С восходом солнца Мунно оседлал Исуга и вместе с отрядом двинулся на запад. Кидани в последнее время совсем потеряли страх и нападали на приграничные земли чуть ли не ежедневно. По чуть-чуть клевали мохэ, грабя деревни и убивая людей. Из-за территориального расположения племя Сумо всегда принимало на себя удар первыми, откуда бы ни исходила угроза: с юга от Когурё, с запада от кидани. Отчасти поэтому хан Вонман имел больший вес в Совете, чем остальные вожди, ведь от него зависело, прорвутся ли неприятели дальше и пострадают ли другие племена. Сумо были своеобразным щитом для всех племен мохэ и поэтому вполне законно считали, что имеют больше прав на решение общих вопросов.
Поход на Когурё был делом решенным, но прежде нужно было решить внутренние проблемы. Хан посылал уже отряд во главе с командиром Маро для усмирения киданей, но набеги продолжались. Поэтому Мунно взял с собой триста человек и отправился на границу. Враги заходили все глубже на территорию мохэ, и все ближе подбирались к деревне рабов. Это был стратегически важный пункт, требующий внимания и защиты, потому что живущие там невольники работали на полях, выращивая пшеницу, предназначенную для основного войска. К тому же – при этой мысли внутри у Мунно что-то дергалось – он рассчитывал встретить там одного человека.
До деревни оставалось меньше одного дня пути, и Мунно надеялся, что кидани еще не успели до нее добраться. Удар следовало нанести внезапно и быстро. Дать понять кочевникам, что они позарились на слишком большой кусок и должны знать свое место.
Даон молчаливо покачивался в седле рядом с господином, время от времени бросая на него подозрительные взгляды. Но благоразумно молчал, за что Мунно был ему благодарен. Войско шло без остановки уже долгое время, солдаты устали, и Мунно велел сделать привал на небольшой поляне в лесу, отправив вперед разведчиков: враг мог устроить засаду, понимая, что мохэ пришлют подкрепление.
Наклонившись над небольшим ручейком, Мунно зачерпнул горсть ледяной воды и умылся. Прислонившись к дереву, он наблюдал за устало развалившимися солдатами. В то время как одни просто отдыхали, другие быстро собирали костры, чтобы сварить обед. Исуг увлеченно ел траву и время от времени прядал ушами, когда слышал чей-нибудь особенно громкий возглас. Поднявшись на ноги, Мунно подошел к коню и ласково погладил черную шею. Животное подняло голову и посмотрело на хозяина, дожевывая пучок травы.
– У меня для тебя кое-что есть, – юноша хитро подмигнул коню, как будто тот понимал, что он говорит, и достал из наплечной сумки большое яблоко. Разрезав его кинжалом на четыре части, скормил животному, с улыбкой глядя на то, как аккуратно Исуг берет лакомство с ладони мягкими губами. – Хороший мальчик.
Похлопав коня по гладкому боку, Мунно опять привалился к дереву, глядя, как солдаты колдуют над костром. Ночью прошел сильный дождь, ветки еще не успели просохнуть, и пламя никак не хотело разгораться. Но вот, наконец, огонь вспыхнул и весело затрещал под радостные возгласы мохэсцев, которые толкались у огня, протягивая руки, чтобы согреться. Все-таки осень уже вступала в свои права, и с каждым днем становилось все прохладнее.
– Эй, держи огонь! Подкидывай ветки! – командовал Даон, видя, что солдаты слишком расслабились, и пламя стало затухать.
Огонь… его яркие языки преследовали Мунно во снах два месяца, а черные глаза, в которых плясало пламя, никак не выходили из головы. Тот день не стирался из памяти, все еще тревожа сына вождя странными догадками…
Огонь полыхнул сразу в нескольких местах, за считанные мгновения охватив почти весь лагерь и оборонительные укрепления. Это было так неожиданно, что люди в панике заметались, сбивая друг друга с ног, пока зычный голос хана не перекрыл хаос:
– Пехота! Спасайте продовольствие и оружие! Маро, уводи коней к реке! – рыкнул он, схватив за грудки младшего брата, который был его правой рукой и самым верным соратником.
– Ендэ, не зевай, сбивай огонь! – отвесив оплеуху замершему командиру конницы, он привел его в чувство и сам бросился к коновязи. – Бочки, тащите бочки! К реке!
