Цивилизация Х. Инспекция - читать онлайн

«Можно представить себе время, когда на людей, ещё обитающих в органических оболочках, будут с сожалением смотреть те, кто перешёл к несравненно более богатому образу существования и обрёл способность мгновенно переключать своё сознание или сферу внимания в любую точку суши, моря или неба, где есть соответствующие воспринимающие органы. Созревая, мы расстаёмся с детством, – когда-нибудь к нам придёт вторая, более удивительная зрелость, после того, как мы навсегда распрощаемся с плотью».

А.Кларк

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

«КОНТАКТ»

«Когда факты имеют наглость опрокидывать теорию, ничего нет проще, как отрицать их…»

Р.Роллан

Глава 1.

Затмение.

Сознание медленно и с трудом возвращалось к Горину . Дмитрий ощутил, что лежит навзничь на песке, и это открытие удивило его. Песок, видимо, попал в ноздри. Горин чихнул и тут же едва не потерял сознание от невыносимой боли в голове, которая, казалось, взорвалась на тысячи осколков. Застонав, он попробовал подняться, но безуспешно: болело всё тело, а сил хватило лишь на то, чтобы перевернуться на бок.

– Боже, как мне плохо, – тихо простонал Дмитрий и почувствовал, как по щеке скатилась капля холодного пота. – Ну и нажрался же я, свинья… Зачем? Что случилось?

Память тут же услужливо подбросила фейерверк обрывочных картин вчерашнего вечера. Они были неполные, мелькали с калейдоскопичной быстротой, но хватило и этого. В сознании необычайно ярко и отчетливо пронеслась ужасающая сцена в доме у Кати. Его полузвериный крик: "Я убью тебя!" Это копившаяся ярость, вызванная безумной ревностью, обидой и отчаянием, достигла критической массы и выплеснулась наружу. Она разрушила остатки сознания и того нежного, чистого чувства, которое переполняло его, когда он торопился к своей любимой, радостно улыбаясь и насвистывая что-то лиричное.

Дмитрий застонал от невыносимой душевной боли. Он вспомнил, как насмешливо и презрительно смотрели на него прекрасные синие глаза Кати, некогда нежные и любящие, а теперь покрытые льдом отчуждения. Как с ее губ сорвались хлесткие, обидные и злые слова, вонзающиеся в самое сердце. Он увидел себя стоящим в полутёмном коридоре с тремя скромными алыми розами в руках – нелепым символом уже отвергнутой любви.

Как раз розы ужалили его шипами, остановив у роковой черты. Увидев в своих руках три истерзанных цветка, он отбросил их к ногам Кати. Последнее, что врезалось в память, – её сухие слова "Между нами всё кончено!", и грохнувшая за его спиной дверь. Звук, похожий на ружейный выстрел, поставил последнюю точку в его романе с самой прекрасной девушкой на свете…

Последующие события почти не отложились в памяти. Когда все мосты были сожжены, а мечты и надежды рухнули, ему хотелось лишь одного – забвения. Ему нужна была сильная анестезия, чтобы хоть на время унять нестерпимую боль в душе. Дмитрий, как зомби, бродил от бара к бару, от ларька к ларьку, глуша себя запредельными дозами алкоголя.

– Какой же я идиот, кретин, мерзавец!.. – со стоном выдохнул Горин. – Что я натворил?! Зачем?.. Ка-тя-я!..

Солнце достигло зенита, когда он стал приходить в себя. Утерянного не вернуть, а жизнь продолжается. Ему придётся научиться жить с ЭТИМ. Дмитрий осмотрелся, пытаясь понять, куда его занесло.

В паре сотен метров перед ним простирался широкий пологий пляж, на котором лежали обнажённые тела отдыхающих, а сам он находился почти на границе соснового бора, сбегающего с косогора к берегу водохранилища. Это место он хорошо знал. Зона отдыха недалеко от Портпосёлка. Лежать бесчувственным бревном под деревом было нелепо и глупо, нужно было как-то возвращаться к жизни.

Дмитрий осмотрел свой выходной костюм и скривился в горькой усмешке – вряд ли его можно будет привести в порядок. Взглянув на своё запястье, он не обнаружил часов, что привело его в ещё большее уныние. Этими часами он дорожил, их подарила мама на двадцатипятилетие, хотя с чисто материальной точки зрения они не представляли большой ценности. Однако сам факт настораживал, и Дмитрий с беспокойством проверил карманы. Предчувствие не обмануло: кто-то здорово "почистил" его, пока он находился в отключке. Только теперь он понял, почему так болит все тело. Похоже, его не только обобрали, но и изрядно попинали, просто так, для забавы.

"Хорошо ещё, что не раздели и не прибили, – с горькой иронией подумал Горин, с трудом поднимаясь на ноги. – Что ж, этим и должно было всё кончиться. Сам виноват… И куда теперь?"

Сознание прояснялось, и размышлял он вполне логично. Пожалуй, в таком виде ему до дома не добраться. Первый же патруль сцапает и отправит в вытрезвитель. Так что же делать?.. Эх, похмелиться бы, голова раскалывается…

Горин радостно улыбнулся, вспомнив, что неподалеку от Портпосёлка обитает Серега Харламов. Он друга на произвол судьбы не бросит. Даст возможность почиститься и отлежаться малость…

Поискав взглядом тропинку, Горин потихоньку стал взбираться на косогор к дороге. Припекало, и нестерпимо хотелось пить. Сердце билось в груди паровым молотом, лёгким не хватало воздуха, пот застилал глаза. Дмитрий взобрался на вершину косогора и остановился, чтобы перевести дух. К счастью, рядом оказался пенёк, на который он и присел, чувствуя себя совершенно отвратительно. Обхватив голову руками, он закрыл глаза, чтобы остановить хаотичное мельтешение чёрных точек и радужных кругов. Дмитрий просидел несколько минут, застыв в оцепенении, пока не стало легче. Но тут же память вновь напомнила ему о событиях прошедшей ночи, неожиданно вытолкнув из своих глубин странное видение.

Горин вдруг увидел себя сидящим ночью на скамейке в каком-то сквере. Его обступала стена кустов и деревьев. Кажется, ему было ещё хуже, чем сейчас, и он с жадностью хватал воздух ртом, словно рыба, выброшенная на лед. Запрокинув голову, он смотрел на звезды отсутствующим взглядом, и его угасающее сознание было далеко от каких бы то ни было мыслей.

Он боялся снова скатиться в пучину кошмара, а потому хотел хоть на минуту расслабиться и забыться. Клочок ночного неба дышал спокойствием и умиротворенностью космической вечности. Было ясно, и мириады звезд горели светлячками на тёмно-синем покрывале ночи, холодные и безразличные к судьбам человеческого муравейника, копошащегося в своих плотских страстях на крохотной планетке, затерявшейся на окраине Галактики. Это зрелище захватывало и подавляло своим величием.

Вдруг Дмитрию показалось, что одна из звёзд стала расплываться в голубое туманное пятнышко. Оно стремительно росло в размерах и летело прямо на него, светясь каким-то странным тусклым, но очень чистым сиянием. Вскоре он понял, что это – облако. По крайней мере, ЭТО походило на облако голубого светящегося газа, которое опустилось перед ним на дорожку. Сквозь него были видны соседние деревья и кусты.

"Облако" имело довольно чёткие, но постоянно меняющиеся очертания, и на мгновение Горину показалось, что оно приобрело облик человека. Дмитрий завороженно смотрел на то, как "облако" вплотную приблизилось к нему и стало… впитываться в его тело, как в губку. Его охватил ужас. Захотелось вскочить и бежать прочь, но тело оцепенело и стало совершенно чужим и непослушным. Затем оно завибрировало. Ощущение было совершенно необычным и неописуемым, а потом… Потом в мозгу словно взорвалась звезда и тут же погасла.

Вздрогнув, Дмитрий открыл глаза и ошалело огляделся. Он по-прежнему сидел на пне у дороги, и был ясный солнечный день.

– Чертовщина какая-то… – пробормотал он растерянно. – Я что, задремал?

С трудом поднявшись с пенька, Горин побрел по обочине дороги в сторону Портпосёлка. Про недавнее видение он забыл сразу – бред какой-то. Все его печальные мысли были сосредоточены на Кате.

Глава 2.

Обычная «бытовуха».

Утро выдалось чудесным – тихим, тёплым и ясным, идеальным для загородного отдыха, но для капитана Лужнецкого оно было началом очередного рабочего дня, напряженного и немного суматошного, как и бесчисленное множество других дней в карьере следователя уголовного розыска. За годы службы у него выработался особый нюх на незаурядные происшествия, причём инстинкт почти никогда его не подводил. Вот и сейчас, поднимаясь на крыльцо Управления, он почувствовал неясное волнение – первый признак того, что день обещает быть неординарным.

Дверь кабинета его бригады, шутливо называемого "резиденцией", была полуоткрыта (как всегда, первым пришёл Витюша Букин), и Лужнецкий, легонько пнув её ногой, вошёл внутрь, изображая на лице удивление.

– Здорово, Витёк! – поприветствовал он сидящего за столом старшего лейтенанта.

– Привет, Стас! – ответил тот, оторвавшись от бесцельного перекладывания канцелярских принадлежностей.

– Опять ты меня опередил.

– А как же, – довольно усмехнулся Виктор, – ранней пташке Бог подаёт…– Ты чего это такой возбужденный?

– Предчувствие нехорошее, – вздохнул Лужнецкий. Он по-прежнему ощущал, как растёт волнение и напряжение, словно у пса перед охотой. – Никаких ЧП?

– Типун тебе на язык! Нам бы со старенькими проблемами разобраться. Накаркаешь…

– А-а, ну ладно, – сказал Лужнецкий облегчённо и прошёл к своему столу. Присев на стул, он взглянул на часы: до официального начала рабочего дня оставалось ещё четверть часа. Решив использовать это время с пользой для дела, Лужнецкий крутанулся на вращающемся стуле на сто восемьдесят градусов к сейфу и, открыв его, достал одно из последних дел, которым занималась его бригада.

– Уже роешь землю? – шутливо спросил Букин.

Их разговор прервало появление лейтенанта Конышева. Его в оперативно-следственной бригаде Лужнецкого недолюбливали за паршивый характер и явную склонность к карьеризму. Но, как говорится, сослуживцев не выбирают. Сухо поздоровавшись с вошедшим, Лужнецкий и Букин демонстративно погрузились в изучение документов. Конышев же, казалось, не замечал натянутости отношений с коллегами, продолжая фальшиво играть роль "своего парня". Насвистывая модный мотивчик, он разбитной походкой прошёл к угловому столу и, плюхнувшись на стул, весело спросил:

– А вы что с утра такие серьёзные? Случилось что, шеф?

Лужнецкий поднял брови и скосил глаза на довольную физиономию Конышева. Шутить с ним у капитана не было желания, и он по-деловому ответил:

– Работа у нас серьеёная, Евгений, не до веселья… У тебя по делу в "Примбуле" столько белых пятен… Когда закончишь?

– На той неделе, Станислав Андреевич. Сегодня дожму Чижа, тогда и на его дружков выйдем.

– А если Чиж не расколется? – с сомнением спросил Лужнецкий. – Улик-то против него маловато, да и не очень-то они убедительны.

– Дожму, шеф, обязательно дожму. Как миленький всё выложит, уж поверьте, – самоуверенно ответил Конышев.

– Да? Ну ладненько… – Лужнецкий с сомнением покачал головой. – Только не пережми. Не хватало ещё жалоб и разбирательств на наши головы.

– Не беспокойтесь, Станислав Андреевич, эта гнида не пикнет. Я знаю, чем таких пронять. У меня домашняя заготовочка имеется…

Конышев не успел досказать, в чём суть его "домашней заготовочки", как в кабинет буквально влетел лейтенант Воробьёв, весь взъерошенный и возбужденный. Прямо с порога он выпалил:

– Мужики, у нас труп! Я только что от дежурного…

Букин многозначительно взглянул на Лужнецкого и негромко сказал:

– Ну вот, Стас, ворон ты наш ясновидящий…

– Да уж… – вздохнул тот и попросил Воробьёва: – Поподробнее, Влад. Ты что, бежал, что ли?

– Ну да… – смущённо ответил лейтенант. – Значит, так: убита женщина у себя в квартире на Мира, 37. Машина уже ждёт, эксперты тоже выезжают.

– Понятно… – хмуро сказал Лужнецкий, вставая из-за стола. – Ладно, все на выход, а ты, Евгений, займись Чижом. Мы там без тебя разберёмся.

Минут через двадцать все трое вместе с двумя экспертами-криминалистами входили в дверь пятой квартиры на втором этаже пятиэтажной "хрущобы". Здесь их уже ожидал дежуривший ночью опер Роман Василенко. Коротко поздоровавшись с коллегами, он негромко сказал Лужнецкому:

– Станислав Андреевич, я ничего не трогал, кроме двери, которую пришлось вскрыть, но всё сделал аккуратно. Тело в комнате. Море кровищи, будто на бойне…

– Ладно, Роман, разберёмся… – буркнул Лужнецкий, бегло осматривая место происшествия.

Это была самая обыкновенная однокомнатная квартирка, опрятная, но очень скромная. Одного взгляда было достаточно, чтобы оценить достаток хозяйки как ниже среднего. Несколько удивляла старомодная мебель, которую уже редко увидишь в современных квартирах. Обернувшись к оперативнику, Стас спросил:

– Кто и когда обнаружил убитую?

– Соседка… – ответил опер. – Вернее, она позвонила в Управление, заподозрив неладное, а я выехал для проверки. Дежурство уже кончалось, думал, почудилось что-то старушке, приеду, разберусь, успокою и домой, а тут… Зверство какое-то. Всякое видел, но это… Да вот, смотрите, – сказал он, пропуская капитана в единственную комнату.

Едва войдя через приоткрытую стеклянную дверь в комнату, Лужнецкий увидел распростёртое на полу тело молодой женщины. Она лежала на спине, раскинув руки и ноги, почти у самого окна. На ней было красивое вечернее платье василькового цвета, разорванное на груди до пояса, а обнажённое тело покрывали страшные раны. Всё вокруг залито кровью. Рядом с жертвой лежало и орудие преступления – обычный с виду кухонный нож. В том, что это именно преднамеренное убийство, Лужнецкий не сомневался. Судя по всему, жертва сопротивлялась нападавшему на неё преступнику, а не была застигнута им врасплох. Повсюду виднелись следы борьбы: разбитое стекло в серванте, сдвинутый стол с валяющимися рядом с ним скатертью и разбитой вазой, усыпанной целым ворохом роскошных белых роз, опрокинутый стул со сломанной ножкой…

Капитан осмотрел комнату и сказал выглядывающим из-за его спины коллегам:

– Ну что, парни, начнём, пожалуй… Роман, пригласи ту женщину, что звонила в Управление и убери с площадки зевак. Влад – займись соседями. Здесь, должно быть, было шумно. Ну, а ты, Виктор, разузнай об убитой всё, что только сможешь. А я пока посмотрю здесь все повнимательнее… Да, кстати, а как звать убитую? – вдруг спросил он, вспомнив, что до сих пор не выяснил этого.

