Дело о государственном перевороте (Игорь Владимирович Москвин) - читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч.2)

Аркадий Аркадьевич никогда не смешивал политику и уголовщину, а сейчас, в этом не очень дешёвом авто, под убаюкивающий рокот мотора в голове роились не очень приятные мысли. О деле думать не хотелось, надо было вначале услышать, что будет сказано или утаено от ушей начальника уголовного розыска.

Остановились у подъезда. Пропустили не сразу, в первую очередь проверили. Хотя лицо Малянтовича здесь давно примелькалось.

После поднялись на третий этаж, где в библиотеке бывшего российского монарха располагалась не только приёмная Керенского, но и комната, где проходили совещания, заседания и выслушивание министерских и военных докладов.

Пришедших встретил сам Керенский, лицо которого со следами тяжёлых бессонных ночей, казалось каким—то желтоватым, бритое с нездоровой больной кожей и опухшими красными глазами. Голова слишком большая по туловищу. Френч, галифе, сапоги с гетрами – все это делало его похожим на штатского, вырядившегося на воскресную прогулку верхом.

Александр Фёдорович стоял около стола, рядом полковник Игнатьев. Этому обстоятельству Кирпичников не удивился.

– Доброй…– Керенский запнулся, но потом добавил, – ночи, господа.

Аркадий Аркадьевич ответил на приветствие, Малянтович промолчал.

– Так значит, вы и есть начальник уголовного розыска? – Вопрос прозвучал нелепо и не к месту, ведь именно, Кирпичников настаивал на встрече.

– Стало быть, я, – в голосе Аркадия Аркадьевича не слышались нотки раздражения, но весь вид показывал неучтивое отношение.

– Павел Николаевич, – Керенский пропустил слова начальника уголовного розыска мимо ушей, – не могли бы вы оставить нас на четверть часа наедине с сыскным начальником.

– Добро, – Малянтович кивнул и в раздражении вышел из библиотеки.

– Присаживайтесь, – Александр Фёдорович указал на кресла, стоящие вокруг невысокого стола, – простите, что не предлагаю ни чая. Ни кофе, ни иных напитков, – он закусил губу и продолжил, – но вы просили встречи не для этого.

– Совершенно, верно.

– Тогда прошу, задавайте вопросы. Да, простите, это полковник Игнатьев, которому я всецело доверяю, и который будет с вами на связи и решать все вопросы, возникшие в результате расследования.

– Мы знакомы, – кивнул Кирпичников.

– Прекрасно, тогда я слушаю, что вам необходимо для поисков преступников?

– Александр Фёдорович, позвольте, прежде чем мы приступим к разговору, мне высказать несколько слов.

– Высказывайтесь, – голос усталый, но заинтересованный.

– Вы в феврале рассчитывали на один результат, а получился с точностью до наоборот. Вы, будучи Министром Юстиции, осуществляя якобы благое, гуманное намерение, на самом деле выпустили джина из бутылки. Большая часть из числа освобождённых преступников, а это были десятки тысяч человек, принялась за старое ремесло, начались повальные грабежи, нападения, убийства. Насильники и грабители, бродяги и пьяницы, выпущенные из тюрем Москвы, Петрограда, Киева, других крупных городов, почувствовав слабость новой молодой власти, они не знали иного занятия, как прежнее ремесло, стали наводить в стране свой уголовный порядок. Кроме того, сотни налётчиков перебрались в центральные районы из прибалтийских и польских губерний. Это произошло в результате эвакуаций тюрем из районов боевых действий. Оперативная обстановка в столице становится угрожающей. Пьяные дебоширы громят магазины, подвергали нападениям винные склады, совершают налёты на квартиры, грабят жителей. На руках слишком много оружия. Если не принять меры, то скоро наступит час, когда полицейских будут убивать на улицах, захватывать здания участков и частей для уничтожения документов.

Керенский слушал, полу закрыв глаза, лицо не выдавало никаких чувств, кроме усталости. Игнатьев порывался несколько раз прервать начальника уголовного розыска, но не решался, только губы иногда приподнимались в какой—то гримасе и раздувались ноздри тонкого греческого носа.

В библиотеке повисла тяжёлая пауза, которую Кирпичников ощущал физически всем телом. Его не пугала ни отставка, ни разгромные слова Председателя Правительства, он чувствовал свою правоту. Поэтому был готов в любую минуту покинуть резиденцию и стать свободным от всего, что накопилось за последние месяцы.

– В сущности вы правы, – Александр Фёдорович открыл глаза и с интересом смотрел на Кирпичникова, – я, да и не только я, не предполагали, что этим закончится наше благое дело. Человека невозможно изменить, если он подлец, то он им останется на всю жизнь. Хотели сделать, как лучше, а вышло так, как вышло. Что предлагаете вы?

– Мне сложно давать вам советы, – начал Кирпичников, но его перебил Керенский.

– Так всегда, критиковать мы все мастера, а вот когда доходит дело до конкретных предложений, так мы в кусты. Пусть думает кто—то другой, а если тот другой невольно совершает ошибки, так мы снова в крик: «Ату его, ату!» – Александр Фёдорович махнул головой и совсем миролюбиво произнёс, – простите, нервы. Не хватает времени на элементарный отдых, вот и происходят гневные вспышки. Я вижу, по вашим глазам, что имеете предложения по борьбе с уголовной нечистью. Напишите ваши соображения и предоставьте их Николаю Константиновичу, – Керенский кивнул на полковника Игнатьева. Теперь же давайте покончим с пустословием, а перейдём непосредственно к делу. Вы понимаете, что совершено нападение на Главу Государства, – Александр Фёдорович ткнул большим пальцем себе в грудь. – Совершено нагло в тот день, когда я же получил расширенные полномочия. И как я буду выглядеть в глазах граждан нашей страны и дело не во мне, а в факте такого безобразия. Простите, задавайте мне вопросы, иначе я не смогу вам рассказать всё по порядку, буду сбиваться.

– Да, так будет лучше. Тогда приступим?

– Пожалуй, да.

– Где и в котором часу произошло столь неприятное событие?

– Около часу, точнее сказать не могу, на часы не смотрел. Мы возвращались из Таврического.

– Какой дорогой?

– Увы, не знаю, но об этом вам может рассказать шофёр.

– Хорошо, с вашего позволения я поговорю с ним позже.

– Да, ваше право.

– Так значит, около часу?

– Да.

– Как вас остановили?

– Мне показалось, что впереди патруль, а вы знаете, что идёт война, поэтому я приказал остановиться.

– Именно, вы?

– Да, я, – Керенский провёл рукой по лицу, – если бы я не приказал остановить авто, Овчинников был бы жив.

– Овчинников?

– Полковник Овчинников сопровождал Александра Фёдоровича повсюду, выполнял роль порученца и телохранителя, – пояснил дотоле молчавший Игнатьев.

– Что было дальше?

– Вооружённые люди сказали нам выйти из авто, меня бесцеремонно взяли за рукав, потом грубо вытолкали Овчинникова, даже не дали подняться на ноги. Выстрелили в голову. Шофёра тоже выбросили на тротуар и авто уехало.

– Что—нибудь они говорили?

– Как я понял тот, кто меня вытащил, был у них за старшего, он обшарил мои карманы, забрал пистолет, документы и, пожалуй, более ничего.

– Не называли ли они, каких бы то ни было имён?

– Главного звали Сафроном, это я помню точно, потом звучало то ли звание, то ли фамилия Поручик. Главарь сказал после выстрела в голову Овчинникову, что—то, вроде того, я же приказал, Поручик, без самодеятельности.

– Кто знал, что вы поедите этой дорогой?

– Вы думаете, нападение не было случайностью? – Удивился Керенский.

– Александр Фёдорович, в расследовании и поиске злоумышленников нельзя останавливаться на одном предположении, нужно рассматривать все, даже кажущиеся нелепыми.

– Овчинников знал.

– Не припомните, сколько всего было нападавших?

– Я их не считал, но, постойте, – задумался Председатель Правительства, словно вспоминал, где стояли грабители у машины. – Я могу ошибиться, но мне кажется, шестеро.

– Лучше всех вы видели главаря, он стоял рядом с вами, не заметили ли вы у него каких—либо примет, отметин, шрамов.

– К сожалению, нет. Обычное приветливое лицо, встретив которое я никогда не заподозрил бы в нём бандита.

– Может быть, ещё что запомнили?

– Одного из нападавших называли заячьим именем, – Александр Фёдорович массировал переносицу, потом с радостным выражением взглянул на Кирпичникова, – его звали Беляк и говор такой окающий. Это вам поможет?

– Не знаю, но это кое—что.

– Надеюсь на вас. Да, – спохватился Александр Фёдорович, – я сегодня подпишу декрет об учреждении новой службы, вами возглавляемая уголовная полиция войдёт в неё, как самостоятельное отделение с большими полномочиями. И называться она будет, – Керенский посмотрел на Игнатьева.

– Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, – подсказал полковник.

– Возглавит её Николай Константинович, у вас…

– Аркадий Аркадьевич, недостаточно сыщиков, поэтому можете приглашать на службу столько, сколько нужно людей, естественно, в разумных пределах, – Председатель Правительства позволил себе улыбнуться.

Обыск длился около получаса.

Сидор Викентьевич сидел в гостиной и не двигался с места, взгляд его остекленел. Вначале не верилось, что к нему пожаловала полиция. Старший предъявил бумагу с печатями и подписями, не вызывающие подозрение, потом к троице присоединились ещё трое, явно какого—то уголовного вида. И только тогда хозяин понял, что к нему пришли обычные налётчики, о которых так часто стала писать свободная демократическая пресса. Парамонов сделал состояние в последние годы на поставках продовольствия в действующую армию, капитал свой не афишировал, только замечен в древней российской столице в скупке золотых изделий и драгоценных камней. Доверия к бумажных деньгам подорвалось сразу же с февральскими событиями. «То ли ещё будет», – повторял он родным и близких, запретив тратить умножающееся состояние, даже не пускал в театры. Хотел сменить квартиру на более простую, а не в десять комнат, как занимал сейчас. Ко всему прочему начал переправлять золотые украшения и камни в нейтральную Швейцарию, понимая, что в любой стране, участвующей в Мировой Войне, спокойствия может не быть. Произойдёт смена власти и тогда плакал капитал, нажитый упорными трудами.

Старший, которого уважительно называли Сафрон Иваныч, в обыске участия не принимал, сидел напротив хозяина, вначале молча. Потом тихо заговорил и описал в таких страшных словах, что будет с самим хозяином и его домочадцами, если ничего в квартире не найдётся или Сидор Викентьич сам, добровольно, не выдаст золото, бриллианты, так необходимые для победы.

– Вы, господин Парамонов, меня хорошо понимаете? – Голос главаря завораживал и действовал на хозяина, как удав на кролика.

Сидор Викентьевич только до боли кусал губы, пока капля крови не потекла по подбородку.

– Вы мучаете себя и нас, с деньгами надо расставаться легко, – Сафрон помахал в воздухе рукой, словно дирижировал оркестром, – как пришли, так и ушли. А вы упорствуете, показываете свой героизм. Кому вы хотите, что—то доказать? Мне? Я и так знаю. Родным? Так они могут пострадать в первую очередь. Вот видите, – кивнул подбородком на вошедшего Мартына, вслед за ним мелкими шагами вошла горничная. Волосы сбиты, по лицу размазаны грязные разводы от слёз, платье на плече порвано, чулки спущены. – Каждое сопротивление имеет возможность быть сломленным. Неужели в жизни вы это не усвоили? Печально, я вижу вашим дочерям лет по десять – двенадцать?

– Одиннадцать, – с трудом разомкнул губы Парамонов.

Жена хозяина Марья Тимофеевна прижимала к себе дочерей, испуганным взглядом исподлобья взирала на бандитов и умоляющим на мужа, пыталась что—то сказать, но голос не слушался хозяйки, и она только шевелила губами, иногда целуя детей в головы.

– Неужели их возраст станет помехой для мерзавца, который добился своего, невзирая на сопротивление горничной?

– Мне…

– Нет, дорогой Сидор Викентьевич, мне искренне жаль, если ваши дочери испытают на себе неудержимую страсть этого человека.

– Что вы хотите?

– Почти час я вам пытаюсь внушить, что Господь повелел делиться.

Шофёра вызвал к себе через адъютанта или помощника, было не совсем ясно, в кабинет полковник Игнатьев.

– Значит, жандармское управление возрождается из пепла? – Усмехнулся Кирпичников.

Поначалу Николай Константинович хотел, было, поиграть в отрицание, но сам ослепительно заулыбался.

– Аркадий Аркадьевич, посудите сами. Всякая власть, от какого бы Бога она не исходила, всегда имеет противников, имеющих желание эту власть заменить собою. Стоять на вершине соблазнительно, богатство и управление народом, который за тебя готов биться. Не буду лукавить, я ожидал подобного, но не так скоро. Видимо, время пришло. Раньше было Жандармское Управление Его Величества, теперь Всероссийская Чрезвычайная Комиссия. Дело не в названии, правда же? Ваше Бюро подчиняется мне, но я ни в коей мере не хочу ущемлять ваши обязанности. Я знаю, как трудно бороться со всякой швалью и надо начинать это делать, полка не стало поздно. Пока такие сафроны не захлестнули наши улицы кровавой жижей. Какая помощь вам нужна?

– Мне не хватает агентов. С теми, кто у меня есть, город не очистить.

– Вам дал «добро» Председатель Правительства.

– Могу ли я пригласить чиновников, которые были ранее уволены за неприятие нынешней власти?

– Если не навредит делу, то я не возражаю.

В дверь постучали. Вошёл шофёр в кожаной куртке с накладными карманами, в правой руке держал чёрную кепку.

– Разрешите?

– Заходи, – снисходительно произнёс Игнатьев, – этот господин – начальник уголовного розыска прибыл в наше управление для проведения розыска по делу о сегодняшнем происшествии.

– Ваше имя? – Спросил Кирпичников.

– Сергей Львович Лохницкий.

– Вот что, Сергей Львович, не смущайтесь и присаживайтесь, – Аркадий Аркадьевич опустился на один из стульев.

Шофёр осмотрелся и присел напротив начальника уголовного розыска, скрипнув кожей куртки. Лохницкому, судя по виду, было не более тридцати лет. Невысокого роста, коренастый, с большими руками, он походил более на борца из цирка. Круглое лицо с серыми настороженными глазами, под которыми выделялись тёмные круги от усталости. Волосы русые, но с ранними залысинами на высоком лбу.

