Часть первая

Поселок мертвецов

Сколько может вынести женская психика? Она, будто резиновый канат, привязанный к ногам: позволяет лететь головой вниз, в пропасть, неизбежную гибель. От страха рвется сердце. Душа из пяток ввысь, насовсем. Ты готов, успеваешь подумать – скорей бы! Смерть, зевая, распахивает пасть…

Лучше бы камень к ногам.

Резинка подбрасывает вверх и забавляется, заставляя болтаться между небом и землей. Ты ни живой, ни мертвый. Зависишь от адекватности того, кто наверху: вернет к исходной, или перережет канат? Ничего от тебя не зависит. Начинай молиться.

А я и не прекращала. Обратилась к небу сразу, как вышла из пункта «а». Не налегке в путь отправилась.

Дар, проклятье, крест… Не задавалась вопросом. Тащила. От грыжи не щекотно. Нимб – не фонарик, в темноте не светит. Страх гонит. Смех, чаще истерический.

А дорога до конечной «б» – через лабиринт. В тупики билась лбом. На углах заносило. Через колдобины и выбоины – уже ползком. Где-то, на очередном повороте потеряла надежду. Вот тут психика с моста… Состоянье пограничное.

Я расскажу, с чего началось. Может, пойму, когда закончится.


– Лизка!

Не оборачиваясь, я сиганула через невысокий забор. Широкий сарафан раскрылся, как парашют, и зацепился за штакетину. Я зависла. Пару раз дрыгнулась, занозив спину о шершавую деревягу и замерла.

– Че ты творишь! – визгливо возмущалась тетя Рая, надвигаясь на меня. – Во, так и надо!

Она, улыбаясь, заглянула мне за спину:

– Вот оставлю тебя висеть, заместо пугала огородного будешь.

Легко подняла меня над забором, потрясла, как куклу, поставила на землю, шлепнула пониже спины:

– Все родителям расскажу!

Я переминалась с ноги на ногу, готовая провалиться сквозь землю вместе с двумя кривыми морковками, вырванными из грядки соседского огорода.

– Иди уже, – тетя Рая пошла вдоль забора, продолжая ворчать: кому рассказывать? Отец в дитятке души не чает. Мать, чуть солнышко пригреет, на курорты несется. Это мы тут, задами кверху на огородах…

Из кустов, как двое из ларца поднялись Мишка с Сашкой. Они тихо ржали, поглядывая во след тете Рае.

– Ко мне на день рождения не приходите! – крикнула я, запустив в них морковкой и убежала.

Это они позвали меня «забить козла» в соседском огороде. Если бы не бабочка с бархатными крыльями, севшая мне на руку. Не сарафан-предатель. Фиг бы кто меня поймал.

Назавтра я проснулась от головной боли и холода. Меня морозило. Папа с градусником в руках пошутил, скрывая тревогу:

– Придется тебе побыть зеленым мухомором, Лисичка.

Вежливо постучав, в дверь вошел дядя Коля с пузырьком зеленки и кистью:

– Распишем, в хохлому твою… – спохватился, улыбнулся: – под жост не получится.

Неделю подкрашивалась сыпь на моем теле.

– Заметь, – шутил папа, радуясь скорому выздоровлению: – тебя расписывает сам Николай-Чудотворец!

Так звали дядю Колю на селе. За многие чудачества и потому, что художник.


День рождения. Желтое платьице новое, атласное пузырится пеной кружев. А ноги, руки и лицо в бледных следах зеленки. Я закрылась в комнате, наотрез отказываясь выйти.

Папа с дядей Колей пели под окном, плясали под дверями, зазывая на веселье. На лавочке за забором, томились в ожидании мои друзья. А я не впустила даже подругу.

Дядя Коля попросил ее:

– Дочка, беги на улицу. Если что, позовем.

– Хорошо, папа! – отозвалась Катюха. Нагнулась, шепнула в замочную скважину: – Ну и зря, – и удалилась.

Я, то плакала, то крутилась перед зеркалом. К вечеру слез не было. В доме стояла обидная тишина. Темнело рано. Август густой, теплый. В дверную щелку, у противоположной стены центральной комнаты, разглядев не расправленный праздничный стол, я заскулила.

С улицы в окно тихонько постучали. Створки, распахиваясь плавно поплыли внутрь. Я занырнула под шторы. Вглядываясь в темноту, подтянулась на руках, потянулась наружу.

– Ах, кого же я поймал! – папа выхватил меня из пустоты комнаты. – Лисичку рыжую, дочку вредную…

Он нес меня на руках. Я лицом ему в шею уткнулась. Улыбка до ушей. Не думала, куда идем, зачем. Папа, слегка запыхавшись, то шепчет, то будто колыбельную напевает, а то стишки поздравительные громко читает.

Вдруг сообразила: дымом пахнет, шашлыком с пряностями. Слегка отстраняюсь, оборачиваюсь…

Под нами, в несколько шагов с горочки, чуть в сторону от перекидного мостика, туда, ближе к речке – костер. Поодаль, на широком пригорке, на траву брошена скатерть-самобранка. Все на ней: шашлыков горы, соки-фрукты, конфеты. Не в посуде, так разложено.

Папа меня на землю отпустил. Я гляжу на него, на скатерку: нам двоим этого много! А он смеется и вдруг, голосом Деда Мороза:

– Где же гости дорогие!

Из-за кустов, из-под ивы плакучей:

– Здесь!!!

– Кто вы?

– Дети лунного солнца!

Я кручусь, гляжу туда, сюда. Как в кино, как в наступленье: бегут, выползают, соседи, друзья. Вся деревня! В купальниках, плавках. С цветами, даже будто с вениками березовыми, просто пучками травы. Меня засыпали. Отмахиваюсь, замечаю: руки, ноги, лица в горошинах зеленки у всех. Хохот, гомон. Кто-то собак от продуктов гоняет.

– Дочка! – окликает папа, разбегается и через костер: – Я люблю тебя, Лисичка! – бежит на мостик, отталкивается, вверх, как гимнаст делает дугу и уходит в воду.

А уже через костер, с моста в речку один за другим с криками: «Люблю!» бегут гости моего праздника. Пляшут под гармошку, веселятся дети лунного солнца.

Этот праздник для нашей деревни, под названием БОЛЬШАЯ ПЕТЛЯ, стал традицией. Спустя годы уже не вспоминали откуда пошло: мазаться зеленкой. Разрисовывались кто во что горазд. И, если для прыжков с моста, здоровья кому не хватало, окунался в воду, то шепотом, то в крик: «Люблю!». Вся деревня собиралась. Все – родные.

– Мы, дети лунного солнца!!!

Только мамы в этот день не бывало. Она отдыхала на курортах.

Возвращалась в начале осени, когда папа собирался на работу. Встречались и прощались до следующего лета. Папа уезжал на север.

Так я росла, взрослела, влюблялась. Сначала в Сашку, потом в Мишку. Потом снова в Сашку. Но, в Мишку, все-таки больше. Он как-то даже колечко мне подарил, на палец надел. Колечко пластмассовое, в форме дельфинчика. А я его потеряла. И не призналась Мишке в этом, даже когда, уезжала в город, на учебу. На всегда.


Получив диплом журналиста, я поступила на службу в областную газету. Время было сложное. Время контрастов: правда – кривда. Запрос на кривду перевешивал. Потому как у голода две потребности: хлеба и зрелищ! Второе, известно, отвлекает при нехватке первого. Выживая, пресса вынуждена была прибегать к темам эзотерики, оккультизма, экстрасенсорики. Ведьмы, ведуньи, колдуньи повылазили со всех щелей. Работать с этим материалом не хотелось. Но приходилось. Как бы оправдываясь, мы много шутили на эту тему. Однако, статьи готовились тщательно, профессионально. Именно, качество, в отличии от других СМИ, подачи материала на подобные темы, сыграло основную роль в получении дорогостоящего заказа.

Нам, журналистам областной газеты, было предложено приоткрыть завесу необычного проекта за более чем приличную оплату. Для чего предстояло сначала лететь на самолете, затем на вертолете: в глушь, в тайгу.


Стены в сверкающей броне белого кафеля, зеркального блеска мойка, остывший семейный обед под белой салфеткой, будто под саваном. Стол у окна, холодильник напротив, расстояние – руку протяни. А для супругов Сидоровых – недосягаемые горизонты. Пустота. Слова морозные выдувают в пространство. Чувством вины они вскрыты давно, как патологоанатомом-практикантом. За отсутствие признаков жизни, были приняты охладевшие друг к другу сердца.

Когда-то она решила, он протестовал слишком слабо. Их ребенок, кусками кошачьего корма был выскребен, сброшен в подставленный таз. В больничной карточке минутная процедура отмечена как искусственное прерывание беременности. Проще – аборт.

До того, любовь жены к стерильной чистоте вызывала у Димки глубокое уважение. Являлась причиной гордости – какая хозяюшка!

После: стирая, надраивая, она казалось выскребает из дома тепло, из себя женщину, из него душу.

Из-под холодной бутылки, приложенной ко лбу, Димка смотрел на розовые тапочки с причудливо закрученными бантами. Какая пошлость.

– Сопьешься, ты Сидоров.

Неужели так трудно провалиться?! Он заскрипел зубами. С остервенением плюясь словами, принялся доказывать домотканым половичкам: не был пьян! И пиво – не с похмелья!

Глаза налились кровью, брови то встык, то на лоб, собирая морщины. Пот росой на висках. Жилы на крепкой шее вздулись: вот-вот оборвутся. Несет бред здоровый мужик тридцати с гаком лет. Сам не верит, но память, в трезвости еще не изменявшая, крутит картину ужасную, настаивает на документальности. О-о-о…

Ночные тучи будто битые листы шифера: дыроватые, края рваные. Тусклая луна, как лампочка Ильича, сквозь нищету эту проглядывает. И на земле, как на небе. Старые крыши набекрень. Окна ртами паралитиков кривятся. На заднем дворе, между стойлом и амбаром, в бревенчатом сарае двери настежь. В черноте проема дрожит огонек. Там, на середине, на мятом донышке перевернутого ведра, в граненом стакане, роняя восковые слезы, горит свеча. На земляном полу истлевшая солома, пересыпанная прелыми зернами. По стенам на ржавых гвоздях, покрытые слоем пыли, как висельники безголовые, рукава по швам: фуфайки, плащи, тулупы. В двери со спины ветерок. Шелест собрался в невозможное: «… шел…». Чуть ярче огонек. Тень на пол: огромный паук горбатый, лохматый, о четырех лапах. Скрипнув, качнулась паутина: «…при-шел…». Да чтоб тебя! Под потолком, упираясь конечностями в тонкие переплетения нитей, баба Дуся. Из-под белого трикотажа майки, с растянутыми лямками, выпали тощие груди. Теплые, до колен рейтузы в желтых разводах. Запах мочи ударил в нос…

Страх – это иное. Страх: война, плен. ЭТО иное. Не здесь, где-то «за».


Димка в несколько бульков опустошил бутылку.

– Ударил бы лучше, – тапочки потоптались, повернулись, потащились прочь, поблескивая, вычищенными пемзой пятками, демонстрируя лодыжки со следами депиляции.

Кому я рассказываю?!


Босыми ножками по комнате кругами шлеп, шлеп. Как лягушка. В мужской рубахе, как мышь в пологу. Белая кожа лица, в обрамлении рыжих кудрей. Хитрые глазки, капризные губки.

– Когда возьмешь меня взамуж-ж-ж, – которую минуту жужжала подруга.

Серега высунул голову из-под подушки:

– З-зачем?

– Откуда я знаю, – возмутилась хитрюга, – но очень хочется!

– А мне не хочется, – Серега показал фигу.

– Тогда я утоплюсь, и буду являться тебе по ночам.

– Ты и так по ночам являешься, – рассмеялся Серега.

– Ну я же буду не просто так, – рыжая жалобно завыла: – У-у-у!

– Соберешься топиться, привяжи к шее навигатор, – предложил Серега.

– Чтобы нашел и спас?!

– Чтобы не нашел.

– А я же, – подружка огляделась, – вот, буду всплывать русалкой!

Она сорвалась с постели, забежала за аквариум, обняла края:

– Как-то так, но с хвостом.

Серега засмотрелся, будто вспоминая, произнес:

– Опыт общения с русалками у меня есть.

– Фу, противный, – подружка вернулась, присела на край дивана, – о прошлых похождениях, говорить со своей девушкой… Хочу кофе, – обижено глянув на странно улыбчивое лицо Сереги, резко поднялась и, нарочно громко шлепая по крашеному полу, удалилась на кухню.

Кажется, русалка была тоже рыжеволосой.

Помнится, небо густо засиженное звездами. Падая в озеро, они всплывали золотыми брюшками на поверхность черной воды. Ощущение: ты ребенок, впервые пришедший в сознание. Восторг, но нет удивления. Все знакомо, только сейчас определилось, как: трава, деревья. Плюх, плюх – вода. Маленький домик – будка для собачки. Смешная, сморщенная, в платочке и галошах на ногах в полосатых колючих носочках – бабушка. Споем? И звуки, гладенькие, щекотные тянуться из горла. Получается!

– На речке, на речке, на том бережо-очке, – вспоминая, тихо затянул Серега и вздрогнул от телефонного звонка. Все-таки не так уж весело тогда было.

– Слушаю, товарищ начальник, – явно куражась отозвался он. – Когда? Утром? Сейчас? Буду, конечно!

И заорал:

– Царевна!

Подруга влетела, жестикулируя как глухонемой, напоминая о соседях.

– Разлучают нас, – дурачился Серега, приглашая, отбросив край одеяла. Раскрыл объятия: – иди ко мне. Прощаться будем. Зеленоглазая моя… лягушка.

Получил подзатыльник:

– Только царевна! И никаких там… и здесь, и тут… еще…


Нина шла на остановку, вколачивая широкие каблуки видавших виды сапог в асфальт. Она плакала, навзрыд, но беззвучно, без слез. Оглянулась. Наверняка, наблюдает, прячась за шторами.

Синее авто плавно затормозило. Подруга навстречу жалко улыбнулась, дождалась, когда Нина займет заднее сиденье, заставила машину покинуть место обзора, как можно, быстрее.

Переодеваясь, Нина, судорожными глотками, старалась сбить ком, застрявших в горле слез.

На эту командировку не могла не согласиться. По приезду уйдет от мужа. Да просто не вернется в этот дом.

Мужа вырастила бабка Феня. Дрянь – баба, отзывались односельчане. Обзывали более точно и звучно. Счастливая, как помойное ведро – всегда полное. Она выливала гнусно пахнущие фантазии на жену любимого внучка щедро, с веселостью полоумного.

