ГЛАВА I. Долгие лета Королю!
Счастливый, мирно спи, простолюдин!
Не знает сна лишь государь один.
У. Шекспир «Генрих IV. Часть 2»
Ранняя осень 311 года Эпохи Феникса
Тихая сухая одышка разносилась по бескрайним белым пескам. Едва заметная среди слепящей белизны фигура промелькнула, оставляя неглубокие следы позади себя. «Не смотри вниз, не смотри вниз». Что она искала? Выхода к солёной воде? Спасения? Быть может, гигантский город в бесплодной пустыне? А гигантская страшная тень, преследующая свою жертву и тянущаяся на многие лиги, увеличивалась. Иссушенный воздух рассёк тихий треск, пески развезлись, обнажив жерло зверя, что таится внизу. Из его пасти ввысь устремились хаотичные потоки огненного ветра, тёмный силуэт закрыл палящее солнце и на землю опустился мрак. Она посмотрела вниз и увидела, как разверзлось пламя во мраке, поглотившее её.
В ужасе, она проснулась, чувствуя, как до сих пор полыхает от огней пустыни её хрупкое худощавое тело. Сквозняк из щели в маленьком окошке под самым потолком напомнил о её истинном местоположении: узенькая комнатка для прислуги на чердаке старой башни. «Цветной сон» – осознала она, спешно одеваясь. Никто со дня высадки не видел этих легендарных пророческих видений, столь ярких и реалистичных, что всякая граница между сном и явью стиралась вовсе. Всем была известна причина столь долгого пребывания Короля в Авалоне. Он приказал сообщать о всех ярких снах ему лично, ведь сам он их не видел, после того, как массивные двери комнаты с мраморным столом посередине, куда его положили по прибытии, не захлопнулись перед перепуганной прислугой. Этот день был один из пугающих: их корабль пристал к берегам во время дикого шторма, крики разлетались по всему острову, а потом внезапно прекратились. Когда двери вновь распахнулись, Короля вывезли в кресле, на его лице и одежде виднелись пятна запёкшейся крови, а из глаз, ушей и носа текли гнойные ручейки. С тех пор, Король-красавчик, как его за глаза называли другие, превратился в немощного Короля-Безумца.
Обычно, корреспонденция не приходила в Авалон. Эти прекрасные края, как и другие наблюдающие страны Сумеречного мира, старались не вмешиваться в мировые события, никогда не искали дружбы или вражды с другими державами. Жителей Авалона нельзя было назвать ни живыми, ни мёртвыми, их не интересовали ссоры сторон; их главной ценностью являлись знания, которые они бережно хранили. Со времён утраты магии остров оставался одной из немногочисленных цитаделей утерянных технологий. Никто не осмеливался брать эту крепость мудрости, зная, что те могут обрушить на врага свою мудрость. Даже могучая королева Морканта, основательница Альбиона, в своё время обращалась к мудрости Авалона. Прошли века, прежде чем остров вновь посетил монарх. Делегация нового Короля молча разместилась на Окраине мира, укромном летающем утёсе, прибитом цепями к острову, в древней башне. Скала, особенно во времена сильного шторма, стремилась ввысь, вопреки законам земной гравитации, крошилась в небо, а также угрожающе позвякивала звеньями в сторону неизвестного Океана Ор. Монахи-отшельники в тёмные века, когда любая земная твердь имела выбор: остаться внизу или улететь вверх, обуздали одну глыбу, избравшую неповиновение, заковали её цепями и построили там свою обитель. Их орден, название которого давно утрачено, погиб задолго до Потопа, а от монастыря осталась одна башня и перекидной мост через ручей. Единственным средством попасть в эту тёплую утопию посреди холодных вод Атлантического моря были воздушные элеваторы, крытые корзины на металлических стержнях, поднимаемые за счёт грузил на металлических тросах. Шарниры угрожающе заскрипели, а тросы противовесов закачались от ветра, подобно маятнику. Этот день отличился от других тем, что эта сомнительная конструкция, впервые за долгое время пришла в действие. Так, немногочисленная свита короля, состоящая из шести человек, получила письмо с земли, с материка, подписанная от имени Верховного Совета Конфедерации, спустя три года.