От его четких приказов хаос сразу же превратился в четкую слаженную работу: каждый был на своем месте и четко знал, что нужно делать. Все-таки вождь Сумо имел среди народа непререкаемый авторитет. И люди, чувствуя силу, доверялись любому его приказу, потому что знали, что он сможет их защитить.
Оценив обстановку, Мунно понял, что перед ним стояла задача не проще тушения пожара. Связанная девчонка, которая несколько минут назад с такой мольбой смотрела ему в глаза, неподвижно сидела на коленях, будто окаменев.
Переглянувшись с Даоном, который понял своего хозяина без слов, он кинулся к ней, едва не сбив по пути несколько бегущих воинов. Черные клубы дыма заволокли лагерь, и Мунно закрыл нос рукавом. Оглянувшись и убедившись, что в такой суматохе на них никто не обращает внимания, сын вождя одним движением разрезал веревки и успел подхватить повалившуюся набок пленницу.
– Нужно увести ее отсюда! Беги в лес и спрячься, я разберусь со всем и найду вас, – крикнул он Даону и помчался помогать тушить огонь, но отец перехватил его на пути и крикнул:
– Возьми своих бойцов и обыщите лес! Нутром чую, это когурёсцы!
В хаосе и дыму Мунно едва отыскал командира Джутэха и вместе с его отрядом ринулся в гущу деревьев. Он надеялся, что Даон, который понес пленницу в противоположную сторону, уже успел спрятаться вместе с ней. Дым от горящего лагеря сочился сквозь деревья и мешал обзору, но мохэсцы почти сразу поняли, что посторонних возле лагеря не было. Никаких следов поджигателей. Лес стоял спокойный и нетронутый, как и раньше: ни следов на укрытых первыми осенними листьями тропах, ни поломанных веток, ни обломков стрел.
Мунно недоуменно повернулся к Джутэху и пожал плечами. Выходит, лагерь поджог кто-то из своих? Но это было невозможно, да и зачем? Какова цель? Озадаченный этой загадкой, сын вождя поспешно вернулся. Огонь уже почти потух, и сизый дым висел над обгоревшими шатрами. К нему спешил запыхавшийся, взволнованный отец:
– Продовольствие удалось спасти. И оружие тоже, – едва переводя дух, ответил хан. Пот градом катился по его лицу, одежда была перепачкана сажей.
– Странно, если бы это была месть Когурё, первое, что они уничтожили, были бы наши стратегические запасы, – Мунно не давала покоя какая-то мысль, но он никак не мог уловить источник своего беспокойства.
– Хорошо искали?
– Да, отец. Чтобы так поджечь лагерь, потребовалось бы не меньше пятидесяти лазутчиков. Столько людей обязательно оставили бы следы. Да и солдаты увидели бы огненные стрелы. Не похоже на нападение извне, – отрапортовал Мунно и склонил голову, ожидая дальнейших приказов. Душа была не на месте, он боялся, что Даона, уводящего пленницу, в любой момент могли обнаружить, и тогда уже не останется никакой надежды.
– Верно. В лагере было полно бойцов, но никто не видел поджигателей. Значит, это кто-то из своих? – голос хана упал до потрясенного шепота.
Мунно и Джутэх молчали, тоже гадая, кто и зачем устроил пожар. Пострадавших не было, если не считать нескольких человек с несерьезными ожогами. Провиант, оружие, кони – все осталось целым. Если это была диверсия, то уж слишком неумело подготовленная и бессмысленная. Когурёсцы не дураки, чтобы действовать так неуклюже. Единственным итогом возгорания было то, что одна из пленных осталась жива, да и это кроме самого Мунно пока оставалось известно одному только Даону.
– Все командиры мне как братья, я не верю, что кто-то из них мог совершить такое чудовищное злодеяние. Да и зачем? – будто сам с собой рассуждал хан, отрешенно глядя на выжженный участок земли, где все еще лежали обгоревшие трупы казненных когурёсцев. Четырнадцать вместо пятнадцати. – Ладно, возвращаемся в город. Нужно обсудить это со старейшинами.
Хан как-то странно посмотрел на сына и ушел к сгоревшему лагерю, по пути отдавая приказы. Времени не было, и Мунно бросился в ту сторону, куда Даон понес пленницу. Кашляя от едкого дыма, который ветер тянул со стороны лагеря, сын вождя пробирался по потайной тропе, ведущей в Когурё. Листья были примяты, а, значит, его друг с Кымлан прошли именно здесь. Вскоре Мунно увидел их: девчонка сидела на земле, прислонившись к дереву и, кажется, была не в себе. Даон стоял рядом, не сводя с нее глаз. Мунно опустился на колени напротив и похлопал ее по щекам, приводя в чувство.
