Глава 2. Сбой
НА ТО, ЧТОБЫ СОБРАТЬ ВЕЩИ, мне дали двадцать четыре часа. Через сутки за мной придут из опеки и переправят меня в приют, ведь жить одна, без присмотра уполномоченных взрослых, я права не имею – так мне сказали. Какая разница, думала я, между мной семнадцати с половиной лет и восемнадцати?..
По потолку двигались полосы уличных огней – слева направо. Слева направо. То медленно, то быстро. То быстро, то медленно. Я никогда не замечала, какой странный у нас с мамой в комнате потолок. Вот имперский лепной узор идет по карнизу, а вот вдруг обрывается, врезавшись в стену. Словно комната – это хлеб, а одна из стен – утопленный в него нож. Вряд ли комнату так украсили сначала, еще во времена империи. Эта стена, конечно, новая, времен Циона. Недаром меня всегда удивляло, какая она тонкая и как хорошо слышно наших соседей – мальчонку с шумным суровым отцом. Скорее всего, это помещение и комнатой раньше не было, а целым залом – соседские два окна плюс наши с мамой…
Базовые потребности в Ционе удовлетворяли рационально. За символические три балла в день каждому полагалось по три ежедневных рациона. Дома готовить было негде, да и ни к чему: сбалансированными порциями весь город снабжали общественные кухни. Жилье тоже давали за символическую плату – какие-то сто баллов в месяц, но так, чтобы, спаси терминал, ни один квадратный метр не оказался лишним. Семье в два человека ни к чему целый зал.
Я вздохнула и уткнулась щекой в подушку. Она пахла мамиными духами: придя домой, я капнула себе на ключицы из сиреневого флакона, который мама держала на комоде. Зачем? Чтобы стало еще хуже?
Застонав, я перевернулась на спину. Снова уперлась взглядом в полосатый потолок, в обрезанный лишней стеной карниз, в темное окно. Наша с мамой комната располагалась на девятнадцатом этаже, но сюда все же долетал рассеянный свет фонарей и транспорта. Нас с мамой переселяли трижды, и это жилье мне нравилось больше всех.
Авеню ли’Фош – вот как звалась эта улица, и в этом названии, кажется, было больше имперской позолоты, чем во всех здешних зданиях. Еще бы! Ционский Сенат не тронул только фасады: слишком много сложностей. А вот деревянные панели, золоченые двери лифтов и люстры перекрасили в серый. О том, как все выглядело раньше, можно было догадываться, только расковыряв краску ногтем. Не то чтобы я такое делала… Только разок. Из интереса. Потом я, конечно, мысленно себя отругала – и за любопытство, и за порчу имущества.
Я вскочила с постели, сбросив жаркое одеяло на пол, и принялась мерить комнату шагами. Куда я ни бросала взгляд, везде утыкалась в мамины вещи. Тюбик помады на комоде («Зачем мне помада в лазарете?»), недочитанный журнал о гидропонике («Не буду еще и работу с собой брать. Хоть отдохну пару дней»), кофточка с крупными пуговицами, перекинутая через спинку стула («Ты носи ее пока. Она и теплая, и красивая – все сразу»). Мамин голос звучал в голове, как запись. «Все сразу» – мама это любила. Чтобы и практично, и симпатично.
Сглотнув комок в горле, я тронула экран комма и вызвала голографическую клавиатуру, чтобы набрать номер Овии. Иногда я жалела, что у меня нет сестры – вот и сейчас я была бы не одна. Но в Ционе в одну семью выдавали разрешение только на одного ребенка.
Овия не отвечала долго, а потом вызов оборвался, и вместо него по экрану побежало сообщение: «Прости, очень-очень занята. Обязательно тебе перезвоню позже!» Ну конечно, Овия «занята» с тем офицером.
Когда я набирала номер Риины, слезы уже текли по щекам сами собой. Я даже не поняла, что плачу, пока не зазвучал знакомый голос:
– Тесса?