– Екатериной… Екатериной Харитоновой, Станислав Андреевич, – отозвался из коридора Василенко, услышав вопрос следователя.

– Спасибо. – Лужнецкий жестом подозвал экспертов. – Приступайте, господа криминалисты. Следов здесь предостаточно… – и уже, словно размышляя вслух, негромко сказал, задумчиво глядя на распростертое тело: – На ограбление не похоже. Здесь и взять-то, наверное, нечего. Почти уверен, что это платье у неё было единственной шикарной вещью…

– Вы о чем, Станислав Андреевич? – спросил его один из экспертов, уже приступивший к работе возле тела убитой.

– Да так, мысли вслух, – чуть усмехнувшись, ответил Лужнецкий и в свою очередь спросил: – А вы-то, Сергей Иванович, что думаете по этому поводу?

– А нам думать не положено, – сказал эксперт, не отрываясь от работы. Он осмотрел нож и теперь снимал с рукоятки отпечатки пальцев. – Думать – ваша привилегия, а наша – подавать вам следочки с пыла с жара… Ах, какой замечательный отпечаток! – воскликнул он, рассматривая в лупу плёнку со снятыми отпечатками. – Могу сказать лишь одно: этот мерзавец, похоже, не заботился о чистоте. Наследил изрядно… Да вот, взгляните-ка, – подозвал Лужнецкого эксперт, указывая на след на полу. – Только осторожней, ради бога! Тут ещё один. Видите?

Лужнецкий осторожно приблизился и внимательно посмотрел на находку. На линолеуме ясно виднелся кровавый след от ботинка, а чуть дальше – ещё один, но более тусклый.

– Сорок третий размер, – уверенно сообщил эксперт. – Полуботинки на кожаной подошве, на каблуке набойка. Судя по длине шага, рост подозреваемого от ста восьмидесяти до ста девяноста.

– Да-да, пожалуй, – согласился Лужнецкий. – Слишком неаккуратен, непрофессионален, да и выбор орудия убийства говорит о том, что совершено оно спонтанно, во всяком случае, совершивший это особо тщательно не готовился… И что же мы имеем? Очередную "бытовуху"?

– Ну, это уже по вашей части, Станислав Андреевич, – хмыкнул эксперт. – Если вас интересует моё мнение, то такое мог совершить только псих или маньяк. Либо этот ублюдок был до невменяемости пьян, либо наркоша. Вы посмотрите, как он искромсал девушку…

Лужнецкий помрачнел и ответил:

– Вы правы, я тоже об этом подумал. Проверьте, было ли совершено насилие.

– Не беспокойтесь, я своё дело знаю, но полный отчет получите попозже.

– Да-да, конечно… Ну, не буду отвлекать вас. Работайте.

Лужнецкий отошёл от тела и стал рассматривать скромную обстановку в комнате. За стеклом серванта он увидел несколько фотографий и осторожно вынул их, стараясь не зацепить острых осколков. Фотографии как фотографии… На одной была запечатлена убитая – красивая синеглазая блондинка с развевающимися на ветру волосами. Ослепительная счастливая улыбка, простенькое ситцевое платье облегает стройную фигуру. Снимок был сделан на палубе теплохода, и сделан профессионально. На обратной стороне Лужнецкий обнаружил дату и памятную надпись: "15.06.2008 г. Катюша – самая прекрасная девушка на свете".

Капитан скривил губы в горькой гримасе. Эта и впрямь красивая девушка, ещё недавно любимая кем-то и счастливая, теперь лежала безжизненным трупом на полу в луже крови, а сотворивший зверство подонок гулял на свободе и наслаждался жизнью. Каждый раз Лужнецкий мысленно говорил себе в подобных случаях, что такого не должно быть в природе, что такое за пределами любой психологии. Но бессмысленная ужасная смерть продолжала раз за разом собирать свой урожай, унося из жизни далеко не худших представителей рода человеческого.

Подобные "философствования" мешали сконцентрироваться на деле, и Лужнецкий поскорее отогнал их прочь, на минуту задумавшись над тем, что у жертвы наверняка не было опасений, когда она впускала будущего убийцу в квартиру. В противном случае, как объяснить, что он спокойно прошёл на кухню, взял нож и вернулся в комнату, где и совершил свое гнусное злодейство? "Да-да, она наверняка была с ним знакома, – подумал Лужнецкий и ещё раз прочел надпись на фото. – А почерк мужской… Кто делал фотографию? Кто надписал? Друг? Любовник?.."

На других фотографиях Екатерина Харитонова была снята вместе с довольно пожилой женщиной, должно быть, бабушкой, а также в кругу молодых парней и девушек. На некоторых фото также стояли даты съемки. Лужнецкий убрал фотографии в папку, решив изучить их потом, и стал осматривать содержимое ящиков серванта. В одном из них он обнаружил старинный серебряный столовый набор, а в другом – золотые сережки и перстень с зелеными камушками. Эти вещицы не были похожи на произведения современных ювелиров. Находка сразу же отвергла версию об ограблении.

Осмотрев платяной зеркальный шкаф, над которым уже поработал эксперт, Лужнецкий укрепился в своем предварительном мнении и понял, что больше в комнате осматривать нечего. Документы убитой и все более-менее интересные вещи и прочие доказательства он заберёт позднее, а пока нужно тщательно изучить общую картину происшедшего.

Капитан вышел из комнаты и прошёл на кухню, но едва открыл дверь, как его брови в удивлении поползли вверх. Он увидел стол, застеленный белой скатертью с ручной вышивкой, на котором стояли два прибора и несколько блюд с салатами, закусками и прочими деликатесами, а также почти порожняя бутылка настоящего французского шампанского и початая – такого же настоящего и дорогого коньяка. На разделочном столе, чисто прибранном, почти стерильном, лежала огромная коробка шоколадных конфет и приготовленный для кофе сервиз старого фарфора. "Такого уже давно не делают, – отметил Лужнецкий, но мысли сразу же вернулись к застолью. – Это что же получается? Выходит, Харитонова принимала гостя перед тем, как её убили. Уж не гость ли порешил бедняжку?! А что, и такое бывало. Слово за слово, поссорились, он схватил нож и… По крайней мере, на версию потянет. – Капитан ещё раз внимательно осмотрел тесное пространство кухоньки. – А мужик-то при деньгах. Для Харитоновой такие расходы – большой напряг, да и не принято сейчас ходить к дамам с пустыми руками. Шампанское, коньяк, конфеты и прочая гастрономия – полный джентльменский набор. Да, ещё розы. Их не меньше полусотни. Крутой мужик, крутой…"

Лужнецкий присел на корточки, чтобы осмотреть и пол на всякий случай, и тут его взгляд упал на приоткрытую дверцу мойки, в которой виднелось ведро для отходов. Но заинтересовало его не само ведро, а то, что в нем находилось: надломленная алая головка розы свисала с края, уронив на дно кровавую каплю лепестка. Почувствовав важность своего открытия, Стас с волнением достал ведро и осторожно извлек из него три растерзанных цветка. Под ними он увидел мелкие кусочки разорванной фотографии, лежащие поверх мусора. Не долго думая, Лужнецкий стал доставать их и складывать на столе. За этим занятием застал его Василенко.

– Что вы там ищете, Станислав Андреевич? – удивлённо спросил он.

– Улики, Рома, улики, – ответил Лужнецкий и чуть недовольно спросил: – А что так долго? Где эта твоя старушка?

– Извините, Станислав Андреевич, бабуля разволновалась, пришлось успокаивать, – ответил Василенко, с любопытством глядя на находку капитана. – Привести?..

– Нет-нет, не нужно. Я сам зайду к ней. В какой она квартире проживает?

– В шестой. Кондратьева Елена Константиновна.

– Хорошо, Роман, помоги ребятам, а я минут через пять подойду в шестую. – Лужнецкий снова вернулся к своим находкам, пытаясь сосредоточиться и вновь поймать ускользнувшую мысль. Его взгляд остановился на розах. "Странно, они почти совсем свежие, – подумал он. – Во всяком случае, ещё вчера эти цветочки росли в оранжерее. Почему Харитонова так обошлась с ними? Что-то не похоже, что их принёс ей тот гость, с кем она встречалась вечером. Тот преподнёс охапку белых, а эти – алые, и их всего три… Странно, очень странно… А фотография? Почему фото оказалось в ведре изодранным на мелкие кусочки? Уж, не в нём ли ответ на все мои вопросы?"

Присмотревшись внимательнее к розам, Лужнецкий заинтересовался бурыми пятнами на стеблях цветов и окликнул эксперта.

– Сергей Иванович! Когда закончите в комнате, зайдите на кухню. Я оставил на столе фрагменты фотографии и розы. Они лежат в мусорном ведре, но на стеблях есть подозрительные пятна. Я хотел бы знать их происхождение. И ещё снимите пальчики с приборов и сличите их с теми, что нашли на ноже.

– Хорошо, Станислав Андреевич, всё сделаем, – ответил эксперт.

Лужнецкий удовлетворенно кивнул и вышел из кухни. В коридоре он споткнулся о лежащие домашние тапочки, и взгляд непроизвольно скользнул по полу, внезапно наткнувшись на два маленьких красных пятнышка возле плинтуса. Присев на корточки подле них, капитан разглядел лепестки всё тех же алых роз. С минуту он задумчиво смотрел на эти нежные листочки, ещё не успевшие завянуть, и новые факты постепенно выстраивались в логическую цепочку, ставящую перед ним новые вопросы, но не дающую ответов на старые. На всякий случай Лужнецкий подобрал лепестки и аккуратно положил их в папку.

В шестой квартире ему открыла пожилая женщина лет семидесяти в домашнем халате и накинутом на плечи пуховом платке. На её морщинистом, но миловидном лице выделялись крупные тёмно-карие глаза, не поблекшие даже с возрастом, а набрякшие, покрасневшие веки выдавали недавние эмоциональные переживания. Вежливо кивнув, капитан представился:

– Лужнецкий Станислав Андреевич. Разрешите?..

– Да, проходите, пожалуйста, – ответила Кондратьева и попятилась назад, пропуская его в коридор.

Вслед за хозяйкой капитан прошёл в комнату и расположился за столом, а Кондратьева уселась на диван напротив. Она явно волновалась и от волнения не знала, куда деть свои руки, которые слегка подрагивали и машинально гладили обивку дивана. Заметив это, Лужнецкий как можно доброжелательнее и мягче спросил:

– Елена Константиновна, вы не могли бы рассказать подробнее обо всем, что знаете в связи с… происшедшим? Я понимаю, вы взволнованы, но от вашего рассказа во многом зависит, как скоро мы разыщем преступника… Вы в состоянии дать показания?

– Да-да, спрашивайте, – ответила она и достала платок из кармана халата, промокнув им набежавшую слезу.

– Расскажите всё, что вы знаете, что слышали, видели… Мы сначала просто побеседуем, а потом я составлю протокол, и вы с ним ознакомитесь. Хорошо?

– Хорошо… – тяжело вздохнула Кондратьева и, помолчав, начала: – Значит, так, вчера вечером я была дома и смотрела телевизор, а когда началась реклама, пошла на кухню, чтобы поставить на плиту чайник. Окно выходит во двор как раз напротив подъезда, и я увидела, как возле него остановилась красивая машина. Знаете, такая вся… блестящая, переливающаяся… Я не очень-то разбираюсь в машинах, но это точно какая-то иномарка…

– Извините, а какое отношение это имеет к происшедшему? – спросил Лужнецкий, хотя прекрасно понимал, что упомянула машину свидетельница не случайно. – Разве мало машин подъезжало к дому за день?

– В том-то и дело, что имеет! – взволнованно воскликнула Кондратьева. – С этого-то всё и началось… Видите ли, на этом автомобиле к Катеньке приехал её новый кавалер. Я его видела раньше, но не на машине…

– Постойте, Елена Константиновна, что значит "новый кавалер"? Если я правильно понял, она раньше встречалась с другим мужчиной?

– Ну да. Димку её я хорошо знаю, да и не только я, а все соседи. Они давно встречаются.

– А как фамилия этого… Димы? – спросил Лужнецкий и раскрыл блокнот.

– Кажется, Горин, – ответила Кондратьева. – Ну да, Горин. Хороший парень, скромный и уважительный, не то что нынешняя молодежь. Катя встречалась с ним года два, вроде бы хотели пожениться, да всё откладывали. Хотели создать семью не на пустом месте, а… подготовить базис. Сами понимаете, сейчас трудно себя-то прокормить, а уж семью…

– А этот Дима хорошо зарабатывал? – спросил Лужнецкий.

– Я в чужие карманы не смотрю, но не думаю, что много. На "нового русского" он явно не похож, а вот новый ухажер Катюши точно из этих… Как он появился, так у Кати с Димой начались размолвки. Да и то, верно, кому понравится, если у тебя уводят девушку? А Катя… Мне кажется, что она специально дразнила Диму. Я ей как-то сказала, что это к добру не приведёт, и вот…

– Ну, хорошо, Елена Константиновна, в общих чертах я понял ситуацию. Давайте вернемся непосредственно к случившемуся. Что произошло потом, после приезда соперника Горина? И, если помните, в каком часу он приехал?

– В каком?.. – Кондратьева, наморщив лоб, с минуту помолчала. Наконец, вспомнив, она ответила, смущенно улыбнувшись краешком губ. – Ах, память… Конечно же, он приехал около девяти, потому что как раз закончились мультики и началась реклама перед "Временем", а я пошла на кухню. Потом я пила чай и слышала, как Катя разговаривала с этим… Олегом. Они тоже были на кухне, она рядом с моей через стенку, потому и слышала.

– Понятно. А они не ссорились?

– Да нет, наоборот… Они даже смеялись, хотя слов я и не разобрала.

– И что дальше? – поторопил Лужнецкий.

– Ну, они просидели там с полчаса, а потом он ушёл. Я слушала прогноз погоды, когда хлопнула дверь на площадке. У нас слышимость, знаете ли… – снова смутилась Кондратьева.

– А когда закончилось "Время", я уже ложилась спать, как друг услышала, что у Кати опять кто-то есть. Говорили на повышенных тонах, вроде как ссорились, но я тогда не очень-то вслушивалась, не мое это дело, знаете ли… А потом я услышала, как кто-то закричал: "Я убью тебя!" Знаете, такой жуткий крик, хотя, конечно, в моей спальне он был слабо слышен.

