2. Скрудж у себя на кухне
Когда Джордж с бабушкой возвратились домой, Хьюго Бишоп сидел, дожидаясь их, за кухонным столом. В приглушённом свете кухни огонь из духовки погружал его в тень. В чёрном деловом костюме, с густыми бровями и бледным лицом, он казался призраком, неясно очерченным в темноте.
– И который, по-вашему, теперь час?
Джордж прошаркал на кухню впереди бабушки, которая не спускала тёплой руки с его плеча. День, скрашенный мишурой и возможностями, припустил в галоп и окончательно скрылся вдали. Лунный циферблат часов показывал 9:07 вечера.
– Привет, папа!
– Прости, что мы поздно, Хьюго. Я совершенно потеряла счёт времени, – беззаботно прощебетала бабушка Фло. – Ты же знаешь меня: я как белка – легко увлекаюсь всем. Ты ведь ещё не поел без нас?
– Я поел на работе, – отец показал на духовку позади себя, где под грилем разогревалась пицца. На столе рядом с плитой лежала разорванная упаковка. По ней сверху вниз бежали красные буквы: «Гавайский пир». – Думал вас угостить, – сказал он, почти не взглянув на сына.
– О, замороженная пицца! – радостно воскликнула бабушка Фло. – Просто праздник, Хьюго.
Привлечённая новыми голосами, из гостиной выплыла Коко и принялась тереться о ногу Джорджа, словно говоря: «Немедленно обрати на меня внимание!». Джордж наклонился и почесал ей за ушами, а тем временем бабушка Фло, подойдя к духовке, извлекала оттуда пиццу и что-то напевала себе под нос.
– Мама! – строго произнёс отец.
Она оборвала песню, и осторожные нотки «Весёлого Рождества вам!» улетучились вместе с дымом из духовки.
– Прости, моя радость. Я не подумала.
Она поставила пиццу на стол, и отец принялся нарезать её так, словно в руке у него был не нож, а топор, и вместе с пиццей он хотел разрезать ещё и тарелку.
– Для тебя взял, где побольше ананасов, – сказал он, подталкивая к Джорджу тарелку.
Джордж почесал нос, чтобы тот не сморщился:
– Здорово…
Удовлетворённый, отец откинулся на спинку стула. Он начал что-то пролистывать в телефоне – отражение экрана засветилось в глазах. Урчал холодильник, часы на стене тикали чересчур громко. Джордж, сковырнув со своего куска пиццы ананас, попытался скормить его Коко, но безуспешно – ананас не произвёл на неё никакого впечатления. И Джордж вдруг понял, что ему хочется вновь очутиться в хаосе магазинчика Марли, в неугомонном оживлении карнавала.
– Хм, – нахмурился, глядя в телефон, отец.
Бабушка Фло повертела на стене выключатель и залила отца ярким светом.
– Как прошёл день, Хьюго? – многозначительно поинтересовалась она. – Ты решил вопрос с жильцами в Пиквикском переулке? Из-за которого ты сегодня орал в шесть утра? Я уж думала, ты в туалет провалился.
– В это время года, мама, приходится всего ожидать, – ответил отец, не отрывая взгляда от телефона. – Люди считают, что можно задерживать квартирную плату и винить в этом праздники. Думают, видимо, что я Санта- Клаус.
Он скользнул рукой в карман, достал карамельку и принялся шумно рассасывать.
Отец Джорджа владел компанией «Жилые дома Бишопа». Как настоящий потомок основателя, Уолтера Бишопа, уже давно почившего, Хьюго относился к своим обязанностям с той же серьёзностью, с которой Коко относилась к своим – шпионить за их соседом мистером Дубицки. В последние годы эти обязанности прочертили на лбу отца новые морщины и разбросали по тёмным волосам первые седые пряди. Джордж нередко задавался вопросом, из-за чего они происходят, эти перемены. То ли и правда потому, что отец руководил преуспевающей компанией по управлению недвижимостью, то ли из-за того, что он безнадёжно пытался впихнуть все эти электронные письма, все эти звонки, совещания в малюсенькую дырочку своей жизни, куда они совершенно не помещались.
– Всё просто. Если не хватает денег на квартирную плату, не ходите и не покупайте бессмысленные подарки, о которых никто не вспомнит уже в январе, – разглагольствовал отец Джорджа с оттопыренной мятной конфетой щекой.
– Порой немного праздничного настроения может скрасить весь предстоящий год, – сказала бабушка Фло, затыкая выбившуюся прядь волос за ухо. – Когда я ещё была девочкой, мы, конечно, едва сводили концы с концами. Я всё ещё помню, как у отца протекала крыша там, в Дублине. Как мы выставляли все кастрюли, какие имелись, и собирали дождевую воду. И всё же мы прилагали все силы, чтобы нарядить ёлку, отправить подарок-другой нашим…
– Мама! – отец укоризненно вскинул палец ко лбу. – Нельзя этого носить, ты же знаешь!
На ярмарке заколка совершенно не выглядела неуместно, но здесь, под флуоресцентным освещением кухни, где Рождество соскребли со столов, будто грязь, усыпанная драгоценными камнями веточка остролиста стала вдруг торчать, как нарыв на пальце.
