– Так и не спишь? – Мать заглянула в гостиную.
Алексей привык, что и она теперь почти не спит по ночам: ее чуткое сердце всегда знало, когда сыну плохо, и Маргарита Викторовна спешила прийти.
– Так и не сплю.
– Посидеть с тобой?
– Нет, мам, не надо. Иди отдыхай.
Она покачала головой, но спорить не стала и ушла.
Алексей задумчиво посмотрел на закрытый ноутбук. Сейчас он уже жалел, что некоторое время назад прервал интересный разговор. Зачем? Черту он не переступил, все было в рамках. Но себе лгать не было смысла: он немного боялся дальнейшей беседы с этой женщиной. Сейчас Анастасия станет читать его дневник, начнет задавать вопросы, на них придется отвечать. Нет, никаких неудобных вопросов не будет: все записи, которые могли их спровоцировать, были закрыты. И все-таки Алексея не оставляло странное чувство, что он слишком близко подпустил эту случайную чатовскую знакомую.
– У тебя начинается бред, Алекс, – сказал он вслух. – Бред. Выпей лекарство и ложись спать.
Лекарство он выпил не поморщившись, а вот со «спать» дело не заладилось. В гостиной было душно; на экране телевизора бесшумно мельтешили фигуры – звук был отключен. Безумно хотелось курить, но сигарет в доме не было: за этим строго следили и мать, и Веня. Вениамин сегодня уехал к себе на квартиру, иначе составил бы компанию в ночном бдении. Друг обладал завидным свойством – пары часов сна в сутки ему хватало, что очень выручало агентство «Тайлер» в первый год его существования – господин Старыгин, при полной поддержке Алексея, пахал день и ночь; а так как в его таланте рекламщика сомнений ни у кого не возникало, фирма выползла с задворок Москвы, перебралась в престижный офис на Китай-городе. Алексей был далек от того, чтобы умалять свои собственные заслуги, – «Тайлер» сделали они с Веней, однако именно благодаря некоторым удачным находкам Старыгина им удалось подняться так высоко.
– Ну что ж, Веньки нет, придется опять обойтись интернетом.
В последнее время Алексей часто разговаривал сам с собой вслух. Это была одна из глупых вещей, которые, как ему казалось, неким образом увековечивают его пребывание в этом безумном мире. Идиотская зацепка, прихоть человека, острее других осознающего, насколько хрупка жизнь. Он мог себе это позволить.
За окнами не было ничего, кроме снежной мути: метель разыгралась не на шутку. Завтра у веранды наметет сугробы, и приходящий дворник Степан Петрович, которому платили те жители коттеджного поселка, кто не держал постоянной прислуги, будет разгребать снег. Алексей представил звук, с которым лопата будет скрести по дорожкам.
Ему казалось, с недавних пор он острее начал воспринимать запахи, прикосновения, звуки, больше обращать на них внимание. Он помнил тысячи мелочей: какова на ощупь давно прочитанная книга, как пахнет пыль на чердаке, мог долго наблюдать за пылинками, танцующими в солнечном луче. Ему не хватило сил, чтобы стать философом, и он стал циником, но объемное, ошеломляющее восприятие мира никуда не делось, а становилось все острее и острее. Это завораживало, затягивало в себя, как водоворот. Иногда Алексею лишь усилием воли удавалось скинуть с себя наваждение, вернуться к каким-то мелочам, к бытовым решениям, которых от него ждали, вспоминать, что он еще кому-то что-то должен – сыну, матери, Вене, фирме; должен им тепло, внимание, какие-то слова. У него в сердце было много любви и тепла, и те, кто окружал его, знали это; однако тот новый, изумительный мир, который все чаще прикасался к Алексею кристально-холодными пальцами, забирал все больше и больше внимания. И он шел на зов, очарованный, как шли дети за гаммельнским крысоловом.
Особенно хорошо этот зов был слышен в ночной тишине, когда Илья спал, а мать делала вид, что спит. Тогда Алексей оставался наедине с самим собой – и вдруг понимал, что новый мир распахивается перед ним, протягивает руки. Это было прекрасно… и настолько пугающе, что Алекс отступал. «Не время, нет, еще не время», – твердил он манящему призраку, закрывая ладонями уши, чтобы не слышать, и зажмуриваясь, чтобы не видеть. «Я приду к тебе, я обязательно приду к тебе, ты же знаешь, я никуда не денусь, – оставь мне еще несколько дней, еще неделю, хоть сколько-нибудь». Призрак обиженно умолкал, и, чтобы спрятаться от него, Алексей шел в интернет.