В остальном, казалось бы, адекватный, Нину муж изводил запредельной здравому смыслу ревностью. Работу в городе одобрил: зарплата приличная. Но, по наущению бабки, по утрам, в сенях, прежде чем выпустить за порог, заставлял Нину показывать нижнее белье. Оно должно быть старым, колготки драными. Их, пониже резинки, дырявил, и штопал сам безобразными стежками. Знал, был уверен: женщина в таком белье даже изнасиловать себя не позволит. Будет биться до последнего, только бы не явить такой срам чужому глазу.

Нина, по возможности, старалась отказываться от командировок. Быть изнасилованной остервенело, с ужасающей изобретательностью… Перед каждой поездкой.

– Сытой баба должна быть, дом покидая! – смеясь, учила бабка Феня. – Сиськи мяты до синяков! Чтоб на других мужиков глядеть противно было.

Нина, сдерживая стон отвращения, судорожно вздохнула. Все. Все! Это все. Не вернусь.


Майя порхала между плитой, мойкой и столом. Крупный, розовощекий муж, в окружении веселых детей выглядел счастливым. Уминая очередную порцию оладушек со сметаной, он, между делом, поглядывал на грациозную, миниатюрную женушку. Жизнерадостная, заботливая, умная-я!

Майя, прихватила с полки, запевший телефон, приставила к уху, прижала плечом, продолжая печь оладушки. Переговорив, медленно выключила плиту, замерла.

Муж, замедляя работу челюстей, тревожным взглядом вопрошая, воззвал к тугому хвосту волос на затылке стянутому. Забыл суть вопроса, застряв на моменте пониже спины, что скульптор небесный ваял с особой любовью.

– Мы, – поворачиваясь, медленно проговаривала Майя каждое слово, – через недельку поедем на море.

– По-до-жди-те! – пытаясь остановить радостные крики, она несколько раз громко хлопнула в ладоши. Снимая фартук, продолжила с расстановкой: – Но, для начала, я должна откомандироваться от вас на несколько дней.

Муж выбрался из-за стола, прихватил женушку за талию, прижал к себе крепко. Свободной рукой, за ее спиной взял телефон, глянул – начальница, широко улыбнулся, напомнил:

– Мы же планировали машину.

– А на своей машине к морю, не хотите?

– В отпускные добавили ген каучука?

– Милый, – пропела Майя, оттолкнула мужа, сплясала «калинку-малинку», остановилась счастливая-я: – Родные мои, за эту командировку обещают столько, что хватит на все и еще останется!

Дети снова радостно закричали, соревнуясь в желаниях.

– Дорогая, – муж снова прихватил ее за талию, – мы должны это обсудить в спальне.

– Согласна, дорогой, но за машину тебе придется очень постараться.

– В книжки про ЭТО внесут дополнительные, доселе неизвестные главы Камасутры.


Собираясь в дорогу Галка радовалась. Соседу до окончания отпуска считанные дни. Не плохой человек, интересный, но прийти мог в любое время. Своей давней симпатии к соседке не скрывал, на что-то надеялся. Невозможность иметь детей не смущала. Большой заработок, хоть частично, пытался перенести в ее квартиру. Протестовать было бесполезно. Лишь когда вся свободная площадь оказалась занятой: ни повесить, ни поставить, дары прекратились. Но, находясь в подпитии, сосед не мог пройти мимо. Ночью с букетом роз, шампанским и конфетами будет петь под дверью, пока не откроют. Не в гости напроситься – вручить, ручку облобызать, пожелать сна хорошего. В эти выходные Галка мечтала выспаться, не удалось. Одна надежда – дальняя дорога.


Степаныч, как зам главного редактора мог бы отказаться от командировки без последствий. Ему не нравилась предстоящая тема. Не любил, не понимал глумления над смертью. Однажды пошутив, поплатился сполна. Нет, он и сейчас не верит в возможность связи, между брошенным словом и последовавшей трагедией. Но отчаянье и боль тогда на столько оказались огромны. Забросил институт, заперся в квартире, бредил. Бабушка, врач по профессии, могла, оценив его состояние, прибегнуть к помощи психиатров. Отказалась. Оставив все, забыв о личной жизни, год ходила за ним, как за маленьким.

Мог не поехать, но слишком мутным казалось мероприятие, на которое отправятся четыре женщины. У них, конечно, у всех есть опыт командировок разной степени опасности. И Димка с Серегой – мужики надежные. Но женщины, субстанция непредсказуемая. Сквозь пальцы просочится, попробуй, собери, сохрани и спаси. Особенно, в таком скользком предприятии, в адекватности устроителей которого, лично он, Степаныч, сомневается. А потому, обязан быть рядом, как старший по должности, возрасту. Как мужчина, в конце концов!

Жена едва успела вернуться из служебной поездки. Бросив у дверей ванной комнаты свою дорожную сумку, взялась за его. Вытряхнула содержимое на диван. Что-то убрала в сторону, что-то, доставая из шкафов, добавляла. В молодости они много путешествовали. Лазали по горам в одной связке. В тайге комаров кормили, от медведей спасались. Дайвинг сюрпризы приносил. Они всегда были рядом. Там она его принимала, как серьезного, надежного, самодостаточного партнера и друга. Дома все было иначе. Такой маленький «бзик», как опека Степаныч принимал с теплотой сердца.

Пока жена собирала дорожную сумку, он, следуя за ней, раскрывал суть предстоящей командировки.

– Кто-то окончательно предприимчивый, придумал новое развлечение. Очень состоятельным господам предлагается, за приличные деньги, пощекотать нервишки. И по слухам, вполне достоверным, уже выстроилась приличная очередь из тех, кто жаждет посетить «Поселок мертвецов».

Жена обернулась. В широко распахнутых глазах высшая степень удивления.

Степаныч рассмеялся:

– Именно, так назвали проект.

– Мороз по коже, – жена поежилась. – И что там будет происходить?

– Остается лишь догадываться, – Степаныч вышел на кухню, вернулся с чашкой кофе. – Бьет по нервишкам?

Жена застегнула сумку, унесла к дверям, в комнату вошла растерянная:

– Трудно представить, что за этим названием может стоять.

– Вот, – Степаныч приобнял жену за плечи, – приоткрыть завесу и предстоит нашей газете.

– Может, откажешься, – неуверенно предложила жена.

– Милая, ты же умная женщина, – Степаныч расцеловал ее в грим, смазав румяна, размазав помаду. – Всего лишь шоу! Актеры, следуя сценарию, будут бегать по ночам в белых простынях. Уверен, в реквизитах гробы на колесиках, красные чернила, черное пианино.

– Не думаю, что все так просто, – жена последовала за Степанычем в прихожую.

Прежде чем выйти за дверь, он постарался успокоить:

– Обычная работа предстоит: пришел, увидел, написал.

– А тебя не настораживают обещанные гонорары?

– Радуют! – Степаныч подмигнул и вышел.

Жена задумчиво пошла по квартире:

– Такие суммы могло бы оправдать лишь интервью с пришельцами, – она вздохнула. – Остается надеяться, что этого не случится.


Мне собраться – только подпоясаться. Вызвала такси, в аэропорту была вовремя. Всем здрасьте, и – земля прощай, в дальний путь!


По голубой глазури неба, по глади бескрайней, юлой скользит вертолет. Тар-р-рахтит над осенней пестрой тайгой. Вот показался обжитой островок. Сверху размером с площадку детскую, с домиками будто из мокрого песка. Нам туда. Приземляемся с краешка.

Из полудремы, однообразия фраз, из вертолета мы вывалились устало на брусчатую площадку. Август, не смотря на духоту, ароматный. Димка улыбается грубой, широкой улыбкой. Шумно носом тянет воздух:

– Мертвечиной не пахнет.

– А должно?

– Как же-с, – сметется Серега, громко напоминая: – У каждого дела запах особый: в булочной пахнет тестом и сдобой.

Вертолет поворчал и замолк. Невероятная тишь! Степаныч, прощаясь, пожал руку пилоту, нам махнул, указав: вперед!

Звуки шагов поедались липкой пылью. Она что изморозь покрывала почву, пропитанную машинным маслом. Наши, унизительно тщедушные тени, актом вандализма, кривляясь прошлись по стенам заброшенного ангара, похожего на череп доисторического животного. Ржавые челюсти, сорванных с петель ворот, на треть ушли в землю. В глубине его пасти, будто съеденные кариесом зубы, чернели ряды старой техники.

– Куртка шофёра пахнет бензином. Блуза рабочего – маслом машинным, – поеживаясь, продолжила стишок Майя.

За ангаром протянулась насыпная дорога. По одну сторону в глинистой почве, как в старой морщинистой ладони – черный и круглый, словно глаз лошади, пруд. По другую, будто выплеснутые из цистерны технические отходы бурое, в цветных разводах, болото.

– Рыбой и морем пахнет рыбак, – хохотнула Галка.

Дошли до развилки. Попробуй, пойми, в какую сторону двигаться? Туда, сюда? К лесу и по вдоль, между кустарниками, что выше головы? Степаныч потоптался и пошел прямо, через песчаный пустырь, к холму, увенчанному вереницей старых сараев. Пристроенные вплотную друг к другу, они вполне могли сойти за крепостную стену,

– Мимо столярной идёшь мастерской, стружкою пахнет и свежей доской! – вспомнила Нина.

Уверенность, с которой Степаныч надвигался на сараи, слегка настораживала: не перегрелся ли? Будем брать их на абордаж или подкопом обойдемся? И только потом мы заметили узкий и темный проём.

– Дядечка, Сусанин! Дядечка, Сусанин! – запищал Серега Степанычу в затылок. – Я еш-шо молоденькай такой, бабу ни разу не ш-шупал. Мне в топи болотные ни как низ-зя! – и встал, как вкопанный. – Можно я домой пойду?

– Где болото здесь видишь? – грустно спросила Галка и подтолкнула его в спину.

– Дык за сараями, небось, – дурачился Серега.

– Брось, это не сараи, а обчежитие, – успокоил Димка.

– Како-тако обсчежитие? – не унимался Серега.

– Для обслуживающего персонала, то есть, для мертвецов. – уверенно ответил Димка.

– Дурак, что ли?! – Возмущенно пискнула Майя и замедлила шаг.

Димка заботливо подхватил ее под руку:

– Спокойно, нас не сразу съедять.

Майя оттолкнула его локтем, передернула плечами и уверено двинулась вперед.

За сараями оказалась свалка старых хозпостроек. Баньки, курятники, собачьи будки привезли, сгребли бульдозером в кучи и оставили. Жечь нельзя. На дрова разбирать – легче лес пилить.

– На баррикаду похоже, – оглядываясь, сказала Нина.

– Скорее, здесь ферма. Упырей разводят, – предположил Серега, спотыкаясь. Идти приходилось по зацементированным следам тяжелой гусеничной техники. Из груды руин торчали доски и бревна. Они опасно нависали над головами, как шлагбаумы возникали на пути.

– Пахнет маляр скипидаром и краской. Пахнет стекольщик

оконной замазкой, – сурово декламировал Димка.

Из-под завалов выскочила лохматая шавка. Завидев нас, шарахнулась, пару раз тявкнула, метнулась обратно.

– Напугали бедняжку, – пожалела дворнягу Нина.

– Ничего удивительного, – хохотнул Серега, – живых ни разу не видела.

– А собак мертвецы видимо не кушают, – сделал предположение Димка.

– Это при плохой фантазии можно представить, что покойники кого-то едят, – сказала Галка. – Никакой логики. Пищеварительная система у мертвеца не может работать.

– И другие инстинкты у них не могут функционировать, – Майя поправила футболку на груди.

– А вот у Стивена Кинга, – начала было Нина, но Галка ее оборвала:

– Одна ерунда у Стивена Кинга. Он вообще патологический графоман.

– Не согласен, – возразил Димка. – Я перед поездкой специально прочитал парочку его книг. Мне понравилось. «Кладбище домашних животных», например.

– Во-во, – Серега многозначительно поднял указательный палец, – собачка, возможно из тех…

– Может закончим эту тему, – жалобно попросила Майя. – Не нагнетайте атмосферу.

– С такими нервишками и в «Поселок мертвецов»? – Серега поравнялся с Майей и заглянул ей в лицо. – Как ты на это решилась?

– А я на море хочу отдохнуть, и дети мои хотят, и муж тоже.

– Ну ты хоть понимаешь, что последствия могут быть необратимыми? – заботливо поинтересовался Димка.

– Какие? – насторожилась Майя.

– Может случится такая неловчина, как непроизвольное мочеиспускание, – тоном старого уролога просветил Димка.

– Хам! – возмутилась Майя, хотела еще что-то добавить, но осеклась.

Мы замерли от звука, возникшего ниоткуда. Скрипела качель ровно, монотонно: туда – сюда, туда – сюда. Простенько, знакомо. Но, заполняя все пространство, звук вызывал странное чувство одиночества вселенских размеров. Будто во всем мире остались только мы, и это туда – сюда, туда – сюда. Вот звук ушел в «туда» и не вернулся. И – тишина, но уже мерзкая, вязкая, клейкая. Казалось, она опутывает, как паутина, в кокон заворачивает. Готовит к приходу чего-то огромного, страшного, опасного.

Майя начала как-то эротично попискивать. Нина приняла позу борца сумо перед атакой и, по птичьи дергая головой, старалась не выпустить из поля зрения ни один закуток. Круглые, слегка навыкате глаза Галки, вовсе округлились, хоть циркулем вымеряй – ровнять нечего. Она топталась на месте, как квочка крыльями, часто хлопая себя ладонями по бедрам – вот-вот закудахчет. Я не заметила, как повисла у Димки на спине. Забежав вперед, Серега оглянулся, будто оглашенный заорал: «Земля! Я вижу землю!». Не уловив смысла выброшенной в пространство фразы, в доли секунды вообразив невесть что, женский десант в точности повторил звук тревожной сирены перед бомбежкой. Истерический вопль прервал Степаныч. Он гаркнул: «Все! Пришли!». Димка выловил меня из-за спины, в ошалелые глаза рявкнул: «Мы на месте!», и поставил на ноги.

Поселок располагался за свалкой в низине. И был вполне обитаем. У домов буднично суетились люди. Кто-то развешивал белье, кто-то колол дрова, но почему-то мы не слышали звуков этой жизни.

– Рыхлой землёю, полем и лугом пахнет крестьянин, идущий за плугом. – Обреченно произнесла Нина.

Несколько минут мы растеряно переглядывались, а кое-кто даже подумал не рвануть ли обратно, к вертолету.

Степаныч озадачено почесал затылок, махнул рукой, вроде как: поехали! И тут будто прорвало. Зазвенели голоса, застучали топоры, забряцали ведра. Мы крикнули «Ура!», и гуськом, быстро-быстро потянулись за нашим добрым поводырем Степанычем.

Обычным оказался поселок: несколько улочек в основном из брусчатых двухэтажек на восемь квартир и бараков на четырех хозяев. Приветливо кивали вполне живые, розовощекие, не исхудавшие люди. Мы отвечали тем же.

– Пахнет кондитер орехом мускатным, – радовалась я.

