Все еще понятия не имею, как меня занесло в такую ситуацию, и куда вообще занесло – тоже не понимаю, но приятно признать, что дела мои начинают помаленьку идти вверх. Я наконец выбрался из донельзя запущенной расстрельной камеры – значит, уже не просто жив, а на один шаг ближе к свободе, какая бы она здесь ни была.
Пока что, правда, здесь никакой свободы не просматривается. Мне не доводилось бывать в тюрьмах, но точно знаю, что там, откуда я родом, они устроены куда более прилично, чем здешняя. Если бы меня попросили охарактеризовать это место одним словом, я бы, ни на миг не задумываясь, ответил: «Сырость».
Слизь в углублениях пола, пятна плесени на обшарпанных стенах и потолках узких коридоров, осклизлые деревянные решетки, время от времени преграждавшие нам путь. Впрочем, останавливаться не приходилось: у каждой нас ждали люди в одинаковой форме, заранее начиная звенеть связками тяжелых ключей. В одном месте возиться со скрипучим замком не пришлось: деревяшки были разнесены в щепки, кругом следы множественных попаданий пуль или осколков, витает запах гари и еще кое-чего, что напомнило о работе. Точнее, о той ее части, что связана со взрывами стенок сейфов и прочих преград.
Здесь не далее как несколько минут назад хорошо грохнуло, причем те, кто это устроил, в отличие от меня не задумывались о сохранности окружающего имущества, ослаблении шумового эффекта и прочем. Просто варварски разнесли возникшую на пути преграду и пошли дальше.
Были и другие следы недавнего боя, но самое грандиозное, что попалось на глаза, ждало нас при переходе на второй этаж. Охрана в этом месте была куда серьезнее: никаких деревянных решеток, все из железа, пусть и ржавого. Двойные двери здесь тоже взорвали, причем не экономили динамит или что там у них было. Проход сделали, но вместе с этим обрушили часть лестничного пролета, так что нам пришлось пробираться бочком, искренне надеясь, что остатки ступеней выдержат.
Наверху коридор был посуше, но все равно мокрицы чувствовали себя как дома. Бесконечные ряды распахнутых дверей по обе стороны, в некоторых камерах на полу лежат мертвецы, в одной двое солдат кого-то били: усердно, но без огонька, будто занимаясь давно опостылевшим делом.
Навстречу показалась короткая процессия – пара солдат подталкивала вперед человека в изорванной форме надзирателя. Избит он был до такой степени, что ноги заплетались. При виде его офицер, который едва не стал моим убийцей, остановился, развел руки в стороны, издевательски-радушно протянул:
– Ба! Кого я вижу! Никак сам господин Дербеч?!
Надзиратель поднял заплывшее лицо, в затравленном взгляде промелькнула тень надежды. Бухнувшись на колени, взмолился:
– Господин Мушду! Помилуйте! Я ведь только приказ выполнял! Приказ дан был!
Вот я и познакомился с господином офицером, а то непорядок: ни имени, ни фамилии так и не узнал. Что за люди? Никто не представляется, сплошная невоспитанность.
Мушду, подойдя к униженному пленнику, отвесил ему такую оплеуху, что тот не удержался на коленях, завалился на бок. Брезгливо сорвав белую перчатку, офицер откинул ее в сторону, процедив при этом:
– Этот кусок обезьяньего кала не расстреливать.
– Спасибо!!! – радостно взвыл избитый, потянувшись к сапогам спасителя с явным намерениям их облобызать.
Увы, он поторопился с позитивными выводами, потому что Мушду еще не закончил речь. Пнув несчастного так, что у того зубы посыпались, добавил:
– Пулю он не заработал, так что в петлю его. Прямо в воротах вешайте, хочу, чтобы генерал это увидел.
– Так точно! Будет исполнено!
Без суда осужденного потащили к месту казни, а мы продолжили путь под его истошные вопли.
Чем далее, тем все более и более становилось очевидно одно: цена человеческой жизни в этом месте серьезно занижена. И если я благодаря личному обаянию сумел избежать пули, это не означает, что все плохое уже позади, эти люди очень опасны. И опасны не только своей жестокостью, а тем, что жестокость их непонятна. По некоторым косвенным данным я пришел к выводу, что на тюрьму они напали с целью освободить кого-то из своих. Но зачем же при этом убивать всех направо и налево? Те же надзиратели не походили на злостных палачей. Хотя откуда мне знать…
Мушду, обернувшись, придал лицу грозное выражение и прошипел:
– При генерале рот не раскрывать! Вести себя уважительно! И вообще не попадаться на глаза лишний раз!
Что он всем этим хотел сказать, не совсем понятно, но одно очевидно – к генералу следует относиться со всем возможным уважением. Ну так я и не собирался начинать испражняться у всех на виду, чего это Мушду именно на меня таращился при этих словах? Боится, что я испорчу воздух сернистым газом или мгновенно рога отращу?