– А вы могли разобрать, кто кричал, Елена Константиновна? – настороженно спросил Лужнецкий.

Кондратьева замялась, опустила глаза, руки вновь в волнении стали гладить диван. Тихо всхлипнув, она выдавила:

– Да, голос был похож на Димин… Я ещё подумала, что Катерина доигралась, довела парня до белого каления, вот он и сорвался. Должно быть, он их застал вместе, ну и не вытерпел.

– Вы уверены, что это был Горин?

– Да. Кто бы мог подумать, что у них зайдёт так далеко?! Молодые часто ссорятся, потом мирятся, но чтобы такое… Нет, я не могу поверить, чтобы Дмитрий совершил убийство. Это… это… – Кондратьева задыхалась от нахлынувших переживаний и снова приложила платок к глазам. Прошло минуты три, прежде чем она, немного успокоившись, тихо выдохнула: – Извините… Такое трудно вынести…

Лужнецкий сочувственно посмотрел на неё и мягко спросил:

– А что случилось потом, Елена Константиновна?

– Потом, – тяжело вздохнула свидетельница, – на площадке грохнула дверь, и всё стало тихо. Я довольно быстро заснула, так как за день подустала в хлопотах – провожала дочь на отдых в Сочи, да и вообще рано ложусь… А встала засветло. Я всегда просыпаюсь рано, а сегодня, словно что-то меня толкнуло… Лежу, ворочаюсь, за окном темно, и вдруг слышу – опять кричат. И крик, знаете ли, такой ужасный, душераздирающий… Я не сразу поняла, а только потом сообразила, что донёсся он из пятой квартиры. Встала, прислушалась, но крик больше не повторялся. Я подумала, что мне он почудился, и пошла на кухню выпить воды, а потом посмотрела в окно. Я не уверена, что увидела именно Димку, но, выходящий из подъезда мужчина был на него похож.

– Вы не рассмотрели его?

– Так темно же ещё было, но по фигуре и по походке – похож. По-моему, я видела его, да и… – не закончив, Кондратьева снова всхлипнула.

– Ну-ну, Елена Константиновна, спокойнее. Вы принимаете всё так близко к сердцу… Наверное, у вас с Екатериной Харитоновой были хорошие отношения? – поинтересовался Лужнецкий.

– А как же? Я ведь Катеньку с детства знаю. С её бабушкой проработали в школе четверть века, – ответила Кондратьева.

– Так она жила вместе с бабушкой? И где же та?

– Да, жила, но года три как нет больше Ирины Петровны… А квартирку свою она внучке завещала.

– Понятно… И всё же вернемся к тому моменту, когда вы услышали крик. Не припомните, когда это произошло?

– Что-то около четырёх. Ещё совсем темно было… Потом я занялась хозяйством, сготовила завтрак, поела и собралась в магазин, а на душе всё время какое-то беспокойство. Ну, вот и решила узнать: всё ли в порядке с Катюшей. Звонила, звонила, а она не открывает. А тут вышел сосед с третьего этажа, Иван Иванович, его квартира как раз над Катиной, увидел меня у её двери и сказал, что тоже слышал ночью какие-то крики. Я не знала, что делать, и решила позвонить в полицию. Вот, собственно, и всё, – закончила Кондратьева и с тревогой спросила: – И что же теперь будет с Димкой?

– В каком смысле?

– Его теперь надолго посадят?

– Ну, вина Горина ещё не доказана. Разберёмся. Если убийство совершил он, то его судьбу решит суд, а пока рано обвинять, кого бы то ни было, – ответил Лужнецкий и поспешил вернуть разговор в более конкретное русло. – Я сейчас составлю протокол, Елена Константиновна, вы с ним ознакомитесь и подпишетесь под своими показаниями. Хорошо?

– Да, конечно, – подавленно ответила она.

Лужнецкий заканчивал составление протокола, когда в дверь позвонили. Хозяйка тихо извинилась и, поднявшись с дивана, зашаркала в коридор, а вскоре вернулась в сопровождении лейтенанта Воробьёва. Лужнецкий мельком взглянул на него и понял, что тот пришел не с пустыми руками.

– Что у тебя, Влад? – спросил он, продолжая писать быстрым, уверенным почерком.

– Надо бы поговорить, Станислав Андреевич, – ответил лейтенант, давая понять, что информация конфиденциальная.

Кивнув головой, Лужнецкий закончил писать и придвинул листы к хозяйке:

– Ознакомьтесь и распишитесь вот здесь, если нет замечаний. И ещё приготовьте паспорт, пожалуйста.

– Да-да, – немного растерянно ответила та и засуетилась в поисках очков, – я сейчас.

– Вы разрешите, мы с коллегой поговорим у вас на кухне? – вежливо спросил Лужнецкий.

– Да, пожалуйста, только у меня там не очень прибрано, извините…

Пройдя на кухню и прикрыв дверь, капитан нетерпеливо спросил Воробьева, на ходу достающего из папки бланки протоколов:

– Ну, что у тебя, Влад? Только покороче, самое важное. Бумаги убери, некогда читать.

– Если коротко, шеф, то есть свидетели, которые видели, как около десяти вечера от Харитоновой вышел её друг, Горин Дмитрий Алексеевич, – начал Воробьёв, но капитан жестом остановил его.

– Это я уже знаю. Знаю и то, что у него с Харитоновой была крутая разборка из-за третьего персонажа – её нового ухажера по имени Олег. Неплохо бы поскорее выяснить фамилию этого бизнесмена, вбившего клин между влюбленными.

– Так я уже выяснил это, Станислав Андреевич, – довольно ответил Воробьёв. – Его фамилия – Трутнев, зовут Олегом Константиновичем. Он действительно довольно крутой бизнесмен, владеет торговой фирмой "Унита". У него "Пассат" рубинового цвета, то ли "металлик", то ли "слюда", на котором он и приезжал к Харитоновой вчера, перед тем как она разругалась с Гориным. Я даже узнал его кличку: О'Кей, видимо, по инициалам. Он ухлёстывает за ней уже с полгода.

– Молодец, Влад, много накопал, но меня больше всего интересует другое: кто выходил из квартиры Харитоновой около четырёх часов утра? Узнаем это – найдём убийцу.

– Ну, его мы и так найдём, – возразил лейтенант. – Улик-то предостаточно, да и пальчики… А ещё, шеф, я не сказал самого главного – один из жильцов дома рано утром выгуливал собаку и видел мужчину, выходящего из этого подъезда. Вот его словесное описание.

Он протянул Лужнецкому листок, и тот внимательно прочитал показания, задумчиво потирая рукой подбородок и морща лоб.

– Высокий, худощавый, тёмноволосый, в хорошем костюме и галстуке… Хм-м… Влад, подожди-ка минуточку, я сейчас… – капитан вышел из кухни.

Кондратьева уже закончила чтение протокола и ждала его возвращения, изредка утирая глаза платком.

– Ознакомились? – спросил Лужнецкий и, увидев кивок, довольно сказал: – Очень хорошо… Елена Константиновна, у меня к вам ещё один вопрос. Вы не могли бы описать, как выглядит Горин?

– Отчего же, могу… Он довольно симпатичный, интеллигентный молодой человек, лет около тридцати, тёмноволосый, высокий, но худой…

– А как он был одет в тот вечер?

– Одет?.. – растерянно переспросила Кондратьева.

– Ну да. Вы же сказали, что видели его или похожего на него мужчину, когда тот выходил из подъезда.

– Да-да, припоминаю… Он был одет в тёмный костюм. Кажется, тёмно-синий, но не уверена. Я его видела мельком.

– И последнее, Елена Константиновна… Возможно, вы знаете, где он живет? – спросил Лужнецкий.

– Где-то в Автозаводском районе. Он снимает комнату.

Вернувшись в квартиру убитой, Лужнецкий отправил Воробьёва найти адрес Горина и привезти главного подозреваемого, а сам внимательно перечитал показания свидетелей и попытался представить общую картину происшедшего. Все внешне выглядело до банальности просто: один из "углов" любовного треугольника в припадке дикой ревности убивает свою возлюбленную. В практике Лужнецкого уже бывали подобные случаи, которые, как правило, быстро раскрывали по горячим следам. Вот и теперь Стас думал о том, что дело будет вскоре закрыто, а это положительно скажется на показателях бригады. Лужнецкий не был карьеристом, но и майорскую звезду не считал лишней, все же какая-то прибавка к жалованью.

Но на душе у Стаса было все же неспокойно. Ему не хотелось делать окончательных выводов. Интуиция подсказывала, что здесь далеко не все так просто… Он ощущал какое-то смутное беспокойство и тревогу, но не мог понять причин своих сомнений. Все факты и улики однозначно указывают на Горина как на наиболее вероятного убийцу, но именно их обилие настораживало и пугало. "Каким бы психом ни оказался Горин, но что-то с трудом верится, чтобы он не попытался уничтожить хоть часть следов своего преступления, – размышлял Лужнецкий. – Если же он сделал это в состоянии аффекта, то логичнее было бы ожидать, что он либо остался бы на месте преступления и заявил о нем сам, либо сделал это позже".

Его интеллектуальные упражнения прервало появление Букина и Василенко. Прямо с порога опер чуть взволнованно выпалил:

– Товарищ капитан, приехал Трутнев. Привести сюда?

– Как, сам приехал? – удивился Лужнецкий и взглянул на часы. Было около десяти утра.

– Да, сам, – ответил Василенко, – на всё том же "Пассате". Говорит, что они с Харитоновой собирались провести выходные на природе, у него на даче.

– Он в курсе происшедшего?

– Пришлось сказать, товарищ капитан, – ответил Василенко с усмешкой. – Нахальный мужик, прёт, как танк, еле уговорили…

– Его понять можно: как-никак, а убита любимая девушка, – вставил Букин. – Он ждёт на площадке.

– Ладно, пойдём поговорим с ним, – ответил Лужнецкий, поднимаясь. Заметив на лице Букина нетерпение поделиться информацией, мягко осадил его: – Потом, Виктор, потом…

Трутнев поджидал их за дверью. Он расхаживал по площадке взад и вперёд, сцепив руки за спиной на сотовом телефоне. Лужнецкий окинул его цепким, внимательным взглядом, словно фотографируя, и тут же анализируя полученную фотографию в своем "компьютере". На вид Трутневу, как и Горину, было около тридцати или чуть больше. На его спортивной, крепкой фигуре прекрасно сидел джинсовый костюм (уместный для поездки за город), а на загорелой шее блестела желтизной увесистая цепь – избитый в анекдотах атрибут типичного "нового русского". Черты его лица, холёного и лощёного, не отличались утонченностью и красотой, но были правильными и довольно мужественными. Его даже можно было бы назвать привлекательным, если бы не глаза – холодные, жёсткие и… лживые, способные, как ртуть, меняться ежесекундно. Тонкие губы Трутнева были плотно сжаты, и от них веяло угрозой. В целом Трутнев не понравился Лужнецкому, впрочем, как и многие другие представители класса "свободных предпринимателей", сделавшие состояние весьма сомнительными способами и зачастую тесно связанные с криминалом. "От него дурно пахнет, несмотря на французский парфюм", – подумал Лужнецкий и сухо представился:

– Капитан Лужнецкий. Если не ошибаюсь, вы – Трутнев?

Тот перестал расхаживать и, оценивающе взглянув на следователя, заносчиво ответил:

– Да, я, Олег Константинович Трутнев. Может, вы объясните мне, что произошло?

– Вам уже объяснили. Произошло убийство вашей знакомой Екатерины Харитоновой, ведётся следствие. Что вам неясно? – спросил Лужнецкий, продолжая изучать собеседника.

– Мне неясно, почему никто толком не может сказать, как такое могло случиться, и кто это сделал? – настаивал Трутнев, злобно сверкая глазами.

– Именно в этом мы и пытаемся разобраться, – ответил капитан и подумал: "А у него стальные нервы. Что-то не видно, что он слишком переживает о смерти своей возлюбленной. А, может, и любви-то особой не было? Просто захотелось отбить девушку у соперника… Постой-ка, а это вполне возможно. Надо разобраться во взаимоотношениях всех троих". – Олег Константинович, мне нужно подробно поговорить с вами. Давайте спустимся во двор и побеседуем в машине. Здесь неудобно…

– Ладно, идёмте, – нехотя согласился Трутнев и стал спускаться по лестнице, всем своим видом демонстрируя неудовольствие и раздражение.

Они расположились в шикарном кожаном салоне "Пассата". Лужнецкий, чуть заметно усмехнувшись, взглянул на самоуверенную и надменную физиономию Трутнева, на которой не было видно и следа горя и отчаяния, и сказал:

– Итак, господин Трутнев, расскажите мне подробно, что вы делали с прошлого вечера по настоящее время.

– Это что, допрос? – буркнул тот, доставая сигарету.

– Пока – беседа.

– Что значит "пока"? Вы что, меня подозреваете? – раздражённо спросил Трутнев, и на его скулах выступили желваки.

– Пока у меня нет оснований вычеркнуть вас из списка подозреваемых, – спокойно ответил Лужнецкий и раскрыл блокнот. – Совершено жестокое убийство, а вы были в доме потерпевшей незадолго до того, как её нашли мертвой. Так я жду объяснений.

Беседа продолжалась около часа. Лужнецкий дотошно расспросил Трутнева о каждом его шаге, о взаимоотношениях с Харитоновой. Прощупал и относительно Горина и убедился в правильности своего предположения: все трое давно были связаны друг с другом, и эта связь полнилась конфликтами и противоречиями. Оформив протокол и сняв с Трутнева отпечатки, Лужнецкий тут же передал их эксперту и получил отрицательное заключение. Отпечатки владельца "Пассата" не совпадали с теми, что были обнаружены на ноже, да и обувь он носил не 43-го, а 42-го размера. Попросив Трутнева на время не уезжать из города, Лужецкий сухо попрощался с ним и вернулся в квартиру №5. Уже пришла машина, чтобы забрать тело Харитоновой, а эксперты закончили свою работу. Оставшись вдвоём с Букиным, капитан спросил немного устало:

– Ты что-то хотел сообщить, Виктор?

– Да, Стас, я тут кое-что накопал, – ответил старший лейтенант. – Во-первых, о Харитоновой. Ей 24 года, имеет высшее образование, работала преподавателем в колледже. Родители проживают в Самаре. В наш город приехала после окончания института три года назад и с тех пор жила в этой квартире, которая принадлежала её бабушке. Старушка вскоре умерла от инсульта, оставив недвижимость внучке. Соседями и сослуживцами по работе в целом характеризуется положительно…

– Ты и на работе побывал? – удивился Лужнецкий. – Когда успел?

