Посвящается защитникам Крыма, павшим в годы ВОВ
Тем, кто родился в тридцатые годы,
Выпали рано на долю невзгоды.
Дети войны нас теперь называют,
Выжившим детям подарки бывают.
Был я четвертым ребенком в семье,
Поздно родиться приспичило мне.
Долго болела потом моя мать,
Врач говорил ей: «Не надо рожать!»
Смутно запомнил в три года отца:
Вижу фигуру, не помня лица.
Тщетно, с пристрастьем гляжу я на фото,
Но не хватает на фото чего-то.
Он председателем был Промстрахкассы,
Вышел на пост из рабочего класса,
Долго учился, работал с душой,
Авторитет у отца был большой.
В грозную пору драконовских мер
Он под подушкой держал револьвер.
Маме сказал: коль придут за ним ночью,
Он им не сдастся – стрелять будет точно.
Так большевик, не имевший вины,
Жил и трудился до самой войны.
Званье в запасе имел – политрук,
Знал поточней, что творилось вокруг.
В армию призван отец был в апреле.
В срок подготовить войска не успели,
Месяц прошел, но на май и июнь
Сам он остался. Хотя не был юн.
С фронта письмо передали жене:
«Не беспокойся, родная, о мне…»
А под конец еще несколько строк
Было дописано кратко, без фальши:
«Бела, немедля с детьми на восток,
Даже в Сибирь, уезжайте подальше!»
Все, что смогла, мать в дорогу собрала,
Ключ от квартиры соседям отдала.
Бабушку взять, Бог простит, не сумели —
Двигалась мама отца еле-еле.
Тяжкий период скитаний настал —
Поезд два месяца вез на Урал.
Ехали в тесном товарном вагоне,
Дочки однажды сошли на перроне,
Кажется, нужен им был кипяток.
Поезд меж тем укатил. Под гудок.
Как две сестры нас потом догоняли —
В Пензе случайно состав опознали.
Мать поседела от страха за них.
Встретила, к счастью, в объятьях, живых.
К зимним морозам закончить вояж
Нам повезло на крестьянских санях.
Ждал нас башкирский поселок Тайняш —
Глушь, про которую вижу во снах.
Летом – бескрайнее море цветов:
Поле ромашек, ковер васильков.
Прорубь во льду: до нее не хватало
Шаг или два, и меня бы не стало.
Снег засыпал весь поселок по крыши,
Только лишь трубы торчали повыше.
В хате у нас был нередко угар,
Ночью в поселке случился пожар.
Мать до болезни была белошвейкой,
Шила одежду богатым семейкам.
Здесь же – селянам белье, но бывало,
Долгими днями семья голодала.
Сестры устроились в местную школу.
Преподавать все предметы подряд
В те времена не считалось крамолою —
Некому было для сельских ребят
Русский язык сочетать с физкультурою.
То, что сегодня сочли бы халтурою.
Осенью весь урожай не собрали,
Ранней весной из-под снега достали.
От голодухи страдали всю зиму,
Но в перепревших колосьях озимых
Вывелся очень опасный грибок:
Евших помол, он валил быстро с ног.
Маме и сестрам помог «холосас» —
Помощь врачей подоспела как раз.
В военкомат мать не раз обращалась,
Что с ее мужем, напрасно пыталась
Выяснить: где и когда, в каком месте
Он оказался пропавшим без вести.
Те, кто на фронте отцов потеряли,
Те, кто досрочно сиротами стали,
Быстро душою и телом взрослели,
Только из детства уйти не хотели.
Даже в далеком башкирском колхозе
Знали, кем был Александр Матросов.
Дзот представляя, под спальный настил
Стержень заржавленный я водрузил.
Подвиг Матросова так «повторил»:
Об пол запнувшись, лоб стержнем пробил.
Конские морды любил рисовать,
Как-то в седле довелось проскакать.
В сорок четвертом фашистов прогнали,
Быстро мы вещи в дорогу собрали.
Снова вернулись на родину – в Крым.
Верила мать: мог отец быть живым.
Только напрасно об этом мечталось —
Там, где мы жили. воронка осталась.
