Чудо Рождественской ночи

Святочные былички

Рассказы о Звонкоськом[1]

Однажды в святки, в начале вечера, из Каргополя выехал крестьянин, проехал он верст пять-шесть, слышит, сзади кто-то нагоняет. Когда едущий поравнялся с ним, то мужик, по обыкновению, спросил: «Откуль да куды?» «Со Звонкова в Харлушину на госьбище»,[2] – ответил промчавшийся незнакомец. Мужик только перекрестился, да волосы на голове зашевелились.

В другой раз мужичок, тоже в святки, рубил лес в глухом острову,[3] верстах в восьми от Харлушины, и заночевал в лесной избушке. Вечером выходит он по нужде из избушки и слышит звон колокольчика. Мужик остолбенел, место глухое – лес, проезжей дороги через него нет, а колокольчик все ближе и ближе, и вдруг мимо него словно полозья прошуршали. Мужику не до сна, ночью домой прибежал. Перестал он с тех пор в лесу ночевать и всех потом уверял, что это Звонкоськой в Харлушину на госьбище ехал.

На госьбище тоже видали Звонкоського.

Однажды девушка-подросток, которой нашлось место только на печке, рассказывала, что когда «девки и мужики плясали в кругу, то среди них ходил один выше воронця с большими зубами», а так как нет ни одного мужика, который был бы выше воронця,[4] то, конечно, это был Звонкоськой.

Иногда Звонкоськой принимает вид того или другого парня. Раз, тоже в Харлушине и в святки, одна гостья, сидевшая у окна, взглянула, не благословясь, на улицу и увидела за окном знакомого ей близкого молодца, она приникла к стеклу, а он через стекло поцеловал ее, и эта девушка тут же сошла с ума. Это тоже был Звонкоськой, а парня, под видом которого он явился, и на «биседе» не было.

Как черт посадил мужика под выскирь[5]

Крестьянин Петров ходил версты за четыре в Другую деревню в конце декабря. Попадается ему приятель Сергей Ворзин. Пошли вместе домой. Встреча была часу в первом дня, и шли они долго – четыре версты до дому, так что их застигла в лесу ночь. Приятель Ворзин говорит Петрову – надо ночевать, видно, мы заблудились. Петров согласился на предложение Ворзина, как Ворзин отрекомендовался Петрову, что он здесь знает рядом лесную избушку промышленников. Повел Петрова. Действительно, таковая оказалась рядом, только дверь очень была низка. Ворзин, конечно, не из маленьких был, а очень быстро пролез первым. Петров же был не более Ворзина, но никак пролезть не может. Однако с большими усилиями и с помощью Ворзина влез в избушку, и расположились ночевать.

Перед сном Петров, по обычаю, стал молиться на сон грядущий Богу. Молитвы почти все перечитал, последнюю начал «Да воскреснет Бог»… И видит Петров, что его приятеля Ворзина нет в избушке, а он сам под выскирем, и ноги у него на воле в снегу. Весь измерз, едва вылез оттуда. Да ладно, что близко от дороги, а то бы замерз. Еле дошел домой живым.

И утверждает, что был он не выпивши, и теперь верит крепко, что есть черт и действует молитва.

Встреча с кем-то, наподобие скачущей сороки

По словам одного обывателя, в ночь на Крещенье[6] один крестьянин ушел с девушками ко кладбищу «полоть просо».[7] Было уже около полуночи. Смотрели они в сторону кладбища и увидели, что с косогора кладбища спускается в сторону их кто-то, наподобие скачущей сороки, и при приближении к ним увеличивается быстро. Рассказчик и девушки бросились бежать. Дошли они до первой избы и вошли в нее, причем ворота и двери затворили с молитвой. Лишь только они успели войти в избу, как стало слышно, что ворота сильно затрещали, как бы стали ломать их, а под окном послышалось: «Счастливы, что заперли ворота, благословясь!» – сказал кто-то.

Полуразвалившаяся печь

В ночь на Крещение девушки ушли погадать ко вдове и у ней засиделись до полуночи. Во дворе этой вдовы у самой конюшни стояла давно заброшенная нежилая изба.