Великая Сеть жила по своим собственным законам – законам вселенского карнавала. Здесь легко менялись и сбрасывались маски, здесь слова были легче гагачьего пуха, и временами, падая, могли раздавить. Здесь можно было вообразить себя кем угодно и сыграть какую угодно роль. Раньше, когда его жизнь катилась по такой же наезженной колее, как и у многих других, Алексей уделял не слишком много времени общению в интернете, да и свободного времени было мало. Теперь, проводя ночи наедине с ноутбуком, – Вениамин далеко не всегда мог составить компанию, – Алексей начал понимать, что обрел некую третью разновидность свободы, о которой раньше не подозревал. Там, в Сети, протекала еще одна его жизнь, о которой он не говорил ни с мамой, ни с Веней, а уж тем более с Ильей – и не собирался говорить в дальнейшем.
Конечно, Вениамин читал его Живой Журнал и сам вел свой, конечно, они пересекались в «аське», чтобы обсудить какие-то текущие проблемы, но Веня не знал о том, сколько знакомых появилось у Алексея за последнее время, когда его пребывание в интернете сделалось почти неограниченным. Ночами Алекс вел долгие беседы с людьми из других стран и городов, ходил на форумы, участвовал в дискуссиях, читал книги и работал. Сейчас вдруг жизнь во всех ее проявлениях стала ему чрезвычайно интересна, ведь он знал о том, новом мире, делающем ее обворожительно прекрасной, а они все не знали.
– Ну-с, поглядим, что у нас нового. – С этими словами Алексей устроился на диване и открыл почтовую программу.
Просмотрел несколько рассылок, сбрасывающих ему новости по интересующим вопросам, и со вздохом закрыл почту. Большинства московских виртуальных знакомых сейчас нет в Сети: почти три, все спят. Час Быка, самый глухой ночной час. Казалось бы, нужно лечь, обнять мягкую подушку и ловить хорошие, теплые сны. Глаза решительно не желали закрываться, организм протестовал: ему вовсе не хотелось в объятия Морфея. Ну и ладно, не больно нужно. Напевая веселый мотивчик, Алексей набрал адрес чата «Старая Москва». Конечно, это безнадежное занятие: в такое-то время! Впрочем, кому-то тоже не спалось: в чате находились трое, судя по стилю оживленного общения, подростков, за которыми не уследили уставшие на работе родители. Поставят чаду в комнату компьютер, а потом удивляются, отчего отпрыск утром отчаянно зевает и норовит проспать выход в школу. Сам не зная зачем, Алексей зашел в чат, поздоровался с присутствующими и остался висеть мрачным призраком. Общаться с личностями, выдающими на-гора перлы вроде «довайти встретимси» и «я четал книжку про валшебный Омулет», настроения не было.
Вспомнился последний разговор с Анастасией, и Алексей открыл сохраненный файл, еще раз перечитал строки. Потом отправился в ее Живой Журнал, который с недавних пор стоял у него в папке «Избранное». Новых записей не появилось. Алексей перелистал старые, снова наслаждаясь стилем, легким и вкусным, как молодое вино. Юная Бухгалтерша обладала душой несостоявшейся поэтессы. Если бы она писала стихи, то наверняка не какую-нибудь романтическую чушь вроде «я его полюбила и чуть не убила», не рифмовала бы розы с морозами, а ботинки – с полуботинками. Ее таланта вполне бы хватило на ироничные, смелые и открытые стихи. Так и есть, открытые. Если бы она фотографировала или держала в руках видеокамеру, то кадры были бы выпуклыми и неожиданными, но всегда – живыми. Если бы она была художницей… Она могла бы рисовать свою жизнь, легко и со вкусом, смеясь и разбрызгивая краски, и от этого результат был бы только лучше.
Именно поэтому Алексею стало так обидно за нее, когда она поссорилась с мужем и заплакала. Он словно видел, как она плачет; ее так легко было понять после прочтения ее дневника. Ему было обидно, что эта женщина разменивает себя на тусклые монетки банальной бытовухи, хотя могла бы сиять золотом сказочных талеров. «Нет ничего страшнее, чем потерять правильную строку, – перечел он одну из последних записей Анастасии. – Неверную потерять не жалко, ложных строк может быть сколько угодно, ты сам сотрешь их, но потеря правильной – невосполнимая потеря! – заставит тебя мучиться если не до конца дней твоих, то очень, очень долго». И потому он решился сказать ей несколько слов о ней самой, хотя обычно не нарушал одно из основных своих правил: не лезть в чужую жизнь и не давать советов, которых у него не просят.