– Не слишком ли много жизни в «Поселке мертвецов»? – задалась вопросом Галка.

Майя приложила ко лбу ладонь, выдохнула:

– Доктор в халате – лекарством приятным.

– К ночи помирать начнут, – пообещал Серега.

– По сценарию, от холеры, – дополнил Димка.

Они заржали.

Но было людно, солнечно, буднично и, казалось, нет причин для беспокойства.

На центральной улице мы почти столкнулись с подростковой футбольной командой. Так мы поначалу решили. Однако, босоногие полуголые мальчишки вместо мячика гоняли упитанного поросенка. Гоняли по-видимому давно, потому как будущий хряк не визжал, как положено в подобных случаях, а похрипывал. Наше появление погоню остановило, и маленький свин, хрюкнув напоследок что-то определенно свинское, скрылся в подворотне. Ребятня сгрудилась за спиной не-по-детски раздобревшего парня. Оплывший от жары и жира, как сальная свеча, мальчуган икнул, надкусил длинный огурец, что держал наготове, как саблю, огрызком овоща указал направление и ватага сорвалось с места, понеслась вдоль домов с криками: «Первые прибыли! Жертвы!»,

Ни больше, ни меньше.

Нина со злостью будто плюнула:

– Ну, уж нет!

Скоро мы добрались до гостиницы: двухэтажного старого брусчатого дома. У входа стояли две лавочки из свежеструганного дерева, да ржавый мусорный бак. Разочарованию нашему не было предела. Ведь, насколько мы были в курсе, гостиница предназначалась для очень состоятельных людей.

– Я так понимаю, – со знанием дела заявил Серега, – богатеев будут пугать клопами и тараканами.

Тут парадная дверь распахнулась и на крыльце нарисовалась смешная штатная единица: старушка в зеленых лосинах, желтом, в ромашках кардигане, с веником подмышкой. Над жиденькой, неудачно обесцвеченной челкой, прилизанной к узкому лбу, свиными ушками торчали цветастые ситцевые концы косынки, повязанной вокруг головы. Слегка пришепетывая, она назвалась, посторонилась, ногой подтащила слетевший растоптанный башмак, повела плечами, будто зачесалась спина, сквозь плоскую, длинную улыбку, квакнула: «Нечисть», и невинно заморгала выцветшими глазками с давно опавшими ресницами.

За порогом мы облегченно вздохнули. В прохладном просторном холле на полу из черно-белой мозаики, отображавшей какую-то жуткую сцену мистического направления, уютно расположилась дорогая мебель. На второй этаж вела широкая лестница, устланная мягкой дорожкой. Из стены слева выступал пузатый массивный камин. Стену справа занимал, заполненный до отказа бар. Высокие окна, накрыла тяжелая волна серебристых портьер. По периметру, на стыках стен и потолков крепились бледные глазки бра.

Баба Феня, так звали старушку, предложила подняться в номера:

– Расселяйтесь – все ваше, – попросила: – Грязь смоете, на кухню спускайтесь, обедать.

Расселились мы в один момент. За любой дверью был рай.

Не поддавались оценке роскошество и изысканность интерьера. Бесполезно было включать калькулятор, привыкший делить и вычитать суммы считанные с купюр зарплаты. В общем там было все, и мы во всем искупались. И встретились в холле другими людьми, обалдевшими от собственной значимости. Будто каждого из нас, как единственного наследника, упомянула в завещании заграничная прабабушка миллиардерша.

Еще один момент. Спиртное было везде: в туалетах, ванных комнатах и коридорах. Кое-кто успел оценить сервис: глазки заблестели, улыбки растянулись, щеки раскраснелись.

– Сколько ни душится лодырь богатый, очень неважно он пахнет, ребята! – определила Майя, глядя на Серегу с Димкой.

Они, согласно кивнули, и пошли бок о бок, заключая мудрость Дж.Родарри:

– Только безделье не пахнет ни как! – добавили от себя: – Пусть вам завидно, а нам так ништяк!!!


Просторная кухня. Длинный стол, во главе баба Фекла приосанилась, ни дать – ни взять – царица Савская. Она дождалась, когда рассядемся, великодушно предложила начать трапезу без церемоний и стеснений. Пояснила – с этого момента, гостиница, и все, что находятся за дверью под лестницей, переходит в наше полное распоряжение. Под лестницей – закрома. Там хранятся провиант, и необходимые для гостиничной жизни, вещи. Уточняя, баба Фекла, как сурдопереводчик мимикой и жестами дала понять: " …шмотья… хавчика…". При этом глаза бабули исполнились почти религиозным восторгом, будто речь шла о копях царя Соломона.

И мы, генетически памятуя обещания еще при жизни застать коммунизм, решили – свершилось.

После краткой и вполне исчерпывающей речи баба Фекла откланялась.

Прилично отобедав мы переместились в холл. Димка с Серегой, изучив содержимое бара, достали коньяк и вино. Я попросила посмотреть нет ли пива, и оно оказалось.

Степаныч расположился за столиком у окна. Приняв рюмочку коньяка, нас попросил не увлекаться, так как с завтрашнего дня начинается работа.

Расслабляясь, все принялись фантазировать на тему: чем нас собираются пугать. Нужно было как-то подготовиться к представлению. Никто не сомневался, что костюмированное шоу будет на высшем уровне. Вспомнили Гоголя, Алексея Толстого, Эдгара По и все-таки Стивена Кинга. Летающие гробы должны быть обязательно, вампиры, ходячие мертвецы и так, по мелочи: упыри, вурдалаки, лешие, кикиморы. Предполагались так же привидения, бряцающие цепями.

Красная от вина, желающая романтики Майя предложила полюбоваться закатом. Галка, смеясь, сказала, что он непременно будет кроваво-красный. Это стоило проверить, и мы вышли на крыльцо.

Солнце, разбитым желтком стекалось к горизонту. Вечерней свежестью дышал лес.

Недалеко от крыльца, на корточках сидел мальчик и сгребая песок, формировал что-то вроде могильного холмика. Несколькими прихлопами он закончил работу, подобрал из-под ног веточку, сломал ее пополам, достал из кармана шнурочек и перетянул ими два конца веточки так, что получился крестик. Установив крестик на холмике, он будто загрустил.

Ну, кто из нас в детстве не хоронил бабочек и стрекоз?

Мальчик вздохнул, тряхнул золотыми кудряшками, поднялся, посмотрел в нашу сторону голубыми печальными глазами. Димка с Серегой сочувственно закурили, девчонки сентиментально заулыбались, принимая мальчугана как очаровательную частичку величественной природы, эдакую пушиночку, эдакое перышко, зернышко золотистое на ладони земли.

Мальчик под ласковыми взглядами будто грустить передумал, улыбнулся во весь рот. И… ах! Ни дать ни взять – ангелочек!

Димка с Серегой ударились в воспоминания о детстве. Наперебой принялись рассказывать о своих проделках: «А ты подглядывал....?!», «Да мы с пацанами…!».

А мальчик продолжал улыбаться. И как-то подозрительно долго задерживалась улыбка на милом лице. Минуты шли, но малыш не шевелясь продолжал очаровывать случайных зрителей. Уже Майя мило помахала ему рукой, мол, пока, малыш, не пора ли домой? Уже Нина подмигивала как-то нервно, Галка в недоумении подтащила брови под самую челку, в моем бокале закончилось пиво, а мальчик все улыбался.

– Может он того… дэбил? – не выдержав, шепнула мне в ухо Майя.

– Вполне возможно, – услышав, тихо сказала Галка.

Нина, согласно закивала.

А мальчик продолжал улыбаться, в его глазах читалось нарастающее напряжение, отчего улыбка теряла очарование. Лицо постепенно превращалось в ужасную маску. Мы уже готовы были скрыться в гостинице, запереть двери на все засовы, но не могли бросить больного малыша, не передав его родителям.

Галка перешла на другую сторону крыльца, толчками привлекла внимание мужчин к возникшей проблеме.

И тут в уголках губ мальчишки образовалась кровавая пенка. Пузырясь, она поползла по подбородку. Мальчик что-то прошептал. Изо рта заструилась алая дорожка. Капля за каплей кровью окрашивалась футболка.

Майя тихонько пискнула, и больно ухватила меня за плечо. Нина с Галкой медленно попятились к дверям, а Димка с Серегой, переглянувшись решительно двинулись с крыльца, готовые подхватить малыша на руки.

Мальчишка шустро отскочил в сторону и весело рассмеялся.

– Вы че?! У меня зуб выпал. Я его похоронил, чтобы другой быстрее вырос.

Он смачно сплюнул и широко раскрыв рот ткнул пальцем в кровоточащую десну.

Все замерли на месте. Кто-то матюгнулся, кто-то ответил эхом, но уже никто не улыбался.

Мальчишка же явно остался доволен произведенным эффектом.

Неизвестно чем бы это закончилось для шутника, по крайней мере приложиться ладонью к худощавой попе готовы были все, но тут к серому зданию напротив с шумом подъехал грузовик.

Два мужика, кряхтя выгрузили что-то объемное, завернутое в пестрое покрывало. Из кабины легко выскочила девушка в спортивном костюме, и решительно направилась в нашу сторону. Еще издали она окликнула мальчишку. Он бросился ей навстречу. Потрепав малыша за вихры, девушка приобняла его за плечи и двинулась к нам. Поздоровавшись, девушка с русой роскошной косой, с лицом сказочной Аленушки очень даже весело, махнув в сторону машины, сообщила:

– Вот, Василий Иванович утонул.

….........................................? ??

Минуту молчания прервал Серега.

– А фамилия утопшего не Чапаев случайно?

– Да-а. Вы знали его? – удивилась девушка.

– Как же, – сказал Серега серьезно. – И Петьку знавал. А он как, Петруха, жив?

– Типун вам на язык! – возмутилась девушка. – Петя и принимает Василия Иваныча. Он же вскрытие делать будет.

– Как все запущено, – в пол голоса сказал Димка.

– А что за здание напротив? – осторожно поинтересовалась Галка.

– Так морг же! – радостно ответила девушка. – Вам не сказали? И кладбище вон там, за гостиницей, совсем рядом в лесу.

– Обложили, – Майя побледнела.

– Простите, вас как зовут? – подала голос Нина.

– А, Варя я, Варвара.

– Очень приятно, Варенька, – Нина явно злилась, – и часто тут у вас… В морге пополнения случаются?

– Не-а, – засмеялась Варя, – За эту неделю третий только.

– Неплохое соседство, – медленно произнесла Галка.

– А что, надо будет зайти, познакомиться с соседями, – заржал Серега.

Варвара посмотрела на него укоризненно:

– Завтра похороны. Василия Иваныча хоронить будем. Вы должны там быть.

– Кто так решил? – удивился Димка.

– Федор Николаевич.

– А кто у нас Федор Николаевич? – спросил Димка.

– Так управляющий. – Ответила Варя и добавила: – Федор Николаевич сказал, что подобные церемонии по вашей части.

– А что еще сказал ВАШ управляющий? – Димка специально сделал акцент на слове «ваш».

– Ну, что вы еще спасибо скажете за такой сюжет.

– Даже так?!

– В общем, завтра в 12.00, на той улице, – Варвара махнула рукой, указывая направление, – ближе к лесу, где ворота синие.

Видимо, все, что нужно, было сказано и, девушка, весело переговаривая с златокудрым паразитом, пошла вдоль по улице.

– Девушка, уходящая вдаль, – глядя во след тихо сказал Серега.

Дольше задерживаться на крыльце мы не стали.

Когда вернулись в гостиницу, оказалось, что у всей женской половины нашего десанта одна общая странность: после нервной встряски резко повышается аппетит. Я же, потягивая холодное заграничное пиво, наслаждалась комфортом и роскошью. Кто осудит? Ну, не жили богато!

На столик перед диваном составлялись красивые бутылки с вином и чем-то более крепким, коробки с конфетами, большое блюдо бутербродов с икрой красной, черной, какие-то нарезки и что-то еще. До этого всего можно было дотянуться рукой, поесть и объесться, но мой сытый желудок был категорически против, в то время, как на глаза наворачивались слезы. Глаза только лишь вступали в процесс поглощения и даже щурились от удовольствия. Много ли человеку для счастья надо?

– Что там у вас случилось? – подал голос Степаныч, что-то зачеркивая в записной книжке.

– Да представляете, напротив морг, а по ту сторону – кладбище. Как вам такое? – возмущалась Майя.

– Нормально, – Степаныч затушил сигарету, отодвинул пепельницу, и призывно постучал рюмкой по столу.

– Понял, – весело отозвался Серега.

– Вы считаете это нормальным? – возвращаясь из кухни, спросила Нина.

– Так, – наполняя рюмку, со вздохом недовольства сказал Степаныч, – братья и сестры, не забывайте где мы и зачем. Тогда удивляться и пугаться излишне не будете. На спиртное не налегайте. Пораньше спать ложитесь, и нервная система станет крепче и мысли яснее. Помните о гонорарах, и все страхи пройдут. Азарта побольше!

– А вообще, ребята, – сказала Галка, – даже легче стало. Потому как немного предсказуемо.

– Ты о чем? – удивилась Майя.

– Да о том же, – маленькими глотками смакуя вино, принялась рассуждать Галка. – Морг, кладбище. Значит пугать будут ходячими мертвецами, возможно фрагментами тела, состряпанными из силикона.

– Логично, – поддержал Серега.

– Тогда, будем расслабляться и получать удовольствие! – нервно хихикнув, воскликнула Майя.

– Давайте-ка для начала выясним, кто из нас верит во всякую чертовщину, – Димка одним глотком опустошил рюмку. – Признание, так сказать, облегчит вашу участь.

– Это как принародное покаяние? – поинтересовалась Галка.

– Что-то вроде психотерапии. – Димка почувствовал себя Трибуном. – Каждый скажет во что верит, обоснует, а обчество, прибегая к логике, убедит такого дикаря в несостоятельности и необоснованности страхов, после чего работать будет легче. Нет ведьм. Не бывает призраков, никакой нечисти в жизни быть не может!

– Давайте, девчонки, начинайте, – предложил Серега. – А мы вас переубедим. Я переубедю!

– Ну, меня трудно переубедить, – Галка задумчиво разглядывала рубиновое вино в хрустальном бокале. – Есть в жизни много друг, Гораций, чего не снилось нашим мудрецам. Как-то так.

– Продолжай, – настоятельно попросил Димка.

– Когда я училась в институте, снимала комнату у доброй бабушки Надежды Викторовны. На Рождественские праздники ко мне в гости пришли подруги. Мы попарились в баньке и решили погадать. Для такого дела хозяйка позволила воспользоваться комнатой ее сына. На ту пору он служил в армии.

Перед большим зеркалом в резной деревянной оправе мы зажгли свечи, поставили стакан с водой, куда положили обручальное колечко. Гадание должно проводиться без посторонних. По жребию, первой провести обряд, выпало мне.