Вот пришло девушкам на ум идти выслушивать звуки[8] в эту нежилую избу. В деревне в избах огней уже не было. Выслушивали девушки в заброшенной избе, и вдруг стало слышно им, что полуразвалившаяся печь издает какие-то особенные могильные звуки. Девушки испугались и побежали. Забежали они ко вдове и сказали ей, что печь издает какие-то особенные звуки. А вдова-то, видно, была из знающих[9] и нетрусливых. В ту же минуту она двери заперла и перекрестила их. Потом стала перекрещивать окна. Когда она перекрещивала окна, в одно из них увидела, что из нежилой избы тащится раскаленная докрасна печь, так что от нее сыплются искры. Подошла печь к двери, но крестная сила в избу ее не пустила.

Как материна рубашка девку спасла

Затеяла девка под новый год в бане гадать, и слышит она, что идет к ней нечистый. Испугалась девка и не знает, о чем с ним говорить. Чует она, что разорвет он ее, и сидит ни жива ни мертва.

А посреди бани мать повесила свою рубаху сушиться. Рубаха-то и мешает окаянному к девке подойти. Он было хотел ее в сторону отодвинуть, а она ему: «Что, – говорит, – ты меня так прешь? Погоди-ка. Знаешь ли ты, сколько за мной трудов-то было?» – «Нет, – отвечает нечистый, – не знаю. А что? Расскажи». – «Да мужик-то еще с осени землю-то пахал, а весной опять перепахивал. А там бороновать надо, сеять да опять бороновать». Выслушал окаянный и хочет отодвинуть рубаху. А та: «Ты, – говорит, – погоди. Еще не все. А как лен-то вырос, брать его надо. Выберут да в бабки поставят. Подсохнет он немного, тут его на гумно свезут да вальками молотить будут». Сунулся было окаянный, а рубаха опять: «Нет, погоди. А как вымолотили лен-то, расстелют по лугам, да месяц он и мочится. А тут соберут, сушить станут, трепать, толочь да чесать, да щеткой гладить». – «Все, что ли?» – спрашивает окаянный. А рубаха ему: «Что ты! Ведь еще прясть надо, пряжу-то золить, а тут основу сновать, стан обряжать да ткать. А холст-то соткешь, белить его надо. Ну уж выбелишь – и рубаху кроить да шить можно».

Как кончила рубашка, нечистый-то как кинется… А петух-то и запел. Так и не пришлось окаянному девку разорвать.

Отвратительного вида урод (Бука[10])

В крещенский вечер девушки собрались выслушивать звуки в полуразвалившуюся пустую нежилую избу. С ними просился и пятилетний мальчик, брат одной из девушек; но девушки его не взяли, говоря, что там, куда они идут, есть Бука.

– А Бука без меня вас съест! – сказал мальчик выходящим из избы девушкам.

Зашедши в нежилую избу, девушки зажгли взятую с собой сальную свечу и стали выслушивать. Выслушивали они долго, до полуночи, но ничего не выслушали и пошли обратно. Когда подошли они к двери, вдруг в дверях загородил им дорогу отвратительного вида урод и спросил их: «Что три дуги?» Это, как можно было заключить, была его загадка, которую предложил он гадальщицам с условием, что они, в случае неразгадания его загадки, не будут выпущены. Девушки при виде отвратительного урода со страха побледнели как полотно и не знали что сказать. Но вдруг за отвратительным уродом заговорил мальчик, который просился с девушками, но они его не взяли:

– У котла дуга, у бороны дуга, упряжная дуга, – сказал он.

Загадка была разгадана, и урод исчез.

Святочницы[11]

Недавно я слышала, что есть еще святочницы, которые могут появляться только на святках. Они некрасивы, с ног до головы покрыты волосами, говорить не могут, только поют без слов и пляшут. Местопребыванием их были неосвященные избы; впрочем, иногда встречают их на улице. Попасть в их руки очень опасно. Длинными ногтями они отколупывают куски мяса и часто заколупывают до смерти.

Вот что рассказывали мне об одной встрече со святочницами.

Собрались раз пять девок и пошли в баню, чтобы там повеселиться. Подходят к бане, слышат, там уже кто-то поет и пляшет. «Верно, сюда еще раньше нас собрались», – подумали девки и, нисколько не опасаясь, отворили дверь и вошли. Смотрят, а там две святочницы. Одна святочница захлопнула дверь, а другая начала колупать девок. Вырвались девки кое-как из бани, побежали, а святочницы за ними, рвут куски мяса то у одной, то у другой. Вспомнила одна из девок, что эти чудовищи любят рядиться в бусы, сдернула с себя несколько ниток, разорвала и рассыпала по снегу; то же сделали и все остальные.

Святочницы обрадовались, бросились подбирать, а девки тем временем успели добежать до дворов, вскочить в хату и захлопнуть дверь.