Улицей нашей войска отступали,
Путь к Севастополю, к морю держали.
Немцы ее днем и ночью бомбили
И корабли в море часто топили.
Даже идущих под Красным Крестом.
Может, отец оказался в таком…
Раненым кто-то его повстречал,
Он на машине с другими лежал.
Знавший по имени крикнул: «Григорий!»
Звук потонул в зарычавшем моторе.
Может, отца повезли в Инкерман,
Там в толще скал был прорублен карман,
В нем размещен полевой лазарет.
Списка лежавших там раненых нет.
Перед фашистами входы взорвали,
Все, кто там были, без вести пропали.
Город геройски держал оборону,
В силу традиции, как по закону.
Немцы рвались через Крым на Кавказ,
Порт Севастополь мешал всякий раз.
Армию бросить, загнав в Херсонес,
Видно, решили с кремлевских небес.
Кто до последнего дрался на скалах,
Падали в море под пули шакалов.
Может, был прав наш всевидящий вождь,
Только тех тысяч имен не вернешь.
Крови здесь пролит огромный фонтан —
Вот что такое для нас Инкерман.
Вот что такое сейчас Севастополь,
Он, как в Элладе – священный акрополь.
Вот что такое вернувшийся Крым:
Здесь мы стояли и твердо стоим!
Чем развлекались в победные годы
Крымские дети на лоне природы?
В прятки играли в разваленных стенах,
Камни швыряли в трудящихся пленных.
И оставляли беспечно расписки
В древних раскопках, в Неаполе Скифском.
Камни друг в друга мы также кидали,
В местных траншеях бруствер насыпали
И, не сдаваясь, играли в осаду —
Так подражали в Крыму Ленинграду.
Помню, когда в детсаду я подрос,
Пачку патронов, завернутых в холст,
Желтых, блестящих от смазки, нашел,
Спрятал надежно под кухонный стол.
Только потом появился испуг —
Парень соседский остался без рук:
Бросил в огонь от гранаты запал,
Сам же от взрыва смельчак пострадал.
Сколько на минах детей подорвалось,
Это, наверно, никем не считалось.
Кто-то остался без ног – инвалид,
Разве душа за того не болит?
Резво гоняли консервные банки
Из-под тушенки американской,
Что называлась в те годы ленд-лизской[1],
Только сиротам не сделалась близкой.
Я получил тогда шорты с вельвета
Цвета зеленого, сразу на лето.
Банки – для тех, чьи отцы возвращались,
Шорты – из всех пацанов мне достались.
В жестку играли, зимой больше в фантики,
Не было в играх излишней романтики.
Тети и дяди конфеты съедали,
На пол обертки, бывало, бросали.
Фантики эти детьми собирались,
В твердый конвертик искусно сгибались.
С ним на ладони о стол ударяли,
Фантик, накрытый своим, забирали.
Жестка – свинчатка, покрытая мехом,
Передавалась по кругу с успехом:
Боком ступни ее кверху пинали,
Долго на землю упасть не давали.
Были в дальнейшем и шашки, и шахматы,
Были и карты, чего уж скрывать.
Чтобы не быть при азарте обманутым,
На щелбаны приходилось играть.
Где вы сегодня, друзья-доминошники,
Что забивали козла во дворах?
Переключились, должно быть, в лотошники,
Спорт развивая, на риск свой и страх.
В ходе развитья спортивной атлетики
Модною стала другая игра:
Как на основе азов арифметики
Хапнуть в России побольше добра.
Воры, мошенники и казнокрады
В этой игре получают награды,
Их называют возвышенно – бонус.
Он поднимает нуворишам тонус.
Доллары, евро, тенге и юани
Те, кто «нахапал и надеребанил»,
Оптом скупают и прячут в офшоры,
Чтобы уйти от стыда и позора.
Суд и законы на их стороне,
Трудно живется в богатой стране
Детям войны и простым работягам,
Мизер получки считается благом.
Нынче период «большого хапка»[2]:
Хапни, возможность имеешь пока.
Внуки детей, тех, что банки гоняли,
Чуть ли не все финансистами стали.
В взрослый футбол разучились играть,
Банки другие мечтают гонять.