– Да, побывал, – довольно ответил Букин, – и даже смог переговорить с одной из её подруг. Надо сказать, что, несмотря на общительность и доброжелательность Харитоновой, друзей и подруг у неё было не много. Так вот, её подруга – Галина Рюмина, с которой они вместе работали на одной кафедре, рассказала мне, что самым близким другом Харитоновой был Горин Дмитрий Алексеевич. Харитонова и Горин познакомились на новогодней вечеринке два года назад. Это было у кого-то из их общих знакомых на квартире. Между ними сразу вспыхнула страстная любовь, и с тех пор ни один мужчина не интересовал её всерьез.

– А как же Трутнев? – прервал его Лужнецкий.

– Подожди, Стас, дойду и до этого господинчика, – ответил Букин. – Да, со слов Рюминой, их роман был бурным и страстным, как в кино. Подруги и знакомые даже завидовали им, пока не появился этот самый Трутнев. Оказывается, когда-то между Гориным и Трутневым были деловые отношения. Горин, как говорят, гений в своем роде, только непризнанный. Он прекрасный программист и компьютерщик. Поначалу работал на "дядю", им просто пользовались. Ну, парню такое положение осточертело, и он подался в бизнес. С двумя своими друзьями создал небольшую фирму, занимающуюся разработкой и внедрением компьютерных программ, а заодно торгующую всей этой электроникой. Поначалу им везло, а потом начались проблемы. Всё, как обычно: "крыша", долги и так далее… Вот тут-то судьба и свела его с Трутневым. Я не выяснил всех деталей, да это сейчас и неважно, но они заключили какую-то крупную сделку. Горин поставил на кон всё и, разумеется, прогорел начисто. Тёмная история, но, по слухам, Трутнев умышленно его подставил, а потом прибрал к рукам то, что осталось от фирмы, якобы за долги. Горину даже пришлось продать свою квартиру, чтобы рассчитаться с долгами. С тех пор между ними взаимная неприязнь, если не сказать хуже. В общем, бизнесмен из Горина не получился. Для этого дела он слишком честен, порядочен и наивен… Потеряв почти всё, он начал с нуля: устроился в какую-то фирму программистом, снял комнату и зарёкся когда-либо ещё начинать свое дело. Вот тогда-то он и познакомился с Харитоновой. Дело шло к браку, хотя было препятствие: финансовое положение обоих. Горин из кожи вон лез, чтобы подзаработать, но, как хронический неудачник, без существенных успехов. А потом и вовсе потерял работу, стал перебиваться случайными заработками. Не брезговал ничем, начиная от грузчика в магазине до сторожа в детском садике. Видимо, Харитонова стала терять надежду, что её возлюбленный когда-либо добьётся успеха, и между ними начались размолвки. Она хотела завести его, что ли, чтобы он, наконец, научился зарабатывать…

Вот тут-то и появился Трутнев. Сначала Харитонова его не подпускала к себе, игнорировала ухаживания, но постепенно он сломил её сопротивление и добился благосклонности. Рюмина мне сказала, что Катерина сделала это умышленно, чтобы растормошить Горина. В общем, её роман с Трутневым не был серьезён, а должен был сыграть роль дополнительного раздражителя. Не знаю, насколько это подействовало на Горина в плане развития деловых способностей, но парень страшно заревновал её. Ещё бы, его старый недруг и здесь перешёл дорогу. Сначала обобрал до нитки, а теперь покусился на любовь… Знаешь, Стас, сдаётся мне, что это именно Горин убил Харитонову. Её отношения с Трутневым зашли довольно далеко, хотела она этого или нет, и он, должно быть, решил любой ценой не дать тому завладеть самым дорогим, что у него оставалось.

– Возможно, ты прав, – задумчиво ответил Лужнецкий. – Всё указывает на Горина, но я бы пока не сбрасывал со счетов и Трутнева. Если он способен на подлость, то ведь предела этому нет. Он и за Харитоновой-то стал ухлестывать, думаю, не из-за бурной страсти и глубокого чувства к ней, а из-за желания побольнее ударить по Горину. Видимо, их старый конфликт был весьма серьёзным. Да и вообще такого сорта мужики относятся к женщинам чисто потребительски. Понравилась куколка, и он её любой ценой заполучит, а если не сможет, то и другому не даст. Собственник, причем агрессивный…

– Да, кстати, а что он тебе пел? – спросил Букин с интересом.

– Говорит, что расстался с Харитоновой мирно, около десяти, потому что ему позвонили насчёт срочной деловой встречи. А планировал провести с ней весь вечер, и, возможно, остаться до утра. Сегодня же они должны были поехать к нему на дачу, потому он и заехал… В общем, его видели до двух часов ночи, но это ещё нужно проверить, Потом он уехал домой, в своей коттедж в Ягодном. Алиби не стопроцентное, сам понимаешь. У него было два часа, чтобы вернуться, убить Харитонову, а потом снова приехать домой. Теоретически, конечно, но проверить надо.

– Стас, а мы не слишком ли мудрим? Пальчики-то на ноже не Трутнева, стало быть, не он убил Харитонову, – засомневался Букин. – Да если бы и он, то разве так наследил? К тому же, как мне удалось выяснить, этот господинчик связан с бригадой Корноухова и даже водит дружбу с Вахой-Большим, так что найти профессионала для него не проблема.

– Вот даже как?! – удивился Лужнецкий. – Откуда информация?

– От ребят из УБОПа, – ответил Букин. – Он не раз попадал в поле их зрения, но зацепить не могли. Очень хитёр и осторожен…

– Вот видишь, Трутнев вполне мог организовать всё так, чтобы подозрение пало на Горина. Обилие улик на него настораживает, а потому не исключено, что его подставляют. Придётся отрабатывать обе версии, Виктор.

– А других версий нет? – спросил старший лейтенант. – Ведь убийство мог совершить кто-то третий.

– Теоретически – да, но мотивы, – с сомнением ответил Лужнецкий. – Ограбление отпадает. Тогда кому и зачем понадобилось убивать девушку?

– А если изнасилование?

– Возможно, но пока у нас нет заключения экспертов. И опять-таки сомнительно. Разве стала бы она открывать дверь постороннему мужчине ночью? Нет, это маловероятно. Пока что будем отрабатывать Горина и Трутнева.

Телефон на тумбочке залился звонкой трелью, и Лужнецкий снял трубку, мельком взглянув на часы. Было 11.05.

– Станислав Андреевич, это Воробьёв, – зазвучал голос лейтенанта. – Докладываю: Горин не появлялся дома с прошлого вечера.

– То есть как, совсем? – встревожился Лужнецкий.

– Ну да. Хозяйка говорит, что он ушёл часов в восемь вечера и с тех пор не возвращался. Дверь комнаты закрыта на замок.

– А как он был одет? Выяснил?

– Да. На нем был тёмно-синий шерстяной костюм в тонкую полоску, голубая рубашка и галстук. Хозяйка сообщила, что он собирался к своей девушке. Он сам сказал ей об этом.

– Ты откуда звонишь, Влад?

– Из его квартиры. Вернее, из квартиры, где он снимает комнату.

– Вот что, оставайся там. Возможно, Горин ещё появится дома, тогда немедленно вези его в Управление. С тобой есть ещё кто-нибудь?

– Да.

– Хорошо. Дай номер телефона. Я постараюсь связаться с начальством и взять ордер, – сказал Лужнецкий и раскрыл блокнот. Записав номер, он положил трубку и, обернувшись к Букину, уже понявшему смысл разговора, хмуро сказал: – Похоже, Виктор, Горина придётся объявлять в розыск.

– Значит, дело упрощается? Тем лучше. Его-то мы найдем, Стас, обязательно. Долго он не сможет скрываться. Ему и податься-то некуда. Я выявил почти всех его знакомых, друзей, родственников. Найдём, – уверенно сказал Букин.

– Твоими бы устами… – усмехнулся Лужнецкий и снял трубку телефона, намереваясь переговорить с начальником отдела. – Ну, что стоишь? Бери машину и начинай прочёсывать все адреса. Куй железо, пока горячо…

– Понял, Стас, – ответил старший лейтенант и быстро исчез за дверью.

Трутнев был в ярости. До сих пор никто и никогда не мог лишить его того, что принадлежало ему по праву, никто и никогда не смел встать у него на пути, особенно тогда, когда он почти достиг желанной цели. Он мог сломить и растоптать почти любого, кто осмеливался перечить его воле и желаниям, кто мешал ему невольно или по злому умыслу, а тех, кого не мог, покупал или уничтожал.

После разговора со следователем Олег кипел от злобы. Намеки этого легавого были довольно прозрачны, чтобы не догадаться, что Катьку убил Горин, убил потому, что ненавидел его, Трутнева, убил в отместку за то, что она, наконец, поумнела и выбрала преуспевающего, крутого парня, а не тряпку и хронического неудачника…

Любил ли Трутнев её? На этот вопрос он и сам не мог дать однозначного ответа. Пожалуй, любил, но весьма своеобразно, по крайней мере, не так, как это обычно понимается. Он любил её тело, желал его и добивался права обладания им, за что готов был пойти на любые расходы. Ему осточертели продажные "резиновые куклы", бесчувственные "секс-автоматы", за деньги, выполняющие любую прихоть и фантазию, но совершенно не способные понять его и хотя бы чуть-чуть искренне посочувствовать рисковой жизни бизнесмена. Ему осточертели дни и ночи в одиночестве, в огромном десятикомнатном коттедже, в котором негде было скрыться от самого себя и от того постоянно гнетущего чувства страха, которое преследовало его уже не первый год. Он не раз пытался отделаться от него, устраивая шумные пьяные оргии с девицами и "друзьями", но это помогало лишь на время, а потом страх вновь хватал его за горло и не выпускал из своих цепких лап. Олегу необходимо было живое существо, способное воспринимать его как человека со всеми достоинствами и недостатками, с кем можно было бы не только заниматься сексом, но и поделиться сокровенным, просто выговориться, когда уж совсем невмоготу. Таким "домашним существом" и должна была стать Катя, на которую он "запал" сразу, лишь только увидел её.

Впрочем, была и ещё одна причина, по которой Трутнев начал ухаживать за ней. Ему очень хотелось отбить такую красотку у этого недоумка Горина, которого так и не удалось окончательно втоптать в грязь и раздавить как червяка, чего он, безусловно, заслуживал, посмев отказаться от "заказа" самого Вахи. Трутнев сразу же решил, что Катя должна принадлежать только ему и никому больше. Мысли о женитьбе его, правда, не посещали, в планы входило лишь сделать её любовницей. И вот, когда он уже считал её своей, этот гад лишил его любимой игрушки!

Трутнев вел "Пассат" в привычной резкой манере, кусая губы от злобы и досады, и вынашивал планы мести. В этом его изощренный ум был весьма изобретателен, и вскоре губы скривились в зловещей усмешке. Он набрал на трубке сотового телефона известный ему номер, и через минуту услышал как всегда немного флегматичный голос с кавказским акцентом:

– Да, слушаю…

– Привет, Ваха, это Олег, – сказал Трутнев. – Я тебя не слишком побеспокоил?

– Нет, дорогой, не слишком, – с лёгкой иронией ответил собеседник. – Ты по делу или просто решил проведать меня?

– По делу, Ваха, по делу, – угрюмо ответил Трутнев и, выдержав паузу, сказал: – Дело старое, ещё двухлетней давности… Тогда не доделали, так сейчас аукается… Помнишь, мы раскручивали одного фраера, чтобы он сделал ключик к любому банку?

– Как же, дорогой, помню, конечно. Жаль, что этот проект не удался. Очень интересный был проект… А в чём, собственно, дело? Он что, раскрыл рот?

– Пока нет, Ваха, но очень даже может. Понимаешь, эта гнида из ревности убила мою девчонку, и теперь его ищут менты. Сам знаешь: заметут, начнут трясти, всплывет и наш "заказ", а это нам ни к чему. А он, гад, обязательно постарается натравить на нас легавых.

– Но ведь до сих пор не натравил, – возразил Ваха.

– До сегодняшнего дня у него хватало ума этого не делать, а теперь он слетел с катушек и способен на всё. Терять ему больше нечего, к тому же ненавидит меня. Я у него увёл девчонку.

– Значит, у тебя с ним личное? – иронично спросил Ваха.

– Если бы только личное, я бы сам с ним разобрался, но он опасен и для тебя, – ответил Трутнев.

– Ладно, согласен, – после минутных раздумий сказал Ваха. – Что предлагаешь?

– Что, что?! Мочить, конечно… Но нужно всё сделать аккуратно. Я у ментов сейчас на примете, мне светиться никак нельзя. Пусть твои парни изобразят его самоубийство. В это должны поверить, после того как он прирезал свою бывшую подругу. Вот ублюдок, исполосовал её всю!.. Да, нужно поторапливаться, пока ментовка не разыскала его раньше. Тогда – пиши "пропало".

– Хорошо, я пришлю к тебе моих мальчиков. Объяснишь им что к чему. Ты куда сейчас направляешься?

– На дачу.

– Это правильно. Сиди там и постарайся, чтобы тебя постоянно кто-то видел. Пошуми немного, но в пределах разумного. Мне не звони, только в самом крайнем случае. Усёк, Олежек? – спросил Ваха.

– А как же! Ладно, буду ждать парней. Только пришли потолковее, – попросил Трутнев. – Дело срочное и деликатное…

– Не суетись, пришлю самых лучших. Они разыщут твоего клиента, будь спокоен. Ну всё, пока, Олежек.

– Пока, Ваха. – Трутнев положил трубку и довольно ощерился.

Глава 3.

«Акулы пера».

Они бежали по пустынному ночному шоссе, отливающему ртутью в холодном лунном свете, и казалось, ему не будет конца. Сердце билось так, что вот-вот выпрыгнет из груди, но останавливаться нельзя – преследователи совсем близко. За спиной всё ярче разгоралось радужное зарево, и они уже слышали урчание мотора. Страх сводил с ума и парализовал способность мыслить, словно бичом подгоняя их бежать всё быстрее и быстрее по этому бесконечному шоссе, похожему на беличье колесо. Артём взглянул на перекошенное от напряжения лицо Марины и понял, что силы её на исходе. Он схватил её за руку как раз в тот момент, когда она споткнулась и едва не упала на асфальт. Ему хотелось подбодрить её, но слова застряли в пересохшем саднящем горле, из которого со свистом вырывалось горячее дыхание.

Урчание мотора за спиной вдруг стало угрожающим. Машина взревела торжествующе и обдала их потоком яркого света. Артём непроизвольно обернулся, и сердце в ужасе сжалось в комок. Огромный джип нёсся прямо на них, и в слепящем свете фар они заметались, как беспомощные зайцы. Ещё мгновение, и всё будет кончено! Что есть сил, Артем толкнул Марину под откос, но сам не избежал страшного удара, отбросившего его на обочину. Он не почувствовал боли, яркая вспышка ослепила его, и он потерял сознание…

Открыв глаза, Артём Калашников увидел перед собой что-то туманно-белое и расслабленно улыбнулся: «Должно быть, я на пути в рай». Он не сразу почувствовал, что кто-то тормошит его, но затем услышал взволнованный голос Марины:

– Тёма, что с тобой? Приснилось чего?..