– Эй! Очнись! Тебе нужно бежать, пока нас не обнаружили! – мохэсец потряс девушку за плечо. Оно было горячим, и под своей ладонью он с удивлением обнаружил подпаленную в нескольких местах ткань. Странно, огонь добрался до места казни позже, когда Даон уже увел Кымлан в лес. Но времени на размышления не было, и Мунно вновь встряхнул пленницу. Девчонка очнулась и судорожно дернулась, будто только что заметила мужчин.
– Что ты делаешь? – ее голос был хриплым, к блестевшему от пота лицу прилипли выбившиеся из пучка пряди волос, глаза казались безумными.
– Тебе нужно бежать. Если пойдешь по этой тропе, не сворачивая, то через несколько часов выйдешь к Чхунмунскому ущелью, – торопливо проговорил Мунно, указывая рукой направление. – Сразу за ним – гора Пэкту. Как только перейдешь ее, окажешься на земле Когурё.
– Ты отпускаешь меня? – девчонка будто была не в своем уме и никак не могла взять в толк, что ей говорят.
Мунно сердито вцепился в ее плечи и жестко сказал, наклонившись к самому лицу:
– Беги! Быстрее, иначе нас поймают!
Кымлан поднялась на дрожащие ноги и бросилась вперед по тропе.
Внезапный свист металла рассек воздух, и длинный кинжал воткнулся в дерево прямо над головой беглянки. Кымлан упала на землю и перекатилась за толстый ствол. Мунно узнал подрагивавшую рукоять, украшенную красными и синими бусинами, и медленно повернулся.
– Ты! – зычный голос отца прогремел на весь лес. – Неужели это твоих рук дело?
Личная стража хана выволокла Кымлан и поставила ее на колени перед вождем. Мунно и Даон успели переглянуться, одновременно поняв, что своим поступком навлекли на себя подозрения в поджоге. Даон сделал шаг к пленнице и, схватив Кымлан за волосы, приставил меч к ее горлу.
– Сын, ты лишился рассудка? – тихо спросил хан Вонман, угрожающе медленно приближаясь. Оттолкнув с дороги Даона, вплотную подошел к Мунно, испепеляя потрясенным взглядом, будто не мог поверить своим глазам. Мунно внутренне сжался: он уважал и любил отца, но в гневе тот был неукротим и мог сделать, что угодно.
Звонкая пощечина разорвала лесную тишину, и голова Мунно мотнулась в сторону.
– Ты влюбился? Эта ведьма тебя околдовала, раз ты решил предать родное племя? – рыкнул хан – Что ты натворил?!
Подозрения отца больно ранили, кровь вскипела от одной только мысли, что отец, лучше всех знавший, как Мунно предан племени, обвиняет его в поджоге.
– Простите, хан, это я не уследил. Не заметил, как девчонка сбежала. Только сейчас догнал, – Даон опустил голову.
Мунно перестал дышать, каждая мышца в теле дрожала от напряжения. Даон очень рисковал, но выбор между господином и пленницей был очевиден: сейчас он должен спасти хозяина. Поэтому сын вождя с ужасом ждал, что сделает хан, чтобы проверить слова подчиненного.
– Это правда? – жесткие пальцы впились в подбородок, заставив Мунно посмотреть отцу в глаза.
– Да, – после паузы ответил он. Лицо горело от стыда и унижения, а еще оттого, что все это видела та, перед кем ему больнее всего было показаться слабым.
– Тогда убей ее, – невозмутимо сказал хан, протягивая кинжал.
Этого он и боялся. Собрав волю в кулак, Мунно отмел все эмоции в сторону и послушно принял из рук отца оружие. Помолчав немного, будто о чем-то раздумывая, спокойно посмотрел на хана и сказал:
– Может Небо действительно против ее смерти? Если бы она была вражеским солдатом, я бы не раздумывая убил ее. Но она всего лишь слабая, беззащитная женщина, которая попала в этот поход по ошибке. Отец, мы должны отпустить ее. Мы же не бездушные когурёсцы, чтобы убивать женщин.