Не было веры ни на грош в мистические бредни. Спокойно вошла в комнату, села на табурет, как вдруг, ни с того, ни с сего зеркало звонко щелкнув, рассыпалось на мелкие кусочки. Надежда Викторовна долго потом охала и зеркала жалко было и меня: «Ой, девка, какая судьба тебя ждет ломанная!».

Галка оглядела всех печальными глазами.

– И вот, пожалуйста: после аварии вся спина моя в шрамах жутких, детей нет и быть не может. Любимого убили, родители погибли. Так что, я верю в существование чего-то неизведанного, что может, по крайней мере, предупредить о предстоящих событиях.

– Галюха, ты в какое-то странное справочное бюро веришь. – Димка покачал головой. – Даже интересно, а, главное, просто. Подошел к зеркалу: «Эй, кто там? А скажи-ка мне, милейший, что меня ожидает?». А тебе в ответ: «Вам прогноз на всю оставшуюся жизнь, или конкретные периоды интересуют?» И далее, так мол и так… Надо попробовать. Простенько, примитивненько, но как говорится, результаты превзошли все ожидания. А ежели серьезно, то насколько я знаю, все женщины гадают, но планируя жизнь, не руководствуются тем, что им выпало на картах или померещилось в зеркале.

Галка пожала плечами:

– Я сказала, что сказала. Можешь не стараться переубедить. Не трать красноречие понапрасну.

– Да, да! – Майя вскочила с дивана, пролив на пол немного вина. – А я по фотографии свою соседку чуть без глаза не оставила!

– Началось, – Степаныч тяжело вздохнул, – завел ты, Дима, дам, теперь не остановишь.

– А что, я правду говорю! – Майя даже рассердилась. – Моя соседка Ариадна Пантелеймоновна Воронина. Представляете, додумались дать имечко при таком отчестве и фамилия как раз для Ариадны. Красавица она редкостная, как и стерва. Не пропустит мимо ни одного мужика! И моего не пропускает. Надо признать, что и фигурка у нее, сама, как увижу, любуюсь. А мой еще умудрился ее фотографию в телефон разместить. Вот я через принтер прогнала эту фотомордочку и давай ее иголками колоть. Честно говоря, всего разок кольнула, в один глазок. Страшно стало. Так вот, у нее потом целую неделю глаз был заплывший, говорит, пчела укусила и как раз в самый тот, правенький глазочек. Будь она неладна, рой пчел на всю ее физиономию! Больше я, конечно не экспериментировала, опасаясь, как бы зло ко мне не вернулось. Говорят, так бывает.

– Кажется, я, действительно, зря эту тему поднял, – Димка развел руками. – И это дамы с высшим образованием, а какая темень беспросветная!

– Отставшие от поезда в умственном развитии, – поддержал Серега и вдруг сказал: – А ведь и у меня история была, я вам скажу, похлеще ваших тыканий-мыканий.

– Ну, давай, ты еще, – Степаныч хмыкнул, и уткнулся в блокнот.

– А что, это очень забавная история! – не унимался Серега.

Димка подозрительно на него покосился, кивнул на бутылку, мол, может хватит, но Серегу уже было не остановить. Он для храбрости наполнил рюмку до краев, многообещающе подмигнул, выпил и начал…

– После развода я сильно запил. Пил, пил, но, когда понял, что тоска лишь усиливается, махнул к родителям в деревню. У них с этим делом не забалуешь.

Целыми днями я лежал на диване, тупо глядя в потолок, но потом, чтобы отвлечься, стал перечитывать книгу по психологии. Постепенно увлекся. Есть такое упражнение «прорыв». Нужно представить себя в какой-нибудь местности, где не бывал, почувствовать запахи, услышать звуки и так, и далее. Как я упражнялся! Где только не пробовал побывать! Ничего не выходило. Три дня и три ночи промучился, потом устал и решил расслабиться. День расслаблялся, второй… в том смысле, что о психологии как бы и думать забыл.

И вот лежу как-то ночью, не спиться, смотрю на аквариум. Рыбки туда-сюда плавают. Мне спокойно, безмятежно, можно сказать. Вдруг вода в аквариуме вспенилась и – на тебе, русалка! Ручки на край аквариума сложила, головку красивую склонила и на меня печально так посматривает. А мне, представляете, не страшно. Смотрю.

Она тяжелехонько вздохнула, плеснула пену прямо на стену и исчезла. Я полотенце схватил и давай пену стирать. Родители ремонт недавно сделали, а тут пятно с подтеками да еще подозрительного желтого цвета. Тру, тру и, представляете, стираю стену! То есть совсем. Стена растаяла вместе с пятном. Свеженький ветерок в комнату просочился. А мне не страшно. Выхожу в сад в домашних шлепках. Тепло, небо звездное. Иду, иду, через огород спустился к озеру. Гляжу, чуть в стороне, у самой воды – собачья будка и собачонка на ней. Ближе подхожу: не собака, а бабуся какая-то на будке верхом сидит. "Покатаемся", предлагает. "Легко!", отвечаю. Страха нет совсем и ничто не удивляет.

Усаживаюсь у бабули за спиной, будка под нами закачалась и тихонько-тихонько по озерцу поплыла. «Споем!», подзадоривает бабуся, «Споем!», соглашаюсь. Плывем, поем русские народные. Впереди огни замечаю, потом присмотрелся: островок какой-то. Раньше его на озере не было. А я не удивляюсь.

Пришвартовываемся, а нас уже встречают люди какие-то грустные, к костру нас ведут, усаживают, сочувственно меня разглядывают. Я им: «Привет! Отдыхаем?». А они вдруг наперебой давай какую-то чепуху нести, вроде я несчастный никому не нужный. Таким надо вместе держаться, плюнуть на всех. И жалеют меня и даже плачут. Мужики и бабы – все плачут, свои какие-то истории давай рассказывать. А я что-то, как тормозной, спокойно сижу и думаю: то ли лыжи не едут, то ли у меня какие-то проблемы с головой. Понимаю, еще немного и я расчувствуюсь на всю оставшуюся жизнь. Тихонько поднимаюсь и, кивая, бочком, бочком, к будке возвращаюсь. Все за мной. Сначала уговаривать давай: куда? Пропадешь болезный! Я шаг ускоряю, они тоже скорость прибавляют и уже несутся за мной, ругаются, угрожают, а на берегу на меня будка собачья кидаться давай и лает, скотина! Я увернулся и с разбега в воду. Плыву, как Чапай, тороплюсь, а в меня палки и каменюки летят. Но, спасся, переплыл на другой берег и до дому бегом. Правда, сначала к соседу постучался, самогонки попросил, из горла пол бутыля зараз выпил и к себе, на диван. Через двери правда. Дыра в стене исчезла. А утром, на первой электричке в город и сразу на работу, чтобы в порядок среди нормальных людей прийти. Потом, все разложив по полочкам понял, что это психологический прорыв удался. Да как натурально! Больше я таких книг не читаю и психологов стороной обхожу, подозрительно они спокойные после подобного обучения.

– Ну, ты нагородил! – восхитилась Майя. – Даже я на такое не способна.

– Пси-холо-гия! – сказала Нина. – Наука тонкая.

– А я бы хотела так попробовать, – у Галки даже глаза заблестели. – Книжку дашь?

Степаныч смотрел на всех с улыбкой психиатра, а когда Димка заявил, что и у него история странная есть, у Степаныча глаза на лоб полезли:

– И ты Брутт! Ну, коллеги, здесь вы для меня открываетесь с новой, неожиданной стороны....

– Да, раз пошла такая пьянка!.. Коль народ такой понятливый оказался, то не удержусь! – Димка откинулся на спинку кресла и начал, сначала глядя в потолок, потом смелее, живее…

– Намедни я ездил в деревню к теще. Она у меня мировая. С ней и поговорить и помолчать в удовольствие и бутылочка всегда в холодильнике, не одна даже. Водочка, пивцо всегда в наличии. Напиваться у нее в гостях не хочется, так, для философского настроя. Тещенька моя, добрейшей души человек: помогает соседкам престарелым. Вот и в доме напротив соседка жила, баба Дуся, лежачая, с болезнью какой-то тяжелой.

Тут теще в город по делам приспичило, попросила меня отнести бабе Дусе обед. Ну я днем сумку с кастрюльками прихватил и туда. К двери подошел, постучался, слышу какое-то движение там, будто кто-то ходит. Еще раз постучался, вошел, и понял, что ослышался: некому в этом доме передвигаться.

Дуся эта лежит у печи на старой кровати, такой железной, с шишечками. Лежит на перине и пуховых подушках смирненько, даже как бы частично неживая. Тело наполовину покрывальцем прикрыто, а ноги, я вам скажу, жуть мутная – два бревна раздутых так, что странно почему еще не лопаются.

Я ей, здрасьте, на столик рядом с кроватью выставляю обед, накрываю, так сказать, сервирую.

Коса у нее седая, толстенная, с подушки к полу свисает. Наблюдает за мной Дуся эта. Противно так поросячьими глазками зыркает.

Только я собрался уходить, как она просит в подпол спуститься. Ей видите ли огурчиков соленых захотелось.

Подпол открываю. Спускаюсь, высматриваю среди множества банок нужную. Нашел и вдруг понимаю, что света что-то маловато. Поднимаю голову, а эта Дуся, инвалид, мать ее так, стоит там наверху, свет загораживает и вроде как крышку подпола закрывать собирается. Я как заору: «Ты че, бабуся?!» А она молча грозит сверху кулаком. Я быстрее по лестнице вверх. Она бы и заперла меня, но тут кто-то во двор зашел. Она шустро, невероятно шустро, шмыгнула на кровать и глаза прикрыла будто дремлет.

Тут входит соседка тетя Таня и, представьте картину: инвалид в перину погруженный дремлет, а я с трехлитровой банкой огурцов выскакиваю из подпола и ни тебе здрасьте, ни до свиданья, с выпученными глазами – в двери.

Прибежал домой, к холодильнику, водки хряп, хряп! Огурцы распаковал, закусываю. Вот за этим занятием меня застали тещенька любимая и соседка тетя Таня.

Пришли такие заботливые, «Как огурчики?», интересуются. Хвалю закатку, а сам уже не знаю, как объяснить, с чего начать. И все-таки, есть понятливые женщины. Составили они мне компанию и потихоньку, как больного вывели на откровенный разговор. Правда не поверили, посмеялись, но не обидно, по-дружески.

Бабушка Дуся, убеждали они меня, уже много лет на ноги встать не может, там, по их словам, полный паралич конечностей. Не убедили, но сомнение посеяли. Хорошо бы этим все закончилось.

Поздней ночью, пред грозой я сидел на крыльце, попивал пиво, будучи в прекрасном расположении духа. Тут заметил отблески огня в окне бабы Дуси, понял – пожар, бросился спасать не раздумывая.

Бабы Дуси в доме не оказалось. Постель аккуратно заправлена, запаха гари нет, хотя, забегая в калитку я видел-таки огонь в окошке. Вышел во двор, огляделся, прошел к сараям и в глубине бревенчатого пустого коровника заметил мерцающий огонек. Вернуться бы домой, да уже любопытно. Осторожно приоткрыл дверь коровника: в углу, на перевернутом ведре зажженная свеча…

Про то, что бабка спустилась с паутины, Димка умолчал. Это было бы слишком. Он потер ладони, поднял рюмку, не пригубил, вернул на место, продолжил:

– Тут я спиной ощутил чье-то присутствие, хотел отступить в темноту двора, но обернулся и замер на месте.

Баба Дуся с вилами наперевес стояла в двух шагах от меня. Угрожая, она заставила пройти в коровник. В ее глазах отражался огонек свечи. Это зрелище, скажу я вам, было не для слабонервных.

Не давая возможности отступить ни в право, ни в лево, она указала на колесо от КАМАЗа, что лежало у стены, заявив, что там похоронен ее сын.

Я обливался холодным потом, пока она рассказывала голосом умирающего, как ее сын сбежал из тюрьмы и практически рядом с домом погиб. Его гибель баба Дуся видела в вещем сне. Запугав местного конюха, заставила запрячь коня и привезти тело сына, что запуталось в сетях в речке под мостом. Здесь, в коровнике она сына похоронила, могилу прикрыла колесом и теперь требовала, чтобы я дал слово после ее смерти перезахоронить, как положено сыночка Феденьку.

Да я и не то бы пообещал, лишь бы бежать оттуда как можно быстрее и дальше. Я бы жениться на ней поклялся. Особенно когда она рассказала, какой смертью умер потом несчастный конюх. Он по пьяни проболтался о тайном захоронении, ему, правда не поверили, но баба Дуся, поколдовав, подстраховалась. Конюха ночью парализовало на конюшне и он, будучи в памяти, но не имея возможности пошевелиться, до утра был съеден крысами.

Я пообещал, заверил и был отпущен восвояси.

Долетел до дому, к холодильнику, к водке.

Очнулся ближе к обеду. Голова лопалась от давления и боли. Как-то сразу учуял запах гари. Пришла теща, внимательно глядя мне в глаза сообщила, что дом бабы Дуси сгорел до тла, и бабуся сама, конечно, сгорела. Встать-то с постели не могла.

Я молча пошел на кухню. Теща не отступала ни на шаг. Прижав ногой дверцу холодильника, перекрыв доступ к пиву, она потребовала объяснений. Она видела, как я ночью бежал от бабы Дуси, но решила расспросы оставить до утра, потому как очень хотела спать и теперь ждала ответа.

Я нагло отодвинул ее от холодильника и только выпив подряд две бутылки пива был готов хоть что-то сказать.

Теща внимательно выслушала. Не сказав ни слова ушла, а когда вернулась, накрыла на стол и сообщила, что, действительно, на месте коровника, под, чудом уцелевшей стеной, нашли человеческие останки.

Кстати, в этой стене, между бревен была зажата седая коса бабы Дуси. Не срезана с головы, а как бы содрана. Даже клочки кожи на корнях болтались....

Все это Димка рассказал с такой убедительностью, что мы долго не могли прийти в себя. Даже Степаныч молча потягивал коньяк, задумчиво глядя в окно, а потом расхохотался:

– Да ну вас, черти! Придется и мне раскошелиться на этот балаган. Только я для поднятия духа, уныние – грех.

В общем так, в самый разгар перестройки, когда в магазинах было пусто, а что было – по талонам, когда работали не за зарплату, а за пайку, со мной случился казус. Он правда случился после того, как я неделю беспробудно пил.

Жил я тогда в небольшом, но вполне благоустроенном поселке. В город на работу не на что было ездить, вот и устроился на стекольный завод, в двух шагах от дома. Работал грузчиком. Три месяца с утра до ночи загружал и разгружал и наконец выдали зарплату, но в винно водочном эквиваленте: ящик водки да два ящика вина. А, еще закуси выдали, консервы всякие, макароны, крупу, сигареты. А дело перед Новым годом было. Ну, что делать с такими запасами спиртного? Ни продать, ни отдать: весь поселок был этим добром затарен по самые уши. Вот я за неделю до праздника и начал пить. На работе, после работы. Утром до завода под песни идешь, вечером под маты.