Трудно создать голевые моменты,
Если в уме пролетают проценты.
Совесть, здоровье, семью и таланты —
Все заменили валютные фанты.
Фанты – пустая, по сути, игра
Ловкости рук и коварства ума.
Людям она не приносит добра.
Счастливым каждый бывает когда?
Если трудом создает красоту
И проявляет во всем доброту!
Быстро уходят из жизни примеры,
Как соблюдать нужно нам чувство меры.
Список «военных детей» убывает.
«Дети пробирок» страну пополняют.
Сколько проехал и шагом протопал,
Радость и горе вкусил полной ложкой.
Думал я в мае, летя в Симферополь,
Глядя на мир в самолетном окошке,
Как мне исполнить народный обряд,
С «полком бессмертным» пойти на парад.
Взять фотографию можно отца,
С ней – всех погибших родных, до конца.
Вот старший брат его. Звать дядя Шура,
Штатская и рядовая натура.
Был он контужен во время войны,
С фронта пришел на досмотр у жены.
С ним отношения были не гладки,
Коль голова у него не в порядке.
Вот младший брат, молодой дядя Лева.
В форме. Военный без лишнего слова.
Званье на службе имел – капитан.
Армия наша попала в капкан:
Немцы давили и слева, и справа,
Но оставалась в Керчи переправа.
«Эмка» его у пролива стояла,
Бомба ей прямо в кабину упала.
Третьей по счету была тетя Надя.
Надя была в партизанском отряде.
Первой красавицей Крыма считалась,
Жаль, что портрета ее не осталось.
Предали их партизанский отряд.
В центре повесили девять ребят —
Семеро парней и двое девчат.
Там, где проходит военный парад,
Где ветераны сегодня сидят,
Дети букеты цветов им дарят.
После войны посадили там розы,
Возле тех мест пробиваются слезы.
Дальше родные идут моей мамы —
Лица погибших взирают упрямо
С желтых страничек былого альбома.
Как же мне взять их, почти незнакомых?
Выжил в сраженьях мой брат Михаил.
Танковый взвод он в атаку водил.
Правда, серьезных ранений набор
Сам получил, прямо как на подбор.
Взвод проходил и по минным полям,
Как говорится, с грехом пополам.
А пересечь заградительный ров,
По-пионерски «всегда был готов».
«Тигров» подбили не меньше десятка,
Техники разной сожгли без остатка.
Танк пропахал половину Европы,
«Тридцать четвертый» запомнили чтобы.
Именно в том злополучном году
Рейх оказался в фашистском аду.
Цифра четыре судьбой управляет.
Может, тут мистика, кто его знает!
Поняли фрицы, что Гитлер капут,
Сдаться нам в плен будет всем «зеер гут»,
И в сорок пятом победном апреле
Целым полком Мише сдаться успели.
В штаб батальона привел его взвод
Сдавшихся немцев – по списку шестьсот[3].
Чтоб не тревожить покойные души,
Сам я пошел. Посмотреть и послушать.
Длился недолго военных парад,
«Вежливым строем» прошел каждый ряд[4].
Перед колонной труда и культуры
Вышли сотрудники прокуратуры.
Хрупкая женщина в кителе белом
Шла впереди. Так судьба повелела.
Трогателен этот траурный ход.
Принял участье в нем каждый народ.
Тысяч до ста по оценке примерной
Шагом неспешным прошли равномерно.
Каждый пронес драгоценный свой груз —
Здесь был не полк, а «Бессмертный союз».
Русский, украинец, грек и еврей
Вместе с татарами стали мудрей —
Поняли: Крым невозможно делить,
Каждый здесь должен его полюбить.
Людям в Крыму не нужна заварушка,
Чтоб для врагов стала новой игрушкой.
Так довелось мне повторно влюбиться
В эти знакомые крымские лица.
После парада – на Вечный огонь,
В парк, где играла, вздыхая, гармонь.
Вместе с детьми стали все веселиться,
Право же, стоило снова родиться!
Может, Всевышний меня сохранял,
Чтоб я об этом в стихах рассказал:
Память о всех благодарно храним,
Кто отдал жизнь за детей и за Крым!