«Приснилось? – с удивлением подумал он. – Ну конечно, приснилось! Фу ты, чёрт!..»

Он поискал взглядом Марину и увидел возле себя её лицо, трогательное, обеспокоенное и слегка помятое после сна, с нависшей прядью густых тёмных волос. Облегченно вздохнув, он ответил чуть виновато:

– Я тебя разбудил? Извини… Привиделся какой-то кошмар…

– Слава богу!.. Как ты меня напугал!

Марина прильнула губами к его губам. Он ощутил её упругую горячую грудь и, озорно улыбнувшись, скользнул руками по шелковистой коже её спины и соблазнительным ягодицам. Марина без слов поняла его желание и укоризненно прошептала:

– А на работу мы уже не пойдём?.. Посмотри на часы, дорогой.

Артём скосил глаза на настенные часы.

– Вот так всегда, – недовольно проворчал он, – работа, работа, а личной жизнью занимаешься урывками.

– Ну уж, и урывками, – с иронией сказала Марина. – Ты всю ночь мне спать не давал. Кобелино!

– Хм-м, я думал, это ты мне спать не давала, – хмыкнул Артём.

Он пытался поддерживать разговор в шутливом ключе, но в памяти вновь и вновь всплывали обрывки кошмарного сна, и он никак не мог от них отделаться.

Марина посмотрела вслед его удаляющейся в душ крепкой, хорошо сложенной фигуре и, тихонько вздохнув, тоже встала с кровати. Накинув халат, она прошла на кухню. Минут через пять на плите уже весело шипела яичница, а в кофеварке закипала вода. Девушка резала хлеб, чтобы приготовить тосты, когда в комнате зазвонил телефон. Она машинально пошла к аппарату, но остановилась на полпути, вдруг вспомнив, что могут звонить и из редакции. Об их романе все давно знали, но давать повод для новых сплетен ей не хотелось.

– Артём, тебя к телефону! – крикнула она, стараясь перекричать шум воды.

Не прошло и двадцати секунд, как тот выскочил из ванной, и, оставляя на линолеуме мокрые следы, схватил трубку:

– Алло, Калашников у аппарата!

Марина прикрыла дверь и вернулась на кухню. Вскоре завтрак был готов, и она заботливо накрыла на стол. Артём появился минут через пять, уже в брюках. Он аккуратно расчёсывал свои ещё влажные волосы.

– Кто звонил? – с улыбкой спросила девушка.

– Мой осведомитель из ментовки. Очередное убийство на почве ревности. – Артём с наслаждением втянул воздух. – Ах, какой запах, быка сейчас бы съел… Парнишка зарезал свою девчонку, подловив её с соперником. Всё просто до банальности, аж тошно становится.

– Как ты можешь так говорить! – возмутилась Марина. – Это же ужасно!

– Ужасно, конечно, – согласился Артём, садясь за стол. – Но что поделаешь, наш мир давно сошёл с ума. Люди истребляют друг друга, как мух, и делают это с превеликим удовольствием. Если так будет продолжаться и дальше, то очень скоро мы вымрем как вид.

– Ну ты и циник, Артём! – возмутилась Марина. – Похоже, работа в криминальной хронике сделала тебя толстокожим. Ты уже перестал сопереживать, потому и заметки твои похожи на биржевые сводки. Убито столько-то, изнасиловано столько, ограблено столько… А ведь всё это живые люди, со своими бедами, проблемами, горем. Почему бы ни писать об этом?

– А кому нужно такое копание в человеческих душах? Люди в собственной разобраться не хотят, а ты думаешь, что будут читать о чужой? – возразил Артём, придвигая к себе тарелку с дымящейся яичницей. – Им ведь побольше крови подавай, чтобы нервы пощекотать, повозмущаться праведным гневом о бессилии власти. А на то, что делается у соседа или на улице, по большому счёту – начхать. Каждый из своей ракушки поглядывает да трясётся: лишь бы не меня, родимого, лишь бы не со мной. Знаешь, Маришка, какой самый сильный инстинкт человека?

– Судя по тебе – половой, – с усмешкой ответила она.

– А вот и нет, дорогая. Самый сильный инстинкт – инстинкт жизни. За собственную шкуру человек трясется всю жизнь, потому что нет для него ничего более ценного, чем собственное "Я". А со смертью исчезает и тело, и его душа. Это ведь мы только для собственного утешения придумали религии и сказки про Рай и Ад, про загробную жизнь и прочее, прочее, прочее… На самом деле со смертью человека кончается всё. Финита ля комедия! Остаются разве что воспоминания близких, да и те не вечны.

– Спорный тезис.

– Ты о чём? О воспоминаниях?

– Нет, о том, что ты сказал перед этим.

– А-а-а… – с улыбкой протянул Артём и хотел было развить тему, но, взглянув на часы, заторопился. – Извини, Маришка, поговорим как-нибудь в другой раз.

– Поедешь на место преступления? – спросила она.

– Да. Это же мой хлебушко с маслицем. Ключи на тумбочке, не забудь. Ну, я побежал.

– Беги, беги, – ответила она вслед исчезнувшему за дверью Артёму, но уже не иронично, а с легкой грустью.

Их роман длился больше года, и они с самого начала установили статус-кво, оставляющий каждому полную свободу. Встречи происходили попеременно то на его, то на её территории, где они со всей страстью предавались сексу, не требуя друг от друга никаких обязательств. Это устраивало обоих. Ни он, ни она никогда не заводили разговора о возможном браке, считая его чисто формальным актом. А чувства испытывали друг к другу самые тёплые и нежные. В глубине души Марина надеялась, что Артём захочет ребенка…

Вздохнув, она с усмешкой сказала себе:

– Дура ты, Маринка. Корчишь из себя эмансипе, а всё равно ведь баба. Двадцать пять уже, пора бы и о детях подумать…

Она вошла в ванную и, сбросив халат, встала под душ. Ей некуда было торопиться. Свою статью в субботнее приложение Марина сдала ещё вчера, а сегодня в редакции работы для неё почти не было. Либеральность шефа позволяла работать в свободном режиме. Можно было бы и вовсе не ходить сегодня на работу, но вчера её заинтриговал разговор с одним из давних информаторов, пообещавшим вывести на сенсационный материал. Как раз сегодня после обеда он должен ей звонить в редакцию, а, значит, придётся ехать.

Капитан Лужнецкий опечатывал дверь квартиры № 5, когда на площадку поднялся Василенко вместе с высоким, крепким брюнетом в лёгком летнем костюме табачного цвета и в зеленой майке. На груди у него висела фотокамера, а карман пиджака оттопыривался от диктофона. "Чёрт, только его мне не хватало!" – подумал капитан, и, скорчив кислую гримасу, едко сказал:

– О, какие люди! Сам господин Калашников пожаловал. Чем обязаны такой честью? Неужто у акулы пера нет добычи пожирнее, чем рядовая "бытовуха"?

– Мое почтение, капитан! – добродушно приветствовал его Калашников, сверкнув ослепительной улыбкой. – За что же вы так взъелись на прессу? Кажется, на любимую мозоль я вам не наступал, а вы на меня волком смотрите. Давайте жить дружно, ребята. Может, и я вам пригожусь.

– Роман, почему этот щелкопёр здесь? – хмуро спросил Лужнецкий, пропустив мимо ушей миролюбивое заявление журналиста.

– Я его не пускал, Станислав Андреевич, но вы же знаете, что он куда угодно без мыло пролезет, – ответил опер, виновато разведя руками. – Только на секундочку отвлёкся, а он – шмыг…

– Шмыг? Хм-м, теперь от него не отделаешься, Рома, – обречённо сказал Лужнецкий, все ещё игнорируя Калашникова, словно его и не было. – У этого нахала хватка бульдожья. Будет висеть на нас, и путаться под ногами.

– Ну, это вы зря, Станислав Андреевич, – с налётом обиды сказал Калашников. – Висеть, конечно, буду, такая уж у меня работа, но не балластом. И, вообще, вы недооцениваете возможности прессы…

– Ладно, хватит, – сухо оборвал его Лужнецкий. – Знаю, что вы не отстанете, поэтому давайте сразу договоримся по-хорошему.

– Вот это другой разговор, – обрадовался Калашников и широко улыбнулся. – Я знал, что мы найдём общий язык.

– Возможно, если вы обязуетесь строго придерживаться определенных рамок. Если в вашей газете появится хоть полслова лишнего – пеняйте на себя. Я позабочусь, чтобы вы впредь были в Управлении персоной нон грата. Договорились? – капитан жестко взглянул в глаза журналисту.

– О чем речь, конечно! – с энтузиазмом ответил тот.

– Хорошо. А теперь ответьте мне на один вопрос… Как вы узнали о случившемся?

– Сорока на хвосте принесла, – шутливо ответил Калашников.

– А имя у сороки есть?

– Есть, но вам я не скажу. Каждый добывает информацию, как умеет, а сдать своего агента – последнее дело.

– Честный, значит?.. – усмехнулся Лужнецкий. – Ну-ну… Можешь не говорить, я и сам догадываюсь. Только что-то твой агент сплоховал: приехал ты поздновато, самое жареное пропустил.

– Это не он, а моя машина подвела: какая-то сволочь слила бензин на стоянке. Пришлось "стрелять" на дороге.

– Ладно, поговорили, и хватит, – сказал Лужнецкий. – У нас нет времени на трёп. Подбросишь в Управление? По дороге расскажу кое-что.

– Нет проблем! – обрадовался Калашников.

– Вот и хорошо… Рома, а ты иди домой, – сказал капитан позёвывающему оперу. – Отдыхай, всю ночь ведь на ногах.

Попрощавшись с Василенко, Лужнецкий и Калашников быстро пошли к машине журналиста. Через минуту "Веста" влилась в поток автомобилей на улице. Лужнецкий сосредоточенно молчал, занятый своими мыслями, а Калашников искоса поглядывал на него, не решаясь потревожить размышления следователя, который и без того был не в восторге от навязанного общества.

Специфика работы журналиста, ведущего криминальную рубрику в одной из самых влиятельных и читаемых газет города и области, сделала Калашникова достаточно известной личностью как среди правоохранительных органов, так и среди "братвы", но ни те, ни другие особой любовью его не жаловали. Артём давно привык к такому положению и добывал информацию всеми возможными способами, когда надо – становясь искусным дипломатом, а когда и просто покупая её. Его нахрапистость, граничащая с наглостью, могла в одно мгновение смениться учтивостью и лестью, лишь бы был достигнут нужный результат. Эти качества позволили ему быстро сделать карьеру и приобрести популярность, вышедшую уже за пределы города. Но и ряды завистников и недоброжелателей тоже росли, и только интуитивное чутьё и умение ладить со всеми позволяли избегать крупных конфликтов, а порой и серьёзных эксцессов. Лично с Лужнецким у него не было трений, но в Управлении многие относились к нему с подозрением и опаской из-за серии разоблачительных статей о работе местной полиции, повлекших за собой приезд комиссии из центра и очень неприятные оргвыводы для некоторых работников, чьи имена фигурировали в них.

Молчание затягивалось, и Калашников решился всё же побеспокоить капитана, осторожно спросив:

– Так что все же произошло, Станислав Андреевич?

– Убийство, вы же знаете… – отмахнулся Лужнецкий.

– А подробнее?

– Подробности потом. Послушайте, Артём… Владимирович, я не понимаю, зачем вам нужны подробности обыкновенного бытового убийства? Ну зарезал парень свою подругу, приревновал к другому, так ведь таких преступлений совершается за год тысячи. Здесь нет никакой криминальной детективной интриги, никаких хитросплетений интересов и скрытых конфликтов. Всё ясно как дважды два. Как правило, такие преступления быстро раскрываются. Что можно вообще писать об этом? Разве что один голый факт.

– В чём-то вы правы, Станислав Андреевич, – ответил Калашников. – С точки зрения детективного жанра в этом преступлении мало интересного. Но я хочу попытаться разобраться в психологии человека, убившего свою возлюбленную.

– В психологии? – удивился Лужнецкий. – Надо же! С чего бы это?

– А вы сами никогда не пытались понять, почему наше общество… звереет? Может, не только социальная среда виновата, а есть причины более глубинные, скрытые в самой природе человека?

– Эк вы хватили! Чем же природа-то виновата? Все люди рождаются чистыми, как ангелочки, это уж потом из них вырастают убийцы, насильники и прочее отребье, – с усмешкой сказал Лужнецкий и добавил: – Мой вам совет, Артём Владимирович: не занимайтесь этим. Душа человеческая – потёмки, и вы никогда не сможете познать её. Мы сами себя не знаем, иногда совершаем такое, о чём и помыслить не могли. Чёрт знает, какое чудовище сидит в каждом из нас и ждёт своего часа… Уж лучше бы вы писали о наших мафиози и их делишках. Это у вас неплохо получается, а копание в душах оставьте ученым-психологам, не отнимайте у них хлеб насущный.

– Вы меня неверно поняли. Моя цель в другом. Я не собираюсь писать труды по психологии преступлений, а хочу лишь попытаться заставить людей задуматься над этой проблемой, может, даже покопаться в себе, чтобы "изгнать бесов" пока не поздно… В общем, пробудить людей от спячки равнодушия.

– Ну что ж, попытайтесь, – немного устало и со скепсисом протянул Лужнецкий. – Только не заблудитесь в этих джунглях… Ладно, раз уж вы так хотите знать подробности, извольте…

Рассказ о происшедшем был не долгим. Лужнецкий тщательно отфильтровал информацию, а когда они подъехали к зданию Управления, ещё раз предупредил журналиста:

– Надеюсь, что вы помните наш уговор? Пока идёт следствие – ничего лишнего не должно появиться в печати, и уж тем более – никаких имен и подробностей.

– Можете не сомневаться: я держу слово.

– Хорошо, если вы меня не разочаруете, то получите всё, что вас интересует… Кстати, как у вас со временем, Артём Владимирович?

– Вагон и маленькая тележка, – с улыбкой ответил Калашников. – А что?

– Да я подумал, что вам может быть интересно побывать на квартире подозреваемого. Я собираюсь туда, вот только утрясу формальности.

– Это было бы замечательно. Неплохо бы посмотреть, чем живёт этот парень.

– Вот, вот, психологический портрет без интерьера был бы не полным… Но вам придётся подождать меня, – сказал Лужнецкий, выходя из машины.

Глава 4..

Помощь друга.