Старичок в колпачке

Ворожили раз девки о святках. Церковь-то от деревни была за мяндациком[12] таким. Ноць мисецная, светлая. По дороге-то церез мяндацик церковь видна. Вот девки и заспорили: никому, говорят, не сходить к церкве на колоколину, да и не созвонить, одна девка смелая была.

– А я, – говорит, – схожу.

Вот и побежала. Другие девки стоят ждут за мяндациком. Ну побежала и побежала. Прибежала на колоколину и созвонила – смелая ушто была шипко – и назад побежала. Побежала назад-то, а на дороге на лисёнке старицёк сидит, никак мимо ёво продти нельзя. А на старицке-то коупацёк белиет. Она схватила у ёво с головы коупацёк, унесла. Прибежала к девкам и бахвалит.

– Вот как я-то, и коупацёк ошшо принесла!

Разошлись по домам. Девка эта ушла домой. А жила-то богато, и одна она была у отца у матери, боле и детей не было. Только легли спать, вдруг под окном цуют – стуцит хто-то да и крицит:

– Отдай, девка, коупацёк! Она вынесла. Он не берет.

– Там, – говорит, – отдай, где взяла.

Так и другую, и третью ноць. Все стуцит да крицит: «Отдай коупацёк», – житья не стало.

Вот созвау отец девки попа, да сослужили над ей молебен, да собрауся ноцью народ, да и пошла она отдавать коупацёк. Народ за оградой остауся, а она в ограду зашла. Видели, как шла, видели, как старицку подала, видели, как ему коупацёк на голову надела. А тут, только руками замахали оба, да зойкало што-то, да только их и видели: не стало ни девки, ни старицка. Так и згибла.

О добрых духах

Много лет тому назад жила в Устьвеме благочестивая вдова с тремя дочерями. Во время святок к этой вдове пришла из соседней деревни знакомая девушка погостить с работой (местный обычай – часто девушки зимой гостят по две и по три недели у своих знакомых). В это время молодые парни и девушки устроили «игрище» в одном доме, который находился несколько поотдале от села и пользовался общим нерасположением и неуважением. Пришедшая гостья стала просить девушек вдовы, чтобы они сводили ее на игрище. Девушки было отказывались, говоря, что они ни разу не бывали на игрищах, потому что мамаша не отпускает их. Гостья похлопотала пред вдовой, и последняя согласилась отпустить их на игрище, только ненадолго. Четыре девушки отправились; на игрище они были с восторгом встречены своими подругами как небывалые гости. Там девушкам очень понравилось, так что трое из них, кроме младшей дочери вдовы, приняли участие в игре. Младшая дочь, наблюдая за окружающими, увидела на печке каких-то черных существ с огненными глазами и с хвостами. Эти существа вертелись и скакали, выкидывая всевозможные фигуры. Спустя немного времени из-за окна послышался голос: «Девушки, пора домой!» Девушки узнали голос своей матери и отправились домой. Придя домой, они, очарованные весельем игрища, стали проситься у матери, чтобы она еще отпустила их ненадолго. Мать их, изумившись, сказала, что она вовсе не звала их домой. Обрадованные этим, три девушки снова побежали на игрище. Младшая же дочь вдовы осталась дома, потому что была напугана страшным видением некрасивых существ. Немного поигравши, три девушки опять слышат тот же голос, приглашающий их домой. Дома, к общему удивлению всех, они снова слышат, что мать их опять не звала. Три девушки наконец в третий раз отправляются на игрище под предлогом проститься с подругами. Не прошло и десяти минут, как в третий раз раздается тот же самый голос, приглашая на этот раз с большою настойчивостью возвратиться поскорее домой. Девушки, повинуясь голосу, попрощались с подругами и отправились домой. Только что отошли они сажен двадцать, как оставленный ими дом с шумом и треском провалился в землю. Девушки, прибежавши домой, с ужасом рассказали о всем случившемся. Благочестивая вдова, выслушав их, сказала: «Любезные дети, звали вас моим голосом ваши ангелы-хранители, чтобы вывести вас от этого греховного собрания и спасти от погибели». На месте провалившегося дома образовалось озеро, получившее название «Домное озеро». (Озеро с названием Домное находится в настоящее время в пятидесяти саженях от устьвемского кладбища.)

Гаданье с ложками

В кадку с водой кладут ложки по числу семенников, заметив, которая чья. Затем болтают воду. (Оставляют) ложки в кадке до утра. Утром смотрят, и если все ложки в груде, то в течение года никто в семействе не умрет, а если одна чья-либо отстала, то этот член семьи непременно в этот год умрет.

