Это выражение о каких-то вынужденных жертвах относится не только к деятелям культуры. Ведь известно, что есть, так называемые, профзаболевания. Чем это не случайные жертвы разного рода опасных производств?
Но у нас-то работа не такая уж тяжелая, никаких профзаболеваний, вроде бы, не наблюдается. Это относительное благополучие можно легко проверить на себе и коллегах, ведь мы уже третий месяц работали на паровозах. И хоть бы что – бодры и веселы!
Довольно быстро мы привыкли к ночным сменам, у нас появились новые знакомые, и мы стали своими в депо и в поселке железнодорожников.
Мы привыкли и нашим паровозам. Неожиданно, эти громадные и архаичные машины стали казаться нам почти одушевленными существами со своим характером, поступью и пыхтением. Они, как большие домашние животные, требовали ухода и регулярного питания
Однажды после работы я вдруг обнаружил на ладонях «трудовые мозоли», и начал себя слегка уважать.
Вот, мол, тружусь, рассуждал я, и даже на ладонях появились, своего рода, доказательства этого. В те далекие времена мозоли еще считались признаком трудовой доблести, но уже не геройства.
Если бы я не забывал надевать рабочие рукавицы, то этих следов нарушения техники безопасности, никто бы не нашел. Но не привык я еще к рукавицам, и часто работал без них, особенно с наступлением летнего тепла. Мне казалось, что без рукавиц чуть прохладнее рукам.
При ближайшей встрече с Наташей, которая как раз разучивала какую-то вещицу на виолончели, я похвалился тем, что у меня появились следы трудовой доблести.
Наташа попросила показать предмет моей гордости, и я не без некоторого бахвальства продемонстрировал свои ладони. Показывал и думал: «Вот, мол, смотри, как мы героически трудимся».
И тут Наташа предложила: «А спорим, что у меня мозоли побольше твоих будут»
– Спорим! А на что?
– На торт!
– А на коньяк, слабо?
Ударили по рукам, и сошлись на шампанском.
И тут Наташа показала мне пальцы на левой руке. Я чуть не упал от удивления – на указательном, среднем и безымянном пальцах зияли не мозоли, а какие-то чудовищные рытвины со следами от струн.
Оказывается, левая рука виолончелиста, которой он прижимает струны, имеет такие глубокие следы трудовой музыкальной деятельности, что мои мозоли – это не жертвенная расплата за трудовой энтузиазм, а просто детский лепет.
Делать нечего – пошел искать шампанское.