Приехала она быстро. Наверное, вывалила целую кучу баллов за такси – в ночи она ни на чем другом ко мне бы и не добралась. Не говоря ни слова, она уложила меня обратно в постель, легла рядом и, обняв меня, укутанную в одеяло, пролежала так со мной, пока за окном не начало рассветать, а меня вдруг уколола мысль: мы ведь не отметили встречу на коммах… Потом я сразу провалилась в сон.
Утром Риина нашла меня в женской ванной. Я приняла душ, экономно отмерив по счетчику воды полминуты, а потом так и осталась стоять в кабинке, тупо смотря на обклеенную бурой плиткой стену.
– Простудишься же. – Риина накинула мне на плечи полотенце и вытянула из душевой кабинки.
С соседками по этажу я обычно стеснялась своей наготы – старалась справиться с банными процедурами раньше, чем набегут другие, а если не успевала, то старательно отводила глаза. Женщины постарше надо мной посмеивались. «Чего стесняться? У всех все одинаковое!» – говорили они. Я так не думала: двух одинаковых тел я не видела даже у женщин одной комплекции. Но сегодня мне было все равно.
– Ну и ладно.
– Ничего не ладно. Ты посмотри на себя.
Я глянула в зеркало. Там отражалось окно – по низу оно было забрано матовым стеклом, а по верху открывало вид на шпили высоток – и я, мокрая, растрепанная, с синюшной кожей, покрытой мурашками.
– Горячей воды, что ли, не было?
– Я ставлю минимум.
– Всегда?
– Ага.
– И что, стоит оно того?
Я пожала плечами:
– Гигиена – базовая потребность. Не удовольствие.
На это Риина ничего не сказала. Я все стояла, укрытая полотенцем, и Риина принялась растирать мне спину.
– Ну? Надо вытереться. Или сама не справишься?
Я пожала плечами. Сейчас мне было все равно: я чувствовала себя тряпичной куклой, с которой могли делать что угодно.
– Давай-ка одевайся.
Риина подтолкнула меня к стулу у окна, на котором я оставила стопку одежды. Я оглянулась на душ, из которого только что вышла. Если бы не баллы, я включила бы ледяную воду и стояла бы под ней еще часа полтора. В этом была бы грубая, понятная телу физика, и сейчас мне хотелось именно такого. Не думать, не чувствовать ничего внутри, не мочить подушку слезами.
– Давай так: будешь говорить мне, что брать, а я буду складывать.
Мы вернулись в комнату, и Риина встала над чемоданом, который я еще вчера вытянула из-под своей кровати, распахнула и бросила открытым.
Я махнула рукой:
– Ничего не возьму. Пусть новые жильцы забирают.
– Ну вот еще.
Риина стала ходить по комнате и собирать вещи. Потрепанные учебники, пара тетрадей, пижама, туфли на плоской подошве…
– Лучше бы они дали мне у тебя пожить. Или у Овии.
Обеим уже исполнилось восемнадцать, обеим уже дали по комнате. По крошечной коробочке, куда втиснется один человек с таким вот чемоданом, но я бы уместилась где угодно, лишь бы не ехать в приют.
– Сама знаешь, нельзя.
– А я вот против. Пойду напишу в терминал предложение…
– Да успокойся ты с этими терминалами.
Я глянула на Риину. Обычно она молчала и уж тем более не спорила. Максимум, который могла себе позволить Риина, – морщиться или отворачиваться.
– А ты разве не веришь в терминалы?
Сенат утверждал, что сила Циона – в его людях, что всего сверху не увидеть, и пожелания, жалобы и предложения, которые ежедневно подают через терминалы, помогают управлять городом лучше, чем что-либо.
Риина ходила по комнате, даже не оборачиваясь.
– Эти терминалы – полная туфта.
Я фыркнула:
– Они работают, Риина. А как, по-твоему, вообще тогда Цион узнает о наших нуждах? Ведь Цион – это мы сами! А если мы не можем говорить…
– Ты правда думаешь, что все эти писульки кто-то читает?