– Вы всегда возите Председателя или с кем—то в смену?

– Нет, один.

– Чем обусловлен выбор?

– Об этом стоило спросить полковника Овчинникова, именно, он так распорядился.

Аркадий Аркадьевич взглянул на Игнатьева, тот кивком головы подтвердил, что дело обстояло именно так.

– Сегодняшняя поездка отличалась от предыдущих?

– Ещё как, – улыбнулся уголками губ.

– О происшествии мы поговорим позже, сейчас меня интересует, отличался ли сегодняшний день чем—то особым от других?

– Нет, было всё, как обычно.

– Кто выбирал маршрут поездки?

– Полковник Овчинников. Он знал расписание Александра Фёдоровича, поэтому ему проще было планировать поездки.

– Что произошло в последнюю поездку?

– Начиналось, как обычно. Полковник мне сказал, что едем в Зимний по Шпалерной…

– Так и сказал, по Шпалерной?

– Больше никаких распоряжений не было?

– Только ехать по Шпалерной и никуда не сворачивать.

– Можно ли доехать иначе?

– По Водопроводному переулку, Воскресенской набережной и далее до дворца.

– Какой маршрут короче?

– По Шпалерной короче, но там сейчас не слишком разгонишься.

– Так, следовательно, вы двинулись вперёд.

– Да.

– Потом?

– Почти перед самым пересечением Шпалерной и Потёмкинской нас остановила группа людей, которые показались нам патрулём.

– Вам всем или только тебе?

– По крайней мере, мне.

– Кто сказал, остановить машину?

– Александр Фёдорович.

– Что полковник?

– Он взял меня за рукав, но ничего не сказал. я остановил авто.

– Сколько было нападавших?

– Шестеро.

– Случайно не запомнил каких—либо имён?

– Отчего же? Запомнил: Сафрон, Беляк, один из них откликался на Поручика. Пожалуй, всё, Александр Фёдорович, как мне показалось, вышел сам, Овчинникова подхватили двое и бросили на тротуар. Спросили его: «Офицер?» Он ответил: «Да». Вот тогда раздался выстрел. Меня ударили в висок и выбросили из автомобиля.

– Значит, Беляк, Сафрон и Поручик. И больше ты имён не слышал?

– Нет, не вспоминаю.

– Потом авто укатило?

– Совершенно, верно.

– Кто им управлял?

– По—моему тот, кого звали поручиком, он же окал, как жители северных губерний.

– Хорошо.

– Дальше мы добрались до первого поста и нас отвезли в Зимний. Пожалуй, всё.

– Не помнишь примет нападавших?

– Абсолютно, они для меня остались безликими, с одним лицом без носа, рта и глаз.

– Тогда не смею тебя более задерживать.

Лохницкий поднялся и направился к выходу, у двери резко повернулся.

– Не знаю, будет ли важно то обстоятельство, полковник Овчинников дважды повторил посему—то: «А где же Свирский?»

– Вы не ошибаетесь?

– Никак нет. Так и сказал: «А где Свирский?»

– Ты не знаешь такого? – Кирпичников, нахмурив лоб, спросил у шофёра.

– Нет, – скривил губы Лохницкий.

– Больше у меня вопросов нет, поэтому не смею задерживать. Только, – Аркадий Аркадьевич помолчал, – только, если, что вспомнишь или увидишь, не сочти за труд сообщить мне. Ведь тебе тоже, видимо, хочется, чтобы всех, этих бандитов, переловили?

Шофёр кивнул головой и вышел.

Игнатьев с тяжелым вздохом поднялся и сделал несколько шагов по кабинету, хотел что—то спросить, но воздержался. Обернулся и посмотрел на начальника уголовного розыска.

– Что вы думаете о случившемся?

Кирпичников закусил губу, потом наклонив голову к правому плечу, сказал:

– Не скрою, что есть некоторые соображения по поводу услышанного.

– И вы, конечно, со мной не захотите поделиться? – Полковник остановился у стола и начал перебирать какие—то бумаги.

– Николай Константинович, вы имеете желание отобрать у меня хлеб? – Пошутил Аркадий Аркадьевич и серьёзным тоном добавил. – Как во всяком деле, надо поначалу отбросить ненужные элементы, а уж потом высказывать оставшуюся версию, которую, между прочим, нельзя будет разбить никакими доводами.

– Аркадий Аркадьевич, я не собираюсь вмешиваться в ваше расследование, но непременно, как ваш непосредственный начальник, жду от вас, хотя бы, устных отчётов. И ещё одно, – полковник закусил губу, словно собирался выдать большую тайну и в то же время её не оглашать, – вы понимаете, что нападение каких—то бандитов на Керенского переходит все мыслимые и немыслимые границы, бьёт по власти не рядовым памфлетом в листовке, а кувалдой, – Игнатьев постучал пальцем по голове.

– Что вы хотите в таком случае?

– Могу я рассчитывать на вашу откровенность.

– Николай Константинович, мы с вами делаем одно дело – стоим на страже власти, поэтому отбросьте в сторону тайны, секреты, недомолвки, а говорите прямо, без утайки.

– Хорошо, я так и думал, – потом продолжил, – имя Керенского не должно упоминаться в связи с расследованием. – Кирпичников в знак согласия кивнул головой. – И когда выйдете на банду, передайте её мне.

– Как я понимаю, вам надо, чтобы они замолчали?

– Вы правильно ухватили мою мысль, – с облегчением произнёс полковник.

– Скажите, почему всё—таки вы сами не объявите на них охоту? Ведь вы обладаете всей мощью государства?

– К сожалению, я знаю, как найти в городе бунтовщика, а вот преступника, увы. Не могу. Вы более компетентны в этом вопросе.

– Договорились, но как же шофёр?

– О его молчании я позабочусь. Есть ли ещё просьбы?

– Тогда мне хотелось бы осмотреть тело Овчинникова.

– Вы думаете…

– Нет, пока я ничего не думаю, я собираю информацию.

– Я распоряжусь, чтобы вас провели к телу.

– Благодарю.

Кирпичников поднялся, наклонил голову и покинул кабинет.

Взгляд Парамонова перебегал с дочерей на бандитов, в глаза жене смотреть боялся. Не хотел увидеть в них нескрываемую боль и осуждение, которого раньше никогда не было. Руки нервически теребили пояс халата, словно в нём находилось спасение.

– Мы теряем время, – Сафрон разминал ноги от долгого сидения, – если хозяин не понимает человеческого языка, то придётся с ним разговаривать другим, более ему понятным, – глазами указал Мартыну на жену Парамонова, тот подошёл почти вплотную к ней и обернулся на главаря, который кивком подтвердил, мол, старшую.

Мартын взял за руку женщину, отстранил дочерей и подтолкнул хозяйку.

На лице бандита играла улыбка, словно зверь плотоядно высунул язык в предчувствии добычи.

Сидор Викентьич попытался встать, но рука, надавившая на плечи, не дала ему подняться.

Жена хозяина тридцати двухлетняя миниатюрная брюнетка с длинными пышными волосами повернула голову к мужу, который прикусил нижнюю губу.

– Оно того стоит, – кинул в пустоту главарь.

– Я всё отдам, только не трогайте никого, – Парамонов опять сделал попытку подняться.

– Ты и так отдашь, но, видишь ли, если бы они не дошли до двери, то я бы мог его остановить, а так, извини, Сидор Викентьич, поздно.

Из соседней комнаты раздался шум, хрип, приглушённый голос, словно зажимали рукой рот, потом мужской голос матерно выругался, послышались удары и спустя минут пять в гостиную вернулся Мартын с расцарапанным лицом и, вытирая руку о пальто.

Брови главаря приподнялись в вопросе, что там. Мартын пожал плечами и провёл рукой по горлу.

Сафрон покачал головой.

– Время вышло, где цацки?

Плечи Парамонова поникли.

– Тайник в спальне за комодом.

– Давно бы так, – главарь кинул, – Поручик, Беляк в спальню.

Минут через пять бандиты вернулись с двумя объёмными кофрами назад.

– Это всё? – Сафрон возвышался над хозяином, расставив в стороны ноги и подперев руками бока, смотрел сверху вниз.

Парамонов кивнул и закрыл лицо руками.

– С этими что?

Подошёл к главарю Мартын.

– В расход, – кинул Сафрон и пошёл к выходу.

Нож описал дугу, в центре которой была шея Сидора Викентьевича, он схватился за неё, пытаясь зажать рану рукой. Из горла вырывались хрипы. Дочери завизжали. Мартын схватил одну из них и, зажимая рот, потащил в соседнюю комнату. Вторая девочка делала попытку отбиться от Федяя, но его рука сжала горло. Захрипела, теряя сознание. Федяй здесь же задрал платье и порвал белые панталончики.

Горничной нож пронзил сердце, и она мешком рухнула на пол.

Через четверть часа бандиты сидели в машине.

– Слишком долго, – Сафрон повернул голову к сидящим сзади, – в следующий раз ждать не буду, будете до хазы добираться пешком. Понятно?

– Сафрон, – начал Мартын, но под гневным взглядом главаря умолк, возражать побоялся. Главарь был гневен.

От Зимнего Дворца до Офицерской улицы рукой подать, идти Кирпичникову по ночному городу не слишком хотелось, тем более что полковник Игнатьев любезно предложил авто. Начальник уголовного розыска не стал отказываться.

В кабинете было зябко и сумрачно. Над городом нависли тяжёлые беременные облака, едва перекаляющиеся по небу толстыми круглыми ножками.

Аркадий Аркадьевич любил стоять в тишине у окна, когда город ещё не проснулся, а нежится в предрассветном глубоком сне. В нынешний тревожный час улицы были пусты по другой причине, чем в прежнее, начальник уголовного розыска усмехнулся пришедшему в голову слову, царское время. Не видно даже патрулей. Складывалось впечатление, что город, как иногда человек, просто умер.

Потом мысли настроились на служебный лад.

«Сколько в эту минуту творится беззаконий, преступлений?»

Далее начал вспоминать про одного Сафрона, которого пришлось задерживать несколько раз. Так звали в прежнее время Николая Михайловича Сафронова, уроженца Тамбовской губернии, судимого пять или шесть раз. Оказывавшего каждый раз сопротивление при аресте, хотя всегда казалось, что само сопротивление показное, так сказать, для поднятия авторитета, хотя никого из служителей закона не убил и даже не ранил. После февральских событий попал под амнистию. Как лицо пострадавшее от прежнего правительства. Ходили слухи, что он организовал банду где—то на юге. Но сплетни всегда остаются только словами. Если этот главарь Сафрон и он переступил кровавую черту, после которой нет возврата, а только возрастает число жертв, то становится страшно за горожан.

В восемь часов постучал в дверь Кунцевич. Как всегда выбритый, подтянутый, в безукоризненном костюме, только нахмуренный лоб да уставшие глаза выдавали некую обеспокоенность.

– Доброе утро, Аркадий Аркадьевич!

Кирпичников махнул головой в приветствии.

– Ранняя сегодня вы – птица?

– Обстоятельства.

– Значит, нам позволили приносить пользу и дальше? – Мечислав Николаевич, хоть и ёрничал, но произносил слова вполне серьёзным тоном.

– Позволили, – начальник уголовного розыска не знал, с чего начать.

Кунцевич не торопил, а терпеливо ждал.

– Сегодня у меня состоялись разговоры не только с министром Юстиции, но и с человеком, стоящим выше его.

– Сегодня?

Кирпичников кивнул головой.

– С Керенским?

Аркадий Аркадьевич ещё раз кивнул.

– Невероятно? Ночью? Даже не верится, – Кунцевич положил ногу на ногу и развёл руками, приподняв плечи.

– Может быть, невероятно, но происшедшее, увы, не является моим вымыслом.

– Тогда в чём будет заключаться наша служба? Не в освобождении же преступников, которых мы сами и ловим?

– Нет, Мечислав Николаевич, вы не угадали. Новая власть, наконец, почувствовала, что спокойствие граждан – это не просто слова. Никто не хочет повторения февраля, а бандиты, выпущенные по амнистии, распоясались, и от них житья не стало никому, в том числе и стоящим на самом верху.

– Кого—то из министров ограбили? – Со смешком сказал Кунцевич.

– Берите выше.

– Неужели самого? – Брови помощника поползли наверх.

– Представьте себе, вы абсолютно правы, но об этом никто, кроме нас с вами не должен знать.

– Власть не может себя защитить, я так и вижу заголовок на первых полосах газет.

– Мечислав Николаевич, – укоризненно сказал Кирпичников.

– Всё—всё, более ни слова, ирония здесь не уместна. И в связи с этим происшествием вас вызвали к самому?

– Совершенно, верно.

– Извините, Аркадий Аркадьевич, – помощник провёл рукой по лицу, – что—то в последнее время хандра заела, веры не осталось. Одно сплошное разочарование и, кстати, не только в службе, но, к сожалению, и в жизни.

– Мечислав Николаевич, я понимаю, что прозвучит пафосно, но свою жизнь, некоторым образом, мы строим сами. Если вы намерены оставить службу, я пойму. Да сегодняшней ночи сам думал о таком для меня исходе. Но появилась маленькая надежда, что никто теперь не будет препятствовать нам, не будет утверждать, что уголовники сами исправятся от выпавшей после прежнего режима свободе.

– Если так, то я готов продолжать избавлять мир от жуликов, проходимцев и убийц.

– Вот теперь я вновь узнаю прежнего Кунцевича.

– Времена, – пожал плечами Мечислав Николаевич.

– Вы добавьте пушкинские слово «О! Нравы».

– Давайте к делу, как понимаю, сегодня ночью наш глава государства стал жертвой нападения грабителей?

– Да, – сказал Кирпичников.

– Если он вызывал вас к себе, то не слишком пострадал?

– Жив, здоров, немного напуган, – констатировал начальник уголовного розыска. – Около часу ночи перед пересечением Шпалерной и Потёмкинской авто с главой было остановлено группой неизвестных, которых сидящие в машине приняли за патруль. Всё—таки центр города, никому в голову не могло прийти, что такое безобразие может случиться.

– Кто находился в машине?

– Сам Председатель, шофёр Сергей Лохницкий и полковник Овчинников, исполнявший роль доверенного лица.

– Значит, трое.

– Именно так.

– Кто приказал остановиться?

– Председатель.

– Так, – задумался, – кто знал маршрут движения?