В кромешной темноте верхних покоев виднелся раскачивающийся горбатый силуэт в кресле. Скрип двери, прервавший тишину, спугнул Короля. Он перестал раскачиваться и резко обернулся, тусклый свет из окна озарил его лицо. Франклин сильно постарел. Трудно было поверить, что это сморщенное, искажённое болезнями лицо когда-то принадлежало завидному красавцу, проезжающему принцу на коне, которому восторженная толпа кидала цветы и венки. Его некогда симметричный лик ссохся и покрылся паутиной морщин, глаза померкли, а аккуратный подбородок приобрёл редкую бороду с проседью.
– Ваше Величество, пришло письмо с континента. От Верховного Совета.
– Да, да… Я устал. Читайте… Да, да… – послышался тихий голос Короля.
– «Верховный Совет Конфедерации и Собрание Альбиона передаёт почтение своему Королю. Весь альянс скорбит о великой утрате, но постоянные нападения на границы Ханборга, бесчинства и посягательства федератов усиливаются с каждым днём. Военные резервы истощены, сил сдерживать натиск хватит только до начала зимы. Оба органа требуют вашего немедленного возвращения в столицу для принятия соответствующих мер или Вашего отречения». Далее следуют тринадцать подписей и печатей всех глав стран Конфедерации, а также…
– Да, да… Как тут красиво, вы не находите? – спросил Франклин, – эта река, спадающая вниз так и тянет… Что? Кхм. Да, да… Я жил бы тут вечно.
Король резко повернул головой, отвлёкшись на шорох в углу, и судорожно начал искать источник звука, что-то бормоча.
– Мыши… чёртовы мыши… Кто подписал послание от Собрания? Дайте мне письмо, – он протянул морщинистую дрожащую руку.
– Ваша дочь, милорд, ее высочество, принцесса Анна.
Король залился истошным булькающим смехом, его глаза широко раскрылись, обнажая покрытые многочисленными красными сосудами белки. Он внезапно остановился и недоверчиво посмотрел на письмо. Его глаза неспешно закрылись, Франклин глупо улыбнулся, оголяя пожелтевшие зубы.
– Анна… Плохая девочка… Да, да… Морфей не приходит к ней по ночам. А слышны вести о принцессе Катерине? Она обязательно должна побывать в этом месте!
– Ваше Величество, Верховный Совет настаивает…
– Да я слышал, сукин ты сын! – вскрикнул старик и выбросил письмо в окно.
Оно беспомощно взлетело вверх, блеснув монограммой Совета, а затем скрылось в пушистых облаках. Эхо его голоса разнеслось по роще, где спугнуло пару птиц и белку, а затем стихло, вобранное шумом реки. Он стих и тяжело вздохнул.
– Да, да… Кому-нибудь снились цветные сны?
–Да, Ваше Величество. Служанке приснился чёрный силуэт в песках.
Король-красавчик резко повернулся, его глаза очередной раз широко распахнулись, а рот чуть приоткрылся.
– Приведите её. И соберите дирижабль, мы направляемся в столицу. Ха-ха! Но сначала приведите её… Кхм. Посмотрим, что они сделают… именно так, да, да, да… А мы, мы, мы сделаем именно так.