В нашей деревне в одной семье в прошлый новый (1897-й) год это делали, как говорят сами члены этой семьи; положили они ложки, разболтали, как водится; наутро встали, смотрят, и одна ложка девочки лет двенадцати оказалась плавающей особо от общей кучки. «Я, – рассказывала мать этой девочки, – как взглянула и ахнула. Ну, Олька, говорю, уж беспременно ты в этом году умрешь!» Да вот так оно и вышло. Умерла она, не доживши до Николы.[13]

Гаданье с соломой

Выкидывают в потолок горсть соломинок, и сколько пристанет к потолку, столь велика будет и семья, в которую отдадут. (Так гадают только девушки.) «Это верно, – говорила мне одна баба из нашей же деревни. – Я, говорит, была четырнадцати годов; пожалуй, и не думала, что в этот год выйду замуж, а все-таки дай, думаю, выкину соломки, ведь греха тут нет никакого. Выкинула и воокурат десять соломинок пристало к потолку; так оно и сбылось. После Крещенья подъехал Еграф, стал свататься, да и сосватались, и ушла я одиннадцатая в семью».

Гаданье в овчарне

Под Новый год гадают. Девки отправляются вечером в овчарух[14] и ловят овец. Если поймают рябую овечку, значит, жених будет рябой, если белую, то белый, а если черную, то жених будет «смоляной», то есть черный.

Один раз, рассказывала мне девушка Акулина Брежнева, стали наши девки гадать, пошли в овчарух, обвязали овечек поясами да и ушли в хату, а ребята поразвязали овец, наловили собак, обвязали их поясами[15] да и пустили в овчарух. Пришли наутро девки смотреть овец, глядь – а вместо овец – собачец. Что ж бы вы думали: повышли те девки замуж, ни у одной хорошей жизни не было!

Сабля жениха

…До заутрени надо ворожить на святках. Одна так и сделала. Родители ушли к заутрене, она села за стол и сказала:

– Суженый-ряженый мой, садись со мной.

Приходит, значит, человек к ей, вроде хотел присести. Военный. Снял саблю, положил на лавочку. И только хотел к ей присесть, она сразу заревела:

– Чур со мной! Чур со мной!

Он соскочил и убежал. А саблю-то оставил. Ей бы надо было ее выбросить наотмачь, а она ее взяла и в ящик положила.

Вот теперь этот жених отслужил службу и как раз приехал через год и у родителей стал свататься. Но там многие сватались. Теперь и она сказала:

– Но, мать, я вот этого и выберу. Он, – говорит, – и прибегал. Пойду за него.

Ее, значит, просватали. Вот они год живут, другой живут. Теперь и святки подошли. Так же вот приходят, значит, спрашивают:

– Как вы ране ворожили? (Как вот вы пришли).

Она и говорит:

– Я вот эдак ворожила. Села, он ко мне только хо тел прикоснуться, саблю положил на лавку, хотел при сесть, я заревела: «Чур со мной! Чур со мной!» Он убе жал, а сабля-то, – говорит, – у меня осталась.

А этот, хозяин-то ее, да говорит:

– Вы, ребята, не слушайте ее. Она вам наскажет!

– Да ты что «наскажет»! Да она у меня и сейчас в ящике, сабля-то лежит.

– Ну-ка, покажи-ка.

Она все со дна выгребла, вытащила ему:

– Вот, – гыт.

Он поглядел.

– Паря, действительно, моя сабля-то, бывшая… Я, – гыт, – когда-то терял саблю…

Потом, значит, немножко погодя:

– А, дак ты за меня неспроста вышла замуж? – Раз! – ей отсек голову.