– Со слов шофёра только Овчинников.

– Нельзя исключать, – в задумчивости почесал щёку Кунцевич.

– Давайте, я продолжу. Приказал остановиться Овчинников, но именно его вытащили на дорогу и застрелили, – Кирпичников видел, как брови помощника в удивлении приподнялись.– Да, полковник Овчинников был убит, но перед тем, как его вытащили из авто он, по словам шофёра, сказал непонятную фразу: « А где Свирский?»

– Он правильно расслышал?

– Видите, Мечислав Николаевич, практически всё, мы знаем со слов шофёра. Про маршрут, про Свирского.

– Вы думаете, он говорит неправду?

– Не знаю, – покачал головой Кирпичников, – хотя при участии в деле Лохницкого, председателя бы не отпустили.

– Тоже, верно.

– Я больше склонен верить Сергею, но надо его проверить, ну, сами понимаете. Знакомые, родственники, друзья, не появилось ли в его жизни неожиданных изменений в поведении.

– Проверим.

– Авто угнали бандиты, их в грабеже участвовало шестеро: главарь, его называли Сафрон, потом подручные Беляк, Поручик и Мартын.

– Сафрон, знакомое имя, – задумался Кунцевич и продолжил, – не тот ли это Сафронов, по—моему Николай, мы его брали несколько раз при прежнем, – усмехнулся Мечислав Николаевич, – режиме.

– Я тоже склонен так думать, но кто знает, кто он каков?

– У меня остались в той среде свои люди, но я не уверен, что они согласятся далее меня информировать о новостях.

– Я тоже не уверен в своих, – посетовал начальник уголовного розыска, – всё меняется настолько быстро, что не успеваешь следить. Да, – Аркадий Аркадьевич смотрел в глаза помощника, – нам позволили увеличить штат сотрудников.

– Хорошая новость, – обрадовано произнёс Кунцевич и лукаво улыбнулся, – и к какому ведомству нас приписали?

– Теперь мы будем подчинены Всероссийской Чрезвычайной Комиссии.

– Как?

– Всероссийской Чрезвычайной Комиссии, её возглавит…

– Полковник Игнатьев, – продолжил начатое начальником Кунцевич.

– Совершенно верно, вы знали?

– Нет, но стоило такого события ожидать со дня на день, ведь мы же будем одним из отделений этой самой комиссии?

– Да.

– Значит, я прав, и государство не может обойтись без карающего противников режима организации.

– Лишь бы не мешали ловить уголовных преступников.

С минуту помолчали.

– Тогда я начинаю со своих источников, закину удочку в их среде и сбором информации о Сергее Лохницком, так если не ошибаюсь?

– Именно так.

– Кого я могу привлечь к расследованию?

– Я не ограничиваю вас, но соблюдайте их тайну, – Кирпичников указал пальцем вверх.

– Само собой.

– Я покопаюсь в архиве, может быть, что—нибудь найду. Но меня беспокоит другое обстоятельство. Почему Овчинников упомянул Свирского? И кто это такой? Получается, что авто должны остановить другие люди во главе с таинственным Свирским? Или я ошибаюсь и подозреваю всех в несуществующих смертных грехах?

Только после ухода Кунцевича начальник уголовного розыска почувствовал, что устал. Половина ночи прошла в разъездах, разговорах, да и мысли нагромождались одна на другую, как годовые кольца у деревьев. Но всё равно Кирпичников настроился на рабочий лад, который со времени отречения Государя и прихода к власти обычных горлопанов, которые только и могли, что заводить толпу и бросать в мир лозунги, не подкреплённые делом. Дела же шли не очень хорошо, фронт трещал по швам, солдаты перестали слушаться командиров. Ни один приказ не принимался, пока солдатский совет роты, полка, дивизии не утвердить своим решением. Немцы, хотя и биты союзниками, но в России чувствуют себя на коне. Не хватало в стране железной руки. Недаром даже генерал Корнилов, умница и стратег, попытался навести порядок в стране, но был коварно предан и теперь сидит под стражей, обвинённый в государственной измене и попытке военного переворота.

Аркадий Аркадьевич жил в последние годы службой, в которой есть две стороны – преступники и сыщики. Одни совершают преступления, другие по мере возможности их ловят и отдают правосудию. Сколько раз в начальника уголовного розыска стреляли, пытались воткнуть острозаточенные ножи, но он не отступал и каждое дело доводил до конца, хотя иногда и страдал от вышестоящего начальства, особенно когда преступниками оказывались люди из высших кругов.

Сейчас не хотелось об этом думать. Были другие проблемы, кроме засветившейся банды Сафрона, в столице десятки, если не сотни таких же. Может быть, поменьше, может быть, побольше, но все нацелены на грабёж мирных горожан. Хорошо, если обходится происшествие без крови, но стало в обычае убивать свидетелей. Они же в состоянии опознать.

Аркадий Аркадьевич сжал виски пальцами. Нет худа без добра. Может быть, к лучшему, что напали на Керенского. Может быть, повернётся, наконец, в сторону более жёсткого наказания за совершённые преступления и обратит внимание на проблемы уголовного розыска.

Внештатные агенты остались, не все из них, почувствовав перемены, отказались сотрудничать. Человек по натуре не так прост, каким предстаёт в глазах окружающих. Стоило закинуть сети в поисках обнаглевших бандитов, в частности Сафрона. Получается, что у него есть шайка, в которой, как минимум состоят шесть человек, хотя мнение может быть обманчиво. Оказались в ненужном месте в ненужное время всего шестеро подручных.

Начальник уголовного розыска тяжело вздохнул. Оставались агенты, чуть ли не по всему городу, и в трактирах, и в кабаках, и на постоялых дворах, и даже среди самих преступников. Оставалось расставить сети.

Кунцевич тоже не первый год служил в полиции, сперва в сыскном отделении, прошёл путь от простого агента до помощника, как теперь именовалась отделение, начальника Бюро уголовного розыска. Были свои прикормленные внештатные агенты, способствовавшие раскрытию многих преступлений, в том числе и кровавых.

Прежде чем привлекать к расследованию штатных сотрудников, Кунцевич решил поехать по личным, поставлявшим информацию только ему.

Во второй половине дня во всех газетах столицы на первой странице было опубликовано распоряжение за подписью Председателя Правительства:

«Образовать комиссию по борьбе с контрреволюцией, противниками существующей власти и преступностью под названием Всероссийской Чрезвычайной Комиссией.

Возложить на образованную Комиссию нижеперечисленные функции:

– преследовать и ликвидировать все контрреволюционные и саботажные попытки и действия по всей России, со стороны кого бы они не исходили;

– комиссия разделяется на отделы – информационный, организационный отдел (для организации борьбы с контрреволюцией по всей России), уголовный отдел;

– организационный отдел ведёт только предварительные расследования, поскольку это нужно для пресечения;

– уголовный отдел производит расследования тяжких преступлений, как—то убийства, насилие и нападение на государственные учреждения, связанные с ограблениями и кражами.

Исполнение обязанностей Председателя возложить на полковника Игнатьева».

Ниже следовало распоряжение об освобождении из—под стражи генерала Корнилова из—за отсутствия в его сентябрьских действиях состава преступления и назначение Лавра Георгиевича товарищем Верховного Главнокомандующего с обширными полномочиями, в особенности по военным вопросам.

Кирпичников направился в архив, который после мартовских событий был перенесён в подвальное помещение, разбитое на несколько комнат, откуда вёл только один выход с двумя железными дверями. Тогда целый месяц приводили бумаги в порядок, часть сгорела, часть оказалось настолько испорченной, что не подлежала восстановлению, часть всё—таки сохранилась.

Вначале скрипнул замок, потом несмазанные петли. Аркадий Аркадьевич оказался в маленьком узком коридоре, из которого в архив выходила вторая дверь. С минуту начальник постоял, посмотрел на листок бумаги, на котором размашистым почерком написаны бандитские клички: Беляк, Мартын, Поручик, Сафрон.

Напротив первого прозвища шёл ряд фамилий: Белов, Беликов, Беляков, Белянкин, Белевский, Беляковский и троеточие.

«Можно долго гадать», – пронеслось в голове.

Кирпичников достал с полки первую порцию папок, фамилии уголовников начинались с буквы «б» и углубился в изучение.

Через несколько часов перед Кирпичниковым лежали восемь папок с именами, которые следовало проверить в первую очередь. На двух делах стояла фамилия Мартынов, ещё на двух Белов, по одному Беляков, Белых, Белкин и сверху лежало с надписью, сделанной мастерски, каллиграфическим подчерком, Сафронов. Кличка Поручик не встретилась ни разу.

Соседи, обеспокоенные тем, что дверь в квартиру Сидора Викетьевича Парамонова распахнута настежь и стоит зловещая тишина, режущая слух, вызвали представителей милиции, которая была образована в первых числах марта.

Участковый комиссар достал из кобуры пистолет и сделал знак не шуметь, скользнул в открытую дверь. Через несколько минут вышел назад. Лицо побелевшее, глаза навыкате и хватался за воротник кителя без знаков отличия.

Кивнул головой и осипшим голосом произнёс:

– Сыскную живо, там убийство, – больше добавить ничего не смог, только мотал головой и что—то губами шептал.

Телефон Бюро уголовного розыска не изменился с дофевральских времён, дежурный чиновник нёс службу, невзирая на изменившуюся власть, строй и войну. Сквозь треск услышал:

– Докладывает Кузовкин из второго участка Московской части.

– Дежурный по уголовному розыску Тимофеев.

– У нас семью вырезали.

– Адрес, – коротко сказал дежурный, зная, что много не узнать, лучше сразу выехать на место, пока ретивые милиционеры не затоптали следы, а может быть, сами не покопались по шкафам, столам и всевозможным ящикам.

Пока Кузовкин диктовал, Тимофеев записывал.

Аркадий Аркадьевич сидел за столом, когда в дверь постучали. Пригласил.

Дежурный положил перед начальником записку с адресом и сказал только одно слово:

– Убийство.

– Кто в отделении? Фотограф и врач?

Дежурный ответил.

– Тогда пусть возьмёт свой аппарат, за врачом пошлите посыльного и сообщите адрес.

Тимофеев перечислил фамилии.

– Петров, Васнецов и Мишин пусть ждут внизу, авто к выезду готово? Не реквизировано?

– Нет, Аркадий Аркадьевич, в седьмом часу к нам прибыли ещё две машины с шоферами и запасом топлива.

– Почему не доложили? – Сверкнул глазами Кирпичников.

– Простите, но не хотел нарушать ваш покой.

– Хорошо, – и сам улыбнулся, весть была замечательная. Значит, слова Керенского не просто ночной трёп, а что—то большее, может быть, поворот в сторону безопасности. – Да, пусть оружие возьмут.

«Последнее лишнее», – подумал начальник.

До дома, где проживал Парамонов, добрались довольно быстро. митинговать перестали недавно, видимо, устали от постоянных лозунгов и пустых речей, которые бросались уже на ветер и никого не могли впечатлить, тем более поднять на какие—то действия. Улицы казались брошенными и покинутыми людьми. Хотя дворники начали мести перед домами, но всё равно обрывки газет, листовок, объявлений, прокламаций громадными бабочками пролетали вдоль зданий, уносимые куда—то шальным петроградским ветром.

Дом, в котором произошло кровавое несчастье, находился на Васильевском острове. В четыре этажа возвышался чужеродной скалой среди двухэтажных карликов. Квартира располагалась на третьем этаже, окна спален и гостиной выходили на Седьмую линию, кухня, детские и кабинет хозяина во двор.

– Здравия желаю, – поприветствовал начальника уголовного розыска участковый комиссар, мужчина лет пятидесяти, с тонкими усиками и длинным крючковатым носом и трясущимся подбородком. Сколько прошло времени, пока вызывали уголовку, пока ждали, но так от увиденного не мог прийти в себя. Не привык к крови, хотя почти год провёл на фронте, правда, в тыловых частях.

– Ну, что здесь у вас? – Кирпичников снял с обеих рук перчатки, но руки участковому комиссару не подал, отчего—то тот сразу не вызвал ни доверия, ни симпатии.

– Ко мне прибежал соседский сынок с известием, что дверь у Парамоновых настежь открыта и никто на стук не отвечает. Побоялись войти, вот и послали за мной. Я прибыл, ну, не знаю, но где—то через четверть часа. В квартиру никого не пустил, по комнатам прошёл сам. Простите, – лицо участкового комиссара, хотя было белым, но здесь покрылось такой бледностью, что Кирпичников обеспокоился, как бы вновь назначенный милицейский начальник не лишился чувств. – Там, – покачал головой. – ужас. Я на фронте такого не видел, звери, одним словом. Всё семейство перебито. Я такого ужаса никогда не видел. Нет, нет, я сразу же прикрыл дверь и никого в квартиру не пустил, поставил на пост милиционера.

– Понятно, – Аркадий Аркадьевич сжал губы, потом добавил, – пока мы будем в квартире никого не пускать. А если кто придёт, то задерживать до выяснения.

– Так и сделаю, не сомневайтесь.

Во всех комнатах царил порядок, только в спальне за комодом виднелся опустошённый тайник, видимо, хозяин доверял больше наличному капиталу, нежели банкам.

Окровавленные тела взрослых не вызывали особой жалости, к смерти Кирпичников привык, хотя, иногда рассуждал он, как можно привыкнуть к людям, которые потеряли самое дорогое, что есть для них на земле, самую жизнь. Девичьи тела с раскинутыми в стороны ногами и окровавленными бёдрами вызывали больше гнев, и начинало биться, как сумасшедшее, от щемячьей боли сердце, готовое разорваться на тысячу частей. Удивлённые глаза смотрели в потолок и у каждой под подбородком выделялась заскорузлая улыбка через всю шею. Только горничная лежала навзничь с расплывшимся пятном под левой грудью.

Кирпичников ходил по комнатам и смотрел, казалось, отстранённым взглядом, но всё подмечал, время от времени указывал фотографу, откуда снимать трупы.

Врач опоздал, прибыл, когда заканчивали осмотр.

– Здравствуйте, Аркадий Аркадьевич!

– День добрый, Викентий Сергеевич, хотя, – Кирпичников хотел, что—то добавить, но воздержался.