Бабушка Фло вынула заколку из волос и посмотрела на неё с изумлением:
– Надо же! И как только она попала туда?
– Ты же знаешь, как я отношусь к вещам подобного рода, – угрюмо произнёс отец.
Бабушка Фло повертела заколку в руках:
– Это всего лишь заколка, Хьюго. Она у меня с детства.
Джордж присмотрелся к заколке чуть-чуть поближе. Сияющие драгоценные камни. Блестящие края. Для вещицы, которая пережила несколько десятилетий, она выглядела слишком новой.
– Я знаю, мама, – утомлённо сказал отец. – Но я прошу тебя ещё раз, как уже просил, хранить её в шкатулке для драгоценностей. В нашем доме Рождество не празднуют. Мы договорились, что так будет лучше.
– А я вот вообще ни о чём не договаривался, – проворчал Джордж.
– Ну, ты в то время был очень расстроен и почти ни с кем не разговаривал. Это мне выпало принимать верное решение, – отец многозначительно посмотрел на бабушку Фло. – Для каждого из нас.
– Что ж, возможно, настало время пересмотреть это решение, Хьюго, – сказала она осторожно. – Мы можем провести завтрашний день все вместе, снова отпраздновать Сочельник как одна семья. Установить новые традиции…
Отец Джорджа раскрошил в зубах карамельку:
– Нам хорошо и так, мама.
– Нет, не хорошо. Мы как замороженные, – бабушка Фло махнула рукой на пустые стены, на молчаливый дом. – Ради всего святого, сынок! Немного рождественского настроения ещё никого не погубило.
Отец Джорджа ударил кулаком по столу. Дерево задрожало, крошки пиццы подскочили на тарелке, словно хотели сбежать. Коко метнулась Джорджу под стул.
– Это Рождество погубило Грету, или ты, мама, забыла? – взорвался отец. – Поэтому я, сколько буду жив, не забуду. И Джордж тоже, если на то пошло. Он потом не спал несколько месяцев. Ты не помнишь?
У Джорджа затряслись пальцы. И нижняя губа. В груди бушевал огонь, и ему отчаянно хотелось вырвать его оттуда.
– Разумеется, помню, Хьюго. Именно поэтому я сюда переехала, – спокойно произнесла бабушка Фло. – И уж лучше я буду здесь с вами обоими, чем одна в этом старом доме в окружении сквозняков и воспоминаний о том страшном дне. – Она тяжело взглянула. – Но прошло три года. Нельзя вот так взять и отгородиться от…
– Ты хочешь снова позвать его? Вернуть его в нашу жизнь? Призрак этого жуткого Рождества? – кричал отец, как будто не слышал из сказанного бабушкой ни слова. – Нет! Категорически нет! И я буду признателен, если ты, живя здесь, не будешь тащить этот призрак ни в дом, ни в свою причёску. И покончим на этом!
Бабушка Фло открыла рот и закрыла снова. Повисла долгая тишина, только отец Джорджа дышал, присвистывая носом. Бабушка, казалось, сдалась. Она опустила плечи и сунула заколку в карман кардигана.
– Хорошо, Хьюго, – вздохнула она. – Будь по-твоему.
Отец только нервно кашлянул. Ссора прошла, но оставила позади себя тёмную тень. Она нависла над Джорджем, и в этот момент – то ли от внезапного приступа храбрости, то ли от вида бабушки, поникшей рядом с ним, как цветок, – он решил: с него хватит.
И резко отодвинул стул от стола:
– Не кричи на бабушку! Она хочет как лучше.
– Доедай, Джордж.
– Я не голодный.
– Ты съел только один кусок.
– Да я терпеть не могу эту пиццу с ананасами! – Джордж сердито посмотрел на отца. – Я терпеть не могу, когда ты командуешь бабушкой.
– Хватит, Джордж! Ты прекрасно знаешь, что Рождество провоцирует…
– Неправда! – вскочил на ноги Джордж, опрокидывая с грохотом стул. – Может, мама и умерла в Сочельник, но это не Рождество её погубило. Это зима! Это ледяные дороги, и сильный снег, и плохие шины, и… это не повезло!
– Если б Алисе не вздумалось отправиться в магазин за этим чёртовым марципаном…
– Мама любила Рождество больше всего на свете. И ты тоже, пока она не умерла! – рыдания сдавили Джорджу горло. – Да пусть бабушка носит всё, что захочет! И песни пусть поёт, какие захочет! А… а… а… – он судорожно глотал воздух трясущимися губами, – а если тебе не нравится, тогда ты просто-напросто С… С… С… СКРУДЖ!
Отец встал, но Джордж уже отвернулся. Он стремглав бросился прочь из кухни, а следом за ним Коко. Сквозь решительный топот шагов он всё же расслышал недоумение в отцовском голосе:
– Это что ещё за Скрудж?
– По-моему, это пустая рождественская хлопушка, Хьюго, – со вздохом сказала бабушка Фло. – Нечто, лишённое целиком и полностью всякой радости.
– О! – воскликнул отец. Он не успел произнести больше ни слова, как Джордж влетел в свою комнату, хлопнул дверью и прижался к ней спиной.
Он скользнул на пол, и крупные слёзы хлынули по щекам.