Горин остановился в нерешительности у металлической калитки и вытер со лба пот. С минуту он раздумывал, стоит ли заходить к другу, но выхода не было, и рука потянулась к звонку. Едва он нажал на кнопку, как дверь коттеджа открылась, и на крыльце появился Серёга.

– Димка?! – удивлённо воскликнул Харламов, и на лице его промелькнула тень настороженности, словно увидел не старого приятеля, а привидение. – Ты откуда взялся?

– Здорово, Серёжа, – выдавил из себя вымученную улыбку Горин. – К тебе можно?

– Можно, можно… – ответил тот немного растерянно и, выглянув за калитку, огляделся по сторонам. Ухватив Горина за локоть, он втащил его во двор и поспешно закрыл калитку на замок. – Заходи, нечего торчать у всех на виду…

– Ты извини, что я в таком виде. У меня ночка выдалась ужасная, а сейчас не к кому было пойти… – виновато начал объяснять Горин.

– Потом, потом расскажешь, идём в дом скорее, – оборвал его Харламов, увлекая за собой к крыльцу.

Впихнув друга в холл, Харламов закрыл дверь и, внимательно оглядев его, с усмешкой подвел итог:

– Хорош… Первый раз вижу тебя в таком состоянии. Где тебя черти носили? Ладно, идём на кухню, там поговорим.

Горин покорно последовал за ним, понурив голову. И в самом деле, такой срыв случился с ним впервые. В чём в чём, а в склонности к выпивке его обвинить было трудно. Добравшись до стула, он тяжело рухнул на него и смущённо спросил:

– У тебя есть что-нибудь выпить?

– Сейчас организую, потерпи, – ответил Сергей с понимающей ухмылкой и поставил чайник на плиту, потом извлек из шкафчика початую бутылку коньяка и бокал, плеснул в него на треть янтарной жидкости и придвинул к Горину. – Прими лекарство… – подождав, когда тот выпьет, Харламов спросил: – Ну, рассказывай, что с тобой стряслось. Почему тебя ищет полиция?

– Полиция?! – изумлённо воскликнул Горин и прикусил губу от боли в голове. – Ты меня разыгрываешь? Это не смешно.

– Какие уж шутки. Они были у меня час назад. Расспрашивали о тебе и убедительно просили сообщить, если ты у меня появишься. – Харламов подчеркнул слово "убедительно" и выжидательно посмотрел на друга. – Может, объяснишь, что ты натворил?

– Натворил? Я не понимаю… – растерянно ответил Горин. – Что им было нужно от меня?

Сергей молчал, изучающе глядя ему в глаза, отчего Дмитрию стало не по себе. Он вдруг почувствовал, что старый друг ему не совсем доверяет и в чём-то подозревает, но причины этому не знал, а потому на душе заскребли кошки и появились сомнения.

– Серёга, в чём дело? – осторожно спросил он, заерзав на стуле. – Мы же сто лет знаем друг друга. Разве я тебе лгал когда-нибудь?

– Такого за тобой не припомню.

– Тогда какого чёрта?! Мне и так ужасно плохо, думал, ты мне поможешь… Вчера Катя окончательно порвала со мной… Понимаешь, на днях мне позвонили из Москвы. Принято окончательное решение купить мою программу "Архимед", готов контракт для подписи. Сумма там весьма впечатляющая, да ещё проценты от продаж… Ну, ты знаешь, как я ждал этого часа, вот и решил сделать ей сюрприз: явиться, так сказать, победителем и бросить к её ногам весь мир… Вот и явился. Надел свой лучший костюм, купил цветов, лечу, ног под собой не чую, а у подъезда – "сюрприз", но уже для меня… – от волнения Горин прервал рассказ и попросил: – Серёга, налей ещё.

– Хватит, – твёрдо отрезал тот. – Тебе сейчас чайку покрепче заварю, это будет лучше. Ну и… Продолжай.

– Да что продолжать, дальше как в дурном сне… Смотрю, стоит тачка этой мрази – Трутнева. Он давно к ней клеился, да Катя его отшивала до поры до времени, а потом… как-то стала отдаляться от меня, а с ним… В общем, этот гад решил отбить её у меня, нарочно, из вредности. Она-то ему не нужна, я-то знаю. Поиграет и бросит. У него шлюх полно, а ему захотелось поразвлечься с ней, чтобы меня добить. Понимаешь? Уж вроде до нитки раздел, подонок, а сломать не сумел, так он лишил меня и её. Точно рассчитал – без Кати мне не жить. А она, дурочка, по наивности своей поверила в его сладкие сказки, растаяла, размечталась о "красивой жизни"… Так вот увидел я это, и всё во мне закипело. Еле сдержался, чтобы сразу не пойти и не набить ему морду. Сел на лавочку у соседнего подъезда и стал думать, что мне делать. А тут и сам О'Кей выходит. Рожа довольная, масляная. Гад! Сел в свою тачку и уехал, а я решил серьёзно поговорить с Катей, да, видно, нужно было повременить… В общем, поднялся я к ней, звоню, она открывает, такая радостная, счастливая, думала, что это он вернулся, – с порога так и сказала: "Олежек, милый". А меня увидела, сразу поскучнела и будто чужая стала. Это моя-то Катюша, которая клялась мне в вечной любви!.. – Горин снова разволновался и с мольбой взглянул на Сергея. – Налей, Серёга, не могу.

– Ладно, чёрт с тобой, ещё одну, и всё, – ответил тот, снова налил в бокал ещё на четверть, а потом поставил на стол чайники, чашки и нехитрую закуску, извлеченную из холодильника. – Пожалуй, закусить тебе тоже будет нелишним.

Сергей налил в чашку крепкой заварки и, достав сигарету, закурил, озабоченно глядя на друга. Помолчав с минуту, он снова спросил:

– Ну а дальше что?

– Дальше… Дальше я смутно помню… Я пытался объясниться с ней, открыть ей глаза на этого мерзавца. Я просил, я умолял её не делать глупостей и сохранить нашу любовь, ведь это единственное, что имеет настоящую ценность в жизни. Но она не хотела слушать меня, она словно ослепла и оглохла. Это было ужасно… Я чувствовал себя, как избитая хозяином собака, которая не может понять, за что её бьют, а из-за своей преданности и любви не бежит, а лижет его руки… А потом она наговорила мне такого… Нет, я не могу рассказать тебе этого! На меня что-то нашло, затмение какое-то в мозгу, и я не выдержал, сорвался. У меня что-то вырвалось ужасное, а потом я хлопнул дверью и ушёл. Я понял лишь одно: это – конец… Потом я бродил по городу, хотел как-то забыться, избавиться от всего этого кошмара, ну и выпил лишнего… Очухался на пляже напротив «Русского бора». Как туда попал – не представляю. Я вообще почти ничего не помню, что было этой ночью. Одни обрывки в памяти… Может, с кем-то подрался, потому и полиция ищет? Чувствую, что бока мне намяли изрядно.

– Ты в самом деле не помнишь, что было после того, как ушёл от Кати? – хмуро спросил Сергей, пристально взглянув в лицо друга.

– Не помню, – тихо ответил тот, опустив глаза. Горин почувствовал в вопросе друга какой-то скрытый смысл и догадался, что тот знает о его похождениях больше, чем он сам. – Послушай, не тяни. Что сказали тебе обо мне? Что я такого натворил?

Сергей нахмурился ещё больше и стал кусать губу, медля с ответом.

– Не тяни! Должен же я знать, в конце концов, в чём дело!

– Ты прав, нет смысла с этим тянуть, – угрюмо ответил Харламов и достал новую сигарету. Помяв её в пальцах, он сказал: – Димка, тебя разыскивают по подозрению в убийстве.

Горин вздрогнул от неожиданности и непонимающе взглянул на друга.

– В убийстве? – с трудом выдавил он из себя и совсем тихо спросил: – Это правда?.. Но я не мог никого убить, это невозможно! Ты же знаешь, я на такое не способен.

– В нормальном состоянии – не способен, но ведь ты был так пьян, что даже не помнишь ничего! – Сергей ещё сильнее занервничал и, смяв сигарету, швырнул её в пепельницу. Лишь немного успокоившись, он с сочувствием взглянул на подавленного и совершенно растерянного друга и через силу добавил: – Они подозревают тебя в убийстве Кати.

– Кати?! – Горина словно током ударило. От чудовищности услышанного потемнело в глазах. В один миг перед ним пронеслась та отвратительная и абсурдная сцена, когда он, теряя рассудок от ревности, горя и боли кричал ей: "Я убью тебя!", и это "Убью!" тысячеголосным эхом носилось в сознании, выжигая в душе незаживающие раны раскаяния. – Не может быть… Это бред какой-то… – едва слышно прошептал он, а из горла уже рвался вопль отчаяния и боли: – Не может быть!

– Бред! Конечно, бред! – воскликнул Сергей и, вскочив со стула, стал с волнением расхаживать по кухне. – Я и им сказал, что это – бред, но у них против тебя серьёзные улики.

– Я не мог этого сделать! Не мог! Я… Я её так люблю, что жизнь отдам не задумываясь. В каком бы состоянии я ни был, но такого совершить не мог. Ты мне веришь?

– Хотелось бы, но факты… Полиция почти не сомневается, что это – твоих рук дело, – ответил Сергей и снова потянулся за сигаретой.

– Какие, к чёрту, факты! Я же не спятил, в конце концов! Мало ли что мы наговорили друг другу, но я, скорее, покончил бы с собой или прибил бы Трутня, но только не её. Катя для меня была всем, всем на свете… Я бы не посмел и пальцем коснуться её… Боже мой, Катя!.. – вдруг воскликнул Дмитрий и беззвучно зарыдал, обхватив голову руками.

Харламов нервно закурил и на несколько минут оставил друга в покое, интуитивно почувствовав, что ему нужно дать разрядиться. Он подсознательно не верил в виновность Горина, хотя следователь и говорил об этом уверенно. Но как помочь ему выбраться из ужасной и почти безнадёжной ситуации? Ответа на этот вопрос он не знал, отчего на душе было тревожно и неуютно.

– Дима… Дима, – осторожно окликнул он друга, слегка встряхнув его за плечо, когда тот затих и впал в оцепенение. – Дима, я верю тебе… Катю уже не вернуть, но надо как-то жить дальше. Ты слышишь меня?

– Жить? А зачем? – потухшим голосом ответил Горин и поднял на друга покрасневшие и влажные от слез глаза.

– Это ты брось! – встряхнул его Харламов. – Жизнь на то и дана, чтобы жить. И не смей даже думать о самоубийстве. Тебе сейчас очень тяжело, но надо выдержать. К тому же ведь кто-то убил Катю. Вот с этим нужно разобраться.

– Да, да, я должен разобраться. Должен… Спасибо, Серёжа, я пойду… – Горин сделал попытку подняться со стула.

– Ну куда ты пойдешь? – воскликнул Харламов и усадил его на место. – В таком-то виде.

– Пойду домой, а потом в полицию. Расскажу им всё, как было. Пусть делают со мной, чтот угодно…

– Не дури. Тебя же сразу посадят и разбираться особо не будут. У них полная уверенность, что это сделал ты. Следователь сказал, что улик предостаточно. И что ты сможешь предъявить в свое оправдание? Только поклясться?.. Но это лишь слова, а им нужны факты, доказательства.

– И что же мне делать? – растерянно спросил Горин.

– Честно говоря – не знаю, – нахмурился Харламов и озабоченно задумался. – Пожалуй, тебе нужно на время уехать отсюда и отсидеться где-нибудь, пока не прояснится ситуация. И, главное, вспоминать. Хорошенько вспомнить всё, что было с тобой до твоего появления у меня. Если это сделал не ты, а я тебе верю, то в момент… убийства Кати не мог находиться у неё. А раз так, то тебя обязательно кто-нибудь видел в это время в другом месте. Ты же сам говорил, что бродил по городу… Вот и вспоминай, кто мог тебя видеть и где. Это твой единственный шанс доказать своё алиби.

– Мне наплевать, что будет со мной. Я должен найти того подонка… – глухо сказал Горин.

– Да, конечно, но сначала тебе придется доказать свою невиновность. Иначе ты не найдёшь его, а себя погубишь, – возразил Харламов.

Дмитрий яростно растер лицо ладонями и, откинувшись к спинке стула, шумно выдохнул. Подумав, он ответил:

– Ты прав, Серёга, мне необходимо вспомнить всё… Я всё же пойду. У меня с собой нет ни документов, ни денег, да и переодеться надо.

– Домой тебе нельзя. Тебя там наверняка поджидают. Уверен, что уже объявлен розыск. Вот, чёрт! Уехать из города не удастся, Димка. На всех вокзалах – контроль, а на дорогах можно нарваться на проверку. Можно, конечно, попробовать на попутках, но и это очень рискованно. Да и без документов приткнуться будет некуда. Что же делать? – Сергей снова задумался и машинально достал очередную сигарету. Закурив, он уставился в потолок, словно искал там ответа, и через минуту нашёл решение. – Вот что, Димка, я думаю, тебе лучше всё же остаться в городе. Поживёшь пока на даче моих родителей. После их смерти она в запустении, а мне всё никак не удаётся её продать. Я тебя отвезу туда, а чтобы у соседей не возникло подозрений, скажем, что ты – новый хозяин. Идёт?

– У меня нет выбора, – горько усмехнулся Горин. – А где это?

– За Федоровкой, на лугах. Вряд ли тебя будут там искать. По крайней мере какое-то время ты будешь в безопасности. Постарайся использовать эту фору полностью и восстановить пробелы в памяти. Связь будем держать по мобиьному телефону. Но только в крайнем случае. Его могут слушать. В посёлке есть автомат у сельсовета… Если случится что-то важное, я приеду к тебе. Но всё же постарайся не светиться.

– Хорошо, я понял. Когда поедем?

– Сейчас и поедем, только приведу тебя в нормальный вид. Снимай-ка свой костюм, в нём ты похож на бомжа. Я тебе что-нибудь подыщу.

Сергей вышел из кухни, но вскоре вернулся, неся в руках джинсы, рубаху и куртку-ветровку.

– Вот, переоденься, но сначала сходи в душ. Тебе сейчас нужна ясная голова, – сказал он и, встретив благодарный взгляд Горина, улыбнулся: – Всё будет хорошо, Дима. Держись, парень…

– Хорошо мне уже никогда не будет, – тихо ответил тот. – Но за помощь – спасибо. Не знаю, смогу ли я тебе отплатить когда-нибудь тем же…

– Ладно, ладно, какие могут быть счеты между друзьями. Главное – выкарабкайся… Ну, давай в ванную.

Глава 5.

Привидение.