Но числа с двадцать восьмого я пить перестал, сказался больным и заперся в квартире, чтобы хоть праздник встретить по человечески. Нет, ну если честно, понемножечку пригублял, чтобы от обиды за страну, за соотечественников с ума не сойти.

Тридцать первого с утра дозу увеличил. А когда куранты бить стали, обнаружил я себя на кухне за столом с пустой рюмкой в руках. Но сервировка на столе была приличная, ни кусочка хлеба не надломил, ни одну шпротинку не повредил, берег для торжества, занюхивал. Чтоб, как раньше, чтоб, как человек.

Так что Новый год встретил меня веселым, при параде: в пиджаке я был, галстук на месте, только без штанов. В трусах. Ах, да, шлепанцы на мне домашние были. Страну я успел поздравить и тут отключили свет. Пока свечку в стакан устанавливал, намучился. Скользкая она была и стаканы тоже. Парочку не удержал, разбил, но справился в конце-концов.

Вот сижу, тишина. Правда соседи скоро оживились, а у меня, будто на похоронах, и водка на столе как-то быстро закончилась, а душа праздника просит. Песен! Как назло ничего, кроме «черный ворон», вспомнить не могу. Загрустил я. И тут слышу: «Привет, Степаныч, друг!».

Я за свечку спрятался, как следователь на допросе, гляжу – никого. «Да брось, не ищи, невидимый я, из мира параллельного, тебя поддержать пришел».

Когда я икать начал, друг невидимый холодильник открыл, бутылочку беленькой достал, мне рюмочку наполнил и себе плеснул: «За Россию!». Выпили. За знакомство, за дружбу, за компанию! Предложил друг параллельный его Гришей звать. Песни запели на два голоса. Ох, и душевно Григорий затягивал! Тосты лихие говорил, по политике прошелся. Я был солидарен.

Игра в кегли Григорию по душе пришлась. Только за неимением должного инвентаря, мы наладили пустые бутылки и стаканы граненые.

В самый разгар, когда спортивный азарт был на пике, в двери стали стучать, сначала осторожно, потом в наглую ломиться начали. Пришлось отвлечься, хотя – какие кегли: целых-то ни бутылок, ни стаканов уже не осталось.

Я к дверям, и Гришу зову, мол, с соседями познакомлю. Он, конечно, за дружбу, за мир с соседями во всем мире, а они, дурни неотесанные – ни в какую.

И вот беда, он, друг мой параллельный, со мной телепатически общается, а с соседями в контакт почему-то не смог войти. Они его не слышат, хоть ты тресни!

Я-то смирно стою, соседу напоминаю, праздник мол, не может быть тишины, вся страна ликует. Где-нибудь видели чтоб молча ликовали? Вдруг жена соседа как завизжит, и мне по морде, да на отмашь. Я пока устойчивость своему телу возвращал, шлепанцы потерял. Но они быстро нашлись: один прилепился к физиономии соседа, другой к его заду. Молодец, Григорий, постоял за друга!

Мне весело стало до неприличия. Решил народ стриптизом поразить. И ведь ничего особенного: пою что-то веселое и галстук вокруг шеи игриво кручу, пританцовываю. Что тут началось! Прибежали соседи сверху, снизу. Народ праздника хочет! Веселю, подзадориваю: « Давай, Россия, от каждого по способностям!». Думал, хоть баб разухабистосью за душу взять, а взял какую-то за грудь. Тут с криком: «По потребностям!», мне от кого-то крепко перепало. Я Григория чуть не потерял.

Но он, молодец! Развалил всех по лестнице, как кегли. Способный ученик.

Вернулись мы в квартиру, по паре стопок успели принять, как в дверь опять стучат. «Кто там?» – спрашиваю, на всякий случай. «Да тут говорят, что вам плохо!» – отозвались из-за дверей. "Ошибка, говорю, мне хорошо! Я в раю!". Мне отвечают: «Мы как раз ангелы. Может откроете труженикам небесным?».

Я и открыл. А как же, после того как параллельный мир Григория прислал, контакты внеземные лично мне были уже не в диковинку. Это соседи, через свое неверие чудеса праздничные пропустили. Пренебрегли, так сказать. Ангелы выслушали меня с добрейшими улыбками и предложили променад совершить по ангельским местам.

Григорий навещал меня регулярно.

Как-то главврач вызвал нас на собеседование. Обращаясь ко мне, сказал, что вся страна с ума сходит от безысходности, а поддержку из параллельного мира только я получил. Он искренне сокрушался, объясняя какой груз лег на плечи психиатров нашей многострадальной страны с первых дней перестройки. Именно психиатры оказались на передовой, но силы неравны. Они сдают позиции под натиском потенциальных пациентов. Без поддержки остались. Заграница нам не поможет. Одна надежда на параллели.

Душевно говорил. Мы прослезились. Конечно, выпили по сто грамм боевых, после чего Григорий вышел и с главврачем на контакт, а мне через недельку пришлось с ними распрощаться, чтобы вернуться к работе по профессии. Да, трудные были годы, но мы прорвались. А я ведь тогда в параллель навсегда было собрался. Хорошо, врач отговорил.

К тому времени, как Степаныч закончил свой рассказ, мы смеяться не могли, постанывали, держась за животы.

– За дружбу! – подняв рюмку просипел Серега.

– За пар-раллель! – прорычал Димка.

– Ура! – подхватили мы.

– Ребята! – Галка поднялась и озорно хлопнула в ладоши. – А пойдемте купаться!

– Куда?

– Да в пруд! – Галка развела руками.– Что, забыли? Мы же мимо него проходили. Вертолетчик сказал, что в нем все купаются.

– Ну, если все… – Степаныч крякнул и отставил рюмку.

– Вы что?! Там же утопленник был! Василий Иванович, – испугано запищала Майя.

– Ошибаешься, у красавицы с косой брючки были мхом осыпаны, – заявил Серега, – скорее всего утоп человек в болоте.

Довод был веский, так как вокруг пруда мох не рос, это все заметили.

Мы отправились по обходной дороге, что проходила за гостиницей. Степаныч признался, что перед отлетом ознакомился с картой и знал, что жить будем рядом с кладбищем и моргом.

– А предупредить нельзя было? – возмутилась Нина.

– В этом своя фишка! – рассмеялся Серега, – отправилась к соседям напротив, хлеба занять, а соседи все померли!

– Нельзя смеяться над покойниками, – укорила Нина.

– Да знаю, что они не смешные, хотя бывает… – Серега толкнул Димку, и они расхохотались.

В черном пруду отражалось звездное небо. От луны было светло, по сказочному выглядел лес. Ночное купание меня никогда не привлекало. Казалось, обязательно на утопленника наткнусь. Промолчав о том, сказала, что присоединюсь позже. Остальные, побросав вещи на берегу, с радостными воплями кинулись в воду.

Парни дурачились, как дети. Девчонки, попискивая от удовольствия размеренно нарезали круги. Но скоро одна за другой стали возмущаться и даже жаловаться Степанычу, что Серега с Димкой хватают их за ноги. Степаныч вяло попытался парней урезонить, но безуспешно. Я видела, как Нина рассержено нахлопала, вынырнувшему рядом, Сереге по голове и, вконец рассердившись, вышла на берег.

– Говорю же, что плаваю плохо! – громко пожаловалась она мне, подхватила сарафан и, перекинув его через плечо, отправилась в обратную дорогу.

– Может, подождешь остальных? – предложила я, но Нина только отмахнулась.

Я с ней идти отказалась. Мимо кладбища -только в мужской компании.

Нина скрылась из вида, остальные, кажется потери не заметили. Они продолжали плескаться, нырять, кувыркаться. Но вот истерично завизжала Майя, грубо выругалась Галка и одна за другой, они поспешили к берегу.

Приглядевшись, я отметила, что мужики будто пытаются что-то достать со дна. Они ныряли, выныривая, громко фыркали и поматериваясь, снова погружались под воду то враз, то по очереди. Наконец, как-то тяжело двинулись к берегу.

Майя с Галкой попятились. Я поднялась и приготовилась бежать прочь, потому как представила будто там выловили очередного утопленника.

– Девчонки, глянте! – Крикнул Серега и расхохотался.

Следом заржал Димка, а когда Степаныч залился смехом мы пошли навстречу.

Мужики ухохатываясь, выбрались из воды и поволокли по берегу большущую рыбину. Оттащив подальше от пруда, они бросили ее и попадали рядом. Ползая вокруг, они хохотали, как ненормальные.

Когда мы все-таки разглядели, что за диковина водится в местном водоеме, то не сразу поверили своим глазам.

Это была русалка. Старая, толстая с растрепанными зелеными волосами. Она зло матюгалась, почесывая ушибленные места и плевалась направо и налево. Потом успокоилась, затяжно зевнула, обнажив острые редкие зубы, сплюнула на песок хвост мелкой рыбешки и поползла обратно в пруд. Удерживать ее не стали.

– Все видели тоже, что и я? – выпучив глаза вопрошала Майя.

Димка собрал из под ног несколько потертых чешуек:

– Как натурально. Да вы гляньте, как настоящие!

В воздухе завис запах сырой рыбы.

Серега с Димкой, отпуская шуточки по поводу увиденного, снова и снова взрывались хохотом. Пытаясь засунуть ноги в штанины, они заваливались в песок и, перекатываясь с боку на бок, хохотали и хохотали. Наконец сообразили, что одеваться не обязательно и пошли, держа одежду в руках.

Степаныч, икая, тоже попробовал натянуть джинсы на мокрое тело, но ничего не выходило, и он последовал примеру остальных.

Возвращались мы как-то разрозненно. Майя с Галкой умчались вперед, они торопились первыми рассказать Нине о русалке. За ними – мы со Степанычем, и только потом два неугомонных весельчака, Димка с Серегой. Однако у гостиницы они нас нагнали. Я откровенно призналась, что мне страшно. Русалка, была явлением в принципе предсказуемым, но так все было натурально… Чего еще в таком случае ожидать? Мужики на это ответили дружно: «Не бойся, мы с тобой!».

Задняя дверь гостиницы оказалась запертой, пришлось идти к парадному входу.

Только мы завернули за угол, как навстречу с криком: « Убили Нину!», выскочила Майя.

Мужики, не задавая вопросов рванули с места. Я замерла, пытаясь сообразить, что же могло произойти. Воображение рисовало ужасные картины. Тут я осознала свое незавидное положение: с одной стороны, совсем рядом, в ночном лесу – кладбище, напротив – морг. Я бросилась в гостиницу, но у распахнутой двери остановилась.

Майя сидела на пороге и, обхватив руками голову, тихонько поскуливала. В ярко освещенном холле стояла жуткая тишина. Лишь изредка слышались короткие фразы Степаныча и постанывания Галки. Звуки исходили с правой стороны, которая была скрыта от моих глаз. Заглядывать туда я не решалась, как и ступить за порог.

На втором этаже послышался топот. Димка с Серегой в купальных плавках, с кухонными ножами в руках быстро спустились по лестнице вниз и сообщили: все обыскали, никого не нашли.

Майя, держась за дверной косяк, поднялась, прошла внутрь гостиницы, я не могла оставаться снаружи одна и вошла вслед за ней.

Стараясь не глядеть куда переместились все остальные, я прошла к дивану. Садиться не стала, стояла спиной к выходу, сдерживая свою голову, которая так и норовила глянуть хотя бы разок на место происшествия.

Подошел Серега, сунул мне в руку рюмку водки: «Не смотри». Я залпом выпила содержимое, зажала рот рукой, передернулась и все-таки глянула через плечо вправо.

В кресле сидела Нина. Ее голова свесилась на бок. На шее – разрез из которого все еще струилась кровь. Кровью было залито все тело. Большая темно-красная лужа растеклась под ногами. Левая рука согнутая в локте, упиралась в подлокотник, правая безжизненно лежала на коленях, рядом зловеще сверкало лезвие бритвы. Сверкал металл, сверкали рубиновые подтеки.

– Ребята, – сказал Степаныч, – сбегайте кто-нибудь в морг. Пригласите врача, пусть он вызовет полицию и прихватите носилки.

Димка выскочил за дверь.

Из кухни, с ведром и шваброй, охая вышла баба Фекла. Шаркая растоптанными туфлями, она прошла к месту происшествия, не обращая внимания на протесты, принялась смывать с пола кровь. Я отвернулась.

Баба Фекла возмущалась:

– Понаехали! Их как людей приняли, а они резаться. Дома нельзя было что-ли?

На все вопросы она сердито отвечала, что ничего не слышала, не видела, никто посторонний не заходил.

Скоро вернулся Димка в сопровождении врача. Я мельком глянула, увидела белый халат, отвернулась.

– Черте что! – воскликнул Димка. – У них нет связи с большой землей. Нет полиции. Рация не отвечает, а телефоны и интернет, сами знаете, здесь не работают.

– Будем грузить?! – осмотрев труп, не то спросил, не то скомандовал патологоанатомом.

– Ну, а что делать? Будем. – Ответил Степаныч.

Я, не поворачиваясь, подтянула к себе столик, наполнила еще одну рюмку водкой и снова выпила залпом. Где-то не доходя желудка жидкость затормозила, потянулась обратно. Я закрыла рот ладонью, пошарила рукой по столу, нащупала между бутылкой вина и графином тарелку с ветчиной, но стало совсем плохо. Запить кроме вина было нечем и, решительно схватив бокал я большими глотками затолкала все обратно. В голове загудело, звуки стали удаляться, ноги подкосились и я, как-то боком стала заваливаться на диван.

Степаныч подхватил меня, аккуратно усадил, протянул еще одну рюмку. Я отрицательно замотала головой, икнула, разревелась. « Надо бежать», – пропело в голове.

Серега с Димкой, в сопровождении врача унесли тело Нины в морг, потом вернулись. Димка принялся ходить из угла в угол. Степаныч, опять занял место у окна. Серега грел руки у холодного камина. Остальные устроились на диване.

– Жутко и непонятно, – наконец сказала Галка. – Кто мог это сделать? Не сама же она.

– В принципе, возможно, конечно, – предположил Степаныч. – Но…

– Да никак не возможно! – истерически выкрикнула Майя. – Не могла она ни с того ни с сего взять бритву и … – Она расплакалась.

– Что будем делать? – Димка нервно отхлебнул коньяк прямо из бутылки.

Степаныч неодобрительно поморщился, но ничего не сказал.

– А что мы можем сделать? – Серега расставил на столе рюмки. – Ни-че-го.

– До утра мы должны держаться вместе, – сказал Степаныч. – По одному даже в туалет, чтобы не ходили!

Серега закрыл входную дверь на ключ.

– Черный ход надо проверить, – Димка держа пустую бутылку наготове, как гранату, вышел в кухню.

