Во время оргазма француженка думает: любит-не любит.
Советская женщина рассматривает потолок.
Во время оргазма англичанка думает: женится-не женится.
Советская женщина: надо б его побелить, обелить
как-то, а то вон пошла трещина.
Во время оргазма советская женщина свободно
ассоциирует.
После оргазма советская француженка коллапсирует
в англичанку, в волка.
Она не только думает, но и говорит: я тебя послелюблю.
Советская женщина представляет себе, как щель
заполняет бетон новой советской жизни: плотно,
до самого дна, вплотную.
Советская женщина думает «о другом» – (думать
в значении «думать») – о самом маленьком из людей,
о невозвращении Одинакового;
когда-то ее уже были в этой постели, но так – никогда.
Ведь это ее постель – вспоминает она, – ее потолок,
ее трещина, ее бетон, ее волк.
Может ли волк быть ее – неотчужденный труд
в значении «трудный». Всего не расскажешь, всего
не выявишь.
«Всех не вы…шь», – думает советская женщина
меланхолически, подозревая, в то же самое время,
в этой идее нечто капиталистическое – некую жадность
вкупе с невротическим, эдипальным ограничением,
кастрирующим ее.
Мысли летят к потолку в «плато оргазма»
(плата оргазма).
Советская женщина инсталлирует антисексус,
оргон
у себя в коммунальной ванной,
забывая вопрос.
Во время оргазма никто ни о чем не думает целую
миллисекунду (или чуть меньше) – если брать чистый
субстрат его, чистое вещество
Мультиплицировать эту секунду, наслоить,
смикшировать, расклеить по всему городу.
Революция снова здесь.
Юнкер, расстрелянный в дровяном сарае.
Мерзнущий в опере сытый Сомов.