В ожидании звонка Марина просматривала на мониторе файлы с накопленными материалами по НЛО и другим аномальным явлениям, которые она собирала вот уже три года с тех пор, как пришла работать в редакцию. Эта тема интересовала её ещё со студенческих времён, и домашний архив был переполнен всевозможными публикациями, фотографиями, видео- и аудиозаписями с рассказами очевидцев, "контактёров", ясновидящих и экстрасенсов. Те без тени сомнения заявляли о достоверности своих контактов с непознанным. Как человек разумный и не склонный принимать всё на веру, Марина понимала, что львиная доля из этого моря информации если и не заведомая ложь, то, во всяком случае, глубокое заблуждение рассказчиков в истинной природе явлений, с которыми те столкнулись. Вызвано оно либо сильно развитым воображением, либо самовнушением, либо подсознательным желанием почувствовать себя сопричастным и как бы "посвящённым" в великие таинства Вселенной. И всё же среди массы "пустой породы" наверняка скрывались и золотые крупицы Истины. Проблема состояла в том, как их отделить от лжи, слухов и домыслов, а порой и от искусных подделок.

Что делать потом с открывшейся Истиной – Марина представляла смутно. Она знала лишь одно: эти знания должны принадлежать всему человечеству. А потому потихоньку писала свою книгу, о которой знал только Артём.

Оба они, кстати, публиковались и в столичных изданиях, пользуясь псевдонимами. Это было известно Главному, но и Артём, и Марина ходили у него в "любимчиках" – за энергию и талант, за особый нюх на настоящие сенсации и умение преподнести их публике "аппетитными", отчего тираж газеты неуклонно рос, и уже за одно это им прощались такие "грешки".

Главный редактор – человек энциклопедических знаний и увлекающийся – сразу же оценил по достоинству хобби молоденькой журналистки, пришедшей работать в газету после окончания журфака в Москве, и рискнул поручить ей вести соответствующую рубрику в субботнем приложении. Сначала то были небольшие статьи на одну колонку, но потом ей выделили целую газетную полосу. Многие коллеги завидовали её успеху и стремительной карьере, но завидовали по-хорошему, так как она заслужила это по праву.

Марина взглянула на часы и забеспокоилась: до конца рабочего дня оставалось чуть более часа, а её информатор не выходил на связь. Она разочарованно вздохнула, достала из сумочки банан и, очистив кожуру, откусила нежную мякоть, погрузившись в задумчивые размышления о том, как лучше провести воскресный день.

– Всем привет! – вдруг услышала она бодрый голос Артёма, перекрывающий рабочий шум в зале.

Марина обернулась и увидела в проходе между столами своего друга, направляющегося к "аквариуму", как в шутку прозвали коллеги кабинет главного редактора из-за стеклянной перегородки, отделяющей его от зала редакции. Артём тоже заметил Марину и с загадочной улыбкой подмигнул ей, жестом показав, что торопится. Она хотела остановить его на пару минут, чтобы договориться о планах на вечер, и уже привстала со стула, помахав ему рукой, как вдруг на столе зазвонил телефон. Поспешно схватив трубку, Марина взглянула на удаляющуюся спину Артёма и с досадой сказала:

– Алло! Редакция.

– Марина? – послышался осторожный голос мужчины.

– Да, Разина.

– Это Лунёв.

– А, Валерий Васильевич! – обрадовалась Марина. – Я вас сразу и не узнала. Давно от вас ничего не было…

– Извините, что задержался, Марина. Только что добрался до телефона, – ответил собеседник и, понизив голос, слегка взволнованно продолжил: – На этот раз у меня нечто совершенно потрясающее. Только дайте слово, что на меня не будет никаких ссылок, и моё имя нигде не всплывёт.

– А в чём дело? Разве вам не хочется известности и славы? – чуть иронично спросила Разина.

– При других обстоятельствах, возможно, и не отказался бы, но не теперь. Да вы сами всё поймёте, – ответил Лунёв и ещё тише сказал: – Записывайте…

Разговор продолжался минут десять, и чем больше информации получала Марина, тем сильнее волновалась. Сообщение действительно было потрясающим и похожим на правду. Положив трубку, девушка ещё раз перечитала записи в блокноте и поспешно убрала его в сумочку. Ей стало как-то не по себе от того, что стала обладателем подобной информации, захотелось поскорее уйти домой, чтобы спокойно обдумать и проанализировать её, прежде чем принять окончательное решение. Она посмотрела на "аквариум" и с удивлением отметила, что жалюзи опущены. Это был признак серьёзного и очень важного разговора, происходившего между Главным и Артёмом. "Что-то Тёма засиделся у шефа, – подумала Марина, нетерпеливо взглянув на часы. – Похоже, убийство не такое уж рядовое. Ничего не поделаешь, придётся его ждать".

– Вот, собственно, и всё, Валентин Викторович, – закончил свой доклад Артём и выжидательно посмотрел на шефа.

Главный редактор снял очки с толстыми линзами и стал массировать пальцами уставшую переносицу, размышляя над предложением своего ведущего "криминалиста". Молчание затянулось, и Артём стал тихонько отбивать ритм пальцами по крышке стола, проявляя нетерпение. Наконец Главный принял решение, снова водрузив очки на нос.

– Значит, думаешь, из этого сможешь родить хорошую статью? – спросил он с нарочитым сомнением в голосе.

– Постараюсь. Правда, материала пока недостаточно, – уверенно ответил Калашников. – Но тема очень интересная и актуальная, стоящая тема.

– Да-да, тема злободневная, – согласился Главный. – Только не слишком ли сложна, чтобы достаточно глубоко и без занудства раскрыть её в одной статье? Тут ведь требуется целое психологическое и социальное исследование, а читатель не любит наукообразной писанины. Нужно ориентироваться не на интеллектуалов, а на очень средних людей. Очень средних, Артём, – подчеркнул он. – От них, прежде всего, зависят наши тиражи.

– Это я прекрасно понимаю, Валентин Викторович. Моя задумка в том и состоит, чтобы на примерах конкретных дел показать, как самые обычные люди, не патологическое маньяки и убийцы, становятся чудовищами и совершают ужасные преступления, что их толкало на это, что они чувствовали при этом и впоследствии… Если удастся, я хочу, чтобы обыватель испытал шок от этой статьи и хотя бы на минуту задумался о собственной сущности. А лезть в научные дебри я не собираюсь, хотя без определённой доли психоанализа, конечно же, не обойтись. Но злоупотреблять этим я не буду.

– Ну-ну… Ладно, Артём, дерзай, – окончательно сдался Главный. – Сколько времени тебе на это потребуется?

– Точно сказать не могу. Всё будет зависеть от следствия, да и дополнительный материал нужно собрать и обработать. Ориентировочно – недели две или три.

– Хм-м… Ладно, работай, только не забывай о текущих делах. Хорошо?

– Спасибо, Валентин Викторович, – обрадовался Калашников и хотел было уже встать со стула, чтобы попрощаться с шефом, но, увидев его жест, остался на месте.

– Подожди, Артём, – сказал Главный и снова замолчал, озабоченно размышляя о чём-то. Его явно что-то тревожило и смущало, и он словно не знал, с чего начать. Наконец, шеф решился и сказал: – Не знаю, какое это имеет отношение к нашему разговору, но у меня такое чувство, что имеет… Я не суеверен, но когда прочёл вот это, – он выдвинул ящик стола и достал из него несколько листов, положив их перед Артёмом, – то почему-то подумал о Сатане. Да-да, не усмехайся, именно о рогатом. Прочтёшь – сам поймёшь почему.

– А что это? – с интересом спросил Калашников, придвигая к себе листы.

– Получено по обмену… Это выборка по разделу "Криминал".

– Понятно, – сказал Артём, вчитываясь в информацию, полученную от других газет, информационных агентств и прочих СМИ по электронной почте. – И что вас так поразило?

– Всё. Да ты читай… – ответил шеф и скривился в горькой ухмылке. – И впрямь весь мир сошёл с ума! Там таких случаев, подобных твоему, – десятки. Раньше такого никогда не было. Просто какой-то взрыв сумасшествия. Возьми для работы, чем не материал для твоей статьи? И ещё захвати кое-что для Марины, – сказал Главный, доставая очередной ворох листов. – Для неё тоже есть масса интересного… Знаешь, Артём, только между нами…

– Да, я вас слушаю.

– Не нравятся мне эти совпадения, – выдохнул шеф.

– Какие совпадения, Валентин Викторович? – растерянно спросил Калашников.

– Эти, – главный редактор ткнул пальцем в листы. – Ты парень неглупый, разберёшься. Будут версии – заходи, поговорим. Меня всё это очень заинтриговало. Ну ладно, забирай и иди, мне ещё нужно поработать.

– До свидания, – попрощался Артём и, взяв листы, вышел из кабинета.

Как только он появился в зале, Марина сразу же сорвалась с места и поспешила к нему, не заботясь о том, что подумают о них коллеги. Сгорая от нетерпения, она ухватила его за рукав и негромко спросила:

– Ты свободен?

– В каком смысле? – улыбнулся Артём.

– Господи, опять шуточки! Мне нужно срочно домой. Поехали, – решительно сказала Марина и увлекла его к выходу из зала.

– Ну и темперамент, – с восхищением прошептал Артём в дверях. – А утром обозвала меня кобелём.

– Кобель и есть, только об этом и думаешь, – вспыхнула Марина. – Ты можешь хоть изредка быть серьёзным?

– Конечно, дорогая, но пресным – никогда. А в чём дело? Какая муха тебя укусила?

– Никакая. Просто у меня появилась срочная работа и очень важная.

– Милая, ты и в выходные хочешь работать? Так ведь и сгореть недолго. У меня тоже есть срочное и важное дело, но даже ради этого я бы не пожертвовал уединением с тобой где-нибудь на зелёной лужайке у реки, – Артём подмигнул ей и уже более серьёзно спросил: – Появилось что-то интересное?

– Да, Тёма, очень. Придётся мне завтра заняться этим, иначе будет поздно, – ответила Марина. – Мне тоже хотелось провести воскресенье вместе с тобой на природе. И знаешь, что я придумала?.. Мы совместим приятное с полезным. Завтра с утра поедем с тобой в Жигули. Против небольшой прогулки на природе ничего не имеешь?

– Прекрасная идея! Я – «за». Если я правильно понял, мы едем искать следы пришельцев? – с иронией спросил он.

– Какой вы проницательный, господин Калашников!

Лужнецкий вошёл в кабинет и устало опустился на стул, положив папку с предварительными заключениями экспертов на стол. От беготни ступни горели огнём, и он скинул туфли, вытянув ноги и расслабившись. В желудке противно урчало и сосало под ложечкой – с утра не удалось перехватить и макового зёрнышка. Поморщившись, Стас открыл папку и ещё раз бегло скользнул взглядом по листам с заключением экспертов. Отпечатки, найденные в комнате Горина, полностью совпадали с отпечатками на ноже, не оставляя никаких сомнений в его причастности к убийству. Показания свидетелей тоже подтверждали эту версию. Улик было достаточно, чтобы быстро завершить дело, оказавшееся довольно простым и одновременно страшным в своей абсурдности и звериной жестокости: семнадцать ножевых ран на теле жертвы говорили сами за себя. Не хватало лишь одного: самого подозреваемого. В том, что рано или поздно убийца будет найден, Стас не сомневался. Да и куда тот денется без документов и денег, которые остались в его комнате? Долго скрываться он не сможет. Ну день, ну два, ну неделю, а потом ему придется вылазить из своей норы, а, значит, кто-нибудь сможет опознать его. Фотографии Горина уже завтра утром будут расклеены на стендах "Их разыскивает полиция", а экипажи ППС и посты автоинспекции получили их вместе с подробными приметами.

– Где же он может скрываться? – спросил вслух сам себя Лужнецкий и обернулся на стук закрывшейся двери.

Это вошёл Букин.

– Что, решаешь задачку? – спросил тот с усмешкой, услышав вопрос.

– Решаю… Чем порадуешь?

Букин подошёл к столу Лужнецкого и поставил на него пакет, невесть откуда взявшийся в его руках. Словно факир, он извлек батон, полпалки колбасы, банку пикулей и бутылку водки.

– Витюша, дорогой, ты просто ангел-спаситель! – воскликнул Лужнецкий, потирая руки. – У меня в животе – медведь.

– Урчит? Ничего, мы его сейчас водочкой… Подобреет, – оскалился Букин, нарезая перочинным ножом колбасу и батон.

– Водочку на рабочем месте? Убери, – решительно сказал Лужнецкий, сглотнув слюну. – Как говорит начальство: нечего устраивать бардак из органов.

– Да ты что, Стас, глянь-ка на часы. Думаешь, начальство ещё не раздавило пару пузырей? Расслабься, весь день носимся, как псы, имеем право снять стресс, – настаивал Букин.

– Давай хоть ребят подождём. Неудобно как-то… – почти сдался Лужнецкий.

– Да никого уже не будет. Пока ты ходил к экспертам, я всех отпустил. И сам бы ушёл, да тебя жаль: ещё откинешь коньки с голодухи, что делать будем? Вот и слетал по быстрому за харчами, – с улыбкой сказал Букин.

– Отпустил? И правильно сделал. Пусть отдыхают, они этого заслужили.

– Стас, достань-ка стаканы, у меня всё готово.

– Только по сто пятьдесят, не больше, – предупредил Лужнецкий, доставая из тумбочки два стакана.

– А как же, я норму знаю, – деловито ответил Букин, разливая водку.

Они молча выпили и закусили, яростно работая челюстями и уничтожая съестное со скоростью саранчи. Когда утолили голод, Букин достал сигарету и закурил, приоткрыв окно (Лужнецкий с месяц как бросил курить, но воздержание давалось нелегко).

– Так ты ломаешь голову, куда рванул клиент? – спросил Виктор шефа.

– Да. Вряд ли он покинул город, – ответил Лужнецкий, дожёвывая остатки колбасы в прикуску с хрустящим огурчиком, – иначе обязательно бы зашёл домой за деньгами и документами.

– Это верно, – согласился Букин. – Похоже, всё произошло спонтанно, и парень совсем потерял голову. А нервишки у него ни к черту. Будь они у него покрепче, такой ошибки бы не совершил.

– Ты о документах и деньгах?

– О них. Думаю, он сейчас бродит где-нибудь по городу или забился в какую-нибудь дыру и распустил сопли. Эти интеллигентики сначала отморозят чёрт знает что, а потом копаются в собственном дерьме и занимаются самобичеванием. У них, видите ли, утонченная натура, мать их! И эти тонкие натуры потрошат своих подружек, нанося семнадцать ран кухонным ножом! Каково, а?