– Служба продолжается или опять на энтузиазме масс? – Врач имел немецкую фамилию Шульц, но никогда себя иностранцем не считал. Его пращуры поселились в России при Петре I, когда тот только начал возводить деревянные дома во вновь образованном городе, к которому ещё не приклеилось название. За свои пятьдесят лет Викентий Сергеевич повидал многое, но пройдя по комнатам, был ошеломлён и только сумел из себя выдавить, – как же это так.

– Какое время, такие и преступления, – пробурчал кто—то из уголовных агентов, то ли Василий Петров, то ли Спиридон Мишин, Кирпичников не понял.

Врач снял пенсне с худого лица и посмотрел близорукими глазами на начальника уголовного розыска, повторил, – как же так.

– Викентий Сергеич, надо провести все полагающиеся процедуры, хотя, – Аркадий Аркадьевич не выдержал и матерно выругался, такое бывало очень редко, да и то в минуты крайнего раздражения, – и так ясна причина убийства.

– Вы полагаете банда? – Позади стоял самый молодой из уголовных агентов Степан Васнецов, молодой человек лет двадцати пяти, с короткими волосами, которые из—за длины не скрывали торчащие лопоухие уши. Под тонким носом виднелась тонкая полоска редких соломенных усов.

– Наверняка.

– Не смог бы один человек следить за всеми.

– Почему не мог? Собрал в одной комнате и под дулом пистолета, – начал, было, Васнецов, но его перебил Мишин.

– А потом приказал сидеть смирно и водил в соседнюю всех женщин и… маленьких девочек. Так?

Степан только засопел, но ничего не ответил.

Кирпичников отметил, что водили по очереди на насилие и убой. Отпечатков было много, но после того, как часть архива при нападении в марте подверглась варварскому истреблению. Пожар сумели погасить, но множество дел, отпечатков, фотографий оказались уничтожены. Оставалось надеяться, что кто—то, что—то видел.

– Вы заканчивайте здесь, я пройдусь по соседям.

– Аркадий Аркадьевич, – подошёл врач, – может это поможет в дальнейшем, но одна из женщин, видимо, жена хозяина, сопротивлялась и скорее всего, расцарапала лицо насильника. Добавить более ничего не могу, удары нанесены, я бы сказал, профессиональной рукой.

– Понял.

Участковый комиссар, так и продолжавший стоять на лестничной клетке, на вопрос просто указал на соседнюю дверь, на которой висела натёртая до блеска табличка: «Александр Романович Родионов, профессор».

Кирпичников позвонил. Дверь приоткрылась, и сквозь щель Аркадий Аркадьевич увидел миловидное испуганное лицо совсем молоденькой девушки.

– Аркадий Аркадьевич Кирпичников, начальник уголовного розыска, – сразу же представился, – хотел поговорить с Александром Романовичем.

Девушка не сказала ни слова, но дверь прикрыла.

Спустя несколько минут щёлкнул замок.

– Господин Родионов ждёт вас, – произнесла без тени улыбки сухим трескучим голосом, так не вязавшимся с миловидным обликом смущающейся девушки.

– Благодарю.

Профессор в надетом наспех пиджаке стоял посредине кабинета. С интересом посмотрел на начальника уголовного розыска, немного удивился, словно ожидал увидеть гиганта с покатыми плечами и лицом, напоминающим Квазимодо.

Кирпичников поздоровался и представился.

– Александр Романович Родионов, профессор Петроградского Университета, – сказал в ответ хозяин.

– Разрешите…

– Просто Александр Романович, – под густыми усами угадывалась улыбка и густая борода лопатой коснулась груди.

– Александр Романыч, я не буду ходить вокруг да около, вы, видимо, слышали, что ваши соседи … покинули сей бренный мир, вернее, им помогли. Мне, как представителю закона, надо найти мерзавцев, которые не пощадили даже детей. Может быть, сегодня ночью шумели за стеной, раздавались крики? Или тому подобное?

– Аркадий Аркадьевич? – Профессор вопросительно посмотрел на Кирпичникова.

– Именно так.

– Аркадий Аркадьевич, я рад бы вам помочь, но увы, к сожалению для вас, у нас толстые стены, поэтому ни крики, ни выстрелы слышны не были. Единственное могу добавить, около часу или чуть позже, я сидел в кабинете и работал над книгой, на площадке раздался громкий стук. Когда я подошёл к двери, то за ней была тишина.

– Значит, вы ничего не видели.

– Увы, – развёл руки в стороны.

– Кто—нибудь из прислуги?

– Сейчас слишком дорого стало держать прислугу, поэтому у нас одна кухарка, но её комната находится в противоположенной стороне, я не думаю, чтобы она могла что—то слышать. Хотя… я могу её пригласить.

– Не сочтите за труд. Да, – Кирпичников остановил профессора, – почему вы вызвали по… милицейского комиссара.

– Аркадий Аркадьевич, я до сих пор зачитываюсь Конан—Дойлем и записками господина Путилина, поэтому открытая дверь и в ответ зловещая тишина, как пишут в тех рассказах, настраивают на трагический лад.

– Благодарю.

– Что вы можете сказать о Парамонове? – Обернулся Кирпичников у двери.

– Простите? – Видимо, профессор не понял вопроса.

– Что вы можете о нём сказать, как о человеке?

– Ничего, – скривил в недоумении губы Родионов.

– Но он же ваш сосед?

– Мы не общались, при встрече раскланивались, не более. Слышал, что он владелец то ли десяти, то ли пятнадцати магазинов, нескольких заводов, вот каких, извините, не знаю. Говорили, что очень богат, но притом скуп, как диккеновский Скрудж. Вы меня понимаете? – Профессор смотрел ясными глазами, наивно полагая, что сыскные агенты, кроме уголовников ни с кем не общаются, а уж книги для них – это непостижимая роскошь.

– Отчего же, Эбенезер Скрудж изменился в лучшую сторону, а вот Парамонов уже не сможет.

Кухарка, дородная женщина лет шестидесяти, с круглым полной луны лицом, ничего не видела и не слышала, зато дворник показал, что во двор ночью въехала машина, из которой вышли пятеро, один остался за рулём и постоянно курил, в окне мелькал огонёк, и периодически лицо освещалось красным кровавым цветом. Было темно, поэтому он видел только силуэты и смог их посчитать, вернулись через час.

– Ваше бл…., извините, – дворник теребил в руках кепку, – времена нонче опасные, выходить побоялся. Кто знает, зачем приехали. Може, как их, – задумался, – контерреволюцонеров арестовывать приехали. Вот я тихонечко, как мышь сидел. Простите, но своя рубашка, как говорится к телу ближе. Что ж ещё? – Пожал плечами.

– Не слышал, о чём приехавшие говорили или имя промелькнуло в разговоре.

– Не, они тихо шептались, а я чуть на ухо того, вот и не слышал.

– Понятно, значит, ничего толкового сказать не можешь?

– Знал бы, а так.

– Раньше к Парамоновым машины приезжали?

– Не, только пролётки с извозчиками.

– И что часто?

– Не, они, господин Парамонов, – дворник перекрестился, – прижимисты были и гостей не принимали, даже в прежние времена, а уж по нынешнему времени сидели дома.

– Что? Так никто и не приходил?

– Отчего же? Племянник ихний бывали, да сестрица Марьи Тимофевны.

– Это кто?

– Так супруга Сидора Викентьича?

– Хорошо, как зовут племянника?

– Викентий Сидорович Парамонов, а сестрица, стало быть, Марфа Тимофевна Кислицына, они в девицах ходют.

– Знаешь, где проживает племянник и сестра?

– А как же? Меня к ним не раз посылали с записками.

– Так какие адреса?

Дворник назвал.

– Больше ничего добавить не хочешь? Тогда ступай.

Дворник отошёл на пару шагов и обернулся.

– Хоть в машинах я не разбираюсь, но на ней спереди цифры с буквами были.

– Ты запомнил?

– А как же! Я ж в церковно—приходской начинал.

– Так говори, – нетерпеливо торопил Кирпичников, – что тянешь.

Дворник назвал.

Аркадий Аркадьевич с недоумением посмотрел на хозяина метлы.

– Ты ничего спутал?

– Никак нет, – с обидой в голосе проговорил дворник. – Неужто, я памяти лишился, да и буковки верно запомнил. Не, всё чин чинарём, как было написано, так я и говорю.

– Ступай, – начальник уголовного розыска задумался. Было над чем. Авто, угнанное у Керенского, всплыло через час на ограблении Сидора Викентьевича Парамонова, а значит, снова банда Сафрона.

– Господа, простите, но язык не поворачивается назвать вас товарищами, – агенты, служащие в уголовном розыске, кто сидел, кому не досталось стула, тот стоял, но слушали внимательно начальника. Всё—таки жизнь начала меняться так быстро, что немного и не поспеешь, а здесь дело касалось службы и будущего. – Я пригласил вас, чтобы рассказать о нашего дальнейшего бытия. Видимо, все читали в газетах распоряжение Председателя Правительства о создании нового, по рангу равного министерскому, подразделения под названием Всероссийская Чрезвычайная Комиссия, одним из отделов которой, будем и мы. Больших изменений в наших рядах не предвидеться, – прозвучал коллективный вздох облегчения с затаённой тревогой, – мне дано распоряжение набирать новых сотрудников. Вы видите, как распоясались уголовники. Грабежи, убийства, нападения происходят, чуть ли не ежедневно и даже в дневное время, когда улицы патрулируют воинские пикеты. С таким положением, увы, мириться нельзя, тем более сейчас военное время и враг стоит у стен столицы. Я не буду вас агитировать ни за власть нынешнюю, ни против неё, я просто вас прошу, давайте займёмся тем, что больше всего мы умеем – искоренением преступников с наших улиц. Кто согласен со мною, будем бороться и дальше, а кто устал или нашёл новое занятие, то не смею задержать.

В кабинете остался хозяин и его помощник Кунцевич.

Кирпичников, молча, разлил по стаканам уже порядком остывший чай.

– Значит, вы думаете убийство Парамоновых дело рук Сафрона? – Спросил Мечислав Николаевич.

– Похоже на то, – Кирпичников сел на стул, – посудите сами, откуда дворнику знать об угнанном авто нашего председателя? – Кунцевич промолчал. – Вот именно. Да и номер назвал верно, не думаю, чтобы здесь ошибка была или злой умысел. Направлялся Сафрон на дело, подвернулась ему одинокая машина, вот и реквизировал, согласно нынешнему времени.

– Останавливать надо его, иначе последствия будут непредсказуемы.

– Что—нибудь выяснили у своих… агентов?

– Нет, только, как говорится, закинул удочки в разных местах.

– А я пока не успел, – посетовал Кирпичников.

– Что вы планируете предпринять?

– Пока не знаю, – честно признался Аркадий Аркадьевич, – хотя для начала надо будет разослать агентов по притонам и злачным местам, вдруг, что услышать. Потом можно договориться с Игнатьевым, чтобы по городу разъезжали авто и лихачи с определённого рода публикой. Нам с вами заняться подручными нашего Сафрона, наверняка они где—то сумели оставить след, может быть, не все, но кто—то из них. Пока план таков.

– Что ж разумно, хотя на живца, это, словно иголку искать в стогу сена. Знаешь, что есть, а вот когда попадётся, кто его знает.

– Время упущено, – Кирпичников выпил глоток холодного чаю.

– Почему? Меры надо принимать жёсткие, чтобы неповадно было господам уголовникам зариться на чужое добро и жизни людские отнимать. Не удивлюсь, если завтра, а может уже сегодня самосуды чиниться будут. Доведён народ.

– Здесь вы правы.

– Да, у Парамонова есть племянник Викентий Сидорович Парамонов, вот его тоже стоит проверить.

– Вы полагаете, что он – наводчик?

– Нет, но надо проверить, и нет ли у девицы Кислицыной Марфы Тимофеевны друга сердца из определённых кругов?

– Кто такая?

– Сестра убитой жены Парамонова.

– Проверим.

Часть уголовных агентов, переодетых в неприметных горожан, были отосланы по злачным местам, притонам, трактирам, чтобы послушать о чём, в тех заведениях ведутся разговоры, кроме того, чтобы встретиться с добровольными помощниками, которые невзирая на революционные события остались у каждого на связи.

Аркадий Аркадьевич, чтобы не сидеть в ожидании известий, отправился на встречу, хотя он не совсем был уверен, что Зерах Давидович Вальцман, известный в определённых кругах хранитель не только чужих тайн, но и подпольных капиталов, станет разговаривать с начальником уголовного розыска. Воробей, так звали подпольного банкира бандиты, в последние месяцы взлетел на недосягаемую высоту, видно, появился покровитель из Временного Правительства. Хотя совсем недавно, каких—то пару лет тому, Вальцман сам не пропускал ни единой встречи с Кирпичниковым, всё—таки власть. Конечно, и тогда пытался блюсти собственные интересы.

Зерах Давидович соизволил принять начальника уголовного розыска просто из любопытства.

Воробей оправдывал данную ему кличку, маленького роста, юркий, казалось, движется постоянно, даже когда сидит. С длинным крючковатым носом, на котором, как приклеенная, висела большая коричневая родинка. Бесцветные глаза никогда не выдавали никаких чувств, смотрят и смотрят, наподобие стеклянных. На почти лысой голове, словно прибитая, виднелась ермолка. Байховый халат сидел, как влитой, рукава в размер, но на ногах были надеты туфли, а не домашняя обувь. Вальцман явно куда—то собирался, но не мог упустить случая, узнать у начальника уголовного розыска с чем тот пожаловал.

– Добрый день, Аркадий Аркадьевич! – С приклеенной улыбкой произнёс Зерах Давидович, в речи слышалось лёгкое грассирование. Кирпичников знал, что Воробей потратил много денег и времени, пытаясь избавиться от речевого недостатка, но ничего не получалось. Словно кто—то наложил на Вальцмана заговор. – Какими судьбами? Столько лет, столько зим носа не казали, а тут такая высокая честь.

– Добрый, Захар Давидович! – Кивнул Кирпичников головой, не нравилось Вальцману, когда его посторонние звали Зерахом.

– Какие дороги вас привели в моё скромное жилище?

– Скорбные дела, любезный Захар Давидович.

– У вас и скорбные? – Воробей указал рукой на кресло.

– Благодарю. Как здоровье? Не тревожит и спина?

– Не жалуюсь, хотя иной раз так прихватит, что, – Вальцман помахал рукой в воздухе и скривил губы. – Аркадий Аркадьевич, я понимаю, что вы пришли ко мне не за новостями о моём здоровье, давайте, как деловые люди, ценящие время, не будем его тратить, а сразу перейдем к делу.