Размышляя об Анастасии, Алекс прилег, склонил голову на подушку и закрыл глаза. Ему почудилось, что плеча касается теплая рука, он боялся пошевелиться, чтобы не спугнуть это ощущение. И не заметил, как уснул.
Во сне все немного странно: он видит свой дом, только во сне не зима, а ранняя осень. Осень. Он понимает, что сейчас произойдет, что он увидит. Уже в который раз. И ничего не изменить, его никто не слышит. Он тихо входит в дом: бесплотным духом, сквозь дверь и стены, летит, летит…
– Веня, но ты же обещал поехать с нами! – Маша, жена Алекса, уговаривала друга уже просто по инерции, было понятно, что опера его не прельщает. Мастера опять посетила гениальная идея, требующая немедленной реализации.
– Маш, ну прости, я лучше поработаю. «Мадам Баттерфляй» я уже и читал, и видел. Ну пожалуйста! Езжайте вдвоем, оставьте старого больного художника поработать! – Венечка виртуозно страдал.
– Трудоголик, – констатировала Маша. – Леш, ты идешь? – позвала она мужа, замешкавшегося наверху.
Бесплотный призрак летит дальше, подхваченный ветром, увлекаемый беспощадной памятью, наверх, на второй этаж. Мгновение – и он внутри себя, смотрит в зеркало: веселый мужчина, еще молодой, еще счастливый.
«Не ходи, нет, не ходи!»
– Иду, – Алексей поправил галстук, последний раз взглянул в зеркало и спустился вниз.
Илюшка, уже одетый в пижаму, сидел в кресле перед телевизором и сосредоточенно смотрел мультики, его бабушка что-то читала. Семейная идиллия. Маргарита Викторовна подняла глаза от книги и улыбнулась, глядя на сына с невесткой.
– Мы скоро вернемся. – Алексей присел у кресла сына.
– Раньше, чем я засну? – строго спросил мальчуган.
– Нет, мама с папой идут в оперу. Но мы обязательно заглянем к тебе, когда вернемся. Одеяло подоткнуть, – пообещала Маша.
– Тогда я не буду спать, пока вы не вернетесь! – немного обиженно выговорил Илья.
– Почему, маленький? – удивилась Маша.
– Потому что мне будет дуть под одеяло! Вы же его не подоткнете!
– Тебе его подоткнет дядя Веня, – вмешался в долгое прощание Вениамин. – Скажи маме с папой «до свидания», а то они опоздают в оперу.
– А что такое «опера»? – заинтересовался малыш.
– И про это тебе дядя Веня расскажет. Давай говори «пока»!
– Пока, мама, пока, папа! – скороговоркой проговорил мальчишка и дернул дядю Веню за палец. – Ну, что такое «опера»?
Алексей улыбнулся, взял жену под руку, и они вышли из дому.
Она сюда больше не вернется.
«Маша!..»
Он проснулся от боли, с тяжело бухающим сердцем. Машинально протянул руку, взял со столика стакан, глотнул. Через некоторое время боль откатится, как волна, но разве в этом дело? Другая боль не уйдет. Алексей поднял ноутбук, сползший на край дивана, неловко перевернулся и глянул на дисплей.
Часы в правом нижнем углу показывали половину шестого утра. Светать начнет еще не скоро. Ветер бил в окна, стекла тоненько дребезжали. Телевизор показывал настроечную таблицу. Алексей дотянулся до пульта, нажал на кнопку, и «окно в мир» погасло. Что теперь? Он потер глаза, понимая: уснуть не удастся. Мама, наверное, спит, иначе бы спустилась. Пусть отдыхает, ей очень тяжело, чуть ли не тяжелее всех.
Нужно было как-то скоротать время до утра, когда проснется Илья и потребует внимания, когда тоненько запоет чайник на кухне и запахнет подогретым молоком, а дворник Степан Петрович заелозит лопатой по дорожкам. Днем все яснее и ярче, вокруг есть любимые люди, и можно забыть если не обо всем, то о многом. Можно попробовать соблазнить маму и Илью короткой прогулкой по лесу. Их коттедж стоял на самой окраине Тимоново, сразу за оградой начиналось поле, а за ним щетинился еловыми верхушками лес.
Алексей вздохнул – строить планы пока рановато – и принялся сочинять очередную запись в ЖЖ.