– Он не ведал, что творил. В состоянии аффекта люди способны на самые ужасные вещи. Но такое бывает только с высокоразвитыми личностями. Плосколобые убивают хладнокровно, всё заранее продумав. Горин же умён, начитан, образован и, похоже, действительно очень любил Харитонову. В том-то и вся трагедия…

– Да, трагедия… Но какая разница: умница Горин или плосколобый ублюдок? Он убил девушку, а это… ставит знак равенства между ним и любым дебильным отморозком. Ладно, Стас, мы сделали всё, что могли. Сеть расставлена, подождем улова. Домой собираешься?

– Да, пошли, – ответил Лужнецкий, вставая из-за стола.

– Какие планы на воскресенье?

– Никаких. Отоспаться бы… Может, схожу на пляж. А у тебя?

– Поеду на фазенду. Надо жене помочь, а то уже косо смотрит на меня. Сам знаешь, прошлые выходные полетели коту под хвост.

Они расстались на остановке. Первым уехал Букин, сев в троллейбус, подкативший почти сразу, как они подошли, а потом Лужнецкий дождался своего маршрута. Автобус был полон, Стас протиснулся поближе к окну, в самый угол задней площадки.

Мысли Лужнецкого всё ещё крутились вокруг событий этого дня. «В голове не укладывается, как он мог совершить такое? – думал он о Горине. – Неужели ревность действительно так ослепляет? Уму непостижимо… Вот так:: живёт человек, работает, любит, надеется на счастье, и вдруг что-то происходит, все его мечты летят к чёрту, а мозги не выдерживают перегрузки и начинают плавиться. Потом – короткое замыкание и – конец. Всей жизни конец!.. Жаль парня и его подружку. Могли бы быть счастливы, но сами всё разрушили. А всё из-за глупых амбиций, зависти, из-за проклятого «материализма»… Вот и Наташка ушла от меня из-за этого. Боже, куда мы катимся?! Всюду деньги, деньги, деньги, все только о них и думают, будто счастье и впрямь в этих бумажках! Эх, будь моя воля, я бы этого Трутнева тоже привлёк. Тоже мне – дьявол-искуситель! Не будь его, и трагедии, возможно, не случилось бы. Мерзавец!»

Автобус стал тормозить, подъезжая к очередной остановке, и Стас машинально бросил взгляд за окно. Вдруг его словно током дёрнуло. На какое-то мгновение он ясно увидел в свете фонаря лицо Горина, неспешно идущего от перехода к торговому центру. На Дмитрии был всё тот же тёмно-синий костюм и голубая рубашка с галстуком.

На секунду столбняк поразил капитана, но он быстро пришёл в себя и рванул к двери, энергично работая локтями. Стараясь не потерять из вида удаляющуюся фигуру, Стас прилип к стеклу двери, не обращая внимания на сердитые возгласы и ответные толчки пассажиров. Наконец, двери распахнулись, и он выскочил из автобуса, озираясь вокруг и пытаясь отыскать исчезнувшего Горина.

Синий костюм он снова увидел в дверях торгового центра. Стас знал, что здание имеет два выхода, расположенных в противоположных концах, и это существенно снижало его шансы задержать подозреваемого. В сутолоке тот легко мог затеряться и незаметно выскользнуть из магазина через второй выход. Оставалось надеяться только на то, что Горин не заметил преследования и какое-то время пробудет в здании.

Войдя в магазин, Стас сразу же ощутил духоту, пропитанную запахами парфюмерии, кожи, резины и чёрт знает чем ещё, что обычно присутствует почти во всех крупных торговых точках. Среди гула голосов и шаркания сотен ног звучала музыка. Стас прочесывал разношерстную толпу цепким внимательным взглядом, продвигаясь впер`д и стараясь не пропустить мимо себя синий костюм. Он дошёл почти до середины зала, когда вдруг увидел, что второй выход заперт. Быстро взглянув на часы, Лужнецкий довольно усмехнулся. До закрытия магазина оставалось менее получаса.

– Ты в ловушке, парень, – негромко сказал он сам себе и поспешил на выход.

Через пять минут Стас уже связался с оперативным дежурным и стал ждать прибытия экипажа ППС, контролируя единственный выход из здания. Вскоре поток посетителей сменился на противоположный. Люди в основном выходили из магазина, но Горин всё не появлялся. Подъехал милицейский "УАЗ" и затормозил в "кармане" метрах в двадцати от входа. Лужнецкий энергично зажестикулировал вышедшим из машины крепким молодцам, и те быстро подошли к нему.

– Капитан Лужнецкий, – негромко представился Стас, показав своё удостоверение, и сразу же перешёл к делу. – В здании подозреваемый в убийстве – Дмитрий Горин. Ориентировку получили?

– Да, товарищ капитан, – ответил сержант. – Высокий, худощавый, тёмно-русые волосы, лет тридцати…

– Точно, – подтвердил Лужнецкий и добавил: – Одет в тёмно-синий костюм и голубую рубашку с галстуком. Не вооружен, но следует быть осторожным. В таком состоянии от него всего можно ожидать. Сержант, вы останетесь здесь, а вы, – он кивнул второму полицейскому, – перекройте служебный вход.

Не задерживаясь, Стас сразу же прошёл в зал и быстро прочитал изрядно поредевшую толпу посетителей. На первом этаже Горина не было. Не оказалось его и на втором.

Включив обание на полную мощность, Лужнецкий быстро нашёл контакт с молодыми и симпатичными продавщицами, получив требуемую информацию. Две или три девушки действительно видели парня в синем костюме, а одна из них даже запомнила, что тот ничего не спрашивал, а лишь рассматривал товары. Это было буквально минут за десять до прихода Лужнецкого. А потом он… исчез. Тщательный осмотр здания, включая служебные и складские помещения, изучение записей видеокамер, тоже ничего не дал, и Стас сдался, раздражённо подумав: "Чертовщина какая-то! Не мог же он испариться или пройти сквозь стены. Ничего не понимаю… Ведь не привиделся же он мне?! Его видели и другие. Мистика, да и только!"

Горин сидел на ступеньках крыльца, обхватив голову руками и, словно загипнотизированный, неотрывно глядел остекленевшими глазами на догорающий закат. На чистой синеве неба полыхало удивительными красками величественное зарево, но ничто не радовало его. Он весь ушёл в себя, отгородившись от этого мира, ставшего для него со смертью Кати безжизненной пустыней.

В такой отрешённости Дмитрий провёл уже несколько часов с тех пор, как расстался с Сергеем, привезшим его на заброшенную дачу. Друг снабдил Горина небольшим запасом продовольствия и дал две тысячи рублей, что должно было хватить тому на две-три недели затворничества наедине со своими мыслями и памятью. Прощаясь, Сергей с обеспокоенностью просил товарища не делать глупостей. На даче он был в безопасности. Полиция не в состоянии прочесать все дачные поселки с десятками тысяч участков, разбросанных вокруг города в радиусе пятидесяти километров, да и кто мог знать, что он скрывается именно здесь. И всё же Харламов был неспокоен, ведь оставался элемент случайности.

Закат почти совсем угас, и на тёмно-синем небе высыпали мириады звезд. Дмитрий по-прежнему сидел на крыльце, не в силах разорвать бесконечный круговорот воспоминаний. Наконец, истощив себя до крайности, он почувствовал, что его мозг больше не в состоянии думать о чем-либо и, словно перегревшийся компьютер, отключается, быстро проваливаясь в сон. Сделав над собой отчаянное усилие, Горин с трудом поднялся с крыльца и вошёл в дом. Не включая свет, он добрался до старого скрипучего дивана и ничком повалился на него. Через секунду глубокий сон овладел им, спасая сознание от саморазрушения.

Звонок телефона оторвал Трутнева от телевизора, по которому шел довольно заурядный боевик. Зевнув, он поставил недопитый бокал с вином на столик и взял трубку.

– Алло, слушаю… – сказал он, потягиваясь в кресле.

– Интересующий вас человек находится на даче за поселком Фёдоровка, – прозвучал совершенно бесцветный мужской голос. – 6-я Яблоневая, 35.

– Кто говорит? – встрепенулся Трутнев и вскочил с кресла. – Алло! Алло!

Ответа не последовало. В трубке раздались гудки, и Олег с изумлением взглянул на аппарат. Информация, переданная неизвестным, была для него полной неожиданностью, но он сразу же понял, что речь идёт о Горине. Трутнев на мгновение растерялся и даже испугался, ведь о том, что он разыскивает своего бывшего соперника, знали лишь Ваха и его самые проверенные люди, а они отнюдь не были болтливы. Голос информатора тоже не был знаком ему и мог принадлежать кому угодно, даже женщине, настолько неопределенным показался тембр. Это настораживало. Трутнев знал о технических штучках, способных изменить любой голос до неузнаваемости, но они были доступны далеко не каждому.

"Что всё это значит? – думал он, от волнения покусывая ногти. – На шутку не похоже. Может, кто-то хочет подставить меня? Но кто? Кто мог знать, что я веду охоту на этого придурка?.. Ладно, подойдём с другой стороны… Зачем кому-то сообщать мне о месте нахождения Горина, если только неизвестный сам не заинтересован в его исчезновении? Дьявол, не нравится мне всё это, очень не нравится! Так что же, рискнуть или нет?"

Ещё минут десять его терзали сомнения. Трутнев расхаживал взад и вперед по комнате, колеблясь принять окончательное решение. Наконец, он подошел к столу, схватил бокал и, осушив его одним глотком, взял мобильный телефон. Разговор с Седым – человеком Вахи – был не долгим. "Профи" коротко доложил о результатах поиска и, выслушав новые инструкции заказчика, без лишних вопросов принял их к исполнению. Трутнев положил трубку, зловеще усмехнулся и направился на кухню ставить кофеварку. Ему предстояло ночное бдение в ожидании хороших новостей. "Если эти волки возьмут след, Горину – конец", – подумал он и принялся насвистывать веселый мотивчик.

– И это всё? – спросила Марина, выслушав рассказ Артёма об убийстве Харитоновой и его мысли о задуманной статье. – Я тебя не понимаю, Тёма, ты же сам говорил, что читателям не интересно копание в чужих душах, да к тому же преступление довольно заурядное.

– Ты права, я и в самом деле так думал вначале, – ответил Артём, наливая в чашки кофе. – А потом, когда побывал на квартире у того парня, понял, что должен написать. Понимаешь, если бы он был примитивен, я бы так не заинтересовался этим убийством, но он далеко не примитивен. Я бы даже сказал, что Горин – интеллектуал, причем разносторонне развитый. Знаешь, какие книги у него к комнате?

– Какие же? – улыбнулась Марина. – Могу поспорить, что сплошь технические. По компьютерам, наверное, и по программированию. Я угадала?

– Не совсем. То есть специальной литературы, конечно же, в избытке, причём в массе своей на английском. Но это, в общем-то, не удивительно. Меня поразило другое. Я совсем не увидел ни детективов, ни фантастики, ни любовных романов, никакой художественной беллетристики. Зато на полке стояли книги Бернса, Байрона, Пушкина, античных философов. Все издания редкие, явно из давно собираемой библиотеки. Но и это ещё не всё… Можешь себе представить, Горин серьезно изучал все основные мировые религии.

– Все? – удивилась Марина. – Зачем ему это? Он религиозен?

– Не знаю. Но я видел и Библию, и Коран, и буддистские книги, и Веды. На всех – его пометки на полях. А ещё я нашёл труды Блаватской, Юнга, Фрейда и другие работы по философии и психологии. Даже «Тибетскую книгу мёртвых».

– А это ещё что такое? Кажется, я где-то уже слышала это название…

– Я тоже слышал о ней. Но не читал. Вроде бы одна из основных книг буддизма.

– Да, интересная личность, – задумчиво сказала Марина. – Но ведь тебя не только это подвигло на написание статьи. Верно?

– Верно. Были и другие причины, – усмехнулся Артём, взглянув на подругу с лукавством. – Помнишь, что ты сказала мне утром?

Марина наморщила лоб, пытаясь вспомнить, и покачала головой.

– Ты же сказала мне, что мои заметки похожи на биржевые сводки, что я перестал сопереживать трагедиям людей, стал толстокожим…

– А-а-а, совесть проснулась? – с иронией сказала Марина.

– Обижаешь, Маришка, бессовестным я никогда не был, – ответил Артём. – Но твои слова меня действительно задели. Пора и мне взяться за что-то более серьёзное, чем описание бандитских разборок и делишек мафии. Корни преступности уходят в конечном итоге в наши души. Вот и копать нужно оттуда.

– Ну, ты даёшь, Тёмка! – изумленно взглянула на него Марина. – Если честно, я рада… Тебе и впрямь давно пора писать серьёзные вещи. А тема эта бездонная. На ней можно сделать имя.

– Это я знаю, дорогая, но не слава меня прельстила. Я, в самом деле, хочу разобраться, что же происходит со всеми нами, с человеками, почему хорошего в нас остается всё меньше и меньше… Знаешь, что подкинул мне шеф? – интригующе спросил Артём и, выдержав многозначительную паузу, ответил сам: – Информацию о криминальной обстановке в стране за последнюю неделю. Получена по обмену… И знаешь, что насторожило его и меня?.. Взрыв количества случаев бессмысленных и жестоких убийств, в основном тех, которые относят к бытовым. Такого раньше не случалось. Похоже на эпидемию. Всё это довольно странно и вряд ли может быть простым совпадением.

– И какое же объяснение этому феномену?.. – заинтересованно спросила Марина.

– Не знаю. Но какая-то причина должна быть, – ответил Артём и с усмешкой добавил: – Может, пятна на солнце влияют, или твои космические пришельцы экспериментируют над нами, как над подопытными мышками?..

Марина нахмурилась и серьёзно ответила на его иронию:

– Ты зря относишься к этому так легкомысленно. По крайней мере, и такая версия имеет право на жизнь. В мире очень много необъяснимых вещей… А что, если и впрямь над человечеством поставлен эксперимент, если нас изучают?..

– Но, Маришка, это уж чересчур… Я же пошутил, говоря о пришельцах, думал, твоё чувство юмора на высоте, – с удивлением ответил Артём. – Нельзя же всерьёз говорить о такой… гипотезе!

– С чувством юмора у меня в порядке, Тёма. Но почему почти никто всерьёз не воспринимает аномальные явления и те же НЛО? Приписывают их воображению и фантазии особо впечатлительных людей или умышленному шарлатанству. Я имею в виду обывательский уровень. На официальном же уровне всё засекречено. Неужели одно это не заставляет задуматься, что всё далеко не так просто? В противном случае, почему бы государствам раз и навсегда не разобраться с "непоняткой", опубликовав имеющуюся информацию и доказав, по крайней мере, земное происхождение всех аномалий, чтобы прекратить то и дело вспыхивающий ажиотаж вокруг темы? Государства же предпочитают отмалчиваться и хранить в секрете всё, что так или иначе связано и с НЛО, и с прочими необъяснимыми и непознанными явлениями. Причём охраняют подобные секреты не хуже военных тайн, что стоит огромных денег.