– А спать здесь будем? – спросила Галка.

– Спать?!

Все удивленно на нее уставились. Она пожала плечами.

– Ну, если кто-то хочет спать…, – Степаныч глянул на лестницу, вздохнул и твердо сказал: – До завтра отсюда не выходить.

Он тяжело поднялся и прошелся вокруг кресла, где застали Нину.

Я медленно куда-то поплыла и, кажется всем помахала руками. Мне ответили что-то вроде: «Бу…бу… бу…».


Очнулась я от тяжести, давившей так, что дышать было нечем. Открыла глаза, с трудом подняла голову, она ужасно болела, затекла шея.

Навалившись с двух сторон мирно посапывали Майя с Галкой. В креслах похрапывали мужики. Я медленно поднялась, встала на затекшие ноги, покачнулась, но удержалась. В голову будто поместили часовой механизм: в ней что-то тикало и больно било по вискам. Все-таки вчера было принято «на грудь» непомерно много.

Медленно, приливной волной внахлест поползли воспоминания ночного кошмара. Я бросила взгляд на ТО кресло, но его успели заменить другим. Оглядела спящих. Все здесь. Не хватает только… Ну, конечно, она сейчас…

Наверху скрипнула лестница. Я подняла голову, ноги подкосились, горло сузилось до невозможности вдохнуть или крикнуть…

Сверху, в пушистом желтом халате спускалась Нина.

Я упала на диван, на Майю, на Галку. Растаскивая сонные тела, попыталась зарыться, натягивая покрывало на голову. Девчонки начали возмущаться, раздавая толчки, пинки, но это даже обрадовало, потому как народ оживал. Я не одна!

– Й-ех!!! – взвизгнула Майя.

Что-то подобное выдала Галка. Диван вмиг опустел. Народ, просыпаясь, эхом поминал, мать страны восходящего солнца. И только когда Димка заорал: « Не подходи, убью!», я приподняла край покрывала.

На нижней ступеньке стояла перепуганная насмерть Нина. Коллеги сгрудились в дальнем углу, у бара. Серега, раскрыв руки, как птица в полете, прикрыл девчонок своей широкой спиной, Димка, вышел вперед, перекидывая из руки в руку бутылку. Степаныч, пригнувшись, как разведчик на задании, медленно двинулся к лестнице.

Нина потянула носом воздух:

– Вы что, всю ночь пили? И книги по психологии читали? – Она поднялась на две ступени выше.

Степаныч добрался до нее одним рывком, схватил за руку. Радостно выкрикнув: «Теплая! Живая!», принялся Нину обнимать, потом, подхватил на руки, вынес на середину холла, поставил на пол, повторил: «Живая, братцы. Нас разыграли!», и отошел, предоставляя возможность убедиться.

Перебивая друг друга, мы рассказали Нине о происшедшем и настояли на том, что она, как виновница торжества, просто обязана приготовить горячий завтрак, пока мы принимаем душ.

Поднявшись в номер, я включила в ванной воду, залила в нее ароматный гель. В ожидании, пока ванна наполнится, прилегла на диван. В голове было пусто, но больно. Вот это начало! Вот где подумаешь о целебных свойствах спиртного. Пусть сейчас мне плохо, но вчера на трезвую голову можно было бы инфаркт заработать. Нужно принять душ, чашечку горячего бульона…

Я вошла в ванну, медленно опустилась в пушистую пену, некоторое время полежала закрыв глаза. Последующая процедура прошла совершенно обычно. И вот я обволакиваюсь в халат, протираю насухо волосы, смотрю в запотевшее зеркало, несколько раз провожу по нему рукой. Оно почему-то потемнело. Сначала подумалось – в глазах темнеет. Но вот, где-то в глубине замерцала маленькая искорка. Постепенно она стала рассеиваться, но не тускнела, а становилась ярче. Странно: я почему-то там не отражалась.

Вдруг осторожно, там внутри, откуда-то сбоку выдвинулось лицо мальчишки лет десяти. Лицо находилось практически вплотную к стеклу.

Я отступила на шаг…

Мальчишка смотрел на меня без всякого выражения, не моргая. За ним проявилось лицо женщины. Она, казалось, просто скучала.

Мальчик прижался к стеклу так, что лицо стало похожим на поросячье рыло. Я оперлась о стену, ноги стали как ватные. Мальчик продолжал давить на стекло. Что-то хрустнуло. Из носа, сразу из обеих ноздрей потекли кровавые струйки. Он сломал нос?! На размазанных по стеклу губах одна за другой появлялись трещины. Они кровоточили.

Женщина по выражению моего лица поняла – что-то не так, схватила мальчика за плечи, с силой дернула на себя. Его голова неестественно сдвинулась в сторону, сползла на плечо. Женщина установила голову на место, наподобие того, как нахлобучивают шапку и, бросив на меня злой взгляд, утащила малыша куда-то в сторону.

В следующее мгновение зеркало приобрело обычный вид.

Своего отражения я, кажется испугалась больше, чем видения с неизвестными. Мне приходилось видеть выражение ужаса на лицах людей, но на своем… Я взвизгнула и… проснулась.

Именно, оказалось, я как прилегла, так и задремала на диване. Но проснулась с явным ощущением вымытости. То есть тело и волосы были влажными, явно ощущался запах геля для душа.

Я медленно поднялась, стараясь не делать резких движений, переоделась, напрягая слух до звона в ушах, не торопясь, бочком, бочком дошла до двери и вылетела наружу пулей.

На кухню вошла, старательно делая вид, будто ничего не случилось. А что я могла рассказать, что после вчерашней, честно сказать, попойки у меня с головой странности произошли?

На столе из горячего были только чай и кофе. По-моему это всех устраивало, а бульончик бы не помешал.

Майя распечатала пару упаковок с пирожными, разогрела их в микроволновке. Серега потянул носом, поморщился. Димка демонстративно встал, достал из холодильника тарелки со вчерашними нарезками, выставил на край стола, где сидели мужики. Серега вынул из кармана фляжку, три стопарика и со словами: не пьянки ради, разбулькал весьма ароматную жидкость по миниатюрным тарам. Степаныч сделал вид, что не очень доволен данным действом, но отказываться не стал.

Завтракали молча. Нина нервно ловила беглые взгляды коллег.

– Ну, колись, – хитро подмигнул ей Серега.

– Давай, рассказывай, казачок наш засланный, – посоветовал Димка.

– Что вам надо? – подозрительно спросила Нина.

– Ну, сколько за это платят? – спросил Серега.

– За что? – не поняла Нина.

– За розыгрыш. – Димка чиркнул вилкой себя по горлу.

– А я тут при чем? – искренне удивилась Нина.

– Так уж и ни при чем? – не поверил Димка.

– Не понимаю, – сдерживая нарастающее раздражение отвечала Нина. – Как я могла быть тут замешана?

– Не знаем, но твое участие в этом странном деле очевидно, – заявил Серега.

– Мы же в номере ночью тебя не обнаружили, – Димка, напоминая, оглядел всех остальных. – А потом ты заявляешь, что спала и ни сном, ни духом…

– Да я, действительно, спала!

– И кто же такой очень похожий на тебя был нами в морг переправлен?– не уступал Серега.

– На куклу это точно не было похоже, – нехотя вспомнил Степаныч. – Но, думаю, ребята, давайте обойдемся без обвинений и подозрений. Еще неизвестно какие сюрпризы нас ждут.

– Что ж, будем поглядеть, – Серега многозначительно глянул на Димку, тот согласно кивнул.

Вошла баба Фекла с ведром, накрытым цветастой тряпицей.

– Утро всем доброе! – сказала бабуля, движением фокусника извлекла из ведра графин с розовой жидкостью, водрузила его на стол. – Ну, девочки, стаканчики выставляйте. – Она протянула Галке ведро.

– А почему так? – изумилась Галка, брякая стаканчиками.

– Да это по привычке, – засмеялась баба Фекла, – раньше на работе когда праздники… в руках-то не понесешь, а персонал тоже люди, а от начальства запрет… Вот и носила в ведерочке. Подозрений не вызывало.

– Граждане, – вяло возмутился Степаныч, – мы же на работе. – он глянул на стопарик, который только что опустошил и виновато вздохнул.

– Бросьте, – баба Фекла проворно наполнила граненые стаканчики. – Надо. За Ниночку, за упокой души.

– Д-да в-вот же она, – Майя театрально направила ладонь в сторону перепуганной Нины.

– Дак я не про эту, а про ту, что ночью. – Баба Фекла подняла стакан. – Не чокаясь.

– Про ту уже все ясно, – крякнув, после выпитого, сказал Серега. – То розыгрыш был.

– Розыгрыш?! – возмутилась Фекла, – а кровища-то?…

– Сок томатный, – блеснула познаниями Галка.

– Какой сок?! – Баба Фекла налила по второй. – Я санитаркой проработала всю трудовую жизнь в областном хирургическом отделении. Кровь по запаху и конси-стен-ции за километр учую. Сок. – Баба Фекла даже обиделась. – И покойников я насмотрелась. Получше этого Петьки разбираюсь. Да вы у него сами спросите. Покойник это был. Самый натуральный, без грима. А Петруха как-никак патологоанатом.

– Петруха, лицо заинтересованное, – заявил Степаныч и поднялся. – Ребята я на похороны. Кто со мной?

– Так все, наверное, – предположила Майя.

– Я думаю, – заметила Галка, – на сами похороны от нас хватит двух-трех человек, соберемся на поминках.

– Логично, – согласился Степаныч. – И вот я иду сейчас.

– Я тоже, – вызвалась Галка.

– Мы с Серым в морг заглянем, – сообщил Димка. – Надо-таки с нашей покойницей разобраться.

– Разбирайтесь.

– А мы, – Майя указала на нас с Ниной, – соберемся с мыслями и на поминки подойдем.

– Собирайтесь, – согласился Степаныч, подхватил аппаратуру, пропустил Галку вперед, и они удалились.

Серега с Димкой перед уходом прихватили что-то из спиртного.

Майя поднялась к себе, чтобы переодеться, мы с Ниной остались ждать в холле.

Честно говоря, было не очень уютно наедине со вчерашним покойником. Нина это почувствовала и села у окна, предоставив остальное пространство в мое распоряжение.

Минуты тянулись долго. Я откинулась на спинку дивана, делая вид, что задремала. Но подскочила на месте, когда в дверь с шумом ворвались Димка, за ним Серега и молодой человек в белом халате.

Димка деловито достал из бара объемную бутыль, Серега сбегал на кухню за рюмками.

– Да что вы творите!? – возмутилась Нина.

– С тобой мы еще разберемся, – отмахнулся Димка.

– И что бы это значило? – вступилась я за Нину.

– Сейчас, сейчас, – Димка наполнил рюмки.

Они втроем дружно выпили, вспомнили, что закуску бы принести не мешало.

Нина хотела помочь, но Димка бесцеремонно остановил. Сходил сам, притащил два увесистых блюда. По-видимому сгрузил из холодильника все, что попало под руки.

Мы молча наблюдали за странной трапезой. Наконец я не выдержала и потребовала объяснений. Не хватало прославиться безудержной пьянкой.

– А ты знаешь, что там, в морге, лежит абсолютно бездыханная наша Ниночка! – заявил Димка.

– Не подстава это, – жуя подтвердил Серега. – Трупик самый что ни наесть настоящий, и Нина, именно, наша Нина. Мы с Димкой тоже можем определить жив человек или нет. Побывали в горячих точках, запятых, многоточиях даже.

– Да во всех знаках препинания! – подтвердил Димка. – Нас не проведешь. Я поэтому в морг и отправился. Не могли мы вчера ошибиться, обознаться не могли! Петруха вскрытие с утра уже произвел и не даст соврать.

– А то, что патологоанатомом лицо заинтересованное, вас не смущает? – спускаясь по лестнице, громко спросила Майя, неприязненно глянув на Петруху.

Веснушчатый, коротко стриженный Петруха пьяно пожал плечами:

– В чем? Я заинтересован… Фиг с два! – он с трудом соорудил фигу.

– Вот это я понимаю, интеллигенция, – фыркнула Майя.

– Меня вообще не про-констру-иеровали, – едва выговорил Петруха.

– Аха, конструктор заболел, – Майя встала у столика руки в бок.

– Не цепляйся за слова! – потребовал Серега, – не проинструктировали человека. Забыли, наверное. Он не знал, что тут покойники ходить будут. Он их вскрывает, а они ни спасибо, ни до свидания – уходють.

– Пить меньше надо! – выкрикнула Майя, подсела ко мне: – Пойдем без них?

– Да при чем здесь это? – Димка потряс бутылью в воздухе. – Нина наша там лежит, и мы в этом имели возможность убедиться.

Петруха кивнул головой, пытаясь поймать на вилку кусок буженины:

– Ваша там. Сам вскрытие делал, а другие ушли. Встали и ушли… – он хихикнул.

– Василий Иванович ушел? – Майя устало вздохнула.

– Не-е, его, как положено… ногами вперед, а женщина с ребенком… И, главное, они же все – он произвел вилкой несколько режущих движений по куску мяса: – ножки, ручки, голова – все отдельно! На пилораме их.. как-то.. . А они ушли… Я им даже крикнул: «Эй! Я вас не выписывал!». А они даже не оглянулись.

– Я так понимаю, запасы спирта у вас там не плохие, – намекнула Майя.

– Не пью я! – выкрикнул Петруха. – Совсем не пью.

– Заметно, – согласилась Майя.

– Ты не понимаешь, – как-то даже ласково сказал Димка, – там, мертвее мертвого лежит наша Нина.

– Хорошо, что она хоть не ушла, – обрадовалась Майя, – а то ищи ее…

– У нее там, – Серега приподнялся и ткнул себя в зад, – родинка. Та самая, звездочкой.

Это был известный факт. Родинку в форме звезды даже купальник не скрывал. Нина иногда шутила: я звезд с неба не хватаю, я на звезде сижу.

Майя задумалась, повернулась к Нине.

– Вам показать?! – выкрикнула Нина со слезами. Соскочила с места, повернулась к нам спиной, резким движением сдернула с себя спортивные брюки: – Все? На месте?

– Да успокойся ты, – смущаясь, попросил Серега. – Можешь сама сходить, убедиться. Горло у нее, можно сказать от уха до уха…

– Не знаю, кто или что там лежит, но у меня все в порядке! – Нина чиркнула ребром ладони по горлу…

Мы раскрыли рты.

Нина вытаращила глаза, осторожно потрогала свое горло.

На нем отчетливо виднелся розовый шрам. Утром этого не было! Все тогда осматривали, радовались – ночное происшествие к ней отношения не имеет.

– Ч-что это такое? Что такое?! – завизжала Нина, пытаясь стряхнуть шрам, как стряхивают паука или какую другую неприятную букашку.

– Тихо, успокойся! – Серега подбежал к ней, но тут же вернулся на место.

Нина была в истерике, мы были близки к тому.