О проклятии родителями детей

В давнее время в одном селе (название не знают) жил священник, у которого в семействе была жена и годовая дочь. Однажды – это случилось во время Рождественской славы[16] – священник, пришедши домой после славления, положил святой крест на столе, а сам вышел в другую комнату. Между тем годовая дочка его, ползавшая по комнате, увидела на столе крест и как-то смогла стащить его на пол. Поигравши с ним, она намочила на святой крест и продолжала играть. В это время входит ее отец и, увидевши происшедшее, сказал в сердцах: «Будь ты проклята на двадцать лет». Сказавши это, он скоро же схватился, что сказал неладно, но делать было уже нечего – слово назад не воротишь. Дочь его сразу же после проклятия, как бы испугавшись чего-то, переменилась в лице и сделалась нездорова. Когда отец проклял свою дочь, говорили рассказчики, то в это самое время черти взяли священническую дочь, а ему оставили обороченное осиновое полено,[17] которое тот и начал воспитывать вместо дочери. Время шло, а обороченная поповская дочь была все одинакова, ни росла, ни крепла и даже очень редко кричала. Бывало, начнешь ее кормить – она ест сколько угодно; не кормишь ее сутки и даже двои, она, к удивлению всех, все молчит да лежит на печи. Между тем настоящая дочь священника жила у чертей. Те часто ее ругали и обижали, говоря: «Ты крещеная, а не наша, вот придет время, мы тогда тебя выгоним». В то же время они учили ее делать людям всевозможный вред. Кто положит какую-нибудь вещь без благословения Христова, она все это тащила к себе. Особенно много она наворовала у своего отца. Время, между тем, шло, и вот уже наступил двадцатый год со времени проклятия священником своей дочери. Черти по истечении положенного срока выгнали от себя проклятую поповну, говоря: «Ты нам теперь не нужна, твой срок кончился, – иди куда угодно». Поповна, захвативши с собою наворованное имущество, поселилась в голбище[18] нежилого дома, находящегося в том селе, из которого она происходила. Время было святочное. Молодые парни и девушки этого села пожелали в один вечер устроить «игрище» (вечорку). Местом для этой цели они избрали ту нежилую избу, где поселилась проклятая отцом дочь. Вечером в условленный день собрались парни и девушки в означенное место и начали играть попарно, каждый парень с выбранной девушкой. Одному парню не хватило девушки. Не желая останавливать игру, он сказал своим товарищам: «Вы, господа, поиграйте, а я посмотрю на вас, пока не придет мне пара». Вдруг в это время все слышат голос: «Я тебе пара, – возьми меня». Первоначально все присутствующие изумились, не зная, откуда раздался этот голос. Но голос раздается во второй и в третий раз. Все присутствующие, испуганные неожиданным голосом, разбежались по домам. Пришел домой и тот парень, которому не хватило девушки. Но и дома он слышит голос из-за окна: «Я тебе пара, возьми меня». Прошло около двух дней, а голос все не прекращался. Тогда этот парень вместе со своими родителями порешил доложить об этом священнику, отцу проклятой поповны. Священник вместе с дьяконом порешили сходить в эту нежилую избу.

Пришедши туда вместе с некоторыми прихожанами, между прочим с упомянутым парнем и с родителями его, все они вошли в голбец. Там они увидели девушку, накрывавшуюся шалью. Священник сказал ей: «Если ты крещеная, подойди поцелуй святой крест и Евангелие, тогда твоя пара и возьмет тебя». Девушка сбросила шаль и, оградивши себя крестным знамением, подошла и приложилась ко кресту и Евангелию.

Собой она была очень красива, и поэтому упомянутый парень с большим удовольствием пожелал ее взять замуж. Вскоре после свадьбы молодая стала справлять свои именины. На именины, между прочим, позван был и священник с супругой, отец и мать молодой. Последняя с намерением приказала подать те их именные приборы, которые она украла у них, находясь еще у чертей. Священник с супругой сразу же обратили на это внимание и спросили хозяина, откуда он достал такие приборы. Тот ответил, что эти вещи принесла их молодая сноха. Позвана была молодая. Последняя, подошедши к отцу с матерью, сказала: «Здравствуйте, тятенька и маменька!» Священник, не обративши на это внимания, спросил ее, откуда она достала эти вещи. Молодая, в свою очередь не обративши на это внимания, сказала священнику: «…вспомни, отец, как двадцать лет тому назад ты проклял свою дочь; эта проклятая тобою дочь – я. Двадцать лет я жила у бесов и в это время воровала у тебя все, что было положено без благословения Христова. Таким образом я украла у тебя и эти приборы». Священник, изумленный этим, сказал, что хотя он и проклял свою дочь, но она у него и теперь живет. «Да, живет, – сказала молодая, – но не дочь, а осиновое полено». Священник, желая уверить молодую, пригласил ее посмотреть свою дочь. Молодая согласилась. Когда они пришли в дом священника, обороченная дочь его, лежавшая на печи, закричала во все горло. Молодая, стащивши ее оттуда, положила в принесенное поганое корыто и ударила топором. Вместо оборотня в корыте действительно оказалось осиновое полено. «Вот кого, – сказала молодая, – кормили вы, тятенька, двадцать лет вместо меня».