– Пожалуй, вы правы. Я всегда уважал в вас деловую хватку и неординарный ум.

– Вы мне льстите.

– Немного, – теперь наступила очередь улыбнуться Кирпичникову.

– Так я вас слушаю.

– Вы один из немногих в столице, кто знает истинное положение с преступностью в городе…

– Вы опять мне льстите, – перебил начальника уголовного розыска подпольный банкир.

– Отнюдь, я говорю это искренне и не кривлю душой, – лицо Аркадия Аркадьевича стало серьёзным. – Столица наводнена опасными элементами, которые не очень—то чтут заслуженных людей. Для вновь появившихся нет ничего святого, только золото и камни.

Зерах Давидович сощурил глаза и лоб.

– Для чего вы мне это говорите?

– Чтобы вы, Захар Давидович, были осторожны и с посторонними людьми дела бы не вели, ибо велика вероятность, что эти люди пришли по своим делам, зачастую заканчивающиеся кровью.

– Аркадий Аркадьевич, – начал, было, поморщившись, Воробей, но начальник уголовного розыска перебил.

– Не подумайте, Захар Давидович, что я пришёл в ваш дом напугать вас. Да, упаси Господи! Мне хотелось поделиться с вами беспокойством за ваше спокойствие, – на лице Кирпичникова появилась застенчивая улыбка, но глаза смотрели насмешливо. Каждый из разговаривающих всё понимал и знал, что понимал собеседник, но делал вид, что он абсолютно не при чём. Начальник уголовного розыска поднялся с кресла.

– Благодарствую, Аркадий Аркадьевич, – вслед за ним хозяин, – за визит. Надеюсь, не последний, – прозвучало с неподдельной искренностью и тревогой от того, что в нынешнее время всякое может случиться.

Кирпичников знал, что больше говорить ничего не стоит. Вальцман – умный человек и сможет понять недосказанное.

Мечислав Николаевич встречался со своими агентами в разных местах города, с одними на квартире, которая освободилась после отъезда семьи сестры во Францию ещё в начале Мировой Войны. Но не удалось никому сдать в аренду, так и осталась стоять свободной. Первое время сам Кунцевич хотел переехать, но как—то не сложилось. Вот он и начал там иногда назначать встречи агентам, но не всем, а особо доверенным. Остальным назначал «аудиенции» во всяких местах, в том числе в трактирах, портерных и забегаловках, куда приходил рабочий люд перекусить перед работой.

Из двенадцати на встречи явилась половина.

О Сафроне что—то слышали, но толком рассказать не могли, так кое—что. Действительно, говорили, есть такая банда, состоящая то ли из тридцати, то ли сорока членов, среди которых есть несколько молоденьких барышень, являющихся наводчицами. Именно, они «пасутся» в дорогих ресторанах и находят клиентов среди оставшихся богатой и родовитой публики, людей, неожиданно получивших в свои руки частичку состояния, оторванную от войны.

Только один назвал имя сподручного, являвшегося правой рукой Сафрона, им был Поручик. Таинственная личность, то ли на самом деле служившим в одной из боевых частей и имевшим звание, которое стало кличкой, то ли просто солдатом. Но самой главной новостью было, что Поручику нравится отдыхать после трудов праведных и пролитой крови в театре «Народный дом имени Государя Императора Николая II» на Каменноостровском проспекте, рядом находилось уютное заведение, которое посещала, хоть и простая публика, но без изысканных запросов. Тем более, очень любил Поручик посещать оперы, в которых принимал участие Фёдор Шаляпин.

Информация была любопытной и крайне интересной, через правую руку можно, в конечном итоге, выйти на самого Сафрона. Но сорок человек, даже тридцать с полным арсеналом оружия, а Кунцевич в этом не сомневался, могли оказать достойный отпор уголовным агентам. Здесь требовалась операция с привлечением армейских подразделений, которую за малое время не организовать, а значит, банда могла переехать на другое место.

Пока Мечислав Николаевич возвращался, перебрал множество вариантов, но все сводились к одному. Банду необходимо ловить, а если не получится, то уничтожать частями. И надо начинать с головы, то есть главаря Сафрона и его подручного Поручика.

Кирпичникова в кабинете не оказалось. Дежурный чиновник предупредил Кунцевича, что начальник отлучился на два часа и должен с минуты на минуту прибыть в уголовный розыск. Аркадий Аркадьевич отличался педантичным отношением ко времени. Если наметил что—то или сказал, что будет к такому—то часу, то точно будет, даже если Луна упала бы на Землю.

Мечислав Николаевич не стал дожидаться начальника в кабинете, а остался с дежурным чиновником, чтобы пролистнуть Журнал приключений, в котором отмечались все преступления, согласно присланным раппортам частным комиссаров, которые заменили полицейских частных приставов.

– Мечислав Николаевич, прошу ко мне, – с порога сказал Кирпичников, увидев в комнате дежурного чиновника помощника, – надо кое—что нам обсудить по нескольким делам.

Кунцевич поднялся со стула и последовал за начальником.

По коридору шли, не проронив ни слова. Каждый думал о своём, но в конечном итоге, об одном и том же, преступлениях, накрывших волной столицу.

– Вижу по блестящим глазах, что узнали очень ценную информацию, – Аркадий Аркадьевич достал из верхнего ящика стола папки с делами предполагаемых бандитов.

– Да и у вас достаточно сведений, – Кунцевич постучал рукой по папкам.

– Кое—что, как говорится, накопал, – не без удовольствия сказал начальник уголовного розыска. – Давайте с вас начнём, всё—таки ближе к жизни. Это, – он указал на стопку папок, – только догадки, над которыми стоит поразмыслить.

– Мои известия таковы. – Мечислав Николаевич потёр переносицу пальцами. – Поручик, настоящих имени, фамилии никто не знает, является правой рукой нашего незабвенного Сафрона. Лет эдак под сорок, лицом красив, очень нравится барышням, жесток, когда надо убить, не остановится, дойдёт до конца. Любитель Шаляпина, старается не пропускать ни одного выступления, хотя бывают исключения. В ночь, когда нашего Председателя попросили освободить автомобиль, оперы «Дон Карлос» не посетил.

– Значит, – перебил помощника Кирпичников, – мы можем сыграть на любви к Шаляпину?

– Можем.

– Когда ближайшее выступление Фёдора Ивановича?

– Я смотрел репертуар театров на ближайшее время, вот завтра в Мариинском театре состоится «Руслан и Людмила».

– Это благоприятная возможность.

– Может быть, и так, но уповать на неё не стоит, если у них намечено мероприятие, то пропустит, хотя, – задумался Кунцевич, – в банде от тридцати до сорока человек и не все они вместе идут на дело, часть, наверное, остаётся. Видимо, стоит отослать уголовных агентов в Мариинку.

– Я тоже так считаю. Хорошо, об этом помыслим позже. Теперь можно заняться вот этим, – рука придавила стопку папок, – здесь несколько Мартыновых, Мартынюк, Беловы, Беляков, Белых, Белкин.

Агент уголовного розыска Спиридон Мишин, не самый молодой в Бюро, но из последних принятых на службу, заглянул в один из злачных подвалов на Лиговке. Хотя говорили ему, чтобы туда в одиночку не совался.

Спиридон снял фуражку и поправил прядь соломенных волос, упавших на высокий лоб. Нескладный среднего роста он более походил на рабочего каких—нибудь мастерских, случайно забредшего в такого рода заведения.

За столами сидели по три—четыре человека, только за одним большая компания уже не слишком трезвых мужчин с раскрасневшимися лицами и громкими голосами, но о чём они беседовали услышать не удавалось. Только один раз чуткий слух Мишина уловил имя Мартын. Насторожился, хотел, было, присесть за какой—нибудь другой столик, но ноги сами понесли к незнакомому обществу. Перед этим взял штоф пойла, которое выдавали за водку.

Поставил на стол.

– Привет честной компании!

– Здравствуй, коли не шутишь? – Отозвался только один и с подозрением осмотрел подошедшего косым взглядом, но взял квадратную зелёную бутылку и плеснул себе в стакан. – С чем пожаловал, мил—человек? – И со смехом добавил, – карманы небось жмут?

Многие в компании засмеялись.

– Налей, – Мишин протянул стакан косому, тот плесканул на два пальца. – Карманы не жмут, но хочу их освободить от долга.

– Кто ж такой щедрый в долг даёт? Ты имячко шепни, может и нам отвалит?

– А что не шепнуть? Братцы мои, давно ли Мартына встречали?

Двое из компании перекинулись удивлёнными взглядами, но Костя не заметил и не заметил, как косой хотел, что—то сказать, но его за рукав дёрнул рядом сидевший.

– Что тебе Мартын? – Спросил другой со следами нескольких засохших царапин на лице.

– Должен я ему, вот третий день разыскиваю.

– И много должен?

– Да дело не в количестве, – Спиридон улыбнулся развязной улыбкой, одним глотком опустошил содержимое стакана, вытер губы рукавом и заодно понюхал его, – не хочу ходить в должниках.

– Благое дело, – косой смотрел то на Мишина, то на товарища с расцарапанным лицом, который налил стакан Кости чуть ли не до краёв.

– Ты давно Мартына знаешь?

У Спиридона резко застучало сердце и по спине под рубахой поползли капли пота.

– Да, не очень, – уклонился от ответа и поднёс к губам стакан, чтобы не уточнять.

– Зная Мартына, – говорил тот с расцарапанным лицом, – я крайне удивлён, что он вообще в долг дал, у него зимой—то снега не выпросишь, не то, что денег.

– Мы ж с ним земляки, – глухо проговорил Спиридон.

– Из Самары стало быть?

Мишин только улыбнулся.

– Вот что, мил—человек, мы нынче к Мартыну идём, можем и тебя прихватить или может здесь должок спустим? Компания, чай, подходящая, – засмеялся скрипучим смехом тот с расцарапанным лицом, подмигнув правым глазом одному из сидевших за столом. Узколицый бледный с болезненным выражением глаз смотрел то на расцарапанного, то на Мишина, потом незаметно кивнул головой, что, мол, всё понял. – Так с нами али как?

– С вами, – выдохнул агент уголовного розыска, понимая во что ввязался, но назад идти поздно.

– Так пошли?

– Пошли.

– На посошок? – Тот, с расцарапанным лицом, налил по стаканам, Мишину больше всех.

Вышли из заведения втроём, за ними увязался ещё один из компании.

Спиридон спиной чувствовал настороженные взгляды двух попутчиков, но пока ничего сделать ничего не мог.

В соседнем проходном дворе агента толкнули к стене и прижали руки к шершавой поверхности, в горло упёрлось острие ножа.

– Теперь, голубок, говори, зачем тебе Мартын?

– Долг же…

– Ты мне байки не сказывай, зачем его ищешь? – Одно движение и лезвие глубоко расцарапало кожу. Костя почувствовал, как струйка побежала под рубаху. – Ну?

Мишин молчал.

– Из уголовки? – Спросил второй.

– Что знаешь о Мартыне? – Спросил тот с расцарапанным лицом. – Что молчишь? Вот и я не помню, чтобы кому—то в долг давал, тем паче уголовному агенту? А?

Нож оторвался от горла и резким профессиональным движением убийцы Мартын ударил Мишина под рёбра. Острое лезвие, не встретив препятствия в виде рабочей куртки, вошло в тело, упёршись крестовиной. Костя застыл, глаза начали стекленеть. Бандит вытер лезвие о пальто пока придерживаемого руками агента.

– Значит, уже нас ищут, оповестить Сафрона надо бы – сказал в пол голоса Мартын и кивнул второму, мол, пошли, здесь делать нечего.

Аркадий Аркадьевич первым просматривал папку и передавал помощнику, брался за следующую и она уходила в руки Кунцевича. Девять не так много, что надо было найти в лучшем случае знакомство с Сафроном или с кем—то из его знакомых.

Мечислав Николаевич начал просматривать последнюю, закрыл крайнюю страницу и положил на стол.

– Видимо, вы, Аркадий Аркадьевич, правы. Я бы тоже выбрал этих, – он указал на бумаги.

– Кто из них?

– Я бы поставил на…– начал перебирать папки и откладывать в сторону некоторые из них, – Мартынюка, вот этого Белова и вот этого Белякова.

– Они мне тоже показались заслуживающими внимания. Но ознакомить надо со всеми фотографиями. Не хочу, чтобы наша ошибка стоила кому—то из наших агентов жизни.

– Вечером, – Кунцевич достал из кармана часы, щёлкнул крышкой, – да, сегодня вечером я ознакомлю всех, но мне не нравится держать сотрудников в неведении относительно Керенского.

Кирпичников тяжело вздохнул и его лицо передёрнулось.

– Вы думаете. Мечеслав Николаевич, что я в восторге от того, что столь важное обстоятельство приходится скрывать? – Помощник молчал. – Вот именно, но здесь замешана обычная политика. Вы посудите сами. На главу государства совершено нападение в центре столицы, при том, что улицы наводнены армейскими патрулями. Это не скандал, это больше. Получается, что новые власти, в отличие от прежних, не в состоянии справится с преступностью. Вы понимаете, чем это грозит нам всем? Я не хочу выступать защитником Керенского, к нему у меня много вопросов и претензий, но он пока что единственный на вершине власти, кто может что—то изменить. Может быть, я его идеализирую, но честно высказываю вам свои мысли.

– Я всё понимаю, но мы с вами, Аркадий Аркадьевич, не сходимся в одном вопросе. Для меня Керенский – обычный болтун, который только и может, что заводить речами толпу, а страна, простите, не толпа, а великое множество людей со своими мыслями и чаяниями. И вот глава должен стоять на страже их, а не собственных шкурных интересов, как остаться у власти.

На лбу Кирпичникова прорисовались морщины, и он довольно серьёзных тоном спросил.

– Значит, вы хотите уйти?

– Аркадий Аркадьевич, борьба с преступностью не зависит от власти. Поэтому, – махнул рукой, – куда я от вас денусь. Я всю жизнь борюсь с уголовниками, а мои мысли этой борьбе не помеха.

Начальник уголовного розыска протянул руку помощнику, тот пожал её.

– Значит, отбросим политическую шелуху?

– Отбросим, – тихо сказал Кунцевич.