– У Кимуна везде свои шпионы, и если ему станет известно, что ты пошел против воли Совета, вождем тебе не быть! – отчаянно зашептал хан. – Даже я не смогу защитить тебя!
– Она моя пленница и только мне решать ее судьбу, – Мунно небрежно кивнул на Кымлан и, хладнокровно посмотрев на отца, жестко спросил. – Ты так боишься Кимуна? Почему? У него на тебя что-то есть?
Хан побледнел и медленно отступил назад.
– Хочешь воззвать к моей гордости? – холодно произнес он. – У тебя ничего не выйдет, я не отпущу девчонку, что бы ты ни говорил.
– С чего ты взял, что я собираюсь отпустить ее? – спросил Мунно, чувствуя, как от напряжения пот стекает по спине, и кинжал скользит во влажной ладони. – Она останется в племени как рабыня. Если остальные пленные казнены, как того хотел Совет, то пусть от нее будет польза.
Все это время Мунно не смотрел Кымлан в глаза и был рад, что она не понимает их языка.
Смуглое обветренное лицо вождя стало задумчивым. Он словно что-то прикидывал в уме и никак не мог решиться. Мунно знал, что пленница его не заботит, отца волновал лишь сын, над которым с каждым годом все больше сгущались тучи. Отчасти поэтому хан Вонман согласился на поход против Когурё: он надеялся, что Мунно вернется с победой, и тогда никто не посмеет сказать, что он не достоин быть следующим вождем.
– Эта женщина станет твоей погибелью, сын, – наконец, тяжело вздохнул хан и покачал головой. – Подумай, как ты объяснишь свое решение Совету и будь готов к объяснению.
Мунно облегченно выдохнул и едва сдержался, чтобы не прислониться к дереву: от пережитого напряжения ноги не держали.
Возвращались домой под вечер, когда уже начало темнеть. Завтра решено было отправить Кымлан в деревню для рабов, но ночь ей нужно было где-то пережить. От клетки для пленных после пожара остались одни угли, а до другого лагеря идти было далеко. Поэтому как ни противился отец, все же согласился с тем, что эту ночь Кымлан надежнее всего провести в доме Мунно.
Оказаться снова под одной крышей после всего, что произошло, было странно, будто за прошедшие несколько часов что-то между ними кардинально изменилось. Мунно чувствовал головокружительное облегчение и до сих пор не верил, что сумел отвоевать жизнь Кымлан. Даон сердился, беспрестанно твердя, что он понапрасну подвергает себя опасности:
– Посмотри только до чего дошло: родной отец подозревал тебя в измене! А все из-за нее!
Мунно и сам понимал, что едва выкрутился, поэтому твердо решил больше не иметь с девчонкой никаких дел. Отвезти завтра в деревню и забыть о ее существовании. Хватит играть в благородство. Он сделал все, что мог.
Даон по привычке поднялся наверх сторожить покой хозяина, и сын вождя остался наедине с Кымлан. Девчонка всю дорогу молчала, вероятно, глубоко потрясенная смертью друзей и тем, что едва спаслась сама. Тихонько села на свою лежанку, неподвижно уставившись на огонь в треножнике. Языки пламени загадочно плясали в ее черных глазах.
– Завтра я отвезу тебя в поселение для рабов, – Мунно почему-то чувствовал себя отвратительно, произнося эти слова. – Там живут семьи изменников, те, кого забрали в рабство за долги и несколько пленных тюрков и киданей.
Кымлан перевела на него взгляд, и Мунно показалось, что из ее глаз на него смотрит огонь. Он невольно передернул плечами, сразу вспомнив внезапный пожар в лагере, вспыхнувший как раз после казни Чаболя.
– Почему ты сделал это? – тихо спросила она.
– Сам не понимаю, – невесело усмехнулся он и устало провел ладонью по лицу.
– Никто никогда не рисковал своей жизнью ради меня. Ты враг, но столько сделал ради моего спасения. Я не знаю вашего языка, но могу догадаться, чего тебе это стоило. Я всегда буду благодарна тебе за это, – Кымлан едва заметно улыбнулась, и ее взгляд перестал быть таким пугающим. Танцующее в глазах пламя потухло, оставив после себя отдающие тепло угли.
Сердце Мунно предательски стукнулось о ребра. От слов Кымлан по позвоночнику поползла горячая волна, которая, свернувшись клубком, упала в низ живота. Он сглотнул и отвел взгляд.
