Тварь, затоптавшая «ведьмин круг», напряглась, готовясь сделать бросок, как только все снова погрузиться во тьму.
– Очнись! – услышала она и, опустив взгляд, увидела перед собой еще одного монстра, но уже знакомого, за годы ставшего почти родным – мрачную тень из подвала старого дома. Столкнувшись со своим самым главным страхом лицом к лицу, Лорейн с удивлением поняла, что больше его не боится. Теперь она видела в нем своеобразную красоту, примечая то, что, будучи ребенком, не способна была оценить: грациозные повадки крупного хищника и фантастический свет красных глаз. Протянув руку, девочка положила ладонь на предплечье склоненного к ней существа, чтобы убедиться в его реальности. Ее пальцы не прошли насквозь, а обожглись холодом мертвого, уже очень давно мертвого тела.
– Уходи, – сердито потребовало чудовище, – не мешай мне делать свою работу.
Но Лорейн ослушалась. Она осталась, чтобы завороженно смотреть, как в «ведьмином кругу», словно гладиаторы на арене, сражаются два порождения ночи.