Виртуозным эхом отзывалась тоскливая песня арфы через анфиладу, камины и колоннады Элеоноринского дворца. Она доносилась из библиотеки, и все дворцовые знали, что там находились две дочери безумного Франклина и покойной Элеоноры. Младшая, Катарина, музицировала, а старшая Анна просматривала бумаги, аккуратными стопками разложенные на столе. Сестёр нельзя было назвать родственниками, даже дальними: они не сходились ни внешностью, ни тем более характером. Коварная Анна походила на бабку Жанетту, которую она никогда не знала: рыжие локоны, аккуратно уложенные на голове в весьма высокую причёску, огромные выкатывающиеся глаза, сухое и вытянутое телосложение. Катарина же походила на мать в молодости, белокурую, светлолицую и стройную. Её тонкие пальцы перебирали струны, за что те послушно пели, наполняя звонкими нотами пустынные коридоры и комнату со стеллажами, ломящимися от тяжёлых фолиантов и манускриптов.
– Ты слышала, сестра? – спросила Анна, просматривая бумаги, – ханбогский фронт вновь полыхает. Его поджигают ханборцы, чтобы федераты не смогли прорваться на Запад. И они требуют вызвать отца, жечь больше нечего.
– Он – Король – спокойно ответила Катерина, не отрывая взор от струн, – от него ждали этого три года. Только благодаря вампирам4 мы всё ещё сидим во дворце, а ты всё ещё претендуешь на трон.
– Не называй их так, это неприлично. И всё же, он покинул нас. Безответственно, так бросить страну, которая нуждается в нём.
– Он до сих пор скорбит по матушке. Полагаю, тема разговора выбрана не совсем удачно.
– Прошло три года! Я должна была занять место матери по праву наследия. Мне обещали престол после совершеннолетия. А мне уже двадцать пять. Тем более, мы обе не замужем. К нам даже не поступают предложения.
– Ты – наследная принцесса, сестра. Замужество для тебя – непростая задача, необходимо искать принца, чтобы укрепить положение Альбиона. И тем более, ты не можешь выходить замуж без разрешения отца.
– Да, мы видим последствия того, что королева вышла замуж не за принца. Как правило, такой муж, после её смерти становится королём и сбегает. О нашем будущем должен был позаботиться наш отец, ты не находишь? Я слышала, что он ловит какие-то вещие сны, его разум путается между сном и реальностью, подпитываясь иллюзиями и видениями. Боюсь, отца посетило безумие и с тех пор отказывается его оставлять. Если всё продолжится, оно посетит и нас, будь уверена.
Раздался стук в дверь. Катарина остановила игру и повернулась. В дверь вошёл двор-секретарь и объявил, что Консул Конфедерации ждёт аудиенции. Анна мягко кивнула, дверь распахнулась и в комнату зашла высокая дама в длинном черном платье и с тёмной вуалью, придерживаемой тонким золотым обручем, покрывающей всю голову. Из-под неё выглядывало длинное лицо с тонкими чертами лица. Белёсые брови еле виднелись, от чего казалось, что их вовсе нет, а тонкие губы едва разжались:
– Ваше Высочество, принцесса Анна; Ваше Высочество, герцогиня Катарина, моё почтение.
Этот шуршащий голос с неприятным гортанным акцентом вызывал странные ассоциации, связанные с позднеосенним колючим ветром. На мгновение показалось, что залитая светом библиотека покрылась холодным инеем.
– Ваше Высокопревосходительство, леди Ингрид, – с небрежной улыбкой обратилась Анна, – рада видеть вас. Чем мы обязаны вашим визитом?
– Спешу доложить, что дирижабль Его Величества Короля отбыл из Авалона в Карлеон. Вечером они уже будут в столице.
– Его Величество… Прибывают в столицу?
– Именно. Верховный Совет послал Королю прошение на прошлой неделе и…
– Я помню, но я не ожидала, что Король… Что ж, если это все новости, леди Ингрид, не смею вас более задерживать. Необходимо подготовить столицу к возвращению Его Величества. Рады, что вы сообщили это лично.
Консул кротко улыбнулась и удалилась из комнаты.
– Значит, отец приезжает, разве это не славные новости? – неуверенно спросила Катарина, – но о каком прошении велась речь?