– Тут не за что благодарить… – хрипло пробормотал он.
– Ты спас мне жизнь, и я обязательно верну тебе долг.
Она улыбнулась так, будто и впрямь была совершенно обычной девчонкой, и Мунно осторожно улыбнулся ей в ответ. Глаза Кымлан были печальны, но какая-то отчаянная решимость прорывалась сквозь грусть. Будто она вопреки всему, что ее ждало впереди, твердо решила не сдаваться и выжить любой ценой.
Какое-то время они сидели, глядя друг на друга и будто читая все, что творилось в душах у обоих. Мунно понимал, что они больше никогда не увидятся, и ему хотелось сохранить в памяти эту необычную девушку. Мягкий овал лица, высокие скулы, внимательные раскосые глаза, пухлые губы. Острые, слишком широкие для девушки плечи, маленькие холмики груди, едва обозначенные под бесформенной рубахой, длинные ноги и тонкие пальцы, нервно сжимающие край одежды. Она была высокой, худой и угловатой, но почему-то ничуть не менее притягательной, чем самая красивая и женственная девушка племени Сумо.
Его блуждающий взгляд вдруг зацепился за черные пятна на одежде, и он вспомнил, как видел будто подпаленные места на рукавах Кымлан. Мунно нахмурился, внимательно присмотревшись к темно-серым штанам, на которых четко виднелись два обширных участка обгоревшей ткани. Это было странно и выглядело так, будто… штанины обгорели, пока Кымлан стояла на коленях во время казни. Но тогда пожар еще не начался…
В голове всплыло пророчество, продиктованное Чаболем: «В ночь, когда Земля закроет Луну, из огня родится дитя, которое принесет мир Когурё».
Из огня… Мунно живо вспомнил слова лекаря, который перевязывал рану Кымлан:
– Она вся горит! Я никогда такого не видел, господин! Посмотрите сами, к ней невозможно прикоснуться!
Мунно резко встал и, схватив Кымлан за плечи, рывком поднял ее на ноги.
– Это была ты? Ты подожгла лагерь?
Узкие глаза пораженно распахнулись, она раскрыла рот, чтобы что-то сказать, но так и не произнесла ни слова.
– Ответь мне! – он слегка тряхнул ее, и Кымлан бешено дернулась, вырываясь из его рук.
– Не понимаю, о чем ты. Я была связана и ждала смерти. Как я могла поджечь лагерь, если ты сам разрезал веревки? – она повернулась к нему спиной, и Мунно понял, что близок к истине. Слишком неумело она уходила от ответа.
– Я ни в чем тебя не обвиняю, просто хочу знать правду. Если у тебя действительно есть такие способности, то…
– Способности? – Кымлан повернулась к нему и саркастично усмехнулась. – Думаешь, я бы сидела в плену столько времени, если бы они у меня были? Позволила бы погибнуть лучшему другу?
Ее голос дрогнул.
– Иметь такие способности страшно, но очень заманчиво, – она вернулась на свою постель и посмотрела на огонь, вновь став чужой и холодной. – Тогда я бы спалила до тла всех, кто посмел причинить боль мне и моим близким.
Резкий порыв ветра сорвал с дерева желтый лист и уронил Мунно на колени. Он поднял его, внимательно разглядывая сухие прожилки. С их последнего разговора прошло не так много времени, но природа брала свое и уже пророчила скорую зиму.
– Мунно, Мунно! – голос друга выдернул его из воспоминаний. Мунно перевел рассеянный взгляд на Даона, который окинул хозяина подозрительным взглядом. – Обед готов.
– Иду, – отстраненно ответил он, садясь в круг перед костром.
– О ней думаешь? – тихо, чтобы не услышали остальные, спросил друг, откусив от пшеничной лепешки.
– С чего ты взял? – соврал Мунно, хлебнув через край горячего супа.
Даон ничего не ответил, но Мунно знал, что друг видит его насквозь. Два месяца сын вождя был очень занят, занимаясь подготовкой к войне. Нужно было столько всего предусмотреть: усилить тренировки солдат, набрать добровольцев, договориться с купцами о поставке оружия, осмотреть доспехи и вооружение и собрать зерно. В круговороте нескончаемых дел он только и успевал поворачиваться, поэтому мысли о когурёсской девчонке, из-за которой он едва не лишился своего титула, приходили только ночью, перед тем как он проваливался в тяжелый сон. Но чем ближе была деревня, тем большее волнение охватывало Мунно. Как она там? Сумела ли приспособиться к новой жизни? И жива ли вообще? А может быть, нашла способ сбежать, и им никогда не суждено больше встретиться? Нет, если бы это было так, ему бы уже сообщили.