Риина распахнула платяной шкаф и принялась перебирать одежду.
– А почему бы и не читать? – Я развела руками. – В Сенате полно народу. Думаешь, там некому заняться чтением этих, как ты говоришь, «писулек»? Сама вспомни: на прошлой неделе отремонтировали асфальт на ла’Триде, месяц назад открыли балетный класс на площади ли’Гор… А школьная форма? Жаловались же на юбки, теперь и брюки разрешили. И все это – из терминалов.
– Это всего три жалобы. А сколько их каждый день сыпется, как ты думаешь?
– Много, наверное.
– Ну вот.
– А что «вот»? А вознаграждения? Сто баллов за предложение, которое утвердят в Сенате?
– А ты когда-нибудь их получала? Ты ведь строчишь эти предложения одно за другим.
Я не ответила. Риина была права: я и сама не считала, сколько запросов я подала за свою жизнь через терминалы.
– Может, предложения у меня банальные.
– Не знаю.
– К чему ты, Риина?
– Неважно.
– Нет уж, говори.
Риина помедлила, а потом все же тихо заговорила:
– Ты никогда не получала крупных штрафов. У тебя не списывали баллы по ошибке. У тебя в семье никого не исключали.
Я почувствовала, как раздуваются у меня ноздри.
– Я за собой слежу. Я только и делаю, что слежу за собой, чтобы не получать штрафов, и пашу, чтобы получать эти… терминаловы баллы. И если бы у меня что-то списали по ошибке, я бы все пороги в министерстве подсчетов оббила. И ты серьезно…
Я осеклась. Риина не ходила на церемонии исключения. Вот в чем дело.
– У тебя кого-то исключили, да?
Риина ответила не сразу:
– Отца.
– Отца… – эхом повторила я.
Что хуже – умереть от тетры в лазарете или быть изгнанным за стены и скончаться от нее уже там?
– Это было давно. Восемь лет назад.
– Но за что?
– Ты же сама сказала: причин не объявляют.
– Но ты же его дочь… Тебе и маме – вам-то должны были сообщить!
– И семье тоже ничего не объясняют.
– Не может быть.
Риина на меня покосилась:
– Может, Тесса, может. Это тебе повезло, ты встроилась в систему, и она гладит тебя по головке. Но так не у всех.
Слова сочувствия застряли в горле. К щекам у меня так и прилила горячая кровь.
– «Повезло»? Мне повезло?
– Я имела в виду…
Риина прикрыла глаза:
– Твоя мама… Я… Прости.
– Ага, мама. А еще отец. Тоже тетра. Вот уж повезло, а?
Я сжала зубы. Риина не могла знать про моего отца, как я не знала о ее семье. Но внутри меня все равно так и полыхнуло. Повезло…
Повезло мне всю жизнь глазеть на чужие обвисшие груди в душевых. Повезло, что мама умела штопать, а не сдавала нашу старую одежду в переработку, чтобы тратиться потом на новое. Повезло, что я лезла в каждую дырку, где давали баллы, только бы у мамы не просить на новые туфли. Ах да, еще повезло, что про результаты своего Распределения я маме уже не расскажу.
– Тесса, я… – пробормотала Риина.
Я мотнула головой. Ни мама, ни отец тут были ни при чем. Риина была права: я встроилась в систему Циона, как идеально подходящий фрагмент в мозаику. Но перед кем, кроме себя, мне теперь этим хвастаться?
Мне хотелось пнуть что есть дури чемодан на полу, глупо и уродливо раззявивший пасть в ожидании моих юбок и блузок.
– Тесса…
Риина оставила платяной шкаф распахнутым и подошла ко мне. Она сжала мою руку, и я в который раз тупо подумала о том, как это, наверное, Риине неудобно – всегда и везде ходить в этих ее перчатках.
Она так и стояла рядом со мной, неловко взяв мою руку в свою, а я вдруг поняла, что снова плачу.