Жених – черт

Как-то раз вечером на святках собрались девки в новую, неосвященную хату.[19] На дворе бушевала вью… (текст прерван и начат сначала) Здесь на этот счет ходит такой рассказ. Собрались однажды девки на посиделки в новую избу погулять и погадать. Изба была еще неосвященная, образов в ней не было. Одна из девок, красавица собой, посоветовала и кресты снять. Сделали все это, да и испугалися, нашел на них страх. Тогда затейница стала гадать первая. Поставила на стол миску похлебки, положила две ложки, сама и говорит:

– Суженый-ряженый, приходи ко мне поужинать!

Тут сейчас же послышался колокольчик, подкатили к избе сани, и в комнату появился красивый мужчина. Он взял под руку девушку, вывел из избы, посадил в сани и помчался с нею к себе в невидимую «тайную» деревню и сделал ее своею женою. Там она жила в довольстве и богатстве, но затосковала по своим домашним и хотела бы обратно, но это ей не удалось, а муж не хотел отпустить ее добровольно. Раз во сне она услышала чей-то голос, который сказал ей, что выручить ее может только крестная мать. От тоски она заболела и слегла. Муж очень любил ее и заботливо за нею ухаживал. Она и попросила его, чтобы он привез к ней из их деревни вдову Марью. Муж не отказал. Появилась крестная, узнала крестницу.

– Какая ты стала худая, – говорит, – да на тебе, – говорит, – и креста нет!

И при этом сняла свой крестик и надела на больную. Тут муж ее весь почернел, загоготал, забил в ладоши – все исчезло, и обе они очутились среди пустого поля, в глухую ночь, верстах в десяти от своей деревни, куда и вернулись утром.

Гаданье в овине

А вот бывальщина, рассказанная моим отцом. Я, говорит, в то время был лет восемнадцати. Приходят раз дочери духовного звания, девицы села Троицкого, что на Вохме, к овину слушать и завораживаются, если же из овина хлопнет по жопе рукавицей, то выйду за попа, а ежели голой рукой, то выйду замуж за крестьянина. Когда эти девицы завораживались, как раз у попа сушил овин крестьянин Семен Владимирович деревни Горы Троицкого прихода. В это время он сидел в подлазе[20] и весь разговор слышал. Одна девица спустила жопу под овин. Этот крестьянин хлопнул голой рукой, девка своим товаркам говорит, меня хлопнуло голой рукой. Спустила поповна. Семен Владимиров схватил за платье и давай хлопать изрядно, так что та некошно[21] заревела. Те перепугались, схватили поповну за платье, оборвали все и домой марш. После этого ворожеи, все пять девиц, вылежали в горячке.

Загадывание на сон

Пришла я с загадок и задумала суженого вызвать – страх хотелось мне узнать, правда это или нет, что к девушкам ночью суженые приходят. Вот стала я ложиться спать, положила гребенку под головашки[22] и сказала: «Суженый-ряженый, приходи ко мне мою косу расчесать», – сказавши так-то, взяла я и легла спать, как водится, не крестясь и не помолившись Богу. И только это я, милые мои, заснула, как слышу, полез кто-то мне под головашки, вынимает гребенку и подходит ко мне: сдернул с меня дерюгу, поднял, посадил на кровати, сорвал с моей головы платок и давай меня гребенкой расчесывать. Чесал, чесал, да так зацепил гребенкой за косу, да как дернет – ажио у меня голова затрещала. Я как закричу… Отец с матерью вскочили, мать ко мне, а отец огонь вздувать. Вздули огонь, а отец и спрашивает: «Чего ты, Апрось, закричала?» Я рассказала, как я ворожила и как меня кто-то за косы дернул. Отец вышел в сенцы, стал осматривать двери – не видать ничего. Пришел он в избу, взял кнут и давай меня кнутом лупцевать – лупцует да приговаривает: «Не загадывай каких не надо загадок, не призывай чертей». Мать бросилась было отнимать – и матери досталось через меня. Легла я после того на постелю, дрожу вся, как осиновый лист, и реву потихоньку: испужалась, да и отец больно прибил. А утром только поднялась – вижу, голова моя болит так, что дотронуться до нее нельзя. Глянула я около постели своей на земь – вся земь усыпана моими висками. Вот как «он» меня расчесывал. Стала я сама расчесывать косу, а ее и половины не осталось – всю почти суженый выдернул.

Г о л о в а ш к и – передняя часть, передок саней, дровней, изголовье.

Загрузка...