Димка не нашел ничего лучшего, как влить в нее рюмку водки. Нина закашлялась, разревелась, плюхнулась в кресло, держа руки в стороны, видимо боясь еще раз коснуться того, чего на шее быть не должно. Димка настоял на принятии еще одной дозы, после чего Нина жалобно повторила:

– Что это такое?

Хотелось бы знать.

– Чертовщина, – заявил Петруха и завалился набок.

Серега заботливо подложил ему под голову подушечку, снял с него ботинки, уложил ноги на диван:

– Отдыхай, друг, – сказал с завистью, и отошел в сторону.

– Так, разбираться будем потом, – сказал Димка, – работать надо. Идем на поминки, а то Степаныч ругаться будет.

Мы рады были заняться делом, но страх уже не отпускал: нас пугали изощренно, со знанием дела. К подобному развитию событий никто не был готов, и это надо было признать.

Дом покойного на сегодня являлся центром внимания. Односельчане входили и выходили, коротко с нами здоровались, но любопытства не проявляли. Галки и Степаныча здесь не оказалось. Столы тянулись через две комнаты. За нами поухаживали молчаливые тетки. Они рассадили нас по местам, выдали тарелки, ложки и рюмки. На слабые протесты, по поводу спиртного, они возмущенно пошипели и наполнили стопки до краев.

Надо сказать, что спиртное здесь как-то быстро из организма выветривалось и совсем уж пьяными даже не были Димка с Серегой, хотя прикладывались, как говорил Степаныч, не по-детски.

Пришлось пить.

Все было обычно, пристойненько. Иногда кто-то вставал и поминал усопшего добрым словом. Кто-то, не вставая, делился воспоминаниями, связанными с безвременно ушедшим. Нина шепотом беседовала с престарелой соседкой. Серега с Димкой налегали на горячее. Майя внимательно вслушивалась в тихие разговоры, в надежде «нарыть тему». Мне ужасно хотелось спать. Ну не выспалась я. И вообще…

Напротив меня была двустворчатая дверь в спальную комнату. Совсем недавно, там отдыхал Василий Иванович. О чем он думал? Какие сны снились? Мечтал, наверное… Двери бесшумно распахнулись…

Вдоль старого массивного дивана стоял, оббитый голубой в синюю полоску материей, гроб. Морская тематика. Это потому, что он утонул, а может моряк был или рыбак? Тело накрытое бело-голубым покрывалом, поднималось над краями. Зачем мне захотелось увидеть лицо покойника? Когда в том месте, где должна быть голова я разглядела что-то объемное, винегретной расцветки, стало жутко. Свежего воздуха захотелось.

– Ты куда? – шепнула мне Майя, прихватив за руку.

– Дак… – я указала на спальную и осеклась.

Двустворчатые двери были плотно прикрыты. И только сейчас пришло на ум, что покойника уже похоронили. А что же я видела?

Майя, белая как снег, молча предложила заглянуть под стол. Я и заглянула. У дядьки напротив вместо ног были лошадиные копыта. То есть от колен и до самых пят вместо человеческих ног были конечности не то коня, не то коровы. Я не разбираюсь. Да и в том случае, честно говоря, было в принципе все равно.

Мы с Майей взялись за руки, медленно поднялись и пошли к выходу.

– Это как у Гоголя, по-моему «Пропавшая грамота», – поделилась Майя наблюдениями.

Я согласилась. Почему-то стало легче. А насчет гроба нужно бы спросить у кого-нибудь: какого цвета была обивка? Может я уже ясновидящей стала? Возможно, после таких встрясок… А что, если у меня по той же причине галлюцинации начались? Понятно, почему командировка продлиться три дня. Надо держаться. Сначала казалось, что слишком мало времени нам выделили, но сейчас, думаю, одного дня хватило бы вполне, а так и умом можно двинуться.

За нами вышел Серега. Он, блаженно улыбаясь, закурил:

– О том, что я видел, пишу только я.

– А что ты видел? – не поняла Майя.

– Что-то, – игриво ответил Серега. – не скажу.

– А вдруг и мы это же видели? – спросила я, имея в виду гроб.

– Не думаю. – Серега смерил нас заносчивым взглядом, – вы бы визжали как поросята.

– Ну, видел и видел, – ответила Майя и ушла в дом, напоследок, как бы намекнув: – Гоголя и мы читали.

– И что? – слегка качнулся Серега.

Тут в калитку забежала какая-то бабуля.

Приподнимая подол и переминаясь с ноги на ногу, она примерялась к кустам. Заметив нас, убежала за дом, но очень скоро вернулась, жалобно попросила: « Спасите», и пошла за калитку, шмыгая носом. Потом оглянулась:

– Он же сожрет его, гад. Помогите! – Она поманила нас за собой.

Мы переглянулись и пошли.

Бабуся приободрилась и прибавила шаг.

Калитку она распахнула ногой и прошептала, указывая на сарай:

– Он там, – прихватила, стоящие у забора вилы, дошла до сарая, нашла в стене щель и приложилась к ней глазом.

– Тама, – наконец обернулась она.

– Кто? – шепотом спросил Серега, кивая мне на фотоаппарат.

– Да вампир же! – прошипела бабуся. – Он за хряком моим давно охотится, но я начеку все время. А тут поминки. Я туда, а он – сюда. Открывай! – скомандовала она, глядя на Серегу.

Серега распахнул дверь.

Бабка ворвалась в сарай, держа вилы наготове.

Первые минуты не было видно ровно ничего. Постепенно глаза привыкали к темноте и вырисовывалась обычная обстановка деревенского сарая. За невысокой крепкой изгородью сидел упитанный хряк и удивленно на нас смотрел.

– Напугался, – сказала бабуся. – А тот гад завелся на мою голову. Не углядишь, всю кровь у Хмыря выпьет.

– У кого? – переспросил Серега.

– Да у него! – указала бабуся на порося. – Его Хмырем зовут.

Я сделала несколько кадров: удивленный хряк, вооруженная бабуля. Не хватало лишь вампира. Интересно было из какой сказки его выдернули?

Серега почти на ощупь прошел вглубь сарая. Но бабка вдруг перехватила вилы как копье, и ринулась следом. Серега обернулся, крикнул: «Ты что, бабуля?!» и только успел пригнуться, как вилы просвистели над головой.

– Прости, милый, – испугано заскулила бабуся. – Чуть грех на душу не взяла. Руки старые.

– Дура ты старая, – приходя в себя бесцеремонно выдал Серега и пошел к выходу.

– Да вон же он! – бабуся ухватила Серегу за рукав и потянула к углу, где в рассеянном лучике, что сочился сквозь крышу, между потолком и полом висел ребенок.

Приглядевшись я рассмотрела тонкий шнурок, тянувшийся от шеи к перекладине. Бабка ребенка удавила и свихнулась?! Или сначала свихнулась, а потом повесила мальчишку?!

– Надо людей звать, – бросил Серега мне через плечо.

– А сам не справишься? – удивилась бабка. – Ткнул один разок вилами в самое сердце и все. Не уж не по силам? Или боишься?

– Да иди ты! – не то мне, не то бабке крикнул Серега.

– Да не шуми! – бабка повисла у Сереги на руке. – Вдарь ему, а то проснется – несдобровать! Они же так спят, вампиры проклятые!

– Ненормальная, – Серега решительно направился к удавленнику, в двух шагах остановился и ахнул. – Твою мать!

Я осторожно приблизилась с фотоаппаратом наготове. Не вглядываясь сделала кадр, другой....

Удавленник дернулся, широко раскрыл глаза и улыбнулся. Синий язык вывалился на плечо. Это был не ребенок. Это было черте что!

– А вот теперь, бежим, – тихо сказала бабуля, попятилась, оттолкнула меня и пулей вылетела наружу.

Маленький синемордый мужичек дергался пока не оборвалась тонкая шерстяная нитка, петлей обхватившая его шею.

Только его ноги коснулись пола, я взвизгнула и бросилась вон, но дверь нашла не сразу: умудрилась состыковаться с перепуганным хряком. Мы оба громко хрюкнули и шарахнулись в стороны. Найти дверь мне помог Серега.

Он тащил меня за ворот до калитки, толкнув в спину, задал скорость и направление и сам бросился наутек.

Я неслась, казалось, не касаясь земли, обогнула бревна, стянутые тросом, подпнула собаченку, что бросилась под ноги, сходу уперлась в столб и осела. Подбежал Серега. Он тряс меня за плечи, бил по щекам, но окончательно я пришла в себя когда заметила погоню.

Тот мужичок, то есть вампир, если верить словам бабули, шел за нами очень быстро. Неестественно быстро. При этом он дергался как тряпичная кукла в руках кукловода. Завидев его, собачушка, что получила от меня пинка, попыталась спрятаться под бревна, но вампир, не сбавляя хода, ухватил ее за хвост и разорвал пополам. Обе половинки, по очереди, обвил фиолетовым языком, притянул ко рту, а потом две бескровных части шкурки с костями отбросил в сторону. Кровь стекала с языка на грязную рубаху…

Серега все это время успевал делать кадр за кадром, при этом он нервно ржал, как конь.

Я наконец смогла двигаться и довольно ловко. Подпрыгнув на месте, как дикая косуля, развернулась в воздухе и понеслась вдоль улицы. Казалось, не было силы способной меня остановить. Боковым зрением успела заметить, как Серега заскочил в дом, где шли поминки.

Я неслась к гостинице, молясь на крепкие дверные замки, и стальные засовы. Сзади послышались крики и топот.

За мной, с вилами и топорами неслась толпа. Совсем рядом просвистели вилы и, пружиня застряли в земле. В тот момент я ясно ощутила, что рассудок готов покинуть меня не попрощавшись. Когда кто-то сзади ухватил за пояс, я резко присела. Зацепив ботинком мой затылок, кубарем прокатился Димка. Не успев притормозить, мимо, пробежал Серега. Развернувшись, как балеро в исполнении «половецких плясок», Серега принял меня в объятия.

Толпа с улюлюканьем свернула на другую улицу и скрылась за углом. Они гнали вампира.

И кто бы после этого отказался от спиртного? Я, как конченый пьяница, заполировала две залпом выпитых стопки водки, бокалом пива и только после этого поняла – разум при мне.

– Вот дуреха, – посочувствовал Серега, – сопьешься.

– От этого можно вылечиться, – устало ответила я, – а безумие – диагноз окончательный. Я за профилактику от сумасшествия.

Степаныч хитро на меня посмотрел, будто чего-то выжидая, а потом хлопнул в ладоши:

– А вот и Галина!

Галка в халате, в чалме из полотенца на голове, с бокалом вина в изящно выгнутой руке, спускалась со второго этажа, как героиня индийского фильма. На одной ноге у нее был шлепанец, на другой – мокрый кроссовок. По-видимому она мылась, не снимая обуви.

– Еще одна жертва первоклассного розыгрыша! – констатировал Степаныч. Он поднялся Галке на встречу, заботливо проводил до кресла.

– Рассказываю при ней. Чтоб, так сказать, клин клином…

– Лучше колом, – с нездоровым весельем подсказала Галка, икнула.

– Слушайте, детишки! – объявил Степаныч, расхохотался, погладил Галку по голове, прошел к окну, опрокинул рюмочку, плюхнулся на стул и поведал историю похорон.

Ну, в общем из дома усопшего провожали без происшествий, ногами вперед. До кладбища тоже добрались спокойненько. Да, все шло, как и должно, но только принялись заколачивать гроб, как с потусторонним стоном по кронам деревьев прошелся ветер. Провожающие усопшего в последний путь, замерли, но в следующую минуту уже синхронно покачивались из стороны в сторону. Над головами пролетел мерзкий смешок. Люди подняли руки и, будто прощаясь, замахали кому-то невидимому, улетающему на юг. Крышка гроба со стуком слетела…

Василий Иванович, выпучив глаза шустро так поднялся, встал в гробу на колени и принялся облаивать присутствующих, брызжа зеленой слюной. Все повторили странное поведение покойника – бросились на землю и, стоя на четвереньках, вытаращив обезумевшие глаза, затявкали и залаяли, пока кто-то громко и грубо не матюгнулся.

Покойник безвольно плюхнулся синим лицом в подстилку и замер.

Четверо мужиков, ругаясь, на чем свет стоит, утрамбовали Василия Ивановича в последнее жилище и, торопясь, принялись заколачивать крышку. В конце-концов, гроб просто сбросили в яму и спешно закопали.

Народ, освободившись от наваждения, торопился покинуть кладбище так скоро, что наскакивали друг на друга. Ближе к выходу из леса, обалдевшая толпа уже немного приходила в себя, но тут навстречу вышла странная парочка.

Женщина с ребенком-подростком спешили в сторону кладбища. Движения их конечностей, даже у толпы с замутненным сознанием вызвали нездоровый интерес.

Те, кто неслись впереди, начали тормозить и шарахаться в стороны. Те, кто догонял, передислокации не понял, но дорога освободилась и они прибавили скорости. А парочка шла, не сворачивая.

Руки и ноги у этих двоих будто имели больше обычного количество коленей и локтей. Конечности сгибались под острыми углами в совершенно неожиданных местах.

Какая-то бабка зазевалась, споткнулась, сзади ее подтолкнули и бабуся, взвизгнув, налетела на подростка.

У мальчишки от толчка отлетела голова и с криком: дура старая! – покатилась по пыльной дороге. Та, что вела его за руку, бросилась поднимать орущую голову, но у нее отпала часть ноги. Конечно, она и сама не удержалась на частично отсутствующей конечности, и долго ползала в пылюке собирая себя и мальчишку.

С диким воплем народ разбегался кто куда. Галка, издавая, неподдающиеся определению звуки, висела у Степаныча на плече, мертвой хваткой уцепившись за пиджак. Степаныч, стараясь Галку не потерять, фотографировал направо и налево. Вспышки выскакивали как при стрельбе из пулемета....

В конце-концов Галка бросилась вперед, и поймать ее удалось аж у вертолетной площадки. Она убеждала, что надо развести костер, чтобы сверху заметили, и забрали отсюда. А кто должен был заметить?

Тут вернулись Майя с Ниной, они поняли, что пропустили что-то интересное, но количество выставленного на стол спиртного вызвало молчаливое неодобрение.

– Ну, в общем, как-то добрались до гостиницы и – вот вам результат – Галюха не в себе, – закончил Степаныч и расхохотался, при этом по отечески погладив, блаженно улыбающуюся Галку по плечу.

– Надеюсь, Галочка придет в себя.

– Скорее, мы придем к тому же, – хмуро заявила Нина.

– Бросьте, – Степаныч махнул рукой, – пробьемся. Осталось всего-то ничего. А материальчиков у нас уже предостаточно.

– Гонораров хватит на долгосрочное лечение в психиатрической клинике, – хохотнул Серега. – Вот врачи будут головы ломать: редакция газеты в полном составе того… – он покрутил пальцем у виска.