– Я надеялась, что он предпочтёт отправить отречение в письменной форме. На позапрошлой неделе состоялся тайный совет. Там было оглашено, что состояние Короля даёт повод сомневаться в его… здравомыслии в эти дни. И в последующие тоже. Я приняла решение по вопросу неизбежного выбора действующего хранителя Альбиона: править или уходить и дать дорогу другим, более дееспособным. Я подписала это в надежде на его скорое отречение.
– Сестра, это измена… С чего ты решила, что отец любезно уступит тебе трон? Он мудрый политик, не думаю, что таковым будет его решение.
– Прекрати драматизировать, я – не первая на этом пути, и отнюдь не последняя. Мудрый политик должен сохранять здравый смысл. Тем более, нет никаких документов и законов, предусматривающих передачу власти в Конфедерации. На Верховном Совете присутствовала женщина, вице-герцогиня Ханборгская, которая постоянно подчёркивала это. Кажется, эту женщину звали леди Мирела. Если правильно помню, она состояла в этом триумвирате: наша мать, атлантический император и леди Мирела. Я ей не доверяю. Она слишком импульсивная. И более чем очевидно, судя по её гардеробу, предпочтения в одежде в Ханборге слегка… не по погоде. А эта эта леди Ингрид… Бегает, подобно дрессированной чёрной кошке, и пресмыкается. Двор наводнили одни лицемеры…
Катарина нервно усмехнулась и продолжила музицировать. Анна встала с кресла, хрустя накрахмаленным подолом платья, и подошла к окну, где стоял письменный столик с тоненькими изогнутыми ножками. Серые облака уже затянули солнце, вернув Карлеон в более привычные монохромные оттенки.
– Надо вновь надеть траурное платье, создать образ скорбящей дочери. Надо попросить доставить жемчуга. Под чёрные платья подходят только они. Тебе я тоже советую облачить траур. Согласно или вопреки здравому смыслу, он всё же наш отец.
Звук арфы перебил звон колокольчика, вызывающий прислугу. Зашевелились ржавые винтики, закрутились гнилые рычаги. Дворец пробудился в последний раз, перед тем, как стать мавзолеем для живого Короля.
Из массива хмурых облаков над столичным небом медленно показался медный киль корабля, тянущий за собой белое полотнище паруса с гербовой алой кричащей птицей. То знамя Альбиона, птица феникс, распростёршая крылья в полёте, воинственно вздыбленная в сторону бушующего моря. Король здесь. Его дирижабль пролетел над Карлеоном, сверкая полированным корпусом, отбрасывая тень на закопчённые тёмно-синие черепицы, казавшиеся сверху неряшливыми грязными пятнами на желтоватой простыне тумана. Синие башни столичной пристани украсили траурными флагами строгих белых цветов. Знамёна Конфедерации звонким цветным силуэтом выделялись среди этого чёрно-белого маскарада.
– Ваше Величество, мы прибыли в Центральную гавань, – объявил камердинер.
– Да, да… Я вижу, – безнадёжно ответил Франклин.
Он взял свою трость, без которой уже не мог передвигаться, и медленно направился к выходу. Посадочные башенки по бокам воздушной пристани за окном становились всё больше и больше, поглощая свет в салоне. С гулом, дирижабль развернулся и сбросил с борта швартовые тросы, которые немедленно прикрепили к гигантским воздушным крюкам. С настеленных сходней Король услышал, как было объявлено «Франклин Рекс», и как столичная гвардия синхронно воскликнула «Долгие лета Королю!». Он медленно сошёл на пристань, где его встретила Консул Ингрид.
– Рада видеть вас, Ваше Величество, – сказала она, едва скрывая улыбку.
– Да, да… Что? Я устал, во дворец, во дворец, – растерянно ответил Франклин, – где высочества?
– Их королевские высочества принцессы ждут вас во дворце, милорд.