Вечером агенты собрались поделиться услышанными в разных питейных и злачных заведениях сведениями. Получалось, что почти никто ничего правдивого о банде Сафрона не слышал. То, что она обитала в столице, подтвердили многие, но вот более подробной информации собрать не удалось. То ли многие из уголовных боялись за болтливость потерять не только язык, но и саму жизнь, то ли передавали друг другу обычные сплетни, обрастающие от передающего к слушающему всё более и более неправдоподобными подробностями, выдумываемыми на ходу.

Не явился только Спиридон Мишин. Поначалу Кирпичников подумал, что агент просто разочаровался во службе и не захотел даже прийти, чтобы оповестить о своём уходе, но никто из приятелей Мишина не слышал таких мыслей, наоборот Костя загорелся новым делом и направился в питейные и злачные места на Лиговке, резонно предполагая, что там можно узнать больше сведений. Об опасности уголовный агент отзывался, как о профессиональной необходимости.

Кунцевич каждого из сотрудников ознакомил с фотографиями подозреваемых, особо отметил лиц, которые более всего подходят на роль подручных Сафрона. Внимательно изучали лица на фотокарточках.

Когда все разошлись, в кабинет Кипичникова кто—то постучал. На приглашение войти, дверь отворилась и на пороге оказался Семён Валевский. Агент со стажем, пришедший в сыскную полицию, когда в девятьсот пятом распоясались не только мятежники, поднявшие руку на Царя—батюшку, но и уголовники, под шумок начавшие озоровать, пока власти не стали без суда и следствия погромщиков ставить к стенке, угощая разбойников, да и бунтовщиков свинцовой маслиной.

– Я вот по какому вопросу, – Валевский замялся. Привык выполнять поручения начальников, а не ходить к ним на приём. Покраснел, теребя в руках кепку. – Вот давеча вы фотокарточки показывали…

– Было дело, – повернулся к вошедшему Кунцевич.

– Мечислав Николаевич, – укоризненно произнёс Кирпичников, давая понять, что мешать не стоит.

– Да, показывали мы, ты кого—то узнал? – Спросил Аркадий Аркадьевич.

– Не то, чтобы узнал, – смутился Семён, не зная, как продолжить.

– Вот карточки, – Кунцевич разложил фотографии на столе, – который кажется тебе знакомым?

– Вот этот, – ткнул пальцем Семён.

– Этот? Не ошибаешься? – Лицо Кирпичникова стало серьёзным, глаза сощурились и узкими щёлочками взирали на Валевского.

– Не, именно его сегодня я видел в трактире на Сенной.

– Так, значит на Сенной? – Уточнил Кунцевич. – Он один был?

– Нет, за столом четверо сидело, но этих, – Семён показал на фотографии, – с ним не было.

– Ты слышал, о чём они говорили?

– Вот этот с карточки вечером собирался в баню на Каменноостровском.

– Вечером?

– Так я слышал.

– Уже вечер, – посетовал Кирпичников.

– Успеем, – твёрдо сказал Мечислав Николаевич, посмотрел на Валевского, – оружие при себе?

– А как же, – с обидой в голосе сказал Семён и похлопал по животу, где за поясом брюк находился офицерский наган с самовзводом.

Кирпичников достал из верхнего ящика стола пистолет, проверил патроны в нём.

– Тогда с Богом, Мечислав Николаевич?

– С Богом, Аркадий Аркадьевич, – Кунцевич посмотрел вначале на Валевского, потом на Кирпичникова, – воинство у нас не слишком многочисленное. Я узнаю, кто ещё остался в отделении и прикажу найти извозчика. Вызывать кого—либо, видимо, уже поздно.

– У нас же есть авто? – С сомнением в голосе произнёс начальник уголовного розыска.

– Я узнаю.

Через несколько минут помощник вернулся.

– Шофёры разъехались по домам, но хорошая новость, извозчик нас ждёт на улице. Что, Семён, не страшно?

– Первые пять лет было страшно и от пуль шарахался, а теперь. – Валевский хмыкнул, – один раз живём, поэтому что суждено, от того не уйти.

– С Богом, господа, и с удачей.

Перед баней находилась небольшая площадь, на которой пересекался Каменоостровский проспект с маленькой не приметной улочкой. Начинало смеркаться, однако сумерки ещё не взяли верх над городом, воздух только начал насыщаться серыми красками.

Валевский проверил и доложил, что господин с фотокарточки не появлялся, однако заказал с утра самый дорогой номер, оставил задаток и приказал приготовить закуски.

– К которому часу должен объявиться наш клиент? – В пол голоса спросил Кунцевич, внимательно поглядывая на проспект и видимую часть маленькой улочки.

– К девяти приказали.

– Прямо—таки приказали? – Не поворачивая головы, произнёс Кирпичников.

– Так и сказали мне, этот с карточки каждую неделю здесь бывает. Больно уж буянит, сказали.

– Что не откажут?

– Так платит хорошо, вот и терпят.

– Сколько их должно быть?

– Обычно двое, но иной раз и трое приезжают.

С полчаса стояли в сгущающейся тени одного из домов, определённого плана не выработали. Понадеялись на русский национальный «авось», придёт час и видно будет, как действовать. Аркадий Аркадьевич жалел, что не вызвал ещё агентов. Дело, казалось, сплошной авантюрой. Теперь главное живыми остаться, даже если бандиты и уйдут.

Так и получилось.

Заметили издалека, как по Каменноостровскому гнал лихач. Почему—то сотрудники уголовного розыска сразу уверились, что едут бандиты.

Приготовились.

Семён кинулся наперерез, схватил лошадь под уздцы, да и извозчик потянул на себя поводья, чтобы не сбить бросившегося под копыта кормильца. Кирпичников вытащил не один, а два пистолета, вскочил на подножку, ударил рукояткой ближайшего разбойника, которого узнал по фотокарточке. Кунцевич оказался со второй стороны и ткнул бандиту ствол в лицо и прошипел: «Руки!»

Никто из шайки Сафрона, сидевшие в экипаже, а это были Мартын и Серый, не успели сделать ни одного движения, чтобы выхватить револьвер тем более, что глаза покраснели от выпитого.

На том же экипаже доставили задержанных в уголовный розыск. Прежде, чем отпустить лихача, проверили, не состоит ли в банде.

Мартын, опознанный по фотокарточке, как Иван Петрович Мартынюк, уроженец Екатеринославской губернии, протрезвел, когда оказался в камере за тяжёлой железной дверью. Сразу же присмирел. Видно, запал улетучивался по мере приближения к Офицерской улице. Первое время его не вызывали на допрос, даже конвойный не подходил и не отвечал на стук. Бандит на исходе первого часа занервничал, неизвестность угнетала больше, чем поимка за какое—либо дело.

Второго, который оказался Василием Серковым по кличке Серый, тоже оставили в покое. Неизвестность всегда даёт повод понервничать и начать совершать ошибки, хотя бы в словах.

Кирпичников же сказал: «Пусть ночку потомиться в безвестности, тогда и станем допрашивать. Сейчас всё равно ничего не скажет, а будет удалью хвалиться и свысока смотреть». Потом распорядился, что утром, когда начнёт допрос, были в отделении три солдата с винтовками, благо можно договориться с воинскими начальниками части, находящейся рядом.

На вопрос Кунцевича «зачем?», только улыбнулся и произнёс «надо».

Тучи продолжали висеть над городом, сгустившаяся от них тьма не собирается отступать, а зависла, казалось, навсегда, не делая попытки пролиться на серый город холодным осенним дождём.

Кирпичников остался ночью в отделении, постелил на кожаный диван плед, сверху на себя набросил пальто и приказал не тревожить до утра, кто бы не спрашивал и не интересовался местопребыванием. Провалился в сон мгновенно и до утра ни разу не проснулся.

На рассвете попросил дежурного чиновника принести самовар, два стакана, сам же достал из шкафа сушки. Первым решил допросить Мартына. Узнать, насколько крепкий орешек, можно ли через него добраться до Сафрона. На всякий случай сунул за ремень револьвер. Время непредсказуемо, это раньше бандиты руки поднимали и отбрасывали оружие в сторону, признавая совершённое преступление, получали за это половину, отмеренного законом срока, а ныне…

Марты с чёрными следами царапин через всю щёку, остановился у двери в кабинет Кирпичникова, насмешливым взглядом окинул помещение.

– Бедновато тут у вас, – скривил губы в улыбке.

Конвойный подтолкнул бандита в спину, тот обернулся и сказал сквозь зубы.

– Эй, потише, – и направился к столу, возле которого стоял стул.

Сел.

– Я вам нужен? – Спросил конвойный.

Кирпичников не успел ответить, как Мартын протянул вперёд руки в наручниках.

– Я что так и буду в них сидеть.

Аркадий Аркадьевич кивнул. Щёлкнул сперва первый замок, потом второй.

– Если понадобишься, позову.

Конвойный вышел.

– Ну, здравствуй, Иван Петрович! – Начальник уголовного розыска сел на свой стул.

Мартын ничего не произнёс, только потирал запястья.

– Чаю не желаешь? – Глаза Кирпичникова внимательно смотрели на задержанного, отметил следы на лице слова врача.

– Я бы дома попил в тишине и покое, – голос Мартына звучал спокойно и нагло.

– Успеешь, – Аркадий Аркадьевич разлил по стаканам чай. – Угощайся, – указал на сушки.

Бандит хотел, что—то съязвить, но не стал, всё—таки взял стакан в руку и отпил маленький глоток, скривившись от прикосновения горячего напитка к губам.

– Я вот, что хочу понять, отчего на меня с Серым вы наскочили и в чём мы провинились? Вопрос Мартына звучал невинно, но был эдаким разведочным. Он не догадывался, за что его арестовали. Следов, вроде бы, никаких нигде не оставили, тем более свидетелей, способных опознать. Поэтому бандит чувствовал себя вольготно и непринуждённо.

– Скажи мне, Иван Петров сын, кто тебя так? – Кирпичников коснулся своей щеки.

Мартын напрягся, ожидая подвоха со стороны начальника уголовного розыска, но в глазах ничего не увидел, кроме любопытства.

– С бабой своей повздорил, не нравится ей, когда я других щупаю, – бандит засмеялся своей, показавшейся ему смешной остроте.

– Бабы все одинаковы, – поддержал Аркадий Аркадьевич, – чуть что, сразу в лицо когтями, знакомо мне.

– А то!

– Скажи—ка мне, друг ситный, как поживаешь при новой власти? Не притесняет, как прежняя? Нужды не испытываешь?

Мартын опять насторожился, но чая на стол не поставил, только предательски позвякивала ложечка в стакане.

– Живу, не тужу, вот только в баню собрался, как вы тут. Я целую ночь гадал, чем я провинился? – Пожал плечами бандит. Вроде живу мирно, никого не трогаю, а вона раз и я в каталажке. А вы говорите, как при новой власти живётся?

– У твоей бабы не Парамонова фамилия? – Аркадий Аркадьевич смотрел в глаза Мартыну, сперва, что—то промелькнуло, но потом начала подёргиваться щека.

– Я у баб фамилии не спрашиваю, они мне нужны для другого дела, – щека стала подёргиваться ещё больше, и зубы звякнули о край стакана.

– Допекли, видно, тебя, Иван Петров сын, до ручки.

– А то! – Осклабился Мартын.

– Ты мне другое скажи, где ты третьего дня провёл?

Бандит сощурил глаза и с нескрываемой ненавистью посмотрел на начальника уголовного розыска, как—то тяжело вздохнул.

– У бабы, говорю.

– Есть имя и фамилия у бабы? И проживает, надеюсь, не на улице?

– Вам—то почто это надо?

– Просто интересуюсь.

Мартын сжал губы, было видно, как начал нервничать.

– Моя жизнь, мои бабы, что я должен перед кем—то отчитываться? – Стакан в руке трясся и расплёскивался чай.

– Вот смотрю на тебя, – Кирпичников откинулся на спинку стула, – и диву даюсь. Здоровый мужик, руки на месте, ан нет, крови возжаждал, захотел по лёгкому денег срубить. Ты думаешь, я не знаю, что это ты со товарищи Парамоновскую семью под корень извели.

Взгляд помутнел, у переносицы Мартына сморщилась кожа, словно он задумался и ищет ответ, но только тяжело задышал и с силой поставил стакан на стол.

– Любите вы в сыскном тень на плетень наводить. Никакого Парамонова я не знаю, и знать не желаю, – сложил руки на груди.

– Верю, что знать его не желаешь, потому что скоро похоронят Сидора Викентьевича по твоей прихоти. А ещё мне доподлинно известно, что жена Парамонова оставила на твоём лице следы от ногтей, кожа твоя там осталась.

Мартын схватился за лицо.

– Не запутаете меня, ваше благородие, – с оттенком презрения произнёс бандит, – какие ногти? Какая кожа? – Он опять провёл рукой по щеке.

– Как какие? – С таким непосредственным актёрским удивлением сказал Кирпичяников. – Ты что не знаешь, что наука давно шагнула вперёд, тем более, пока ты в камере спал, мне Василий столько историй рассказал, что впору роман писать.

– Какой Василий? – Насторожился Мартын.

– Василий Серков по кличке Серый. Любит, говорил наш Мартынушка, баб, ой, как любит, особенно молоденьких, которых рука мужская не коснулась, – начал импровизировать Аркадий Аркадьевич, – вот на квартире Парамонова, что случилось? Правильно, взыграла мужская стать у Мартына, вот он и не сдюжил, что даже от Сафрона получил.

При упоминании главаря бандит поник плечами, но потом опять расправил, бросая вызов начальнику уголовного розыска.

– Так понапраслину на тебя Серый возводит или истинную правду глаголет?

– Не знаю никакого Парамонова, – в словах Мартына слышались нотки неуверенности, вцепился пальцами себе в ляжки и не чувствовал боли, – не был я нигде и Серого встретил только в экипаже.

– Понимаю, что хочется из воды выйти сухим, но не получится. Знаешь почему?

– Почему? – Передразнил начальника уголовного розыска Мартын.

– Парамоновское дело, хоть и кровавое, но не самое главное. Ты ж, наверное, слышал, у кого машину забрали недавно ночью?

– Ну, – пробурчал бандит.

– Не ну, разве Сафрон не говорил? – Мартын молчал. – Ну и я не буду говорить, но запомни, голубчик, теперь уголовному розыску выданы полномочия без суда и следствия пускать в расход грабителей, воров, убийц и мошенников. Слишком много вас на свеете развелось. Так что мне с тобой время терять недосуг, мне надо таких, как ты ловить и к стенке ставить.