– Да, насчет врачей… а где Петруха? – вдруг вспомнил Димка.

– Бабуля на кухне его отпаивает крепким чаем, – сообщил Серега.

Я пошла глянуть, как себя чувствует доктор. Теперь я его очень даже понимала.

Петруха спал, положив голову на стол. Бабы Феклы не было. Мне почему-то захотелось проведать и ее. Наверное, произошедшее и спиртное, просто не давали покоя ногам.

Дверь в конце кухни, у черного входа была приоткрыта. Где-то за ней находилась комната бабули.

В узком коридоре было полутемно и пахло бытовой химией. Справа и слева в маленьких клетушках стояли швабры и ведра, то есть рабочий инвентарь штатной единицы.

Дверь в светлицу была прикрыта не плотно, но, прежде чем войти, я, конечно, постучала. Ответа не последовало, и мне почему-то подумалось, что так и должно быть.

По идее, комната подходила под определение – просторная. Подходила бы, если бы не была загромождена старой мебелью. Один двустворчатый шкаф чего стоил – метра два в длину и высоту, да и в ширину уступал лишь наполовину. На обеих створках, искажая действительность, крепились треснувшие зеркала.

Я сделала несколько шагов по комнате, поняла, что никого нет и решила уйти. Тут створка шкафа с тихим скрипом отворилась и моему взору предстала дикая картина.

В шкафу стоял не оббитый гроб. В том гробу, мирно посапывая, спала баба Фекла. Тфу-ты, извращенка, чертыхнулась я, и пошла к дверям. Но дорогу мне преградила баба Фекла. Нет, та, что спала, спать и продолжала. Это была вторая, и я была уверена, что у меня не двоится.

Растопырив руки, как курица крылья, вторая зашипела: Тш-ш!

Я замямлила, что пойду, что ошиблась дверью, что немного выпила, кружится голова.

Фекла вторая, согласно кивала и продолжала шипеть, придерживая меня за руки. Когда я беспомощно сникла, бабуля торопясь сообщила, что там, в гробу ее непутевая сестра-близняшка. Не надо бы о ней распространяться, так как она тут нелегально и у них, у сестер, если это раскроется, могут возникнуть большие неприятности.

Я согласно кивала, прижимая руки к груди, сердечно заверяла, что никто ничего не узнает. Бабуля недоверчиво щурясь, все же отпустила, пригрозив напоследок: «Смотри»…

А в холле допрашивали Нину, так сказать вернулись к вопросу: откуда шрам на ее шее. Димка, оказывается снова сбегал в морг и принес фотографии той Нины, что мирно покоилась на холодной каталке. Нина, что стояла здесь, перед народом, зареванная, истерично доказывала, что столько же понимает странную ситуацию, как все остальные, и с визгом отталкивала Димкину руку, в которой он держал снимки, предъявляя их Нине на опознание.

– Очная ставка, – бросила Майя презрительно в сторону Димки.

Я рассеяно огляделась. У всех на лицах читались растерянность и усталость. Нина с чем-то обратилась ко мне, по-видимому хотела, чтобы я за нее вступилась. Но в моем мозгу складывались пазлы, готовые дать какой-то ответ или задать еще один вопрос. И тут до меня дошло: две бабули и две Нины. Это «ж» неспроста.

– Бросьте вы женщину мучить! – раздался вдруг веселый голос.

На пороге стояла Варя.

– Бросьте, – повторила она, едва сдерживая смех.

Эта веселая дивчина уже начала раздражать.

– Это двойник, – заявила Варя.

– Кто двойник?

– Тот, что в морге. Они у каждого из вас есть.

??????????????

– Или будут еще. Они пакостные. Специально себе что-нибудь режут или ломают, в общем калечатся. Кто больше, кто меньше. И, пока двойника не похоронят, его прототип будет мучиться, пока совсем не усохнет.

После довольно затяжной паузы, во время которой Варя, заглядывая каждому в глаза, улыбчиво кивала, как бы убеждая в своей правоте, наконец подал голос Димка.

– Откуда эти двойники? Кто их изобрел?

– Уж я этого изобретателя… – зло сказала Нина.

– Да они из болота Дурного выходят. Почему – никто не знает. Мы своих всех враз в сарае сожгли. Повтора пока еще не было, то есть к нам двойники больше не приходили.

– Вы… что? – переспросил Серега.

– Сожгли, – невозмутимо пожала плечами красавица и поежилась. – Они так орали…

– Уж не знаю, кого вы там сожгли, – медленно выступая из кухни, сказал Петруха. – Но если это то, что я видел и с чем имел дело как врач-патологоанатом, то ответственно заявляю, что у них все настоящее: кожа, жилы, кости, кровь… и мозг у них в наличии. В общем, это люди.

– Оба-на! – у Димки глаза полезли из орбит: – А в самом деле?…

– Люди, не люди, – отмахнулась Варя. – Из Дурного болота разве может что-нибудь путное выйти.

– И.. ту, что мое… моя… надо похоронить и… все? – медленно соображала Нина.

– Да, – подтвердила Варя.

– А если его… не того… я усохну?

– Этточно, – рассмеялась Варя.

– Да что она все ржет! – возмутилась Майя.

– У-у, не успели приехать, а уже какие нервные, – фыркнула Варя и томно пропела, – а вот у внука деда Федула, кажется тоже двойник объявился. Так, по крайней мере дед подозревает. Хотите сходить? Все у него сами спросите.

– Это уже, наверное только завтра, – авторитетно заявил Степаныч. – Народу нужно прийти в себя и с мыслями собраться.

– Дело ваше, – сказала Варя и удалилась.

– Так, коллеги, все – берем себя в руки, чистим перышки и перья, делаем наброски и пораньше спать. Соберитесь. Соберитесь !

Степаныч как на детском утреннике похлопал в ладоши.

– А обсудить? – подал голос Петруха.

Все на него посмотрели и тяжело вздохнули.

– Ну, вы же слышали: двойника похоронить надо. Это же опасно…

Он отметил явную незаинтересованность и жалобно закончил:

– Я в морг возвращаться не хочу. Двойники, явление неизученное. Мне-то что с ним делать?

– А ведь он прав, – согласился Димка. – Если веселая девушка Варя сказала правду, и для Нины наличие двойника опасно, то мы просто обязаны его… того… похоронить. Еще и сегодня успеем. Если всем миром и если все дружно.

– Да закопать, мы хоть сейчас, – хохотнул Серега и добавил уже серьезно: – Только как? Без гроба? Просто сбросим в яму?

– Но это все-таки не человек! – неуверенно сказала Майя.

– Откуда мы это знаем? – задумчиво ответил Степаныч. – патологоанатом говорит об обратном.

– Физиологически, насколько я понимаю, мы имеем дело именно с человеком, – авторитетно заявил Петруха.

– Ну, что мы будем, гроб колотить и поминки устраивать? – спросил Серега.

– Я думаю, – отозвалась Галка. – В первую очередь должны спросить мнения Нины. Все-таки это ее…

– Здрасте, – воскликнул Димка, – думаешь она воспротивится?

Все уставились на Нину.

– Не знаю, – сказала Нина рассеяно оглядывая стены. – С одной стороны, я, конечно за то, чтобы эта ситуация поскорее разрешилась. С другой стороны… Мы же с этой… один в один. По крайней мере, я на это смотреть не хочу. А так… она же все равно не живая.

– Решено. – Сказал Степаныч. – Только отложим до завтра. Сегодня надо заказать на пилораме гроб, управляющего попросим предоставить грузовик. Петруха, от тебя все, что положено. Завернуть надо в простынь, наверное… Будем играть по предложенным правилам.

– Игры, надо сказать, оригинальные, – задумчиво сказала Галка.

– Помните, где находитесь! – Степаныч похлопал ладонью по столу. – Не забывайте. Наблюдаем, участвуем, делаем заметки!

Но тут важное совещание было бесцеремонно прервано.

– Помогите! – в дверь влетел рыжеволосый мальчуган лет десяти. Он опрометью бросился мимо нас на кухню, но тут же пулей выскочил обратно и юркнул в подвал, в закрома.

Не успели мы опомниться, как следом за мальчишкой появился седовласый, с бородой до пояса дед. Не то слепой, не то…

Почти бесцветные глаза, казалось ничего не видят, руки вытянуты вперед, но походка уверенная, крепкая. Синюшные губы плотно сжаты, брови сурово сведены у переносицы, ноздри раздувались как у породистого скакуна после серьезного пробега. На широком поясе у деда висела обычная рогатка, которую мастерят дети. Судя по всему, дедуля очень похожий на Хоттабыча за что-то очень желал наказать пацана, но для начала того надо было поймать.

– Во-те, на-те! А вот и зомбик! – воскликнул Серега и расправив плечи перегородил дорогу странному гостю.

Дед подошел вплотную, взял Серегу за грудки и, прикрываясь крупным телом нашего коллеги двинулся вперед. Серега, похихикивая, как от щекотки, некоторое время сопротивления не оказывал, но потом встал как вкопанный и, кажется дед его заметил лишь в этот момент, впрочем, как и всех остальных.

– Он там? – дедуля указал на дверь, ведущую в закрома и внимательно оглядел нас, будто стараясь увидеть не прячется ли малолетний беглец за нашими спинами.

– Ну, а вам-то чего от мальца надо? – с расстановкой спросил Димка и встал рядом с Серегой, преграждая дорогу старику.

– Внук это мой, Санька. – Деду, казалось, что этого заявления достаточно, чтобы открыть доступ к двери за которой затих мальчишка.

– И?… – Галка зашла с боку и заглянула деду в глаза.

– Так мы немножко того… поссорились, – дед явно чего-то не договаривал. Он будто раздумывал сказать все как есть или не стоит.

Мы ждали.

Дед крякнул, огляделся, достал из-за пояса рогатку, из кармана черные пульки:

– Пластилиновые. Для проверки.

Мы ждали.

– Да вот, твою растудыт-твою! – дед с досадой хлопнул себя ладонью по затылку. – Есть подозрение, что Саня не настоящий. Двойник. Варя же вам говорила?

– Ну, – Серега кивком дал понять, что ждем продолжения.

– Да не поет частушки, так перетак твою туды!

…........?

– Ай, ну как вам сказать, – дед огляделся, согласно кивнул, просеменил к дивану, уселся. Подождал, когда мы займем позиции внимательных слушателей, наконец, решился:

– Еще когда я со своим двойником встретился с глазу на глаз, долгую беседу с ним вели. Правда он не очень разговорчивый был, не в меня пошел. Отвечал уклончиво, размывчато. Но впечатление от общения было такое… В общем, иногда даже казалось, что он – это я, а я, стало быть вообще непонятно кто и откуда. Но вот что мне удалось выяснить: они, эти двойники матерно не ругаются. Чего-то у них такие словосочетания не складываются. То ли матершина для них, как иностранная китайская грамота, то ли на это язык у них не поворачивается. Слышат матершину и как собака охотничья настораживаются, но сами не повторят ни за что. И вот, со вчерашнего дня Санька, внучек, отказывается частушки петь. Хотя великое множество знает! Еще сызмальства я его этой премудрости старинной русской обучал. Через них и говорить рано начал и объясняется понятно. Фольклор, это вам не хухры-мухры!

– Так вы с внуком матерные частушки разучивали? – хихикнул Серега.

– Ну, а чего? Меня самого батька тоже… Первые слова, можно сказать мои были: не ходите девки замуж… или что-то еще такое.

– Темнота… – ухмыльнулся Димка.

– Пережитки прошлого, – Нина развела руками.

Дверь в закрома тихонько приоткрылась. В щелочке показался рыжий чуб. Дед не оглянулся, а по нашим взглядам понял, что внучек дал о себе знать и, точными движениями зарядил пластилиновой пулей рогатку.

– А это зачем? – смеясь, поинтересовался Степаныч и отложил блокнот. Его эта сцена явно забавляла.

– Тоже проверено, – заявил дед полушепотом, чтобы внучек не услышал. – Пластилин на этих, на тех, двойниках плавится, как на огне, пузырится аж.

– А потом вы с этим вот, если он двойником окажется, как поступите? – пересохшими губами спросила Майя. – Сожжете?

– Так, понятно, – как-то даже удивился дед.

– Так орать будет, – выдавила Майя из себя.

– Ну.... – дед смотрел на нас как на идиотов. – Так, если не сжечь, кто по-вашему орать будет? У вас ведь инцидентик подобный имеется. Кому хорошо? Кто тут из вас согласен, чтоб у него голова отсохла? А?

– Наша в морге лежит, – сурово сказал Димка. – Мы ее по-человечески похороним. Но не заживо.... не сожжем.

– Ну-ну.... – Дед с лица аж посерел. – А если этот не внук, а двойник… Если он начнет себе шею пилить, или сердце из себя рвать… Что с настоящим Санькой будет? А? Если не заживо сжечь, так одно, убить надо. Разница в чем? Ведь пока двойник жив… Опасно до смерти. Самой что ни наесть.

– Да… уж, – прозвучало со всех сторон.

И тут вдруг…

– Как на том берегу зайчики пасутся.... – раздался тоненький жалобный голосок из-за кромов, – а интересно посмотреть как лошади....

– Ай! – взвизгнули враз Галка и Майя.

Дальше пошло не менее интересное песнопение, но уже с выходом.

Проливая слезы, рыжий внучек Саня горланил все громче и уверенней:

– Девки в озере купались… – и еще и еще: – Мимо тещиного дома я без шуток не хожу…

Дед рыдал со счастливой улыбкой на посветлевшем лице. Галка подскочила и, обняв Санька прижала его к себе, стараясь прекратить пренеприятную сцену, хотя внучек, ощущая счастливое облегчение, по всей видимости с радостью готов был солировать и солировать.

– Что же ты, внучек, молчал? – дед вырвал Санька из Галкиных объятий, присел на корточки и заглянул внуку в глаза. – Я же чуть грех на душу не взял. – дед всхлипнул.

– Так это… – ответил Санек и покрутил головой, кого-то выискивая в нашей компании. – Кудрявая тетя мне сказала, что если я такое буду петь, стану ненормальным, таким же придурком, как ты, дед.

– Кто придурок? – дед икнул, огляделся. – Ну-ка, ну-ка, – он потянул внучка к дивану.

– Это я ему сказала, – призналась Нина. – Она достала из бара маленькую бутылочку коньяка и делая большие глотки, опустошила ее под удивленные взгляды присутствующих. Из второй бутылочки она пила смакуя. – Он, Сашенька этот, за забором тренировал голос. Как раз частушками похабными. Сказал, что его дедушка Федул требует точного исполнения фольклора по несколько раз на дню. И если мальчишка отказывался, дедушка расстреливал его пластилиновыми пулями, что достаточно ощутимо для парня. Он, посмотрите, весь в мелких синяках. Вот я ему и сказала, что если он будет подчиняться своему дедушке, то со временем и сам станет столь же неадекватным. Логично излагаю?