– Скоро ее увидишь, осталось немного, – недовольно фыркнул Даон, с осуждением покачав головой.
Мунно ничего не ответил, залпом выпив бульон.
После обеда отряд вновь двинулся в путь. Солнце неумолимо клонилось к закату, и Мунно очень рассчитывал прибыть засветло, чтобы устроить своих людей на ночлег. Судя по донесениям от командира Рудже, для отряда подготовили временный лагерь рядом с поселением рабов, потому что в деревне не было возможности разместить триста человек.
Вскоре из-за поворота показались кривые бараки и маленькие домики, и Мунно спешился, взяв под уздцы Исуга.
– А вот и ты, надежда племени Сумо! – раздался зычный голос, и Рудже вышел навстречу, раскрыв объятия для старого знакомого, которого не видел много лет.
Несколько лет назад командир обучал Мунно искусству боя, пока не провинился перед ханом и не был отправлен на границу стеречь рабов. Что тогда произошло между вождем и его ближайшим соратником, Мунно было неизвестно, и каждый раз, когда он спрашивал об этом отца, тот сердито одергивал, говоря, что это не его ума дело. Но почему-то казалось, что здесь не обошлось без женщины.
Рудже коротко обнял бывшего воспитанника и похлопал по спине. Мунно улыбнулся, тоже испытывая радость от встречи с наставником.
– Рад тебя видеть, сынок, – тепло сказал командир, рассматривая повзрослевшего ученика. – Ну и вырос же ты! Совсем взрослый мужчина!
– А вот ты постарел, – беззлобно усмехнулся Мунно. – Жаль только, что встретились мы по такому неприятному поводу.
– Слышал новости? – сразу посерьезнел Рудже, приглашая юношу к большому срубовому дому, стоявшему на деревянных сваях. – Кидани совсем озверели, на днях ограбили соседнюю деревню. Судя по всему мы следующие.
– Поэтому я здесь. Рад, что успел вовремя, мы не можем допустить, чтобы эти ублюдки отняли только что собранный урожай, – жестко ответил Мунно, оглядываясь по сторонам. Деревня была безлюдной, видимо в этот час все рабы уже вернулись с работ, и на улицах он видел только солдат.
Мунно не мог побороть любопытства и невольно искал глазами Кымлан. Спросить про нее напрямую он не решался, чтобы не вызвать ненужные подозрения.
– Да, урожай в этом году на удивление отменный! Этой весной мы построили еще один барак, так что рабы больше не дерутся за лежанки, спят дольше. Наверное, поэтому и работать стали лучше, – Рудже рассказывал последние новости. – А вот я из-за кочевников я уже которую ночь не сплю!
– Надо построить заграждения и ловушки. И напасть на них первыми, – сказал Мунно, ступив на первую ступень деревянной лестницы.
– Об этом я уже говорила много раз! – знакомый женский голос раздался за спиной, и Мунно от неожиданности чуть не споткнулся. Резко обернулся, пытаясь обуздать встрепенувшуюся в сердце радость: жива!
Она была все такой же: черные волосы по-мужски закручены в узел на макушке, дерзкий взгляд, да и одежда на ней осталась та же, только подпалины на рукавах и коленях грубо заштопаны неумелой рукой. Кымлан держала на плече огромную корзину с мокрым бельем и смотрела только на Мунно. Тот не отводил глаз от знакомого лица. Оказывается, два прошедших месяца ничуть не стерли его из памяти.
– Негодная девка, опять ты! – взорвался командир и замахнулся на Кымлан. Она ловко увернулась от плетки, но подходить ближе не стала, по-прежнему глядя только на Мунно. – Извини, друг мой, от нее постоянно одни проблемы! Что она мне тут устроила!..
– Командир, да будет вам! – когурёска, которая теперь вполне сносно говорила на мохэсском, сделала шаг назад. – У нас же с вами уговор.
– Что?.. Ах ты.. пошла вон, мерзавка! – шикнул на нее Рудже, испуганно стрельнув глазами в Мунно.