– Слышали мы такие речи в феврале, да вот все на свободе, – ухмыльнулся бандит, ощерив жёлтые зубы.

– Хочешь, верь, хочешь, не верь. Ты ж у нас грамоте обучен и читать можешь. Так?

– Учили, – уклончиво ответил Мартын.

– Лучше вот здесь прочти, – Кирпичников достал из верхнего ящика стола газету от 14 июля текущего года, сверху стояло название «Народная газета», – полезно будет для твоего образования.

Бандит с осторожностью взял сложенную газету, недоверчиво просмотрел заголовок, хотел, было, отложить в сторону, но начал медленно, шевеля губами, читать: «Резолюция собрания воров». Вопросительно взглянул на начальника уголовного розыска, потом продолжил:

Мы, собрание воров, обдумали: если будете учинять над нами самосуд, то мы единогласно собранием обсудили – принять всевозможные меры, основанные на том, что будем делать поджоги со всех сторон Петрограда и также взрывы.

Не думайте, что у нас нет средств, чем мстить. Поверьте, что будет хуже, чем внешний враг.

Во—первых, у вас есть временный суд. За каждое наше преступление сажайте нас по тюрьмам, ну, на место 3 месяцев, давайте нам год, на место года, давайте 3 года.

Но не терзайте нас, как негодную животную. Другую животную не терзают так, как сейчас терзают нас.

Во—вторых, со временем мы сами опомнимся. И будем такие же вольные граждане, как и все.

Собрание воров».

– Что здесь не так? Истинная правда,– поднял удивлённые глаза бандит.

– Откуда тебе знать, если только по бабам живёшь?

– Да, я, – Мартын смутился и зло скользнул взглядом по Кирпичникову.

– Вот и я говорю, что надо вывести вас, старых воров да бандитов, под корень, а молодые поостынут, да за голову возьмутся. Не захочется им стоять у стенки в ожидании пули.

– Враньё всё, – теперь недоверчивый взгляд скользил по начальнику уголовного розыска.

– Может быть и враньё, но для тебя пришёл последний час. Указание от министра спустилось не шутки шутить, так что отвезут тебя за город, там и закопают, как бездомную собаку. Никто не узнает, где кости твои истлеют.

– Сколько раз грозились, – попытался улыбнуться Мартын, но улыбка вышла кривой и какой—то испуганной и недоверчивой.

– Ты думаешь, власть всегда нянчится с такими, как ты и Сафрон, будет? Вы значит, убивать будете, а вам в тюрьме усиленное питание? Каждый должен отвечать за свои поступки, вот ты не пожалел девочек десяти лет? Не пожалел, похоть свою потешил, вот теперь пришёл час расплаты. Мне жаль, – Аркадий Аркадьевич сел и откинулся на спинку стула, уперев сощуренные глаза в бандита. Старался, чтобы голос не выдал обмана, а звучал устало и безо всякого напряжения, как у актёра, не имеющего желания сорвать представление плохой игрой, – что такой, как ты попался первым. Хотелось бы посолиднее бандита, такого, как твой главарь Сафрон, но пока приходится иметь дело с такими, как ты.

Где—то вдалеке на улицах города раздались несколько выстрелов.

– Может, ты не первый, – задумчиво сказал Кирпичников и кивнул на окно.

Мартын ёрзал на стуле и не знал, куда деть руки.

– На окнах решётки, – предупредил начальник уголовного розыска, – за дверью конвойный, так что не делай лишних движений, вредно для здоровья.

Только теперь Аркадий Аркадьевич под маской ёрничания, напыщенности и фанфаронства таится обычный страх. Это когда против бандита безоружные и беззащитные, то он чувствует себя непобедимым богатырём и героем. Но когда сгущаются тучи над головой, куда бравада и смелость девается?

Мартын сжал губы и рыскал по кабинету глазами, возможно в попытке освобождения.

– Не советую, – металлическим голосом сказал Кирпичников.

– Что? – Вопрос прозвучал, как бы, между прочим.

– Ещё раз повторяю, на окнах решётки, за дверью вооружённый конвой.

– Я…

Кирпичников нажал на звонок и в кабинет вошли три солдата, вооружённые винтовками.

– Готовы? – Спросил Аркадий Аркадьевич, косясь на бандита.

– Так точно, – ответил старший.

Мартын подскочил и в три шага оказался в углу кабинета, вжавшись в него спиной.

– Никуда не пойду, – взвизгнул он и упал на колени, – не хочу, не хочу, – голос звучал протяжно и с придыханием, – не пойду.

Кирпичников жестом указал солдатам, чтобы вышли.

– Ты, Иван сын Петров, как я понимаю, уголовному розыску без надобности, ничего не знаешь, только время приходится с тобой терять. Крови на тебе, как на деревенской собаке блох, а значит, от твоей смерти только выгода жителям. Меньше станет в столице на одного грабителя.

– Что вам надо? – Взвизгивал Мартын.

Неприятно было смотреть, как здоровый мужик валяется на коленях и воет.

– Хорошо, сядь, – Кирпичников сам присел на стул, повысил голос, – сядь.

Мартын послушно поднялся, тряся головой, подошёл и тяжело опустился на краешек стула.

– Скажи, чем ты можешь мне быть полезен?

– Я…

Аркадий Аркадьевич перебил бандита.

– Сколько человек в банде ты не знаешь? Где притоны ты не ведаешь? Да и Сафрон тебя ни за кого держит? Посуди, что ты можешь мне рассказать, чтобы новая власть тебе не пулю в лоб пустила, а срок дала?

– Знаю, всё знаю, – с жаром начал говорить, Аркадий Аркадьевич по опыту знал, перебивать не стоит, а потом можно будет отсеять лишнее, слова сыпались из Мартына, как из рога изобилия, – Сафрон у бабы живёт на Гороховой, она там давно обитает. Эта баба не проходящая, а душой к ней прикипел. Всё ради неё, хлопцы против неё настроены, но Сафрон никому спуску не даёт и её, как зеницу ока охраняет. Я сказал, что он ей целую квартиру на Гороховой то ли снимает, то ли подарил. Толком не знаю, но хозяева из той квартиры исчезли. Говорили, что за границу уехали, а я так думаю, что закопаны, где—то под землёй. А хлопцев у Сафрона тридцать два, это я в точности знаю. Не один раз он говорил и живут многие за городом, то ли в Озерках, то ли в Парголово. Вот этого я не знаю, ни разу не бывал. Может быть, обитают и там, и там. Не докладывал он мне. Помощником ближайшим у Сафрона Сашка Ахметов, по прозвищу Поручик. Страшный человек, ему кровь пустить, что рюмку водки выпить. Мать родную не пожалеет. Жестокий, одним словом, иноверец. Говорили, что он раньше абреком был, в горах жил, шайку держал, но что—то не срослось и ему пришлось бежать из насиженных мест. Здесь он и примкнул к Сафрону, стал правой рукой. Он держит всех в узде и, если что, так кровь пускает безо всякого. Жестокий, как все кавказцы. Это он семью Парамонова под корень извел. Это всё он, хлопцев на дело вызывает тоже он. За Сафроном, как тень ходит, но не всегда. Готов глотку за него любому перерезать. Песни очень русские любит, особенно, когда один певец с грубым голосом поёт, такой барин большой, его ещё хотели потрясти немного. Но Поручик запретил, даже Сафрон возражать не стал. Хлопцы были крайне недовольны, но стерпели.

Мартын умолк, тяжело дыша.

Каждый хочет жить, поэтому любыми способами старается купить себе немного дней, хотя бы за решёткой. Умирать таким людям страшно.

– Хорошо, – снисходительно сказал Кирпичников, – я буду ходатайствовать о том, чтобы тебя направили в тюрьму, но ты так и не назвал имени пассии Сафрона.

– А…

Кирпичников выразительно посмотрел на бандита.

– Ольга Фёдорова, служит в каком—то медицинском заведении, управлении, – поправил себя Мартын, потом сполз со стула на колени. – Я Бога молить за вас буду, – глаза покраснели от слёз.

Аркадий Аркадьевич вызвал конвой.

– Уведите в камеру.

Только через пять минут распорядился, чтобы привели второго бандита.

В кабинет вошёл высокого роста узколицый с болезненным выражением глаз на бледном лице человек, вальные волосы сосульками падали на лоб.

Начальник уголовного розыска жестом отослал конвой и внимательно осмотрел с ног до головы приведённого. Распоряжения снять наручники не дал, очень уж равнодушным был вид у одного из подручных Сафрона.

– Давненько я хотел с тобою встретиться, Серый.

– Господин начальник, вы б только свистнули, я б пред вами предстал, – с вызовом в голосе скривил губы Серков.

– Где ж тебя найдёшь и как позовёшь, если ты, как мышь прячешься.

– Это вы зря, я никогда не от кого не прятался, даже по городу в экипаже разъезжаю, не таясь.

– Ты садись, разговор, может быть, у нас будет долгим, всё зависит от тебя.

– С превеликим удовольствием, – осклабился Серый, показав гнилые зубы, – в ногах правды нет, – стул скрипнул, – хотя руки не причём, – протянул вперёд, лязгнул металл наручников.

– Привыкай, Василий, теперь до конца жизни их носить будешь.

– За что? – Возмутился бандит, – я ничего противозаконного не делал. Подумаешь, на экипаже разъезжал, так это не преступление.

– Да, это не преступление, согласен, но вот, когда ты нож в дело пускаешь и людей по чём зря режешь, так это по нынешнему времени, ой, какое преступление, если мне память не подводит, то по последнему распоряжению Председателя Правительства от двадцать пятого октября нынешнего времени расстрелом пахнет.

– Какое ещё такое распоряжение? – Бравада не сходила с лица Серого, хотя тень обеспокоенности мелькнула в глазах.

– Одно из последних, в точности слов не помню, но начинается со слов «враг стоит у ворот столицы» и так далее, ты же понимаешь, что в городе объявлено военное положение, ну и согласно ему все законы отменяются, вводится смертная казнь.

Василий закусил нижнюю губу, опустил голову. Казалось, задумался, но потом поднял голову и весёлыми глазами посмотрел на начальника уголовного розыска.

– Судьба такая рисковая у нас, гуляй, пока времечко позволяет, а потом гори оно всё синим пламенем. Жизнь – копейка, сегодня полный карман, а завтра – пуля в лоб. Вы нас к стенке, мы вас ножичками, так что жизнь идёт. Одному чёрту ведомо, когда нить прервать.

– Чёрту ли?

– Кому ж ещё? Бог далеко и не всё видит, иначе порядок бы давно на земле навёл. А так получается, – ухмыльнулся бандит, – вы нас в застенок, мы вас на ножи. Баш на баш.

– Какие ножи?

– Будто не знаете, вот давеча, – Серый увидел недоумённый взгляд начальника уголовного розыска, на миг застыл, подозревая, что ещё ничего не известно об убийстве агента, поэтому от греха подальше откинул браваду, вытер рукой лицо, зло взглянул и добавил, – это я так, к слову.

Кирпичников смотрел на Серого. Этот бандит оказался не таким трусливым, видимо, давно смирился с тем, что ходит по лезвию бритвы и в любую минуту жизнь оборвётся. Беседовать с ним не имело смысла, ничего не расскажет, только браваду вперёд себя выставит, и будет только отшучиваться.

Аркадий Аркадьевич распорядился увести бандита.

Кунцевич пришёл в отделение через несколько минут после того, как Василия Серкова увели в камеру. Кирпичников перебирал в голове разговор с Мартыном. Конечно, много от него получено, но что из сказанного является правдой. Слишком много слов, может быть, бандит почувствовал, что жизнь висит на ниточке (Аркадий Аркадьевич улыбнулся, приходится прибегать ко лжи, чтобы получить интересующие сведения) и надо за эту самую жизнь бороться, пока головы не лишился. А жить можно припеваючи и в тюрьме, лишь бы под землю власти не закопали.

– Как мне сказали, вы уже допросили задержанных? – После приветствия спросил Мечислав Николаевич.

– Оказали мне честь наши бандиты, особенно Мартын, поведал он мне про Сафрона.

– Неужели?

– Представьте себе, Серый держался с некоторым достоинством и невозмутимостью, а вот Мартынюк раскис и для спасения жизни начал петь канарейкой.

– И что напел?

– Рассказал, что Сафрон имеет на Гороховой женщину, которую бережёт и лелеет. Нам стоит там побывать, как можно скорее. Потом он подтвердил, что Поручик является правой рукой главаря, приехал с Кавказа, где некоторое время скрывался от полиции и занимался грабежами, запугиванием людей. он, в самом деле, горячий поклонник Шаляпина и когда возникло предложение реквизировать у певца деньги, драгоценности, был против и его послушали.

– С Кавказа, говорите?

– Именно оттуда и звать его Александр Ахметов.

– Ахметов, Ахметов, – наморщил лоб Кунцевич, словно силился что—то вспомнить, – что—то знакомое, не могу припомнить.

– В тех краях фамилии подобные, не сочтите за труд, Мечислав Николаевич, проверьте в нашем архиве, есть ли такой абрек у нас или нет?

– Хорошо, сейчас исполню.

– А я пока прикину, как лучше нам устроить засаду на Гороховой.

– Может быть, застанем там Сафрона? – С надеждой в голосе произнёс Кунцевич.

– Не исключено.

После того, как помощник удалился в поисках архивных сведений об Александре Ахметова, Кирпичников достал карту столицы и углубился в изучение, хотя на месте всё можно посмотреть, как расположено на самом деле. Иногда жильцы выходы закрывали, чтобы всякая шпана не могла проникнуть в дом, а иногда и арки завалены мусором, оставшимся от баррикад.

«Сафрон стал нынче опасной личностью, – рассуждал Аркадий Аркадьевич, – а значит необходимо иметь людей на чёрной лестнице, на парадной, этажом выше и ниже, на улице. Что—то я упускаю, но что? Неужели он приходит к этой самой Фёдоровой в одиночку, не опасаясь, что кто—то может его опознать? Может быть, одолжить людей у Игнатьева? Нет, – отмахнулся начальник уголовного розыска, – неужели я не справлюсь?»

Не прошло и получаса, как дежурный доложил, что на Лиговке найден очередной убиенный, без документов и единого гроша в кармане, отвезён в анатомический театр и теперь стоит в очереди на вскрытие, хотя врач и так докладывал, что нож вошёл под рёбра и пронзил сердце. Убит профессиональной рукой.