Впереди не пройти, там целое столпотворение. Десяток с лишним солдат и офицеров устроили пробку в узком коридоре. Один копался в замке все еще запертой камеры, остальные наперебой засыпали его советами, отчего бедолага бестолково суетился.
– В чем дело?! – еще на подходе рявкнул Мушду.
Один из офицеров, обедненный висюльками, что намекало о низком ранге, бодро, но без подобострастия, как у Шфарича, доложил:
– Господин капитан: кто-то испортил замок камеры генерала, пытаемся ее открыть!
– Да сколько можно возиться?!
– Но замок… он сильно испорчен!
– Это ты генералу скажешь, когда он оттуда выйдет. Вся тюрьма наша… ну почти, а вы тут так и копаетесь! Долго еще?!
Солдат, возившийся с замком, перепуганно ответил:
– Не знаю. Тут не понять ничего. Я думал, они что-то в замочную скважину закинули, отчего механизм заклинило, но тут что-то другое. Не знаю что, не видел никогда такое. Я проворачиваю его легко в обе стороны, но дверь не открывается.
Мушду, сжав кулаки, обернулся, уперся в меня взглядом. В глазах его что-то промелькнуло, он с насмешкой произнес:
– Демон, может, покажешь нам свою силу? Это всего лишь дверь, и ее надо открыть.
Вот честно признаюсь: лучшего кандидата на такую работу он среди присутствующих выбрать не мог. Сужу об этом на основании кратких наблюдений за действиями местного взломщика. Он даже не дилетант, он вопиющий позор всей нашей профессии. Надеюсь все же, что он не вор, а просто первый подвернувшийся под руку. Остальные ротозеи ничуть его не лучше, так что выбор был невелик.
Но бросаться пахать целину по первому намеку – это не мое амплуа. Потому, придав лицу заинтересованное выражение, уточнил:
– Я правильно вас понимаю, господин Мушду? Вы предлагаете мне контракт? Я открываю дверь, а взамен получаю от вас кое-что интересное для тех, чьи имена здесь лучше не называть?
Насмешку сдуло с Мушду тропическим ураганом. Офицер затряс головой и даже попятился:
– Я такое не говорил! Никакого контракта не будет!
Да он все больше и больше меня боится. То есть боится, конечно, своих подавляемых суеверных страхов, но и мою роль в этом спектакле не надо недооценивать. Зрители попались неискушенные, здесь не надо быть талантливым актером, сойдет и грубая игра.
Может, зря я в воры подался? Может, Голливуд и все остальные понесли невосполнимую утрату?
– Не надо так волноваться, я легко перенесу отмену контракта. Но вы все же подумайте на досуге, кто знает, какие сокровенные желания найдутся. – Я по-доброму подмигнул все более бледнеющему офицеру.
Вот сейчас его уже с индусом не перепутаешь – вылитый эскимос, к тому же ни разу не загоравший.
– Впрочем, господин Мушду, я все же открою эту дверь. Примите это как искренний намек на наше дальнейшее весьма плодотворное сотрудничество.
Взгляд мой стал как у питона в тот момент, когда он собирается распахнуть пасть перед загипнотизированным кроликом. На деле я не собирался запугивать суеверного офицера сверх всякой меры, просто не было сил смотреть, как издеваются над честным замком. Если все взломщики здесь такие, без работы я точно не останусь.
Прикасаться лишний раз к здешнему грязному железу не хотелось, и я попросил солдата:
– Проверните, пожалуйста, замок до отказа влево. Я сказал влево, а не вправо. Вот так уже лучше.
– Но она все равно закрыта, – проблеял криворукий неудачник.
– Разумеется, – кивнул я. – Здесь ведь две системы защиты: замок, который вы столь долго истязали ключом, и встроенный засов.
– Засов?
– Да, всего лишь примитивный засов.
С этими словами я потянул на себя рычаг, который эти недалекие люди считали скорее всего дополнительной ручкой. При этом пояснил:
– Разумная система: срабатывает быстро, изнутри уже не открыть и в отличие от простого накладного засова закрывается быстрее и с усилием. Если в камере возникнет проблема, надзирателю достаточно выскочить, прикрыть дверь и сделать одно движение. После уже можно не спеша и без риска возиться с ключом. Здесь, как я обратил внимание, во многих камерах так устроено. Странно, что никто из вас не заметил.
Обернулся к Мушду, подмигнул:
– На этот раз бесплатно. Считайте маленьким задатком.
Офицера передернуло, но в тот же миг и его лицо, и лица всех остальных, исключая мое и Дата, превратились в каменные маски. Военнослужащие застыли по стойке «смирно» и, очень похоже, даже дышать перестали.
И это лишь потому, что дверь камеры распахнулась.
Уж не знаю, что они там собирались увидеть, а лично я ничего такого уж страшного, требующего идеальной дисциплины, не заметил. Разве что позавидовал внутренней обстановке. Там, может, и сыровато, но имелась койка с матрасом и даже почти чистым на вид бельем. И стол стоял, и два стула со спинками, а не какие-нибудь табуреты. И даже полка с книгами имелась.