Король медленно спустился с широкой лестницы пристанной башни, шаркая прошёл вдоль гвардейского караула и сел в экипаж. Во дворец, домой, где он не был три долгих года. Со смертью Элеоноры всё пошло не так, появились приступы, постоянно мучившие его; в один из таких приступов, страшной ночью его увезли прочь. Сам Франклин смутно помнил этот день. А тем временем, карета проезжала мимо знакомых улиц и площадей, где его радостно приветствовал народ. Но Король не внимал толпе, закутавшись в собственные воспоминания. Три года он жил только воспоминаниями, что стоило ему оставшегося рассудка, а быть может, и поддерживающими его. Теперь он мог впасть в истерику, а успокоившись продолжить неделями смотреть в окно и раскачиваться на стуле. Свет резал его глаза, холодный воздух заставлял задыхаться, а любые звуки раздражали. Но в шумной столице Альбиона и Конфедерации он будто не замечал ни того, ни другого, ни третьего. Экипаж остановился, дверца кареты распахнулась, Франклин с трудом выбрался и прищурился. Перед ним стояло два силуэта на фоне высыпавшейся перед входом прислуги. Гравий зашуршал под ногами, трость увязла в нём.
– Анна, Катарина… Да, да, да? Я, мы… – радостно произнес старик.
– Ваше Величество, – холодно поклонилась Анна, – рада вас видеть. Надеюсь, вы доехали без происшествий? Долгие лета Королю.
– За последние три года, Ваше Величество, ситуация в Конфедерации… изменилась, – произнесла Консул.
– Да, да, да… Только быстрее, я устал… – ответил Король задыхаясь.
Он сел в кресло у окна и начал раскачиваться. Его трясущиеся руки временами передергивались на подлокотниках, а сам он судорожно вздыхал и оглядывался. Аудиенция Короля с леди Ингрид проходила в его кабинете с давящими бордовыми стенами, в которых потолок уходил далеко ввысь, а полы не ощущались под ногами. Этот тёмный зал освещался тусклым оконным светом, наполовину перекрытым тяжёлыми бархатными портьерами. В глубине комнаты можно было разглядеть мутное от пыли огромное зеркало над давно потухшим камином, большой глобус в углу и большой шкаф, забитый книгами и свитками. Они сидели за массивным дубовым столом напротив окна, выходящего на недавно достроенный Замок Совета. Его хрустальные купола заманчиво сверкали вдалеке, а массивный фасад приглашающе светился в солнечных лучах.
– Вас долго не было. Мы потеряли всякую надежду. Я понимаю вашу потерю.
Наступило молчание. Послышался скрип старого кресла, Франклин развернулся и почти гневно посмотрел на нее, его челюсть сотрясалась, а глаза вылезли из орбит. Эти симптомы предвещали очередной приступ гнева, однако Консул продолжила.
– Я потеряла двух сыновей в этой войне. Сразу после начала кризиса на ханборгском фронте, как вдовствующая королева Альфхейма, я отправила своего второго сына командовать нашим флотом Внутреннего моря, а старшего сына, наследного принца, – на северный фронт, на континентальную Гиперборею. Второй сын трагически погиб вместе с Королевой при Багряном побережье, а месяц назад северный фронт был прорван, мой первенец погиб в страшном бою, когда Гиперборея лишилась земель на континенте.
Франклин тяжело вздохнул и продолжил слушать.
– Я продолжила служить нашему делу потому, что долг обязал нашу семью, нашу страну и наш союз защищать собственные интересы и идеалы. Оплакивать родных мы будем после окончания войны, а сейчас у нас нет на это времени.
– Мне жаль вашу утрату, ваше величество, – спокойно сказал Король, – и я выслушаю отчеты за прошедшие и настоящие события, произошедшие в мое отсутствие, если такова ваша воля.
Его потухшие глаза озарились здравым пониманием и смирением, которых не появлялось за прошедшие года. Казалось даже, на мгновение он перестал дрожать. Консул удивилась, но Франклин продолжил.