– Она перепутала. Медсестра. Представляешь? – забормотала я, чувствуя, как злость внутри сдувается в бессильное отчаяние. – Перепутала меня… Говорила, что я уже приходила к маме вчера вечером… А это была не я… Или это вообще не к ней? Она сказала, это был какой-то сбой…
Не знаю, зачем я стала все это говорить. Просто не могла удержать в себе: слова сами рвались наружу. Наверное, я ждала, что найду сочувствие, но Риина почему-то вдруг спросила:
– К твоей маме кто-то приходил?
Я смахнула слезы. Нужно было взять себя в руки, в конце-то концов. Все верно: мне не нужно сочувствие Риины. Она мне не сестра.
– Да нет же, не к ней.
– Но ты же сама…
– У них там все перемешалось. И регистрация визитов тоже.
– Но если к ней вчера кто-то приходил… Неизвестно кто… А потом твоя мама…
Я заморгала. Нет, я ждала совсем не такого.
– Ты о чем?
– Кто-то приходил к твоей маме вчера вечером. А сегодня ей стало хуже…
– Да я же говорю: у них все перепуталось. Не мог к моей маме никто приходить. В системе было отмечено: член семьи. Единственная ее семья – это я.
– Но…
– Риина, я не понимаю, – вскинулась я. – Ты хочешь сказать, что моя мама… умерла из-за кого-то? Кто-то вчера пришел и… не знаю… отключил ее от капельниц? Или, может, впрыснул что-то в ее лекарства? Ты об этом?
Риина чуть отступила:
– Тесса, я не…
– Откуда это? С чего ты вообще такое взяла?
– Тесса, я не говорю, что твою маму… кто-то убил.
Я вспыхнула:
– Ну конечно!
– Я просто говорю, что это странно. Что к ней кто-то приходил, а потом…
– Да никто к ней не приходил! У них там тот еще бардак, и мне даже уведомление о ее… о ее…
Слова встали в горле комом. Глаза в который раз наполнились слезами. Я помотала головой:
– Это бред. Полный бред. Если к ней кто-то и приходил, то уж точно не для того, чтобы навредить.
– Но ты подумай… – мягко продолжала Риина.
Я выпрямилась:
– Зачем ты мне все это сейчас говоришь? Зачем такие предположения?
Риина нехотя кивнула:
– Хорошо, ты права. Сейчас не время. Давай потом, хорошо?
– А потом зачем? Потом о чем? – воскликнула я.
Риина смотрела на меня не моргая, а потом снова заговорила:
– Понимаешь, это странно. Смотри сама. Сейчас не сезон тетры, больных можно по пальцам одной руки пересчитать.
– Двух рук, – машинально поправила я, вспомнив занятые палаты в лазарете.
– Ну двух, – согласилась Риина. – Но ты же понимаешь, что при эпидемии все места забиты под завязку?
Я молчала.
– Дальше. Твою маму понизили. Ты же сама рассказывала… Из оранжерей в подземные огороды…
Еще пару месяцев назад в школе, когда нас еще не отправили на подготовку к выпускным экзаменам, я и правда жаловалась Овии с Рииной на то, что мою маму перевели из цветущих, ароматных оранжерей в подземные гидропонные теплицы (да еще и платили там не семьсот баллов в месяц, а пятьсот). Овия тогда крепко меня обняла, за что я была ей очень благодарна, а Риина вообще ничего не сказала. Но она, выходит, все прекрасно запомнила.
– В гидропоны, – машинально поправила я.
– Все одно. Ее понизили. Из-за возраста, да?
– Она проработала в оранжереях тридцать лет.
– Ну вот… Посчитали, что уже не справляется… Но ты сама подумай: лучше там, под землей, пожилому человеку?
Я не ответила.
– Может, там работа легче? – предположила Риина.
– Работы там было меньше, – неуверенно отозвалась я.
– Или она была просто дешевле. Платили ей совсем не так, ты тоже говорила.