Кирпичников отложил журнал происшествий в сторону. Теперь убитых, подобранных на улице, множество и большую часть не опознать, пока кто—то из родственников не заявит о пропаже.

Вернулся из архива Кунцевич. К сожалению, сведений об Александре Ахметове не нашлось.

– Каковы наши действия? – Поинтересовался помощник.

– Сафрон, – коротко ответил начальник уголовного розыска.

– Это понятно, а можно поконкретнее, любезный Аркадий Аркадьевич?

– А если конкретнее, то идёт пока мыслительный процесс, – Кирпичников усмехнулся постучал указательным пальцем себе по лбу.

– Ясно.

– Я размышляю о том, хватит ли у нас сил для задержания Сафрона. У него в банде больше тридцать человек, значит, пистолетов, ружей, возможно есть пулемёт с гранатами. Вот и получается, что стоит рисковать своими сотрудниками или привлечь к операции полковника Игнатьева?

– Все под Богом ходим, – Кунцевич подошёл к окну, около которого стоял начальник, – буду циничен. Наши люди ценнее игнатьевских, тем более он пришлёт не своих жандармских, ой, как их, этих.

– Ладно, вам, я и так понял, что не из Чрезвычайной Комиссии, а обычных солдат.

– Именно так. Ведь мы не знаем сколько человек сопровождает Сафрона, когда он навещает даму сердца?

– Неизвестно, Мартын об этом не знает. Мне кажется, стоит вначале понаблюдать за домом, квартирой, а уж потом действовать сообразно обстановке.

На том и порешили.

Четырёхэтажный дом постройки прошлого века смотрел на улицу подслеповатыми грязными стёклами. Складывалось впечатление, что хозяева, наоборот, стараются придать зданию неказистый вид, чтобы взгляд грабителей и воров на нём не задерживался.

Квартира в четыре комнаты, купленная через на имя Ольги Фёдоровой. Располагалась на втором этаже и имела небольшой в один аршин шириной и два длиной балкон, на который выходила дверь спальни. Наблюдение показало, что никого в помещении нет. Прождали часа четыре, но никто так и не объявился. Кирпичников решил вскрыть дверь, благо, под рукой находился хороший специалист Федя Стоков, хотя являлся сотрудником ранее сыскной полиции, а нынче уголовного розыска, имел дар чувствовать слабые места замков и их вскрывать. Поэтому на такие ответственные, как говорил Кунцевич, мероприятия обязательно ехал Федя и вот теперь он пришёлся, кстати.

Замок протяжно щёлкнул и три агента с револьверами в руках тихо вошли в квартиру и разошлись по комнатам.

– Пусто, – Кирпичникову сказал помощник, – то ли предупреждены, то ли случайность, – пожал плечами Кунцевич.

– Не верю я в такие случайности, – сквозь зубы процедил Кирпичников.

– Однако, стоит подождать, вдруг всё—таки случайность?

– Я тоже не против, пока это наша единственная зацепка.

– А Поручик?

Аркадий Аркадьевич промолчал.

Через три часа, когда терпение подходило к концу, и начальник уголовного розыска намеревался покинуть квартиру. В дверь раздался настойчивый стук. Вначале один раз, потом ещё и в конце гость соизволил бить ногой.

К двери подошли, разувшись, чтобы посетитель не услышал посторонних звуков из квартиры, гость, словно того и ждал, чтобы кто—то вышел.

Дверь резким движением распахнулась и пришедший, зажатый с двух сторон, был внесён в квартиру, третий агент зажал рот. От греха подальше, вдруг кто стоит этажом ниже или выше.

В лоб гостя упёрлось дуло револьвера и Кунцевич прижал палец к своим губам, чтобы пришедший не произнёс ни звука.

– Кто такой? – Тихо спросил Мечислав Николаевич.

– Лёнька, – удивлённо процедил сквозь зубы задержанный.

– Что тебе надо?

– Так, в гости закатил, – говорил, прищурив глаза, гость.

– К кому?

– Знакомой.

– Знакомая имя имеет?

– А как же.

– Какое?

Лёнька замялся, но потом тихо сказал.

– Ольга.

– Дальше.

– Ольга Фёдорова.

– Значит, Ольга, – вступил в разговор Кирпичников, – с какой целью пришёл к Фёдоровой?

– Как это с какой? – Сперва изумился Лёнька, потом с вызовом добавил, – с какой к бабам ходят? Понимать должон.

– Мы, люди понятливые, только вот, что Сафрон с тобой сделает, когда узнает, что ты к его бабе заходил с тем, что «понимать должон»?

– Какой Сафрон? – Голос звучал как—то не естественно, а с натяжкой.

– Тот самый, – Аркадий Аркадьевич смотрел немигающим взглядом в глаза гостя.

– Не знаю я никакого Сафрона, – хотел отмахнуться Лёнька, но руки держали агенты.

– Хорошо, при встрече я расскажу Сафрону, с какой целью ты к его невесте захаживаешь.

– Вы сперва его поймайте, – гость сразу прикусил язык, понимая, что сказал лишнее.

– В отделение, – сказал Кирпичников, – и поаккуратнее, не привлекайте внимания. Если этот, – кивнул на Лёньку, – хоть слово скажет, то разрешаю закрыть ему рот любым способом.

Первым вышел из парадной двери Петров, осмотрелся и поднял руку, чтобы подъехал шофёр, вновь приданной уголовке машине. Заглянул в подъезд и из него вышли два агента, ведущие под руки Лёньку. Бандит на мгновение остановился, осмотрелся и сразу же упал на брусчатый тротуар. И в эту минуту раздались пистолетные выстрелы.

Один из агентов схватился за грудь и рухнул ничком вперёд.

Второй присел и в два шага оказался за колонной. Петров прыгнул в сторону и, ещё будучи в воздухе, начал стрелять.

Лёнька вскочил и зигзагами помчался к соседнему дому, из арки которого выскочил экипаж, на подножках стояли по одному человеку. Одной рукой держались за сам экипаж, во второй по револьверу.

– Живей, – крикнул бандит, управлявший лошадьми, натянул поводья. И после того, как Лёньку втащили, извозчик стеганул плёткой по лошадям.

Когда выскочили агенты уголовного розыска, экипаж заворачивал за угол следующего дома. Стрелять было бессмысленно.

Петров бросился к получившему в грудь пулю агенту, тот не дышал, только в уголке рта начала застывать кровавая пена.

– Я совершил большую ошибку, доверившись бандиту, – после некоторого молчания произнёс Кирпичников, – мне надо было многое предусмотреть, а не идти на пролом. Из—за меня погиб сотрудник, из—за меня сорвалось дело и теперь мы не сможем поймать Сафрона и разгромить его банду, – укоризненно мотал головой начальник уголовного розыска.

– Вы здесь не при чём, – разражено сказал Кунцевич, но взял себя в руки, – это нелепая случайность.

– Какая случайность…

– Именно случайность, – перебил начальника Мечислав Николаевич, – трагическая случайность. Если бы этот бандит…

– Мартын, – подсказал Кирпичников.

– Если бы этот самый Мартын принимал участие в деле, то на квартире Фёдоровой нас ждала засада. И посудите, зачем Сафрону подставляться под удар с арестованным? Не находите, что как—то нелогично?

– Я думал об этом, Мечислав Николаевич, но эмоции берут верх над разумом. Теряем сотрудников, как в девятьсот пятом.

– Ты правильно рассчитал, – Поручик сидел, развалившись в кресле, и держал в руке хрустальный бокал, наполненный красным вином. Александр никогда не позволял себе вольностей в присутствии других членов банды. Соблюдал субординацию. Когда оставались наедине, мог позволить себе равное отношение.

– Это не сложно, – Сафрон поморщился от досады, что уголовка взяла двух хороших исполнителей. Главарь знал, что когда—то что—то подобное должно было произойти. Не все из членов банды умеют держать язык за зубами, поэтому все известные адреса арестованным нужно срочно менять. Рисковать Ольгой не имел желания, пусть лучше он останется без людей, но только не без вломившейся в сердце женщины.

– Я всегда удивляюсь твоему чутью, – Поручик улыбнулся, показав белые зубы под чёрными усами. Глаза смотрели холодно и оценивающе. Александр не питал иллюзий по поводу будущего, некоторое время тому он бежал с Кавказа, где невзирая на кажущуюся свободу, его зажали в угол. Теперь он усвоил полученный урок: деньги, золото, драгоценности надёжно спрятал и пополнял после каждой операции экспроприации, как он выражался, поэтому считал, что правой рукой главаря пробудет недолго. Пути отступления через Великое Княжество Финляндское в нейтральную Швецию подготовлены, а там с деньгами можно не беспокоиться о насущном хлебе.

– Знаешь, Александр, что знают двое, то знает весь мир, поэтому, когда Мартын не явился, сразу стало понятно, что его взяли. Тем более, что он только со слабыми может воевать, а как на силу нарвётся, сразу в кусты, жизнь спасать.

– Я всегда удивлялся, почему ты его держал?

– Иногда нужен такой, как он, – Сафрон взял со стола фужер и добавил, глядя в глаза Поручику, – для выполнения грязных работ.

– Не ожидал я от него такого.

– Ты просто мало его знал.

– Это так. Ты нашёл квартиру для своей дамы?

– Ты же знаешь, что я запасливый.

– Не смею возразить, – Поручик пригубил фужер.

– Ты, Александр, отчаянный, но я не советовал бы тебе сегодня идти на концерт, слишком опасно.

– Если ты о Мартыне, то он ничего не может сказать сыскным, ибо ничего ему не известно.

– Моё дело тебя предупредить, настаивать я не могу. Сегодня у нас нет никаких дел.

– Благодарю за предостережение, но я бы тебя тоже хотел предупредить.

– О чём же? – Удивился Сафрон и присел в кресло.

– Твоя дама продолжает служить в Управлении Здравоохранения?

– Продолжает, – кивнул главарь.

– Неужели ты не можешь настоять, чтобы она бросила службу?

– Пусть развлекается, ей дома одной скучно.

– Твоё право, но про Управление идёт много слухов, дорвались там до денег, как бы по случайности и твоя Ольга не попала под раздачу?

– Не беспокойся, я успею её вырвать из любых лап.

Кунцевич барабанил пальцами по столешнице. Конечно, Кирпичников прав и следует более тщательно готовиться ко всякого рода операциям и продумывать всё до мелочей, но… иной раз так хочется получить, хоть какой—то результат, что закрываешь глаза на всякие мелочи, которые в конечном итоге становятся очень важными.

– Девятьсот пятый позади, – сказал Мечислав Николаевич, его лицо стало хмурым и постаревшим. Тяжёлые были времена, хотя и после февраля легко не было. Свернулась практически всякая сыскная деятельность, хорошо, что остались сотрудники. Начинать с пустого места – это терять время в борьбе с преступностью, которая не имеет выходных и отпусков.

– Теперь у нас есть возможность попробовать найти Поручика на концерте Шаляпина.

– Если он явится после происшедшего сегодня, – покачал головой помощник.

– Всё равно шанс стоит использовать.

– Не подумайте, что я возражаю, но нам надо обдумать, как лучше организовать нашу с ним встречу. Не хотелось бы, чтобы абрек, хорошо владеющий оружием, перестрелял, как куропаток пришедших за ним с арестом.

Кирпичников разложил на столе план театра и прилегающих зданий, в одном из которых располагался ресторан. Почти час потратили на то, чтобы рассмотреть всевозможные варианты размещения сотрудников. Вначале Аркадий Аркадьевич предлагал, Кунцевич искал слабые места, потом наоборот, Мечислав Николаевич указывал карандашом, где должны находиться агенты уголовного розыска. Кирпичников выступал в роли критикующего.

К исходу часа не только не повздорили, как обычно, бывало, но и сошлись во мнениях по всем пунктам.

Но вышло всё иначе.

В последнее время Поручик приезжал в театры, как франт, в отглаженном костюме, из рукавов которого выглядывали белоснежные манжеты, галстук подходил не только под цвет пиджака, но и под цвет глаз. В правой руке держал трость из орехового дерева с массивным набалдашником в виде головы орла, внутри древка скрывался тонкий обоюдоострый клинок. Пистолета с собою не носил, казалось, что слишком выделяется и привлекает посторонние взгляды. И с собою никого не брал, старался отвлечься от бандитских будней, забыть про кровь, убийства и не видеть ненавистных уголовных лиц.

Александру Ахметов с трепетом относился к голосу Шаляпина. Раздольная русская мощь ложилась на сердце бывшему абреку, казалось, душа выскользнет из телесного плена и взовьётся над землёю, как лермонтовский Демон.

Посмотрел в программку, отыскивая глазами фамилию Шаляпин. Сегодня Фёдор Иванович исполнял партию Фарлафа и появлялся на сцене в первом действии. Александр улыбнулся в предчувствии того, что скоро услышит голос кумира. Сегодня он абонировал третью ложу бельэтажа, чтобы никто не смел мешать невольным соседством.

Поднялся в пальто по лестнице и уже в ложе сбросил его на один из стульев. Ему не нравилась толкотня после спектакля, когда народ что—то суетиться, жужжит, как пчёлы в улье.

Кирпичников через своих людей узнал. Поручик не терпит в ложе посторонних, поэтому будет сидеть в одиночестве и, скорее всего, в бельэтаже.

Аркадий Аркадьевич расположился в ложе под номером 20 в первом ярусе и поглядывал на правую сторону, Кунцевич сидел напротив в первой и пожирал глазами левую сторону, выискивая одинокого посетителя театра.

Начальник уголовного розыска обратил внимание на элегантного мужчину, вошедшего в ложу и бросившего пальто на соседний стул. Театрал присел на стул и оперся о рукоять трости, не смотрел по сторонам, видимо, о чём—то размышлял. Коротко подстриженные чёрные волосы, аккуратные усы под орлиным носом, глаз не было видно, но описывали, как тёмные. Обрывочное описание, полученное из разных источников, подходило только к этому господину.

Кирпичников подал условный знак помощнику, тот кивнул в ответ, что понял. Сам же указал, что более никого подходящего на роль Ахметова не замечает.

Несмотря на тревожное время и очень высокие цены на билеты, любители оперы не стали меньше ходить в театр, притом после большого перерыва в Мариинском в ознаменование 75—летия первой премьеры поставили «Руслана и Людмилу», когда—то так холодно воспринятую публикой, что многие из критиков откровенно бранили оперу за отсутствие какой—либо концепции, находя музыкальное произведение случайным и несценичным.

< Назад Далее >