– Вы напомнили мне, что являетесь не только Консулом Конфедерации, но и вдовствующей королевой Альфхейма. Неужели предписания протокола изменились, все внезапно позабыли, что обращение к королевской крови, по дворцовому этикету, идёт по титулу, а не по занимаемому посту? Вашему роду более тысячи лет, насколько мне известно. Разве не за эти идеалы мы боремся?
– Да, я – вдовствующая королева, так редко можно встретить человека, который помнит и чтит старые обычаи, Ваше Вели…
– Не стоит, – прервал Франклин, – я не был коронован или помазан, в отличие от вас. Мой брак даровал мне приставку королевского высочества, как у членов королевской семьи, но я никогда не был помазанным правителем. Я – сын торгового рода судьбой породнившегося с двумя королевскими семьями Альбиона, Величеством меня начали называть позже, хотя прав на это у меня недостаточно до сих пор. Этикет ныне поменялся, во времена покойной Королевы тут все было по-другому.
– Её высочество, принцесса Анна, теперь регламентирует все порядки при альбионском дворе.
– Мы же говорим о Конфедерации, а не об Альбионе. Тем более, Конфедерация была создана не как наследная монархия, но как альянс держав, скреплённый одной целью – победой над Федерацией. Как Верховный Совет допустил мысль о том, что кто-либо может унаследовать пост главы Конфедерации? Ни один избранный глава Конфедерации не был коронован, ни Элеонора, ни я. Он был назначен, это пост, Господь тут не причём. Хотя корона Конфедерации, что подарили супруге нидавеллиские ювелиры-огранщики, подлила масла в огонь. Не припомню, чтоб она надевала её хотя бы раз, были дела поважнее.
– Так или иначе, вакуум власти случился. Вы удалились, не оставив наместника, по праву крови, именно принцесса Анна стала негласным регентом в Альбионе. Ни Большой Совет, ни Малый не собирались в полном составе очень давно, вся связь с миром лежит сейчас на плечах амбассадорств.
– Я думаю об отставке. Слишком много произошло, чего пропускать мне не следовало, я утерял… утерял суть. Тем более, возраст напоминает, что одна нога уже по ту сторону.
– Как бы превратно это ни звучало, напомню, что я старше вас и старухой себя пока не считаю. Нет политика в Конфедерации мудрее, вас не отпустят.
– После того… после долгого лечения, я… мы начали сомневаться в понятии мудрости. Разумеется, я внесу некоторую ясность касательно хода выборов, и вынесу их на рассмотрение в Совет. Да, да… Затем дождусь избрания нового главы союза и уйду в отставку. Эта элементарная ошибка с постами и титулами выросла в большую проблему. У человека вообще есть такая гадкая способность, трактовать что-либо себе в угоду. Сил у меня хватит разобраться только с этим. Да, да… На другое, боюсь, у меня не хватит сил.
– Многие будут против этого.
– Вы же были знакомы с моей супругой, Королевой Элеонорой. Значит, вы должны помнить, что она говорила про «многих».
Леди Ингрид слабо улыбнулась.
– «Коронованная молодёжь»… Да, да… «Многие» всегда будут против, к чёрту их, к чёрту их всех! Однако, отдавая свой долг нашей идее, каждый смирится с этим решением, ибо это верный шаг. Сейчас мы можем только надеяться, что нас поймут позже. Я придерживался этой позиции при жизни дорогой Элеоноры и стараюсь придерживаться и сейчас.
– Мудрые слова, достойные Короля.
– Это не мои слова, дорогая Ингрид. Это слова моей покойной супруги. Да, да… Рассмотрим другие проблемы.