– Говорила…
– Ну вот. А тут твоя мама долго болела…
– Риина, какого терминала, а? – оборвала я.
Тетрой болели всегда – и при эпидемиях, и без них. Не повезти могло любому. Маму понизили, но это и правда из-за возраста, а уж выбирать работу в Ционе без особых привилегий не приходилось. А остальное… Ну кому нужно «добивать» ее в лазарете лишь потому, что она уже не так молода и сил Циону может отдавать все меньше? Теория заговора, достойная антиутопии.
– Риина, – повторила я и перевела дух. От негодования меня так и лихорадило. – Ты злишься на Цион из-за своего отца. И я бы тоже злилась. Я бы, наверное, просадила все баллы, мне было бы вообще на все плевать. Но у тебя это уже не злость, не обида. Это уже другое. Это паранойя. Тебе так не кажется?
– Тесса… – Риина протянула ко мне руки.
– Нет. – Я отстранилась. – Я серьезно. Тебе, может, и голоса слышатся? Или что там еще бывает? – Я опустила взгляд на ее протянутые руки. – Зачем тебе перчатки, а? От чего ты прячешь свои руки? Тоже какая-нибудь мания? Боишься бактерий? Боишься тетру с поручня подхватить?
Риина замерла. Голос ее зазвучал тихо:
– Ты сейчас не в себе, Тесса. Ты готова кидаться на всех и вся. Но отталкивать меня не нужно. Я на твоей стороне.
– На моей? И поэтому ты рассказываешь мне все эти вещи? Чтобы я тоже позлилась на Цион? Этого ты добиваешься?
Я шагнула к шкафу. От предположения, что в понятную, расчерченную на клеточки правил повседневность могла закрасться ошибка, горло сдавило. Риина была права в одном: я хорошо играла по правилам Циона. Я знала, что делать так, чтобы Цион меня вознаграждал, и знала, как избегать штрафов. Иначе на моем счету не значилось бы больше девяти тысяч баллов, накопленных еще до Распределения. И я любила эту понятную, подконтрольную мне жизнь всем сердцем.
– Мне нужно собраться, – бросила я. – Нужно подумать, какая одежда мне нужна, а какую можно сдать на переработку. За это же хоть сколько-то баллов дадут, нельзя здесь ничего оставлять.
Я принялась стягивать блузки с вешалок и швырять их в чемодан. Мне точно понадобятся как минимум три белые: их нужно часто стирать, одной тут не обойдешься. И выходное платье, конечно: темно-синее и сидит хорошо, и смотрится прекрасно. «Все сразу», как говорила мама.
– Тесса, послушай. – Риина подошла сзади и тронула меня за плечо. – Я правда не хочу, чтобы мы рассорились. И я вовсе не хотела сделать тебе больно. Прости. Я понимаю, как это все звучит. Не стоило об этом всем говорить…
– Конечно, не стоило! Это чушь какая-то.
– Хорошо, пусть будет так. Возможно, я и правда притянула что-то за уши.
Риина отошла, сгребла со стола мои учебники и принялась складывать их в чемодан.
– Вот именно.
Я скинула белье с полки прямо на пол и тупо смотрела на груду тряпок, не зная, за что браться. Бело-бурые пятна тканей плясали перед глазами.
Маму не могли отключить от капельниц. Не могли ее списать, как отработавшую железку. Цион так поступить не мог. Ведь Цион строили на благо людей. Для защиты от тетры. И – конечно! – чтобы была на свете справедливость. Риина и правда не в порядке. Ей давно уже следовало сходить к врачу – теперь я в этом убедилась окончательно. Эта ее маниакально аккуратная одежда, странные эти перчатки, привычка молчать и держаться подальше от людей…
Только когда я опустилась на колени, чтобы разобрать чулки (две пары шитых-перешитых сдать на переработку, а одну пару новых взять с собой), в моей голове мелькнула предательская мысль: сбой в лазарете был и правда какой-то странный.