Умеют ведь некоторые даже сидеть с комфортом, не то что психованный Дат.
За порог ступил единственный обитатель камеры. Пропорциями тела он походил на кряжистого Шфарича, но размерами его серьезно превосходил. До него на всех здешних обитателей я смотрел сверху вниз, но сейчас глаза наши оказались практически на одном уровне. Ну разве что на сантиметр-другой мои повыше. Но уж Дату до него далеко, а раньше даже с ним никто здесь не мог сравняться.
Но не габариты тут главное, а… Даже не знаю, как сформулировать, но с первого взгляда понятно, что это очень сильный человек. И речь здесь идет не о физической силе. Харизма, как говорится, так и прет. Грубое лицо будто небрежно высечено из камня, взгляд такой, будто не человек смотрит, а всесокрушающая буровая установка. А если вспомнить, что глаза – зеркало души, то душа у генерала куда беспощаднее, чем у воинства, что заявилось за ним в эту тюрьму.
– Генерал Грул, ждем ваших приказаний! – доложил Мушду.
Здоровяк не стал затягивать с ответом, рявкнув так, что чуть уши не заложило:
– Болваны! Какой от вас толк, если вы простейший замок открыть не могли?!
– Но…
– Молчать, когда вас не спрашивают! Хочу видеть, кого вы привлекли для такой работы? Наверняка тоже дурак, но в сравнении с вами он просто редкий гений! Показать!
Мушду, прикрывая меня собой, даже на цыпочки поднялся, но тут делать было нечего, пришлось отойти на шаг, показать пальцем, доложить все тем же солдафонским тоном:
– Вот он!
Грул единственный, кто при виде меня не вытаращил глаза от великого удивления. Чуть приподнял бровь, задал уточняющий вопрос:
– Это что еще за чучело?!
– Он… – Офицер на миг замялся. – Этот человек называет себя южным демоном. Имя его Леон, если не врет. Был обнаружен в специальном блоке вместе с этим, – указал в сторону Дата. – Надзиратели заявляли, что в камере он сидел один, а откуда взялся этот блестящий, не знают. В камере также обнаружена пентаграмма, с ее помощью якобы и был вызван демон.
– Не знаю, кто этот мошенник и откуда взялся, но то, что он поумнее вас, это понятно. Я не о замке говорю, болваны вы мои, а о том, что этот малый ловко обвел вас всех вокруг пальца. У него, должно быть, есть основания скрывать от нас свою личность, вот и придумал с перепугу сказку. Хотя надо признать, что держится без видимого страха. Эй ты! Демон Леон! Согласен, что мои люди те еще болваны?!
– Целиком и полностью, – мгновенно ответил я. – И дело даже не в забавной истории с запертой дверью, а во многом другом.
– Например?
– Ну… я странно одет, но помимо одежды у меня есть и другие вещи, – продемонстрировал рюкзак. – А ведь среди них может быть бомба, и я могу оказаться тем злодеем, который должен вас лишить жизни.
Мушду отпрыгнул в сторону, будто ошпаренный, молниеносно выхватил револьвер.
– Стоять! – рявкнул ему генерал. – Болван! Приказа расстрелять пока не было! – Обернулся ко мне, растянул губы в неприглядной улыбке, будто сосиску на сосиску положили в хот-доге: – Вот с такими людьми приходится служить, уже устал с ними бороться.
– Вы сами подаете им дурной пример.
– Вот как? И чем же?
– Мне кажется, у вас сейчас достаточно непростой период в жизни, а вы тратите бесценное время на разговоры ни о чем. Ведь чем, по-вашему, вы сейчас занимаетесь?
Грул оказался достойным противником:
– Ну так ты занимаешься тем же самым: ведешь разговоры ни о чем в тот момент, когда жизнь твоя, очень может быть, отсчитывает свои последние минуты.
– Не могу с вами не согласиться. И я в куда более смешной ситуации: вот уже час в этом мире, а у меня до сих пор нет контракта. Скоро это перестанет забавлять.
Генерал как-то вдруг потерял ко мне всякий интерес, указав на Дата:
– Вот этот шут вызвал демона?
– Так точно! – ответил Шфарич. – Заключен по личному распоряжению наместника! Сидел без имени, под номером!
– Имя?!
Дат гордо выпрямился:
– Даатлькраас Таальчи Сиссарис из дома Ташшани, мастер душевного порядка, врачеватель заблудших душ, адепт Церкви Последнего Порядка, отрекшийся страж канона, смотритель за сущим, следящий за сущим, рожденный для…
– Молчать! – Лицо Грула аж перекосилось, видимо, он тоже не любил длинные имена. – Ты! Бегом разузнал про этого говоруна все, что можно. – А Леона пока в мою камеру, и никому с ним не говорить до моего распоряжения. Потом разберемся, ведь в одном он точно прав: мы тратим время непонятно на что, а его у нас немного.