– Атлантический флот понёс большие потери от эскадры Пацифиды в водах Гранд-Му. На Элесийских островах, после смерти предшественника избрали нового консула из Эвемонитов, его пока официально не назначило на пост вице-протектора Конфедерации Ваше Величество, хотя прошёл год его правления. Со стороны республиканской Агартии происходят регулярные воздушные атаки на Золотой континент. Пока Агартия не может похвастаться силами в воздухе, но идут упорные слухи о том, что Эрум поставит оружие. Как я уже говорила, в Гиперборее, после нападения Бархии произошла гражданская война, страна раскололась на северных роялистов и континентальных республиканцев, называющие себя лукоморцами, боюсь, Гиперборея утеряла связь с Восточным континентом, ровно, как и мы. Ряд островов по обе стороны Медузьего пролива не принял ни одну сторону и отделился, сам Геркуланск подвергается регулярным морским атакам с Салтанова моря, однако верховная ставка и царский двор отказались переезжать вглубь Северных просторов. Ханборг по-прежнему вынужден в одиночку поддерживать восточный фронт, вице-герцогиня Мирела просила у вас немедленной аудиенции.
– Нет, нет, нет, мы… я так… нет, не думаю, что сейчас подходящее время для аудиенций с главами государств, я устал. Да, да, да… Но я вас прошу, как Консула, огласите список моих требований и координаций в Совете. Я его составлю. Позже. Кхм… Да, да, да… Это… это все?
– К сожалению, нет. В Конфедерации начались массовые волнения по поводу распада Конфедерации.
– Сепаратизм? Измена?
– Пока нет, но, если не предпринять меры, это может стать результатом в лучшем случае. В худшем, наши головы покатятся по мостовым Карлеона, а Федерация будет господствовать в мире.
– Да, да… ладно, благодарю вас за доклад, ваше величество… Боюсь, у нас меньше времени, чем все думают.
Неделя долгих ожиданий прошла после возвращения Короля. Большой Совет был созван немедленно, со всех столиц прибывали делегации, направляясь в Замок Совета. К гавани прибывали пёстрые знамёна, которыми вскоре заполнилась почти вся бухта Мрачного залива. Своды Замка отражали крики делегатов, перебивающие друг друга. Причиной этого шума стал страх, что собрал их всех в этом здании. Непреодолимый страх перед участью Офира и Шамбалы, где республиканские настроения привели к расхищению священных гробниц древних: полуразложившиеся тела лам, почётных хранителей и императоров выбрасывали из искусных нефритовых пещер как ненужный хлам, вырывали украшения, а потом топтали. Консул Ингрид ждала вестей из Элеоноринского дворца, Короля всё ещё не было. Вряд ли он появится пред этим буйным скопищем, тогда придётся зачитать его волю самой. Она ждала и боялась негодования общественности, что неминуемо обрушилось бы на неё. Посол из дворца принёс шкатулку с бумагами, что выставил посреди зала. Украшенная монограммой Короля, она была открыта, её содержимое, согласно протоколу, было зачитано.
Требования, что предъявлял Король, вызвали противоречивую реакцию в правящих кругах. «Титул Короля Конфедерации вовсе не формален и не должен передаваться путем выборов!» – утверждали старорежимники. Многие не поняли концепцию неготового до конца проекта союза, исполненного в кратчайшие сроки, грозились выйти из альянса. Наследной главой альянса сторонники старого режима видели молодую принцессу Анну, которая, по мнению остальных, не смогла бы управлять сверхдержавой. Тем не менее, обе стороны ждали подтверждения требований дворца по вариантам исполнения этого безумного плана, но тот молчал. Эхом отзывались эти голоса, пока не затихли в ночной тьме.
И только ранним осенним утром, несколько фигур промелькнуло за окном Элеоноринского дворца. Немногочисленная прислуга, оставшаяся после роспуска штата, была уже на ногах и спешно суетилась внизу. Из ворот дворца выехал экипаж и направился в Замок Совета. Тёмно-синее небо постепенно озарялось ярко-розовым светом, стёкла домов, дороги и деревья отражали кровавые оттенки лучи грядущего жаркого дня, последнего в этом году. Лёгкий ветер постепенно приобретал агрессивный характер, намекая на скорое похолодание. Экипаж проехал по главной улице столицы, украшенной золотыми кронами Королевского парка, стуча колёсами по брусчатке.
Карета остановилась на пустынной площади Памяти, из неё неспешно вышел Король. Поднявшись по лестнице, он миновал Триумфальную арку, где огромными золотыми буквами было высечено «NOS MEMENTO»5. От арки по обе стороны Замка Совета расходилась высокая Стена Памяти, одно из чудес мира, возникшее за одну ночь в день первых жертв этой войны. С каждым днём неизвестной силой высекались имена воинов, что пали в боях. Вдоль подножья стены горело авалонское холодное пламя, освещавшее надписи и напоминающее основополагающий закон жизни, особенно во время войны, memento mori6. Медленной поступью Король подошёл к тому заветному месту, где три года назад, вместе с тысячами других, появилось это имя, Элеонора Дарлинг. Единственное упоминание о её существовании, так просто, без излишних титулов и приставок, даже без даты, среди других имён неизвестных людей, мимо которых столичные горожане проходят каждый день.
– Прости меня, если я неправильно тебя понял, – тихо сказал Франклин.
Принцесса Катарина сидела в библиотеке, продолжая разбирать бумаги, до которых сестра не успела добраться. Огонь весело потрескивал в камине, превращая пожелтевшие страницы бумаги в свернувшиеся серые трубочки. Личная переписка, старые приглашения на балы и приёмы. Некоторые она отправляла в камин, а некоторые бережно складывала в ящики. На письменном столе лежала приличная стопка различных бумаг, ждущих праведного суда. В этой стопке Катарина обнаружила маленькое старое изображение, обрамлённое в плотное бумажное паспарту, отголосок прошлого. На ней сидели бабушка Бесс, отец, мать и две маленькие девочки: она с Анной. Катарина помнила, как огромную картину писал какой-то старый зарубежный художник, а эти маленькие графические копии заказал им, ей и Анне, отец. Оригинальная картина была утеряна, как и те далёкие, мирные и беззаботные времена, когда семья была целой, когда все они дружно бегали по дворцу, как отец с хохотом догонял маму и Катарину с Анной, увлеченный игрой, а бабушка Бесс наблюдала за всеми и иногда смеялась над безобидной неуклюжестью внучек. Тогда не было ни пышных платьев, ни воинских инсигний, ни каких-либо знаков отличия друг от друга. Катарина вглядывалась в веселые молодые глаза матери, на не покрытое морщинами лицо отца.
Она побежала по тем же анфиладам, как бегала в детстве, звук ее каблуков гулким эхом отдавался по коридорам и залам, а полы платья разлетались по полу тихим шорохом накрахмаленного шёлка. Ярким светом счастливого лица озарялись давно заброшенные, тёмные коридоры, что опустели и помрачнели из-за плотных портьер, наглухо закрывших окна. Она бежала в кабинет к отцу, сжимая в руках эту крохотную гравюрку, в надежде поддержать его в эти трудные времена, напомнить о поддержке семьи, чтобы посмеяться, а может, и поплакать вместе.
Девичьи грёзы прервали обшарпанные двери кабинета, что встали на её пути. Справившись с отдышкой и переведя дух, она постучала. Этот звук пронёсся по коридорам и был поглощён тишиной. Катарина медленно отворила скрипучую дверь. Мрак, что царил в комнате, проник в коридор, отчего холодок пробежал вниз по шее. Тихо захрустел ворс пыльного ковра под ногами, оклик Катарины раздался в этой тьме, но ответа не последовало. Она подошла к окну и резко отдёрнула тяжелую пыльную портьеру с окна. Облако пыли поднялось и отразило свет жаркого дня, последнего в этом году. Когда оно рассеялось, свет озарил выражение лица Катарины, на котором отразился беззвучный ужас. Также свет озарил кованную позолоченную люстру и свисающий с неё тёмный продолговатый силуэт. Король повесился.